В 1915 году человек неизвестного происхождения появился в Москве и собрал группу преданных последователей, учеников, познававших его странную и тревожную систему эзотерических доктрин и психологического развития. За сорок, с бритой головой, монгольскими усиками, пронзительными глазами и нервирующими манерами, он излучал атмосферу таинственности, силы и знания, и те, кто нашел в нем своего учителя, следовали его указаниям без вопросов. Стремясь расширить круг слушателей, он поместил в московской газете объявление о необычной балетной постановке под названием «Битва магов». Объявление привлекло внимание блестящего писателя, который и сам занимался изучением оккультизма, а также был теоретиком высших измерений сознания. Этот писатель недавно вернулся из продолжительного путешествия на Восток, где безуспешно искал следы забытого знания и потерянной мудрости, и его лекции об этом путешествии собирали тысячи жаждущих приблизиться к иным мирам. Писатель, после приглашения от ученика таинственного учителя и долгих уговоров, согласился встретиться с учителем. Однако искренний искатель мудрости к своему удивлению обнаружил, что место встречи не похоже на то, что он ожидал. Писатель П. Д. Успенский и замечательный человек Г. И. Гурджиев впервые встретились не в полном благовоний ашраме святого гуру, но в дешевом кафе, который посещали в основном проститутки и мелкие воры. Так началась долгая, сложная и увлекательная история эзотерического учения, получившего название Четвертого пути.
Георгий Иванович Гурджиев и Петр Демьянович Успенский, вместе с мадам Блаватской, Рудольфом Штейнером и Алистером Кроули, были ведущими фигурами в возрождении оккультных и эзотерических идей в начале XX века. Однако хотя Гурджиев обучался оккультной мудрости, он привнес в эзотерические исследования новую, прямолинейную и аскетичную доктрину. Он рассказывал своим последователям, что люди пребывают во сне и представляют собой всего лишь машины, управляемые окружающими силами. Хотя они считают, что обладают сознанием и свободой воли, но это всего лишь иллюзии. Единственный шанс человечества на освобождение от пут – это пробуждение, сложная и тяжелая задача, требующая многой работы и огромных усилий.
Для учеников, знакомых с разговорами об астральных телах, «третьем глазе» и реинкарнации, послание Гурджиева было холодным, отрезвляющим и провоцирующим. Однако в нем звучали точность и практичность, которых не хватало обычным оккультным материалам. Гурджиев говорил своим ученикам, что для современных людей три изначальных пути – факира, монаха и йога – уже устарели. Им необходим новый подход к развитию сознания, который Гурджиев назвал Четвертым путем, а его практики скоро стали именовать Работой[1]. С 1915 года и до своей смерти в 1949 году Гурджиев посвятил себя задаче пробуждения других людей, часто неблагодарной. Он привлекал в качестве учеников некоторых из самых блестящих мыслителей своего времени. В число его методов входили разнообразные упражнения, предназначенные для пробуждения физической, эмоциональной и ментальной жизни последователей – всему этому, по его словам, он научился в тайных монастырях Центральной Азии. Физический труд, психологическая драма, сложные танцевальные движения и радикально новые техники сосредоточения разума использовались для того, чтобы помочь ученикам Гурджиева прийти к мрачному осознанию того, что они не существуют – по крайней мере, с точки зрения реальности. По его словам, только после достижения этого тревожного осознания можно начать понимать, что значит быть в сознании. Часто самым убедительным средством прихода к этому заключению был Гурджиев собственной персоной, чья влиятельная личность и экстраординарная сила служили и стимулом, и целью.
Однако ученики Гурджиева или даже заинтересованные читатели вскоре обнаруживают, что путь к сознанию далек от прямого. Помимо многих странных идей, таких как «самовоспоминание», «Луч Творения», «Закон Октав» и «сверхусилия», читатель, интересующийся Четвертым путем, запутывается в сети византийской политики и эзотерической психодрамы, в центре которых находились бурные отношения Гурджиева и его самого знаменитого ученика, Успенского. Бо́льшая часть книг о Гурджиеве изображает его непогрешимым суперменом, каждый поступок которого был спланирован и осознан, а Успенского – слабым интеллектуалом, не способным понять истинное значение учения мастера. Но есть и другой угол зрения на сложные отношения между двумя мудрецами. Успенский не был новичком в сфере высшего сознания, и для читавших его ранние книги очевидно, что он многое знал и до судьбоносной встречи с Гурджиевым. Несомненно, что встреча с Гурджиевым стала крупнейшим событием в жизни Успенского. Однако некоторые, как делаю это и я, задаются вопросом, не стала ли эта встреча и наихудшим событием в его жизни.
После даже поверхностного знакомства с Четвертым путем у большинства учеников возникает вопрос: почему Успенский, искатель знания, разошелся с Гурджиевым, его обладателем? Действительно ли он, как предполагают многие, украл идеи Гурджиева, чтобы выдать себя за учителя? Или он пытался спасти их от уничтожения в руках когда-то надежного учителя, который по всем признакам сошел с ума? Джон Пентленд, которому незадолго до смерти Гурджиев поручил заботу о работе в Америке, описал ситуацию точной и всеобъемлющей фразой: «Разрыв между этими двумя, учителем и учеником, каждый из которых многое получил от другого, так и не получил удовлетворительного объяснения». Тем не менее, на эту тему было много спекуляций. Для некоторых раскол между ними стал центральным актом в современной мистериальной пьесе и начал духовное течение, пик которого совпадет с началом новой эпохи. Для других Успенский был оппортунистом и ренегатом, простым философом, который присвоил учение Гурджиева и объявил себя его конкурентом. «Все, что Успенский мог предложить ценного, он получил от Гурджиева», – замечал один ученик[2]. «Успенский – профессиональный философ, который учился у Гурджиева, а теперь основал своего рода конкурирующую школу», – говорил другой[3]. Оценка самого Гурджиева не менее мрачна: «Успенский – очень приятный собеседник и собутыльник, но слабый человек»[4].
Раскол между Успенским и Гурджиевым – это не единственная тайна в истории Четвертого пути. Это, скорее, вершина айсберга, первое из многих тревожных явлений, появившихся из великолепного сосуда Пандоры. Почему, например, такой успешный писатель, как Успенский, отказался от своей карьеры и посвятил себя преподаванию идей человека, от которого отрекся? Зачем вообще Гурджиев вовлек Успенского в свой круг? Нужно ли это было для того, чтобы использовать его ради распространения собственных замыслов? Что произошло, что обратило блестящего философа против его загадочного учителя? Прошлое Гурджиева – тайна. Действительно ли он провел годы перед своим появлением в Москве, путешествуя по Центральной Азии в качестве члена эзотерического братства, которое называется Искателями истины, как он сам утверждал? Или он, как многие предполагали, был на самом деле шпионом, работавшим на царя в годы Большой игры?[5] Почему Гурджиев конфликтовал и отталкивал своих лучших учеников, в том числе и Успенского? Было ли это тактикой, использовавшейся в трудном пути пробуждения? Или же были и другие причины? Был ли Гурджиев сверхчеловеком, как считали многие его последователи? Или у него была темная сторона? В этой книге я рассматриваю некоторые из вопросов и пытаюсь пролить свет на то, что остается поразительной и озадачивающей загадкой.
Эта загадка занимала меня много лет. История Успенского и Гурджиева заворожила меня уже тогда, когда я впервые – в конце 70-х – прочитал у Успенского описание времени, проведенного с Гурджиевым, его книгу «В поисках чудесного». Моим первым впечатлением было то, что я вступил в контакт с системой идей, не похожих ни на что виденное прежде; несколькими годами спустя это ощущение привело к тому, что я сам стал заниматься путем Гурджиева. Несколько лет я вместе с другими учениками следовал учению, описанному в работах Успенского и в собственных книгах Гурджиева. Я считаю, что это время было проведено с пользой; однако со временем я обнаружил, что отступаю от работы, чтобы подробнее рассмотреть другие идеи. Но с годами я вернулся к книгам Успенского – не основанными на работах Гурджиева, а к ранним работам: «Tertium Organum», «Странная жизнь Ивана Осокина», «Новая модель Вселенной». В них я нашел стимулирующий и развитый разум, который странным образом отсутствовал в таких книгах, как «Четвертый путь», сборник вопросов и ответов, почерпнутых из сотен встреч, которые Успенский в свое время проводил в Лондоне, преподавая идеи Гурджиева. Мне стало интересно, что произошло между 1912 годом, когда в России опубликовали его первую книгу, «Tertium Organum», и поздними годами преподавания учения, чтобы появились такие сильные различия? Что превратило молодого поэтичного Успенского в строгого и требовательного надсмотрщика?
Хотя о Гурджиеве написано несколько книг, немногие сосредоточиваются на Успенском, и многие из них давно не переиздавались. Исключение составляет «Битва магов» Уильяма Патрика Паттерсона. Эта великолепная книга сосредоточена на том, почему Успенский оставил Гурджиева, и когда я обнаружил ее, то был в восторге от того, что кто-то наконец взялся за эту тайну. Однако, читая книгу Паттерсона, я начал сомневаться в ее предпосылках. С точки зрения автора, Успенский не сумел понять суть миссии Гурджиева и, когда пришло ее время, не смог избавиться от своей независимости, самолюбия и эгоизма, чтобы полностью посвятить себя работе Гурджиева. Успенский был в этом не одинок: согласно Паттерсону, А. Р. Ораж и Дж. Г. Беннет – два других ближайших ученика Гурджиева – тоже не прошли это испытание. Но, читая, я обнаружил, что болею не за ту команду. Конечно, то, как Гурджиев обращался с этими тремя (как и с другими своими последователями), можно рассматривать как форму духовной «строгой любви», своего рода эзотерической версией необходимости «быть жестоким в доброте». Однако после книги Паттерсона я стал сомневаться, действительно ли многочисленные случаи резкости Гурджиева, его давление, непрерывные требования и подавляющие манеры, а также часто казавшееся иррациональным поведение были шагами, необходимыми для реализации его цели. Подобно Успенскому, я стал отделять человека от его учения и задавать такие вопросы: насколько это поведение являлось настоящей стратегией обучения, а насколько – просто характером Гурджиева? Насколько его последователи интерпретировали его действия? И насколько ему было необходимо контролировать, подавлять и управлять другими?
В этой книге я попробую дополнить подход Паттерсона и рассказать историю Гурджиева и Успенского с точки зрения последнего. Книг об идеях Гурджиева написано много, и я излагал его учение там, где это было нужно, но по большей части старался придерживаться истории. Заинтересованному читателю лучше будет обратиться к подробному изложению системы Гурджиева, сделанному самим Успенским в книге «В поисках чудесного». Он, подобно мне, может обнаружить, что за прозрачной поверхностью скрывается менее очевидная история, и что книга является на самом деле работой Успенского, а не простым повторением работы Гурджиева, как утверждали многие. Успенский писал очень подробно, иногда практически во вред себе; ему никогда не нравилось собственное описание лет, проведенных с Гурджиевым, и он отказывался публиковать книгу. Она попала в типографию только после его смерти. Однако несмотря на все усилия Успенского быть объективным, книга остается очень личной работой. Между строк можно различить сильную личность, такую же оригинальную и властную, как человек, которого он так подробно описывает. Это также подтверждение писательского таланта Успенского, проявлявшегося и в других его работах: немногие описывали эзотерические идеи так же убедительно и увлекательно.
Идеи Гурджиева, радикальные и оригинальные, не так уникальны, как утверждали многие из его последователей. Сопоставление их с работами Рудольфа Штейнера или К. Г. Юнга было бы любопытно, но увело бы меня слишком далеко от цели (в примечаниях я все же проведу сравнение между некоторыми ключевыми идеями Гурджиева и Юнга). Но меня поражает то, как некоторые собственные идеи Успенского, к которым он пришел независимо еще до встречи с Гурджиевым, похожи на те, которыми с ним поделится учитель. Мало написано о работе, которую проделал Успенский в годы, предшествовавшие его присоединению к обозу Гурджиева, и в первых главах я подробнее рассмотрю его идеи времени, сна, высшего пространства и мистического опыта. Все еще мало кому известно о том, насколько идеи Успенского были необходимы для теоретической основы раннего русского модернизма. Тысячи новых читателей, которые каждый год обращаются к его книгам, мало знают о влиянии Успенского на авангардные движения начала XX века или о его важности для таких писателей, как Олдос Хаксли, Дж. Б. Пристли и Малькольм Лаури.
Но в первую очередь это история двух людей. Часто говорят, что противоположности притягиваются, и в случае Гурджиева и Успенского это кажется очевидным. Но они также часто отталкиваются, и на каком-то этапе общения магнетические энергии этих двоих стали разводить их в разные стороны. От Москвы до Нью-Йорка, от Центральной Азии до дервишей Константинополя разворачивалась история яростной и очень символичной борьбы между Успенским и человеком, от которого он так и не смог полностью отделиться. История Гурджиева и Успенского, по моему мнению, является одним из величайших мистических столкновений нашего времени, наравне с диалогами дона Хуана и Карлоса Кастанеды, или, пользуясь более уместным сравнением, Мефистофеля и Фауста.