Никифырыч широко зевнул и прикрыл рот ладонью. Приспичило же кому-то лететь к чёрту на рога в пять часов утра! Да ещё и в выходной! Ранний сентябрьский холодок забрался за ворот и пощекотал лопатки. Вадик, радист, уныло курил, присев на корточки.
Из тумана, как на фотографии, со стороны метеостанции начали проявляться люди. Первые высокие фигуры рассекали грудью утреннюю прохладу. Их безукоризненные костюмы, тяжёлые квадратные челюсти и короткие стандартные стрижки навевали мысли невесёлые. Этим парням ничего не стоит выхватить из подмышки пистолет и изрешетить вертолёт вместе с экипажем. Следом за ними, скрючившись под тяжестью цилиндрического предмета, семенили два курсанта-связиста.
– Осторожней! – прикрикивал на них седовласый дедок в белом костюме.
– Ишь, щёголь какой! – высморкался Никифырыч. – И откуда только занесло?
К группе присоединились начальник метеостанции и хмурый капитан из райотдела ОВД. Вадим сплюнул окурок и принялся помогать курсантам. Втроём они закатили контейнер в грузовой отсек, причем там тяжесть попутно зацепилась за трос и, вырвавшись из рук, с грохотом заскрежетала, перекатываясь.
– Осторожно, прошу! – всполошился «белый» дед и внезапно бодро заскочил в вертолёт.
Типы с квадратными челюстями лениво оглядывали окрестности. Начальник метеостанции, юркий, пухленький добрячок, непрерывно снимал фуражку, заглядывал туда, вытирая платком лысину.
Контейнер напоминал собой гигантскую консервную банку серого цвета. Вадим прикинул по весу – с два ящика затвердевшего цемента. Цемент, кирпич, консервы, валенки и газеты – основной груз вертолётной компании «Никифырыч и Вадим», как в шутку окрестил её радист. Седой дедуля чуть ли не на коленях ползал вокруг контейнера, не щадя своего великолепного костюма.
– Всё в порядке, – выдохнул он и повернулся к пилоту, – но умоляю: доставьте как возможно осторожнее, и лишний раз не встряхивайте.
– Хрусталь что ли, папаша? – поинтересовался Вадим.
– Богемский, – хмыкнул один из квадратночелюстных.
Старик судорожно схватил радиста за плечо и часто-часто задышал, втягивая таёжный воздух в свистящие лёгкие.
– Вам плохо?
– Нет! Всё в порядке. Сердце, знаете ли, пошаливает…
– В общем так, Никифырыч, – начальник снял фуражку, заглянул туда, – карта у тебя есть, маршрут ясен, доставишь в целости и сохранности. За груз отвечаешь головой.
– Что везём-то?
– Это вас не касается, – отрезал капитан и строго взглянул на начальника, тот виновато напялил фуражку. – Докладывайте каждые пять минут. С вами летит академик Пантелеев.
– Но у меня же не пассажирский лайнер! Это всего-навсего старая рухлядь, которая навернётся при первом удобном случае. Ремонта лет пять не было!
– Разговорчики! Накаркаешь ещё! – щёлкнул зубами капитан. – Везти, как собственную семью. В случае непредвиденных обстоятельств – сразу же выйти на связь, и приземлиться в первом же приспособленном для посадки месте. Ясно?
– Между прочим, это гражданский вертолёт, – возмутился Вадим, но поймав умоляющий взгляд начальника, замолчал.
Оказавшийся академиком дедок печально вздохнул и, соорудив нечто вроде табурета из ящика и тюка валенок, присел рядом с контейнером, напоминая обиженную сторожевую собаку.
– Может, останетесь? Пошлём кого-нибудь из ребят, – капитан кивнул в сторону верзил.
Академик отрицательно покачал головой.
– Ну-с, с Богом, – отрезал капитан и исчез в тумане, за ним потянулись курсанты и короткостриженные.
– Никифырыч, ты смотри… того… – начальник раздосадовано махнул рукой и растворился в дымке, словно в молочном киселе.
Вадим уже примерял наушники.
Начальник метеостанции окинул недовольным взором пристроившихся на лавочке у входа мордоворотов, снял фуражку и вновь обнаружил в ней реденький клочок волос, вздохнул и прошёл в свой кабинет, где курсанты устанавливали рацию. В это время сверху послышалось характерное гудение вращающихся винтов…
Под ними раскинулась тайга. Вершины кедрача рвали туман и замирали тёмно-зелёными пиками. Неожиданно припустил дождик, прибивая остатки разорванного тумана к земле. Вертолёт шёл низко и медленно – сказывалась перегрузка.
Кедры ждали: вот-вот огромная стальная муха опустится чуть ниже и усядется на кроны, как кусок мяса на шомпол. Щёлкнула ветка, потом затрещал весь валежник, и обросший мхом валун, по которому ползали беспечные муравьи, приподнялся, вытянулся, запрокинул к небу косматую голову и тревожно замычал. Эхо разнесло рык вглубь чащи, где понурый лось встрепенулся и ринулся напролом, ломая молодняковые поросли. Всполошились разбуженные птицы, а кукушка по ошибке запорхнула в беличье дупло.
– За грибами бы сейчас, – выдохнул Никифырыч и взглянул вниз. Он много навидался на своём веку – и знаменитых кавказских хребтов, и просторных казахских степей, но эти горы, покрытые кипучей жизнью, нравились ему больше всего. Берёзовый сок, промысловая охота, шишки, ягоды, грибы – что может быть лучше?
– Откуда взялся этот академик? – пожал плечами Вадим. – В нашей-то глуши. Интересно, что всё-таки везём?
– Лучше бы нам этого не знать, – проронил Никифырыч и крепче вцепился в штурвал.
– Ну, а всё-таки? – не унимался радист, его светлые с рыжеватым отливом волосы гармонировали с восходящим солнцем. Упрямые губы, открытые, доверчивые глаза, не потерявшие своего юношеского блеска после трёх лет в морском флоте.
– Где ты служил? – спросил пилот.
– На подлодке. А то не знал? – удивился Вадим.
– Атомной, – напомнил Никифырыч.
– Угу, ну и что?
– Значит, всё должен понять. Обязательства о неразглашении подписывал? То-то.
– То в армии, а не на гражданке… Никифырыч! – лицо радиста стало жестковатым. Правда, что в Сумрачной Балке бункер под землёй?
– Чего не знаю, того не знаю.
– Чем они там занимаются?
– Наверное, тем, что мы везём, – ухмыльнулся пилот.
И тут же, как действительно накаркали, в кабину ворвался Пантелеев: его ранее блистательный костюм напоминал заплесневелую мешковину, волосы поднялись дыбом, перепачканные зелёно-жёлтым, в глазах – невыразимый печальный ужас.
– Там… – прошипел, – оно… Никто… Не должен…
В его руке появился пистолет. Никифырыч успел только удивлённо вскинуть брови, как через долю секунды над одной из них появилась аккуратная дырочка. Грохот и запах пороха оглушили и заложили уши. Вадим завороженно наблюдал, как дуло поворачивается в его сторону. Повинуясь инстинкту самосохранения, кинул в пистолет наушники. Съюлил на пол, в ноги академику. Выстрелом разнесло рацию, но больше Пантелеев стрелять не мог – тугие, эластичные шнуры от наушников сжали запястья, оказавшиеся за спиной, а пистолет нацелился в рот.
– Что мы такое везём, чёрт возьми?! – стараясь перекричать свою глухоту, орал радист. – Ты из бункера? Что мы везём? Зачем стрелял? И что будет, если не долетим?
– Конец света, – выдохнул академик, ему не хватало воздуха, лёгкие свистели.
Лицо юноши, пистолет, приборы, навек приподнятые брови на морщинистом лице – всё поплыло перед глазами. Над одной из бровей сидела красная муха, обугленная по краям. «Зачем там муха?» – мелькнуло в голове, но тут же стало неважным, кольнуло меж рёбер, и расплывающаяся реальность исчезла, уступив место мраку.
– Сердечник чёртов! Психопат! – выругался Вадим, уставившись на завалившееся тело.
Только что рядом с ним умерло два человека, но все чувства затмило ощущение надвигающейся опасности – вертолёт без управления! Вадим торопливо стащил старшего товарища с кресла и уселся за штурвал. Приборы сошли с ума, стрелки болтались, как камешки в погремушке.
Ориентируясь на бледное солнце, Вадим вёл вертолёт. Пот застилал глаза. Он просто не сумеет сесть в одиночку и без приборов! И этот запах! Вадим прислушался: за перегородкой кто-то катал пустые консервные банки. Вернее – банку! Она цеплялась за ящики и мотки троса, что заказали геологи из Промышленного; меняла направление, хаотично перемещаясь по отсеку. Откуда там пустая банка? Почему пустая? Потому что зацепилась за трос? Сейчас или тогда? Где же содержимое? Внизу всё ближе маячили пикообразные кедры и нагромождения валунов. Промелькнула лента реки. Какой ужасный запах! Как тогда – тс-с-с – под Вьетнамом – кто сказал, что русских там не было? – когда загорелось три отсека. И крики! Крики стояли в ушах:
– Братва! Горим! Горим!!! Гори…
Они бросились к задраенному люку, но на пути стояли мичман и старпом, наводя порядок матом и кулаками.
– Но там же люди! Моряки! Лёха! – вопил Вадим.
– Если откроете люк – мы сгорим к чёрту! Тоже! – крикнул мичман. – Но если здесь есть камикадзе, то клянусь, их сейчас не будет. Мы все тогда взорвёмся! – он достал пистолет и щёлкнул предохранителем.
– Горим! Братцы! На помощь!
– Васька! – крикнул кто-то и нерешительно сделал два шага к люку, и тут же согнулся пополам, обмякнув.
– Сосунки, я же предупреждал! – мичман отбросил выстреливший пистолет, сполз, прислонившись к вентилю, и закрыл лицо руками.
– Гори… Мать… ваш… Сво-о-о…
И вот сейчас опять пистолет, смерть, запах жжёной органики. Вадим чувствовал, как раскаляется штурвал, от обшивки несло жаром. Но он спокоен. СПОКОЕН. СПОКОЕН! Чей это голос? ТЫ НЕ УТОНУЛ ПОД ВОДОЙ И НЕ УМРЁШЬ В ВОЗДУХЕ – ТЫ БУДЕШЬ ЖИТЬ ВЕЧНО! ВЕЧНО!
– Кто это? Чёрт бы тебя побрал!
Голос в голове рвал перепонки, хохотал, неистовствовал. Приборы бешено качали маятниками стрелок. Вадим уже видел надвигающуюся громаду тайги, но всё равно выпустил штурвал, зажимая руками уши, выпихивая локтем стекло в кабине – прыгнуть, разбиться, лишь бы не нюхать, не слушать – спрятать сознание от неприятного, всепроникающего голоса. Голоса цвета гари.
Что-то заставило обернуться. И за секунду до темноты и боли он увидел склонившиеся, нависающие, вскинутые брови, над которыми ширилась трещинами красная с белым муха. И глаза! Он никогда не видел таких глаз!
А НА ЕГО ПЛЕЧО ЛЕГЛА ТЯЖЁЛАЯ РУКА…