г. Ленинград, 1979 год.
Перо авторучки мягко скользило по бумаге, и под этот аккомпанемент скрипа пера о бумагу на свет появлялись ровные аккуратные буквы, которые складывались в слова, а те, в свою очередь, в предложения. И таких предложений было немало, если судить по стопке исписанных ровным почерком листов, лежащих на пыльном столе. А первые лучи утреннего солнца уже пробивались сквозь неплотно задернутые шторы и падали на заваленный бумагами стол. Совершенно особая атмосфера, царившая в этом скудно обставленном казенном кабинете, красноречиво говорила о его принадлежности к милицейскому ведомству. Даже запах, витавший в этом помещении, был особенным, присущим именно милицейским кабинетам, который невозможно спутать ни с чем. Это запах застоявшегося табака, пыли, пота и еще непонятно чего.
Следователь Максимов поскреб рукой небритую щеку, потом отложил авторучку в сторону и, откинувшись на спинку стула, потянулся. Он был невысокого роста, худощавый, с острым носом и изрядно поседевшей шевелюрой. На носу следователя поблескивали очки с круглыми стеклами. Максимов носил очки с круглыми стеклами уже много лет, еще с юности. Такие очки были некой «фишкой» Максимова, а под ними скрывался его острый и пронзительный взгляд, выдавая в нем человека смекалистого, наблюдательного и очень неглупого.
– Вот и ночка миновала, – вслух произнес он.
Максимов встал из-за стола, подошел к окну и резким движением раздвинул шторы. Свет утреннего солнца моментально заполнил весь кабинет, и в его лучах показалось облако пыли, поднявшееся со штор.
Сегодняшняя ночь прошла для Максимова на удивление спокойно, и он сполна воспользовался этим обстоятельством, закончив накопившиеся за последние недели дела.
Редкое дежурство следователя обходилось без какого-либо ночного происшествия, и эта ночь была тем редким исключением. Максимов взглянул на свои изрядно затертые наручные часы «Слава» и удовлетворенно подумал: «Ну, вот, меньше чем через часик моему дежурству конец». Он хотел было отметить факт, что это дежурство было одним из самых спокойных за последние месяцы, но его почти двадцатилетний опыт работы в милиции не позволил ему сделать этого. Констатировать, что дежурство прошло без происшествий можно было только после окончания дежурства. И сегодняшний день был ярким тому подтверждением. Не успел Максимов подумать об этом, как на столе ожил противным дребезжащим звуком видавший виды старенький телефон. У Максимова от неприятного предчувствия нудно заныл больной зуб. Скривив гримасу на лице, следователь подошел к столу и взял трубку.
– Максимов, – коротко бросил он.
– Семен Евгеньевич, – в трубке раздался голос дежурного по городу, – спускайтесь к машине, выезд.
– Что случилось? – спросил Максимов.
– Жмур, – коротко ответил дежурный, и в трубке раздались гудки отбоя.
От этого короткого слова у Максимова еще сильнее заныл зуб. «Надо бы к стоматологу зайти, терпеть уже совсем мочи нет», – промелькнуло в голове у следователя. Максимов медленно положил трубку на рычаги телефона.
– Вот так подфартило сегодня! – с досадой в голосе вслух проговорил он. «Жмур» на профессиональном милицейском жаргоне означало «труп». А получить труп меньше чем за час до окончания дежурства было особой формой везения.
Максимов угрюмо подошел к старой облупленной вешалке, со вздохом снял с нее одиноко висевшую серую кепку, натянул ее на голову и вышел за дверь.