Тринта. Горан.
Стены узкого коридора давили. тёмный серый камень, будто оживлённый колдовской силой, сам цеплялся за грубую кожу куртки, сковывал движения. Пот заливал лицо, Горан едва успевал отбивать удары. Правда, и нападавшим это мешало не меньше, а то и больше. Что, особо не развернёшься? – злорадно подумал Горан. .
Вот кто-то попробовал уколоть не подшаге, Горан лёгким движением, самым кончиком сабли, сбил удар, ушел чуть в сторону и пнул каблуком выставленную ногу. Там где колыхались факелы взвыли от боли, ногу убрали.
Горан уже не различал лиц, не считал, сколько их. Лишь короткими экономными движениями отбивался и мечтал, чтобы в правой руке у него был верный горский боевой нож. тот самый, при виде которого надушенные равнинные хлыщи морщили носики и гнусавили о варварской грубости.
Правильно гнусавили то – совершенную чуть изогнутую форму клинок горского ножа приобрёл ещё в те времена, когда предки хлыщей в своих лесах творили непотребства с медведицами, или кто там у них ещё водился…
Горан ухмыльнулся – раз мысли его понеслись вот так, значит, скоро духи, что ведут его род по тропам и перевалам времени, подхватят и его и направят его руку.
Ему стало совершенно всё равно, что будет дальше, и он заорал так, что эхо ошалело заметалось под низкими сводами, – Кровь богам! Честь предкам!
По-змеиному изогнувшись, он пропустил над собой клинки и рубанул нападавших по ногам.
Лишь в последний миг, вспомнив наказ капитана, развернул клинок.
Крайний слева споткнулся, упал, тот что наседал следом, подался вперед, не успев остановиться, и Горан тут же с наслаждением рубанул его по шлему.
Зазвенело почище колоколов большого собора.
Человек схватился за голову и со стоном повалился на колени.
Ещё один выбыл. Добивать, правда, некогда.
Однако. тот что справа оказался парнем не промах и уже атаковал плечо Горана.
Лейтенант едва успел опустить плечо и развернуть назад, пропуская клинок впритирку.
Проклятье!
Противник не попытался уколоть еще раз.
Вместо этого двинул Горана кулаком в грудь. Лейтенанта мотнуло, воздух со всхлипом вышел из лёгких. Не раздумывая, он откинулся назад, перекатился через голову и тут же из растянутой стойки "ласка охотится"выбросил саблю в длинном выпаде. Противник, однако, не попался на укол, отбил клинок и почти достал обратным уколом сверху-сбоку.
Лишь сейчас Горан заметил, что его постепенно оттеснили в самый конец коридора. А, перекатываясь, он влетел в вытянутый овальный зал, колонны которого подпирали сводчатый потолок.
Теперь попробуют окружить, прикинул Горан, но, хоть, света подольше, вон, меж колоннами парят, покачиваясь, колдовские летающие лампы. Что тоже неплохо, эти светильники не любят боевую магию, могут взорваться и задеть того, кто сплёл заклинание.
Однако, из коридора танцующим б о е в ы м шагом вышел лишь один противник. лица под маской не видать, куртка и свободные брюки чёрно-серые, руки в боевых перчатках со стальными накладками на ладонь и фаланги. Вот почему удар такой силы получился.
Нападавший медленно поднял саблю, коснулся клинком лба, приветствуя Горана, как равного.
Горан только пот со лба отёр,
– Вот, только, без этих танцулек…
И встал в защитную позицию.
Ему надо – пусть он и приходит.
Обманчиво плавное текучее движение, и чёрно-серый пятнистый человек уже рядом, его сабля плетёт смертельное кружево, выискивает малейшую щель в защите.
А Горан устал, он так устал…
Чтобы отбить удары, парировать уколы приходится делать движения все более размашистыми, руки уже не справляются, а каждый такой взмах – это открытое тело. Пусть на миг, но – и чёрно-серый человек углядел, ударил, когда Горан широким движением попробовал увести саблю в сторону. Горан неуловимым движением ушел в сторону и коротко пнул противника каблуком под колено.
Удар бросил человека в маске на колено, он отчаянно пытался закрыться, но клинок Горана уже опускался на незащищённую шею.
Господа! Слушайте и исполняйте!
Между колоннами быстрым, но исполненным достоинства – того достоинства, что даёт ощущение собственной важности, его обожают дворцовые слуги и мелкие дворянчики на третьестепенных должностях – шел высокий, затянутый в красную дворцовую ливрею, человек с лошадиным землистым лицом.
Горан выдохнул, протянул руку противнику,
– В этот раз ты меня едва не достал.
Противник стянул маску, скомкал, вытер вспотевшее лицо,
– Ну в конце-концов это ты меня едва не зарубил.
– Все потому, что ты слишком надеешься на клинок, друг мой Томаш, и забываешь что драться можно не только им.
– Это вы, дикие горцы, дерётесь как варвары! Варвары и есть!, – Томаш махнул рукой.
Кому-нибудь другому Горан такое не спустил бы, но Томаш был своим – и не потому, что знатного рода, а потому, что вместе не один раз дрались, куролесили и прикрывали друг другу спину. Почти как с Золтаном. Кстати, интересно, как там Золтан со своим заданием справился?
– Кто из вас господин лейтенант, называемый Гораном из Долины Сеницветов?
– Это я, скороход, – Горан расплылся в искренней улыбке, – и я искренне надеюсь, что мне просто послышалось неуважение в твоём голосе, когда ты упомянул моё родовое имя. Правда же, показалось?
В голосе его было столько неподдельной надежды, что придворный посерел ещё больше, и молча закивал.
– Это очень хорошо. Что же за важное дело заставило вас прервать тренировку офицеров тяжелой пехоты Его императорского Величества?
– Вас ждут в канцелярии двора Его Императорского Величества, – произнося это, гонец высоко задрал подбородок, к нему вернулась важность, удалось расправить грудь и выглядеть, как и надлежит выглядеть посланцу такой могущественной инстанции, как Канцелярия Императора.
– И по какому же делу меня вызывают?
– Мне велено передать лишь то, что я уже передал. И то, что прибыть надлежит немедля, – с нескрываемым злорадством ответил гонец, и дёрнул подбородком, обозначая поклон, – Слушайте и исполняйте!
___***___
Каждый раз, подходя ко дворцу, Горан задирал голову и долго смотрел на нависающие над городом башни. И каждый раз у лейтенанта кружилась голова. Хоть и считал он себя человеком не робкого десятка, а становилось не по себе. Не по-людски дворец был устроен, не могли башни, исходя из одного гигантского ствола, расходиться в стороны, изгибаясь, будто шеи сказочного многоглавого дракона, о котором рассказывали ему перед сном сказки бабушки да кормилицы.
Тогда маленький Горан не пугался. Наоборот, сладко замирало сердце, когда он представлял себя сказочным богатырем, что волшебным мечом снесет головы чудовища и спасет селения от потоков ядовитой крови, приказав богатырскому своему коню ударить копытами и пробить колодец до сердцевины земли, куда и уйдёт черная кровь.
А, вот, башни дворца пугали.
Поскольку держались они неведомым колдовством и в столице поговаривали, что и и сами маги Императорской Академии тайну этого колдовства забыли.
Сегодня ему было не до того.
Вызова во дворец он ждал с того момента, как они с Золтаном, убедившись, что Ниула удобно устроилась в небольшом особнячке, который, оказалось, она как-то давно, по случаю, прикупила в столице .... тут Золтан саркастически хмыкнул, а Горан откашлялся, так, вот, как они отправились в штаб тяжёлой имперской пехоты, располагавшийся через два квартала от дворца. Здание штаба примыкало к вытянутому массивному прямоугольнику казармы, сложенного из дикого камня.
Ещё по дороге они с Золтаном долго обсуждали, как объяснить штабным своё появление. В конце концов, решили говорить почти правду – оказались отрезанными от казарм полка, поскольку находились не в расположении, были свободны от службы, решили доставить сведения о возможном захвате города, поскольку видели признаки оного, и решили в бой с вероятно превосходящими силами противника не вступать, как и надлежит «теням»
Шито, конечно, было белыми нитками, однако, лейтенанты тут же перешли к самой важной части – Ниуле, которую они вывезли из Эриона дабы представить пред недремлющее ока имперской разведки! Тут они вытянулись по стойке смирно и принялись пожирать глазами начальство.
А, поскольку начальство их имело прямое отношение к той самой имперской разведке, то, устало откинувшись в кресле, приказало не валять дурака и присаживаться.
Говорили лейтенанты с господином полковником недолго, но он вытряс из них всё, что можно, пообещал, что с госпожой Ниулой поговорит сам, и выдал бумагу о переводе в резерв охраны замка его Императорского величества. Пока – без определения обязанностей.
Заставил их прочитать эту фразу и, молча, поднял бровь. Мол, понятно, что к чему?
Горан и Золтан были парнями неглупыми и всё поняли. В конце концов, на то они и «тени». Которых, кстати, в Тринте, официально, вообще, быть не должно.
Так, с чего же этот вызов?
Впрочем, Горан особо не переживал и голову себе не забивал.
Придёт время – скажут сами.
В гигантской полутёмной прихожей пришлось ждать.
Наконец, он предстал перед очередной канцелярской крысой в мундире, высокомерно процедил имя, звание и замолчал. Пусть сами ищут.
Делопроизводитель, однако, ничего искать не стал, лишь показал пером на неприметную дверь слева от своей конторки.
Вот, это было уже интересно, дверку эту он, оказывается, раньше и не видел. Хотя, был в Канцелярии не впервые.
Значит, отводили от неё глаза, как и от многого в замке.
А сейчас почему-то разрешили увидеть.
___***___
Комнатёнка оказалась маленькой, захламлённой, стояли в ней колченогие стулья, изрезанный стол, будто из таверны его притащили, в углу прислонился к стене светильник, в каких зажигают волшебные свечи в церквях Матери Мира. Окон лейтенант не увидел, тусклый свет исходил от колдовского шара, висящего в центре низкого давящего потолка.
Впрочем, прежде всего Горан замелил человека, который сидел на одном из стульев, положив ноги в армейских сапогах на изрезанную столешницу. Посмотрев на серо-стальной мундир полковничий родного полка вытянулся и застыл, как и надлежит согласно устава, вперив взгляд в пространство перед собой.
– Лейтенант, вы знаете, кто я?
– Так точно, ваше преосвященство!
– Вольно, лейтенант. Садитесь, – архиепископ толкнул ногой один из стульев к Горану.
Лейтенант осторожно сел, проверил. Вроде, не шатается и не рассыпается.
– Как думаете, лейтенант, зачем я вас вызвал? И, обращайтесь ко мне "господин полковник". Я действительно полковник вашего славного полка и имею прямое отношение к тому подразделению, в котором вы служите.
Горан счел за лучшее не говорить о том, что давно это знает.
Впрочем, подумал лейтенант, скорее всего, такой хитрый лис, как Нажар, и это прекрасно понимает и сказал просто, чтобы посмотреть, как я себя поведу.
Изображать туповатого служаку, или показать, что я не совсем простак, которого держат только за то, что хорошо с клинками управляюсь?
– Думаю, господин полковник, из-за моей связи с госпожой Ниулой.
Сказал, и замолчал.
Молчал и Нажар, задумчиво выбивал замысловатый ритм на столешнице, рассеянно смотрел на шар под потолком.
– И что же мне от вас требуется, господин немногословный лейтенант?
– Не могу знать, господин полковник!
– Предположите, – теперь Нажар смотрел на Горана с весёлым интересом.
Горан позволил себе пожать плечами,
– Видимо, негласное наблюдение и доклад в случае, если я замечу нечто, что может заинтересовать господина полковника.
– Лейтенант, вы явно неглупый человек… Как думаете, господа Ниула в состоянии узнать, что за ней наблюдает обычный человек?
Горан решил, что вопрос этот ответа не требует.
– Это вы правильно молчите. Я буду удивлён, если она уже не просчитала и этот наш разговор.
Он вытянул ноги, закачался на задних ножках стула.
Горан зачарованно смотрел на хлипкие ножки.
И чуть не вздрогнул, когда Нажар резко подался вперед и передние ножки сухо и мрачно стукнули в пол. Словно пасть горного людоеда щёлкнула.
– Поэтому, вы должны следить за тем, чтобы с головы госпожи Ниулы ни единый волос не упал. Наблюдать вы должны за своим окружением. И, тут вы правы, если почуете хоть что-то что покажется вам подозрительным, или просто необычным, доложите мне. На рыбном рынке найдёте лавку с вывеской, на которой нарисован морской зверь с восемью щупальцами, разрывающий огромную рыбу. Хозяин лавки – эфип, так что не перепутаете. Спросите его, нет ли свежей ледяной рыбки горячего копчения. Три с половиной штучки нужны. Так слово с влово и спросите. Он ответит, что ледянк никто никогда не коптит. Вежливо извинитесь и уйдёте. С вами свяжутся. Повторите.
Горан повторил. Слово в слово.
– Прекрасно, лейтенант. Идите.
Горан щёлкнул каблуками, развернулся. Уже, когда взялся за ручку, в спину раздалось,
– Да. И не вздумайте ничего у него покупать. Цены совершенно нечеловеческие.
Эрион. Время змеиных свадеб
Исчислитель закрывал глаза и видел сплетающиеся тела. Тёплые, гладкие, нежно-желтоватые у юных дев, коричневые, подобно высохшей на жарком солнце, глине, у мужей. Слышал шепчущие голоса, томные зовы, представлял, как открывает свой разум разумам своего гнезда и сливается с ними в экстазе, который и представить себе не могут младшие расы.
Это помогало уходить из реальности, которая становилась всё более затруднительной, непредсказуемой, и потому вызывала у Исчислителя неудобство. Досадно было уже то, что ему не удалось ускользнуть, когда летающие корабли тех, кого все без исключения посчитали императорской гвардией, присланной для укрепления гарнизона, выпустили из трюмов хорошо подготовленных мятежников.
Исчислитель даже зашипел от досады – они, действительно, были имерскими гвардейцами, полковник Ингвар считался одним из наиболее способных офицеров, к нему присматривались. Об этом Исчислителю не раз говорили те питомцы родного гнезда, что жили в Императорском Дворце.
Раздвоенный язык исчислителя беспокойно ощупал холодный влажный воздух. Как же они просмотрели такой вариант развития событий. Он ломал все их планы, ставил под угрозу само существование расы нагов.
Наг замер, позволяя промелькнуть перед внутренним взором варианты будущего, которые оформились в его могучем сознании. И – отогнал их. Все они были хрупкими, как первый осенний лёд, в них не было логики.
И это заставляло его чувствовать непривычную беспомощность.
Бесшумно открылась дверь, в проеме появились молчаливые воины – они так же носили форму и доспехи императорской гвардии. Но сняли плюмажи со шлемов и знаки с рукавов курток. Вместо них грубыми мужскими стежками была вышита руна «Иса».
Руна льда пугала Исчислителя.
А бояться он не умел, поскольку человеком не был.
___***____
Его вели в главное здание дворца наместника, и Исчислитель отрешенно вдыхал прохладный свежий воздух, горьковатый, напоенный последними вздохами опадающих листьев. Он смотрел на огненные верхушки деревьев и восхищался сложнейшей невыразимой человеческими словами математической красотой их очертаний.
Сегодня листья не шептали – хрустели и потрескивали, прихваченные нежданным морозцем. Наг стрельнул языком, попробовал воздух. Воздух был холодным, каким он никогда не помнил воздух Эриона. А в небе вместо тяжёлых набухающих тяжёлыми дождями туч, ползли медленные серо-стальные облака, какие бывают в северных краях.
Исчислитель попробовал осмыслить новое знание, сложить с тем, что было известно ранее, и невольно выпрямился.
Это было очень плохое знание.
В спину легонько ткнули тупыам концом копья, и наг быстрее заскользил по дорожке.
Песок под короткими. расходящимися над самыми ступнями, ногами нага был мокрым и холодным.
___***___
Исчислитель не сразу узнал человека в простой стёганой серой куртке-поддоспешнике, сидевшем за столом наместника в зале, где высокородный Градинор еще недавно предпочитал заниматься послеобеденными делами. Исчислитель бросил взгляд в огромное окно – сад почернел, скрученные нежданным морозом листья сухо шуршали, катились по тропинкам, пытаясь спрятаться от порывов ветра.
Человек за столом ждал.
Молча махнул рукой, отпуская охрану.
Встал.
Кажется, он стал выше ростом, и раньше широкие плечи расправились, будто человек сбросил груз прожитых лет. Борода стала не пего-седой, как тогда, когда купец Фродд пришел по вызову наместника, а снежно-серебряной, такими же стали и волосы, перехваченные простым серебряным обручем со вставками голубовато-льдистых неведомых камней.
Лицо отвердело, глаза ушли глубже в глазницы, и, показалось, нагу, светились собственным холодным светом.
Фродд подошел вплотную,
– Ты будешь говорить со мной, змей, – слова падали медленно и бесстрастно. Он не спрашивал, говорил очевидное. И в словах этих была сила, которую узнал не сам исчислитель, а древняя часть его памяти, в которой хранилось всё, что когда-либо происходило с его предками.
– Я буду говорить с тобой, тот, кого я называл человек Фродд. Как мне называть тебя теперь?
– Это неважно. Важно, что ты мне скажешь. расскажи, что вы, змеи, видите в будущем? Как будет вращаться Колесо Мира? Прочно ли держит в зубах свой хвост Мировой Змей?
– Ты знаешь многое, Безымянный и задаешь вопросы так, как их задают Ищущие Пути. Тогда, ты должен знать, как надлежит вести беседу.
Фродд подошел к двери, что-то коротко бросил и почти тут же вернулся к столу с подносом. Исчислитель ощупал языком воздух.
Ах, тёплое молоко и свежий, сваренный в молоке рис. И яйца. Как давно он не ел птичьих яиц.
Себе Фродд налил чистой воды в простую деревянную чашу.
Наг чинно отпил молока, вытянул, пробив скорлупу, три яйца и сложил руки на груди.
– Я готов говорить.
– Тогда, говори.
Исчислитель говорил медленно, подбирая понятные и однозначные слова. Слишком многое для народа нагов зависело от этого разговора.
Он говорил об изменившемся рисунке мира и сплетении сил, которое пока не могут считать даже в Гнезде. О том, что империя гибнет, но мало кто в ней это понимает, поскольку, она кажется незыблемой, но теперь все может измениться.
Об Императрице, что не может дать наследника, и вырождении Высокородных. О новом тёмном культе, что наверняка уже гнездится в сердце империи, и выжидающих Великих Магах, среди которых нет единства.
Сероглазый человек слушал, лицо его скрывали тени, лишь светились неярким, как зимнее утро, светом его глаза.
И чем дольше говорил Исчислитель, тем яснее понимал, что все его слова – пустота. Что исчисления разбиваются, предсказания теряют смысл, поскольку во всех них есть одна ошибка, меняющая всё.
Все они считают купца Фродда – человеком.
Исчислитель замолчал.
Сероглазый человек подался вперед и тихо попросил,
– А теперь расскажи мне то, что ты не рассказывал высокородному Градинору.
___***___
– Что сказал тебе змей?
Фродд медленно поднял голову, выходя из задумчивости. В дверях стоял Ингвар.
Фродд слегка улыбнулся, пошёл ему навстречу, раскрывая объятья.
– Прости, я задумался. Однако, как и в молодые годы, ты единственный, кому удается подкрасться ко мне незаметно, – обняв старого товарища, он похлопал его по спине. Как всегда, в кольчуге, скрытой под такой же серой стёганой курткой, как у самого Фродда.
Ингвар внимательно всматривался в лицо купца.
Да, полно, купец исчез.
За те недолгие недели, что прошли с захвата города, Фродд изменился, столь же стремительно, сколь и неуловимо.
Для тех, кто его не знал.
Ингвар же подмечал каждое изменение, и они радовали, но и тревожили его. И, потому, он чувствовал себя неуютно. Воспитанный в строгих обычаях ноддов, Ингвар терпеть не мог того, что не понимал. А причину тревоги он понять никак не мог.
– Ты задумался, мой конунг, значит, твои думы были глубоки и полезны, – Ингвар был не только хорошим воином. Десятилетиями он служил Империи, где умело сказанное слово часто значило больше, чем остро отточенный клинок и разило столь же смертоносно.
– Садись. Мы будем говорить.
Фродд вытянул ноги, откинулся на стуле.
Ингвар осторожно уселся на стул по другую сторону стола. Осмотрел огромный зал, неодобрительно посмотрел в окно от пола до сводчатого потолка – боги, неудивительно, что его люди захватили город в считанные часы. Серьезное сопротивление оказали лишь два взвола тяжелой пехоты, и то, только потому, что возвращались с учений и увидели, как люди Ингвара режут дворцовую охрану.
Пехота погибла достойно.
– Змеи не могут понять, что происходит, – жёстко улыбнулся Фродд, – веками они занимались лишь тем, что подталкивали империю туда, куда нужно им, и настолько погрузились в свои игры, что просто не принимали в расчёт другие силы. Тем более, тех, кого считали тупыми северными варварами, живущими с клинка.
Он потянулся всем своим сильным телом, глаза сверкнули в полумраке,
– Кое-что они угадали, например, то, что в столице есть те, кто так же, как и мы хочет вернуть Богов Севера. Однако, Исчислитель уверяет, что сами они Высокородным об этом не говорили. Им выгодна грызня между императором и его братьями.
– А, императрица? – спросил Ингвар, – что говорят змеи о ней? Подходит ли она нам?
– Змеи думают не так, как мы. И не так, как обычные люди, – хищно улыбнулся Фродд, – потому не приняли в расчёт её древнюю кровь. Да, императрица исполнит то, что ей предначертано. И, тогда мы двинемся к Вратам, не беспокоясь о ттом, что оставляем за спиной.
И столько силы и убежденности было в его словах, что Ингвар, не раздумывая, встал и преклонил перед конунгом колени.
– Встань, друг мой. Займись приготовлениями к завтрашнему обряду. Надо показать славному городу Эриону, нашу силу и даровать им счастье.
Уже в дверях, Ингвар остановился,
– И всё же, конунг. Не стоит ли отправить людей за Северянином? Я знаю, что вы решили удалить его из города, но сейчас…, – полковник взглянул на Фродда.
Тот выпрямился в кресле,
– Не трогать. Не сметь. И не забывай, что в нем тоже течёт кровь Севера, – Фродд говорил очень спокойно, но Ингвар почувствовал холодок в затылке.
Впрочем, Фродд тут же заговорил обычным дружеским тоном,
– Его задача ещё не выполнена. Но ты прав, я удалил его, поскольку в тот момент он мог помешать. Как и порождение Машины. Эта непредсказуемая сила была здесь совсем некстати. К счастью, Тимор был достаточно убедителен.
___***___
Слабые пальцы больного солнца коснулись крыш Эриона. И, вместе с ними, над городом поплыли тяжёлые гулкие удары.
Били в гигантские барабаны, которые с вечера северные варвары устанавливали на огромной центральной площади. Там же они возводили непонятное сооружение из брёвен чёрного дерева, груз которого обнаружили на купеческих кораблях. Таскать брёвна приказали всем, кого увидели на улицах.
Кто-то отказался – его равнодушно зарубили, тело запретили убирать.
Отупевшие от холода и серой мглы горожане тупо пошли таскать брёвна.
Мерные удары стихли, и Эрион заполнил густой протяжный рёв.
На площади трубили в рога.
Рёв перекатывался по домам, лез в уши, снова заговорили барабаны, их медленный глухой бой выбивал из головы мысли, чувства, надежды и страхи, погружал в серое ничто, среди которого существовала только площадь, куда надо было идти.
И город потёк по улицам.
Шли, шаркая и оступаясь, вели детей и стариков.
Нельзя было не идти.
___***___
По углам площади возвели четыре широких помоста, в середине которых лежали огромные валуны. По углам помостов в жаровнях горели синеватые голубые огни. Кружились вокруг жаровен ноддские жрецы, развевались серо-белые одежды, плыли над площадью шёпоты, взлетали в воздух струйки сизого дыма.
Площадь заполнялась народом.
Стояли молча, смотрели.
Ждали.
На горожан внимания не обращали, им просто дозволяли быть и свидетельствовать.
Жрецы шептали и кружились, высокие светловолосые воины почтительно подавали им изогнутые ножи, те проверяли что-то, водили лезвиями в дыму, и лезвия отзывались холодным свечением.
Чернело небо над Эрионом, затихал ветер, казалось, и неумолчное море замерло, боясь нарушить то, что должно было свершиться.
Воины привели на помосты четырех обнажённых девушек с полными ужаса и ожидания глазами. Бережно положили на камни и привязали их руки и ноги крепкими ремнями, вделанными в помост.
Ласково зашептали им что-то жрецы.
Замолчали.
Взвыли трубы, и на пирамиду чёрного дерева, возвышавшуюся в центре площади, Фродд и Ингвар подняли закутанного в чёрную накидку нага.
Исчислитель медленно моргал своими желтыми глазами, внимательно смотрел по сторонам, трогал воздух раздвоенным языком.
Думал.
Голоса жрецов плыли над площадью, то чуть повышались, то делались едва слышны. Фродд встал на краю пирамиды, поднял руки. Его голос сплелся с остальными, взлетел над ними, зарокотал над площадью. Движения жрецов сделались немыслимо слаженными, теперь единое существо в четырех телах кружилось в углах площади, раскрывало четыре рта, четырьмя голосами взывая к кому-то – тому, кого звал пятый.
Или – единый. Тот что говорил голосами остальных.
Люди на площади покачивались, невнятно мычали, и бессловесный зов поднимал к тяжёлым чёрным тучам с оранжевыми животами, набухающими небесным огнём, заклятье жрецов.
Четыре ножа одновременно взлетели и опустились вместе с рукой Фродда.
Одновременно жрецы запустили руки во вспоротые животы жертв и бережно разложили у их ног внутренности. Девушки жадными глазами смотрели в небо, ожидая того, кто появится из туч и избавит их от боли, даст награду, обещанную награду.
Вознёсся над городом голос конунга, ударил в подбрюшье туч, и они отозвались.
В тучах показался проём. Колодец в радостное синее небо.
Там, высоко в небе плыли льдисто-белые замки с тонкими, уходящими куда-то в иные миры, шпилями. В голубом небе появилась золотая точка.
Она росла.
Золотые, красные, огненно-жёлтые, чёрно-зеленые гигантские перья заполнили небо.
Из туч на Эрион спускалась огромная птица с головой прекрасной девы.
Она медленно взмахивала крыльями, и ветер от этих взмахов заставлял людей падать на колени.
Птица чуть слышно пела, но песню её слышал каждый, и она наполняла сердца людей тёмной радостью, а души – вожделением. Город Эрион простирал руки к той, кто подарила ему радость и забвение, и прекрасное девичье лицо улыбалось.
Фродд одним движением, будто наг ничего не весил, поднял его над головой, даря птице.
Исчислитель взглянул в глаза, полные неги и вожделения.
Увидел голубое небо и ледяные замки.
И, наконец, всё понял. Он пожалел, что не умеет смеяться, как смеются люди. Но не успел ничего никому сказать.
Потому что птица нежно взяла его тело мягкими лапами.
И оторвала голову.