Эрион. Носилки мага Тимора
Мьюты подняли носилки мага Тимора над своими плоскими головами, крепко упёрлись ногами в камни площади, застыли. Тимор застыл, впитывая эманации, заполнявшие площадь. Если бы он был человеком, наверное, он сказал бы, что трепещет от восторга и ужаса.
Но в полном смысле человеком он давно уже не был, хотя, подобно некоторым другим Великим магам, помнил свои полностью человеческие воплощения. да и в этот мир пришел, как человек.
Он оценил жестокое изящество, с которым северные знающие использовали главную городскую площадь, центр города, окруженного холмами и морем, сердцевину чаши, самой природой предназначенную для сбора энергий. Самые древние уголки его памяти отозвались на ритм барабанов.
Но то что он увидел потом – как только на вершине пирамиды появился тот, кого он знал как Фродда, Тимор подался вперед и не спускал с него глаз.
Жесты.
Слова.
Глаза.
Движения губ.
Глаза....
Он смотрел прямо на мага, и Тимор понял, что не в силах отвести взгляд.
Впервые за много веков маг понял, что мог с самого начала неверно оценивать ситуацию.
В следующий миг сознание расколол удар энергий, сместивший реальность и пространство. Маг почувствовал содрогание мира и увидел то, что люди воспринимали как птицу с головой прекрасной женщины.
Тимор видел иначе. Ткань реальности истончалась, расплетался узор, его нити колыхались в пространстве, куда снисходил кокон энергий, вокруг которого вились тончайшие щупальца. Нити-щупальца захватили волокна растерзанной реальности мира и потянули к себе, насыщая новой чужеродной сутью.
Тимор гортанно крикнул.
Носилки плавно заскользили к дому мага.
Тимор глубоко задумался.
Он уже забыл, что такое – не знать, что будет завтра.
У ворот дома его ждал посыльный. Тимор коснулся его сознания, посыльный в ответ глянул магу прямо в глаза, слегка улыбнулся, передавая слова конунга.
Конунг ожидает высокомудрого мага Тимора сегодня после захода солнца в своих покоях и будет благодарен, если маг Тимор примет его приглашение.
Понимающе и, показалось Тимору, слегка снисходительно.
Это тоже было неприятно и непривычно.
Фродд прислал к нему боевого мага просто для того, чтобы тот передал приглашение во дворец. Это демонстрация уважения, или силы? Этакое ненавязчивое напоминание – помни, что я знаю и могу многое?
Возможно, возможно, думал Тимор, меряя шагами свой кабинет.
Посмотрел на укрытое покрывалом колдовское зеркало. Не хочется признаваться даже себе, но не хватает Альбера. С ним можно было говорить откровенно, изворотливый осторожный ум коротышки подсказывал ему порой интересные мысли и предостерегал от опасностей, о которых другие и не думали.
Но именно потому он и испугался, когда Тимор рассказал ему о предложении Фродда. Рисковать было нельзя, к тому же, Хранителем Традиций заинтересовалась Ниула. А её Тимор всегда слегка опасался, слишком правдоподобно изображала она пресыщенную нимфоманку, озабоченную лишь новыми молодыми парнями в своей постели. Возможно. Кто-то подзабыл, но не он. Тимор отлично помнил, как она действовала там. На острове, когда дрожала сама реальность.
Однако, то, что происходило сейчас было коверкало ткань реальности куда сильнее.
Надо сегодня вечером постараться выяснить, понимает ли это конунг.
Тимор отпил глоток прохладной воды.
Надо же, конунг.
Он снова вспомнил холодную дрожь, которая пробрала его до костей, когда он увидел Зов-птицу, спускавшуюся на город сквозь прорыв в ткани мироздания.
Кто же ты на самом деле?
Тринта. Дурные сны ведьмы
– Тихо, тихо. Госпожа, вина Тиллы коварны, – Горан удержал Нуилу за плечо. Ведьма тяжело дышала, на столе, потрескивая, оседал сплющенный выбросом колдовской силы, кубок.
Горан сидел, опираясь на спинку кровати, и сильно, с нажимом, растирал сведённые судорогой плечи любовницы.
Он задумчиво смотрел на исковерканный металл,
– Если я не ошибаюсь, кошмары тебя не мучают. Своими силами ты владеешь мастерски. Так, что это было?
Ниула молчала. Успокаивала дыхание и вспоминала то, что увидела на границе реальностей. И думала, что с Гораном ей повезло. Большинство бы просто удрало подальше, увидев, как от вроде бы случайного движения руки разбуженного человека сминается и подлетает над столом тяжелый серебряный сосуд.
– Что-то… Нечто…, – ведьма зябко передёрнула плечами, и Горан накинул на них одеяло, – кто-то привёл в наш мир нечто чужеродное и перекроил узор реальности. Ты много где бывал, наверняка видел и места, которые считают проклятыми. Так, вот, теперь весь наш мир может стать таким.
Горан вспомнил жёлтую пустыню и три огромных чёрных пирамиды, что вращались одна над другой в выцветшей пустоте. «Тени» потеряли троих, маги Академии, которых они сопровождали – четверых, но проникнуть в тоннели, о которых говорили маги, так и не удалось.
– Что теперь будет? – тихо спросил Горан и поцеловал тёплое плечо ведьмы.
– Я… я не знаю, – с удивлением ответила Ниула.
Летающая лодка Ремонтника
Подняв летающую лодку в воздух, Ремонтник приказал рулевому держать курс на Большие Мастерские и как можно быстрее развить самую высокую скорость. Своей личной печатью он снял все ограничения, кроме одного – сохранность знания, которое содержит его мозг и его записи.
После чего заперся в своей каюте, приказал его не тревожить, и сел за рабочий стол.
Двигая тонкой стальной трубкой, он с огромной скоростью покрывал лист за листом знаками, прочитать которые могли только Мастера. Записывал всё, что запомнил, начиная с того мига, как ему дали задание посетить попавший в аварию город и провести инспекцию.
Постепенно рука все чаще останавливалась, непроизвольно сжимались пальцы, безупречный строй воспоминаний ломался.
Ровный тёплый свет потолочных светильников начал раздражать, в уголках глаз появлялись юркие чёрные червячки, которых не могло быть.
Ремонтник понимал, что это действует яд, который запустил в его тело мертвец, потому раз за разом сосредотачивался, давая команду встроенным в его организм механизмам. Защитные фильтры пока справлялись, но Ремонтник знал, что времени у него осталось совсем немного.
Если бы это был просто яд вроде тех, что используют при нападениях дикари. Тот кто послал нападавших, знал силы Больших Мастерских и вместе с ядом использовал то, что разрушало мозг Ремонтника. Они называли это магией, ведовством, а Ремонтник – богомерзким Искажением Законов Миростроения. Оно проникало в мозг и разрушало его безупречную работу, путало воспоминания и шептало, шептало такие вещи….
Наконец, Ремонтник дописал последний лист, свернул страницы и вложил в стальной цилиндр, покрытый знаками Больших Мастерских. Запечатал личной печатью и открыл дверь.
– Пришло время. Идите за мной и выполните, что должно, – обратился он к высокому воину со знаками Старшего Оберегающего. Протянул ему цилиндр, – здесь мой отчёт на случай, если я не смогу сам передать увиденное Совету.
Воин почтительно принял стальную трубку, спрятал под доспехом.
Ремонтник прошел на корму, согнувшись, спустился по лестнице, которая упиралась в запертую дверь. Приложив ладонь к замку, открыл её.
В центре небольшого помещения стояло кресло, над которым нависала сложная конструкция из прозрачного колпака, к которому тянулись с потолка шланги и трубки, и отполированного до зеркального блеска металлического круга, из которого так же выходили трубки и толстые иглы.
Ремонтник сел в кресло, положил руки на подлокотники.
– Приступайте.
Где-то в лесах на границе Империи
Вихорь молча посмотрел на Бранимира. Тот чуть заметно покачал головой и показал ладонью, мол, пригнись, не вылезай. Бесшумно снял плащ, сложил под корнями старой ели и растворился в вечерних сумерках.
Вихорь и сам многое знал и умел, но Бранимир мог такое, отчего у молодого ведуна пропадал дар речи. Вот, сейчас, широкоплечий, обманчиво неспешный Проводник сам стал тенью, пропал, хотя Вихорь внимательно смотрел и на него, и на подступы к странному молчаливому не то хутору, не то крохотной рыбачьей деревушке на краю лесного озера. Уже не первый день они шли глухим чернолесьем, Бранимир выбирал такие тропы, на которых и в ярмарочное то время человека не встретишь, а сейчас, когда долгие неторопливые осенние дожди начинали плакать над северными землями, и подавно.
Вихорь и сам не всегда точно знал, куда именно ему надо попасть, вело необъяснимое чутьё, которое с малолетства взращивали в нем ведуны Китежа. Сейчас оно требовательно вело парня к тому, что он должен увидеть, сберечь, пока мир не распался.
Откуда в нем крепла эта уверенность, Вихорь и сам не знал. Просто, понимал, что это его задача, цель, часть Пути.
Деревушка то вся была – три длинных дома на высоких сваях, стоявшие у самой воды, будто нелепые водяные птицы. Но хоть и у воды, а жильём должно было пахнуть. Но – отчего-то не пахло. Но и сладковатого мертвячьего запаха не было. Не пахло и бедовым дымом, чёрным и горьким, каким пахнут пожарища.
Можно было бы обойти, но что-то заставила Вихоря настоять.
Может то, что накануне ночью проснулся он от неимоверно яркого сна, в котором над землей шумели крылья огромной птицы, и несла эта птица забвение и беду, горькую, как посмертие изгоя.
Он встрепенулся, утишая дыхание, посмотрел на Бранимира. И наткнулся на мрачный, всё понимающий взгляд.
Молча, не сговариваясь, они развели костер и до утра сидели, глядя в пламя, позволяя огненной пляске выжечь из душ то, что пришло к ним в эту ночь.
На рассвете Вихорь спросил, когда они уже седлали коней,
– Когда-нибудь чуял такое?
Бранимир, подтянул подпругу, одним сильным движением закинул могучее тело в седло своего скакуна. Отер лицо от мелкой водяной пыли,заполнявшей лес,
– Было. Не здесь, далеко. Плохой то знак, кто-то очень сильную тварь позвал.
– Что после было?
– Там «после» уже не было.
Тронул коня пятками, замолчал.
Сейчас конь чёрной тенью стоял под деревьями. Неподвижно, сам стал частью леса.
Вихорь успокоил дыхание, потянулся сознанием к тоскливым хижинам, вымокшей поляне, представил, как скользит лёгкой птицей-призраком, едва касаясь травы. И сумел почуять возвращение Бранимира. Проводник возвращался так же тихо, но движения были иными – что-то он увидел в селении и теперь, похоже, настороженно всматривался, вслушивался в молчащий лес.
Вынырнул из сумрака, посмотрел на Вихоря. Тот одними губами шепнул,
– Ничего.
Бранимир погладил коня, что-то шепнул на ухо, и поманил Вихоря за собой.
На тропу выйти не дал, лишь показал подбородком, глянь, мол, сам. Вихорь присмотрелся. Чуть сощурился, одновременно глядя как бы поверх луж. И увидел тонкую плёнку гнилостного оттенка. Увидеть такую может только знающий. Как и он, Вихорь, и был. И Бранимир, значит, тоже. Впрочем, это парень и так понял.
Значит, был тут кто-то тёмный. Но откуда? В росских княжествах их давно вывели, а кто выжил – сам ушел и предпочитал селиться подальше от границ, не любили тут шуйников, да и народ всё больше был ушлый и суровый.
А, раз не почуяли они с Бранимиром их присутствия, значит… Вихорь сглотнул.
Значит, ничего хорошего они не увидят.
Под ложечкой противно засосало.
Бранимир бесшумно взлетел по хлипким на вид ступеням, Вихорь в который раз подивился тому, как умеет тот становиться призраком – вроде есть человек, а будто и нет его.
Сам, впрочем, тоже поднялся так, что и одна ступенька ни скрипнула, ни один листочек, прилипший к подгнившим доскам, не шелохнулся.
Прислушался, положив руку на рукоять ножа. За щелястой дверью тишина. И, первый раз за всё время, потянуло непонятным, но чужим для этого места, запахом. Нечеловеческим каким-то, но и не мертвечиной. Волосы на загривке от этого запаха встали, как у собак, что почуяли опасного зверя.
Вихорь глянул на Проводника. Бранимир сосредоточенно слушал, полуприкрыв глаза. Лишь белки виднелись, от этого парню стало не по себе, значит, не только в явном мире проводник место щупает. И как он сам то не додумался, ведь поминал Бранимир чёрных вдов.
Его спутник открыл глаза, потянул из заплечных, наискось закрепленных на широкой спине, ножен короткий меч. Поднял на уровень плеча чёрно-дымчатый клинок с вытравленными неизвестными мастерами знаками. И осторожно толкнул свободной рукой дверь.
Вихорь поднял руку, попросил обождать. Закрыл глаза, перестраивая взор. Медленно открыл, глянул внутрь. Заполнявшая длинную комнату тьма теперь казалась сероватыми сумерками. Ни единого движения. В глубине жила – сложенный из тяжёлых камней давно остывший очаг, возле державших крышу столбов свален немудрёный скарб жителей рыбацкой деревушки…
Рыбацкой! А где ж их лодки? Впрочем, это потом.
Где же люди?
Бранимир шагнул внутрь.
Уже не таясь, прошагал до дальней стены. Постоял там, судя по звуку, что-то ворочал.
Наконец, позвал.
– Ведун. Иди сюда. Это тебе тоже запомнить надо. Не только то, что тебе старцы, да отшельники-молчальники поведают.
Вихорь подошел.
Здесь они были.
Деревенские.
Лежали, спелёнатые, будто мухи, приготовленные пауком про запас.
Высохшие. Сухие совсем, не смотря на мелкий дождь и сырость от озера.
Бранимир присел, тронул одного за плечо. Развернул лицом – не старый ещё мужик. Чёрный провал рта, глаза как серые камешки в жару. Рядом еще одна куча тряпья – баба лежит. Старая совсем, а как высохла, так совсем на вязанку хвороста похожа стала.
Молча посмотрели друг на друга, Бранимир ткнул пальцем с начала в одну сторону, потом, в другую. Вихорь кивнул и выскользнул наружу.
Сошлись у причалов.
Лодок не было.
Бранимир шел, отряхивая руки.
– Что заметил?
– Женщин нет. Мужиков, мальцов, всех высосали. А девочек и молодух забрали, – тихо сказал Вихорь, – кого помоложе, обратят, остальных, на корм.
– И лодок нет. Скорее всего, или здесь кого зачаровали, или с ними уже шли. Их на вёсла и посадили. Сами то чёрные вдовы воды не любят.
Вихорь кивнул на хижины,
– С ними что делать будем?
Отъезжали уже ночью. За спиной играли на стылой воде огненные полотнища горящих хижин.
Бранимир ехал молча, думал.
Так выпить деревеньку могло только целое гнездо чёрных вдов. А эти твари не любили уходить далеко от обжитого логова. Тем более, к холодам. Но сейчас стронулись, будто звала их какая-то сила.
Проводник глянул на Вихоря.
Парень тоже был задумчив, хотя. Это Бранимир точно знал, врасплох его не застанешь.
Прислушался к ночному лесу.
Опасности не чуял, твари ушли за озеро, и это тоже было странно, чёрные вдовы боялись проточной воды, селились в лесной глуши, да и сто им было делать там – к северу, где ещё холоднее. Сами твари холода не чувствовали, но кормились то они от людей и существ с горячей кровью, хоть и пили не её саму, сосали жизненные силы, души, чувства.
Мир стронулся, потёк, ровно воск в жару.
Или, скорее, чёрный лёд, какой приходилось Проводнику видеть далеко отсюда – в иных мирах и временах там, где с неба светят лишь колючие злые звёзды и скользит меж белых сугробов поток чёрного льда, которого нельзя качсаться.
И если всё так, то паренька надо обязательно провести по всем местам, какие вложили в его память старшие.
Чтобы он увидел и запомнил.
И принёс туда, куда лежит его Путь.
И если отправили его в путь хранители Китежа, значит, и в этом мире придётся Китежу уходить туда, где не дотянуться до него те, кто пришёл в сюда.
Значит, придётся Вихорю искать его в других мирах и временах, храня в своей памяти то, что он увидит.
– Довольно. Там заночуем, – Бранимир остановил коня, повёл его к разлапистой ели, под нижними лапами которой могли бы спокойно улечься и пятеро, – утром на тракт выйдем, там узнаем, что в мире творится.
Впрочем, он и так это хорошо представлял.