Он выпил свой первый бокал вина «У Фуке» ровно в два часа пополудни и отправился дальше, не чувствуя ровным счетом ничего. Невозможно серьезно напиться во французском кафе.
Кто бросил крылатую фразу: «Увидеть Париж и умереть»? Слишком просто. Другое дело – провести в Париже неделю и не подохнуть от скуки. Выйдя на залитую солнцем маленькую площадь, он закурил и побрел дальше, лениво размышляя, чем заняться. Бесцельная прогулка. От завтрака в кафе «Пэ» и до бокала в бистро «У Фуке» минуло ровно пять часов. Столько же времени осталось до ужина. Жена поведет его в ресторан, который значится в ее списке, составленном с помощью путеводителя по городу. «Вефур», «Канетон», «Лука-Картон» и «Кошон д’Ор» они уже посетили. Сегодня их ждет трапеза в «Мишелине», «Тур д’Аржане» или даже в «Максиме». Они могут себе это позволить. У них медовый месяц и уйма денег. «Вернее, у моей жены уйма денег», – поправился он, после чего сигарета загорчила до такой степени, что ее пришлось выбросить в урну.
Если уж просаживать деньги в Париже, то собственные. Протянуть жене меню и карту вин, небрежно произнести: «Можешь выбрать все, от чего женщины моментально становятся счастливыми и толстыми». Ей останется лишь засмеяться и воскликнуть: «Но я не хочу толстеть!» – «А быть счастливой?» Ответ утвердительный. Ради этой великой цели они и прилетели во Францию. Чтобы американка Лиззи Браво почувствовала себя счастливой.
Подавив горестный вздох, Бондарь свернул в направлении площади Пигаль. Какая разница, куда шагать? Лишь бы скорее вечер наступил, а за ним – ночь, когда перестанут донимать мысли о работе. Отпуск слишком затянулся. После лечения в госпитале Бондарю было приказано набираться сил и ни о чем не думать. Интересно, как себе это представляет начальство? Может быть, ему следует погрузиться в летаргический сон? В анабиоз? Упиться до потери памяти? Наглотаться снотворного? Легко сказать: ни о чем не думать! Если бы Париж не обманул ожиданий Бондаря, тогда еще куда ни шло. Но в этом городе давно не пахло мушкетерами, зато отовсюду тянуло алжирской парфюмерией, китайской кухней, марокканскими апельсинами, турецкими сладостями, индийскими пряностями. Любой мегаполис – это всегда вавилонское столпотворение. Гибрид венецианского карнавала с восточным базаром. Париж?! С таким же успехом это мог быть Лондон, Стамбул или Нью-Йорк. Бондарь взглянул через дорогу на вереницы полированных иномарок, ослепительно блестящих на солнце. Повсюду одно и то же. Настоящее лицо города можно увидеть только в течение двух часов – между пятью и семью утра. Потом он тонет в ревущем потоке металла, с которым не способны соперничать ни старинные здания с черепичными крышами, ни широкие зеленые бульвары.
Зайдя в кафе, Бондарь сел в кресло и вытащил сигаретную пачку, когда приблизившийся официант вежливо предупредил:
– Здесь не курят, монсеньор.
– А пиво пьют? – осведомился Бондарь на умышленно плохом французском.
– Конечно, – сверкнул намечающейся лысиной официант. – Какое пиво предпочитает монсеньор в это время дня?
– Крепкую «Балтику».
– Простите?
– Это вы меня простите.
Сдерживая раздражение, Бондарь встал и пошел прочь. Официант не был виноват, что в кафе не завезли «Балтику» и что в заведении запрещалось курить. Париж не был виноват в том, что Бондарю надоело маяться от безделья. И все же, проходя мимо урны, он швырнул в нее смятую пачку «Монте-Карло». Кажется, в Монако тоже говорят по-французски? Вот и пусть говорят. Что касается Бондаря, то его уже тошнило от французского языка и вообще от Европы. Зато у него появилась определенная цель. Отыскать в Париже табачную лавку, торгующую российскими сигаретами.
В половине восьмого, как следует угостившись вовсе не «Балтикой» и даже не сухим вином, Бондарь вошел в казино «Тиара». За столом для игры в рулетку сидело всего несколько человек, охваченных не столько азартом, сколько скукой и дремой.
– Я могу сделать ставку? – спросил Бондарь у юркого человечка, который в эту минуту готовился бросить в вертушку шарик из слоновой кости.
– Да, вы, безусловно, можете сделать ставку, – важно ответствовал человечек.
Бондарь достал из кармана четыре жетона по сто евро и придвинул их крупье.
– На «красное».
Крупье составил жетоны аккуратной стопочкой, подправил их своей лопаткой и закрутил колесо. Не прошло и минуты, как обедневший на 400 евро Бондарь перешел в другой зал, где имелся надежды маленький оркестрик, троица симпатичных подсадных уточек в сильно декольтированных платьях и длинная барная стойка. За ней сидел на высоком табурете вдрызг пьяный мужчина, которого одна из «уточек» безуспешно тянула к игровому столу. Роли крупье исполняли здесь симпатичные девушки, одетые в одинаковые элегантные пепельно-серебристые костюмы с меховыми воротничками.
Бондарь намеревался попытать счастья в «блэк джек». Игра, очень похожая на знаменитое «очко». В детстве Бондарь частенько предавался этой забаве. Только тогда пацаны ставили на кон копейки или даже спички, а теперь предстояло рискнуть горстью фишек по сто евро каждая. Отпускные и зарплата Бондаря за два месяца. Четверть его личных сбережений уже перекочевала в кассу «Тиары».
Так держать! Серебристо-пепельная девушка, которую Бондарь окрестил про себя Чернобуркой, приняла ставку и распечатала колоду. Невозможно было понять, что она делает с большим профессионализмом: тасует карты, улыбается или принимает позы, наиболее выгодно подчеркивающие ее фигуру.
– Желаю вам выиграть, мсье, – оскалилась Чернобурка.
– Я намерен проиграться в пух и прах, – сказал Бондарь по-русски.
– Простите?
– Мысли вслух. Не обращайте внимания.
Ловким движением рук Чернобурка зашуршала картами, сдав две Бондарю, а одну оставив себе. Ему пришли валет и десятка. Он поднял глаза на выжидательно замершую Чернобурку и отрицательно качнул головой. Против его двенадцати очков она набрала шестнадцать, но, поколебавшись, взяла еще одну карту. Это был король. Перебор. Бондарь принял причитающиеся жетоны и две очередные карты. У него было семнадцать, и он снова покачал головой. Чернобурка открыла даму, потом пришли туз и девятка – опять перебор. Жетонов возле Бондаря прибавилось. Решительно выдвинув их на середину стола, он коротко произнес:
– На все.
На этот раз у него оказалось девятнадцать, он лихо прикупил двойку и, против ожидания, оказался обладателем выигрышной комбинации.
– Поздравляю, мсье, – сверкнула улыбкой Чернобурка. – Попытаете счастья еще?
– Нет, – сказал Бондарь, вставая. – Мне слишком везет. И в любви, и в карты.
– Может повезти еще сильнее, – сказала Чернобурка, глядя ему прямо в глаза. – Если не за карточным столом, то в постели.
– Спасибо на добром слове.
Бондарь повернулся спиной и к удаче, и к олицетворявшей ее француженке. Прежде чем покинуть казино, он подошел к бару и заказал себе рюмку бурбона «Олд Грэндэд» с родниковой водой, как это делала на сон грядущий Лиззи. И осведомился с ее же неподражаемой интонацией:
– Откуда эта вода?
Бармен сделал серьезное лицо и ответил:
– Из Труа. Нам ее каждый день привозят свежую. Не волнуйтесь – она настоящая.
Бондарь выложил на стойку жетон стоимостью пятьдесят евро и со столь же серьезным лицом сказал:
– Не сомневаюсь. Сдачи не надо.
Гостиничный номер, где проводили медовый месяц Бондарь и Лиза, был выдержан в светло-голубых тонах с отделкой из темно-синего и белого цветов. Это был очень удобный, очень элегантный номер, обставленный дорогой современной мебелью из светлого дерева. Переступив порог, Бондарь улыбнулся, попутно вспомнив, как недавно лишился пары зубов во Владивостоке и как снова обзавелся ими в московском стоматологическом кабинете. Улыбка пропала даром. Лиззи спала, свалившись поперек кровати в том самом наряде, в котором отправилась утром на экскурсию с соотечественниками-американцами. Теперь они были для нее бывшими соотечественниками, а сама она откликалась на имя Лиза. Елизавета Бондарь – это звучало неплохо.
Раздевшись, Бондарь отправился в ванную, где принял ледяной душ. Это было проделано отчасти в знак протеста против манеры Лизы часами киснуть в горячей воде, покрытой душистой пеной. Впрочем, это была одна из немногих прежних привычек, которые она сохранила. Не самая плохая, между прочим. Лучше очень красивой женщины может быть только очень красивая и чистая женщина. В этом плане Лиза вполне устраивала Бондаря. Она устраивала его и во многих других отношениях. Можно ли было назвать это беззаветной любовью, обожанием, страстью? Вряд ли. Но Бондарь по-своему любил американку, связавшую с ним свою судьбу. Чтобы остаться с ним, Лиззи Браво предала интересы не только ЦРУ, но и всех Соединенных Штатов Америки. Благодаря ей Бондарь выполнил свое последнее задание. Благодаря друг другу они оба не погибли на корейской яхте, захваченной ураганом. Бракосочетание являлось логическим продолжением владивостокского приключения, хотя не было столь опасным и рискованным.
Вернувшийся в комнату Бондарь натянул джинсы, развалился в кресле и закурил «Тройку» – единственные русские сигареты, какие сумел раздобыть в Париже. Чтобы преуспеть на западных рынках, отечественным производителям следовало выпускать не только «Русскую тройку», а «Матрешку», «Балалайку» и «Мишку на Севере». Лениво размышляя об этом, Бондарь поглядывал сквозь дымовую завесу на свою молодую жену, сморенную усталостью. Вокруг нее валялось множество нераспакованных кульков и фирменных пакетов с покупками. Хорошо, что руководство ФСБ приняло решение предоставить убежище бывшей цэрэушнице в обмен на сотрудничество и ценную информацию. Плохо, что у Лиззи Браво не конфисковали ее проклятые кредитки, позволяющие ей швырять деньги направо и налево. И куда только смотрят власти США?
– Лиза, – позвал докуривший сигарету Бондарь.
– А? – Она проснулась мгновенно, как кошка, заслышавшая голос хозяина. – Ты уже вернулся? Я не слышала. – Лиза села и захлопала глазами. – Устала, как волк, и уснула, как бревно без задних ног.
– В России волки голодные, а не сонные, – сказал Бондарь. – А у наших бревен не бывает ног, ни задних, ни передних.
– Я всегда спросонья все путаю. – Она бодро вскочила. – Сейчас приведу себя в порядок, и отправимся ужинать.
– Сядь.
– Почему такой тон? Ты мной недоволен? – Опустившаяся на кровать Лиза нервно переплела пальцы. – Это из-за того, что я весь день провела в поездках? Не сердись. – Она скорчила умильную гримаску очаровательной девочки, знающей, что ей простят любые проступки. – У нас подобралась такая чудесная компания. И потом, это был очень удачный шопинг. Я приобрела тебе массу красивых вещей.
– Скупка, – сказал Бондарь.
– Что? – вскинула брови Лиза.
– Шопинг по-русски – скупка.
– Это имеет значение?
Она была чертовски хороша собой. Именно поэтому Бондарь нахмурил брови.
– Никакого, – сказал он. – Но я хочу знать, сколько денег ты потратила на массу красивых вещей для меня.
– Точно не знаю, – растерялась Лиза. – Две тысячи долларов. Или две с половиной.
Бондарь достал из пиджака ворох купюр и положил их на стол со словами:
– Возьми все. Мне надоело, что ты за меня платишь. Меня тошнит от так называемых изысканных блюд.
– Но я тебя люблю! – воскликнула Лиза. – Мне для тебя ничего не жалко. Разве ты не понимаешь, что этими деньгами ты ставишь меня в неловкое положение? – Она показала пальцами на банкноты из казино.
– Надеюсь, не в большей степени, чем ты меня, – отрезал Бондарь, выразительно покосившись на покупки. – Парижское танго на этом закончено. Мы возвращаемся домой.
– Как? А наш медовый месяц?
– Медовый месяц продолжается. – Бондарь взглянул на часы. – Если ты ограничишься сегодня душем вместо ароматизированной ванны.
– Сколько дается времени? – деловито спросила Лиза, избавляясь от одежды.
– Пять минут.
– Я не о том.
– О чем тогда? – удивился Бондарь.
– Сколько времени продлится медовый месяц? – уточнила Лиза, на которой не осталось ничего, кроме той части туалета, которую женщины снимают в последнюю очередь.
– Как скажешь. – Бондарь пожал плечами.
– Тогда до глубокой старости, о’кей?
Ответом ей была невольная улыбка. Воодушевленная Лиза ринулась в ванную с таким проворством, словно ей и столь долгий срок представлялся несправедливо коротким.