Декстер снова ушел. Я поднялась, вышла на палубу перед плавучим домиком и опустила ноги в холодную воду. Палуба, как всегда в утренние часы, покачивалась. В это время лодки покидают южную часть озера и направляются к шлюзам. Почему-то когда это происходит, я чувствую себя одинокой и покинутой.
Я посмотрела направо, где мой новый сосед из ближайшего домика возился с новой лодкой, он сам ее строил. Сейчас он полировал рейки песком, и движения его были размашистыми, но плавными. Я наблюдала за ним, словно загипнотизированная, пока он внезапно не поднял на меня взгляд и не расплылся в улыбке. От смущения я покраснела и поспешила отвести взгляд. Еще слишком рано, и по негласным правилам в эти утренние часы люди обычно занимаются личными делами на причале. Я довольно долго смотрела на волны озера, а потом снова взглянула на причал, где трудился Колин. На нем была белая майка с треугольным вырезом, на которой проступали пятна пота. Я могла различить очертания его груди, мускулы, выступающие под тонкой хлопковой тканью. Он вытер лоб тыльной стороной ладони. Я быстро отвела взгляд, чтобы наши глаза не встретились. И принялась болтать ногами в прохладной воде озера – темного, как чаша, наполненная кобальтово-синей, местами даже черной краской. Я наклонилась вперед и попыталась, как не раз это делала, проникнуть взглядом под поверхность воды, в ее темную глубину. Напрасные усилия – я снова увидела лишь свое отражение, расплывчатое и искаженное. Я едва узнала себя, и в этот момент снова задумалась о том, что, возможно, мне суждено закончить свои дни здесь, в этом плавучем домике в полном одиночестве.
А ведь с Декстером я познакомилась абсолютно случайно. Этого бы никогда не произошло, если бы он не забыл дома свой портфель. Или если бы я не вышла за кофе для учительницы ровно в девять тридцать утра. Или если бы строительная бригада на Пятой авеню не перегородила Мэдисон-стрит. Или если бы не пошел дождь. Если бы не все эти обстоятельства, наши пути никогда в жизни бы не пересеклись.
9 марта 1956 года Декстер Уэнтуорт въехал в мою жизнь прямо на такси. Он опустил окно.
– Садитесь – незачем мокнуть под дождем. Я отвезу вас, куда вам надо.
Он был лет на двадцать старше меня и просто пугающе красив – с мужественным подбородком, точеными чертами лица и густыми темными волосами. Голос его был ровным и низким. Спокойный и уверенный в себе мужчина с внешностью киногероя.
– Но мне надо лишь добежать до кафе за углом, – пыталась сопротивляться я, приглаживая взлохмаченные волосы. Что на этот счет подумала бы мисс Хиггинс? Несомненно, в частной школе для девушек из приличных семей было запрещено даже разговаривать с незнакомым мужчиной, не говоря уж о том, чтобы сесть с ним в одно такси. Но дождь все усиливался, а он открыл дверь автомобиля и протянул мне руку.
– Ну, хорошо, – сказала я. – Благодарю вас.
В такси было тепло и приятно пахло смесью одеколона и сигарного дыма.
– Что такая прекрасная девушка делает на улице под проливным дождем?
– Я пошла за кофе, – сказала я. – Для моей учительницы.
Было заметно, что наш разговор его забавляет.
– Учительницы?
– Ну да, – сказала я. – Я учусь в Академии мисс Хиггинс.
Он улыбнулся еще шире.
– Это школа-пансион для девушек, не так ли?
Мои щеки вспыхнули. Мне не понравился тон, которым он произнес эти слова. И, если начистоту, мне не нравилась сама мысль о том, что я училась в этом заведении. Это мама настояла на моей учебе в пансионе. Она утверждала, что для девушки из южной части Сиэтла единственный шанс выйти замуж за приличного человека – это поступить в Академию мисс Хиггинс. Выйти замуж. А я никогда не думала о замужестве. Но мама хотела, чтобы я получила в жизни все, чего была лишена она сама. Поэтому я подчинилась ее воле.
– Это у вас сегодня задание такое – сходить за кофе?
Я нахмурилась, не зная, что ответить, и в этот момент такси остановилось рядом с кафе «У Бетт».
– Спасибо, что подбросили, – сказала я, протягивая руку к двери.
– Подождите, – произнес он. – Я вовсе не хотел вас обидеть. Послушайте, позвольте мне угостить вас кофе.
Я испуганно посмотрела на него.
– Нет, благодарю вас, мистер…
– Уэнтуорт, – уточнил он. – Декстер Уэнтуорт. – Почему его имя показалось мне таким знакомым?
Я кивнула и вышла из такси.
– Не торопитесь, – сказал он, опуская окно. – Вы не можете уйти, не назвав мне своего имени.
Я помедлила. Впрочем, чем мне это грозит? Я же его больше никогда не увижу.
– Меня зовут Пенни, – представилась я. – Пенни Лэндри.
– Рад с вами познакомиться, мисс Лэндри.
Я не стала ничего рассказывать подружкам в классе о встрече с Декстером Уэнтуортом, но они сами начали что-то подозревать, когда после обеда в тот день в пансион доставили огромную вазу с роскошными темно-розовыми лилиями, которые вызвали всеобщее восхищение. К букету была прикреплена записка. «Приглашаю на ужин в «Олимпик» сегодня вечером. Заеду за вами в восемь. Декстер».
Сначала я возмутилась его бесцеремонностью и подумала, что этот тип проявляет изрядную самоуверенность, рассчитывая, что я соглашусь на встречу. Потом девочки столпились вокруг меня, охая и ахая от восхищения. Тут мисс Хиггинс – высокая, худощавая, с седыми волосами, уложенными в тугие локоны, и безупречно наложенной губной помадой, удосужилась прочитать текст на визитной карточке. Скептическое выражение на ее строгом лице внезапно улетучилось.
– Ты же знаешь, кто этот мужчина, не так ли, Пенни?
Я непонимающе замотала головой.
– Это Декстер Уэнтуорт, – продолжила она. – Художник. Его картины выставлены в галереях по всему миру. Самый завидный жених в Сиэтле. – Она недоуменно потрясла головой, словно пытаясь понять, каким же образом мне удалось поймать такую добычу.
– Мы познакомились сегодня утром, – заявила я вызывающим тоном. – Он подбросил меня до кафе. – Девочки просто рты пооткрывали от удивления. – Потому что шел дождь, – добавила я.
– Ну, я сейчас просто позеленею от зависти, – воскликнула Сильвия. – Подумать только, ведь это я могла пойти за кофе вместо тебя. Везет же некоторым!
Мисс Хиггинс похлопала Сильвию по спине.
– Пусть это послужит тебе уроком, – сказала она. – Пенни превосходно справилась с курсовой, и, посмотрите, какую награду она получила!
Я усмехнулась. Ну, конечно же, мисс Хиггинс никогда не упустит возможности прочитать нравоучения!
– Сильвия, а тебе, пожалуй, после обеда стоит попрактиковаться, как правильно наносить макияж. Видишь ли, ты с завидным упорством накладываешь румяна слишком высоко на скулах, и из-за этого лицо кажется слишком угловатым.
– Да, мэм, – сказала она, поспешив удалиться в туалетную комнату.
– Вивьен, – обратилась мисс Хиггинс к самой младшей девочке-толстушке, которой только-только исполнилось семнадцать.
– Да, мисс Хиггинс? – пропищала Вивьен тоненьким голоском.
– Я заметила, что ты снова лакомишься пирожными, – с упреком в голосе произнесла директриса. – Мне кажется, мы с тобой уже обсуждали новый режим питания.
– Да, мэм, – промямлила девочка, опустив глаза.
– Что ж, придется тебе лишний час заниматься гимнастикой.
– Конечно, мисс Хиггинс, – покорно согласилась Вивьен, направляясь к лестнице.
– Что касается тебя, Пенни, – сказала мисс Хиггинс, умильно складывая ладони и одаривая меня такой улыбкой, словно я была лучшей ученицей в классе и ее любимицей. – Мы проведем остаток дня в подготовке к этому очень важному событию в твоей жизни.
Когда три месяца спустя Декстер сделал мне предложение руки и сердца, я не стала отказываться. Если подумать, какой у меня был выбор? Когда мужчина опускает бриллиантовое ожерелье в вашу ладонь со словами: «Примерь-ка это – оно будет смотреться на тебе потрясающе», конечно же, вы улыбнетесь и приложите его к шее, с восторгом любуясь своим отражением в зеркале. Поэтому я, не раздумывая, приняла его предложение, возможно, даже не успев понять, влюблена ли я в Декстера Уэнтуорта на самом деле или мне просто нравилась сама мысль о влюбленности. После того как головокружение первого этапа ухаживания несколько утихло, я смогла увидеть его таким, каким он был на самом деле: чувствительным, безумно талантливым и очень заботливым человеком, который искренне меня любил и которого я тоже полюбила. Мы расскажем об истории нашей любви своим детям, и они будут смеяться, слушая нас. Мы просто обречены жить долго и счастливо, как в сказке, – по крайней мере, так мне тогда казалось…
Я чуть не лишилась чувств, когда мама затягивала шнуровку моего свадебного платья.
– Вот дитя воды и приплыло к своему берегу, – сказала она мне, пока я разглядывала свое отражение. Помнится, я тогда быстро отвела глаза от зеркала.
После свадебного торжества Декстер на руках перенес меня через порог, который слегка покачивался. У него был дом на Куинн-Энн-Хилл, но он предпочитал жить в плавучем домике на озере Юнион. Декс утверждал, что здесь ему легче творить, волны озера улучшают творческий процесс и помогают думать. Я помню ощущение качки, когда он опустил меня на пол, хотя, возможно, дело было не только в озерной ряби – просто у меня кружилась голова. Разглядывая гору холстов и других атрибутов художника, письменный стол темного цвета, расставленные по углам весла, покрытые яркой краской, и вырезанные из дерева фигурки рыб – подарки от друга-художника, потомка американских индейцев, я задумалась о том, каким образом может такая женщина, как я, вписаться в этот очень мужской антураж. Но в этот момент Декстер повернулся ко мне.
– Не беспокойся – ты можешь здесь все изменить. – Он всегда был щедр и великодушен.
Я закрыла глаза, пытаясь вспомнить, как он смотрел на меня тогда, с какой любовью и страстью.
В этот момент из кухни раздался звон таймера духовки, это отвлекло меня от воспоминаний. Я совсем забыла о булочках с черникой. Вытащив ноги из воды, я вбежала в дом, поспешно схватила кухонную рукавицу и вытащила из плиты пышущие жаром булочки, распространяющие умопомрачительный аромат. На прошлой неделе я поведала Декстеру о том, что мечтаю открыть булочную-пекарню, но он лишь рассмеялся в ответ.
– Да ты уже через пять минут возненавидишь это занятие, – сказал он, напрочь отметая эту идею.
– Это неправда, – возразила я. Он похлопал меня по коленке.
– Дорогая, я тебя знаю. Это занятие тебе очень быстро наскучит.
Я не могла объяснить ему, что уже давно испытываю смертельную скуку. У Декстера была его живопись. А у меня… ровным счетом ничего. Мама всегда говорила, что я должна быть благодарна судьбе за возможность не утруждать себя работой. Она твердит, что любая женщина пошла бы даже на убийство, чтобы оказаться в моем положении. Но мне так хочется найти себе хоть какое-то занятие. Закончив убирать дом, чинить одежду и гладить белье, я начинаю просто маяться от безделья. Мне нужно что-то гораздо большее.
Я застыла, уставившись на противень с булочками. Меня мучила мысль – а вдруг Декстер прав? Что я вообще знаю о том, как вести свое дело? Я тряхнула головой и переложила булочки с противня на охладительную решетку, выбрала три и завернула их в белоснежное кухонное полотенце. Угощу-ка ими Колина, нового соседа по Лодочной улице. Мне одной не съесть столько, и кто знает, когда Декс вздумает вернуться домой, а зачем добру пропадать?
Я побежала к задней двери, чтобы обуться, и вдруг услышала шарканье ног по палубе.
– Привет! – сказала я, выглядывая из задней двери. – Кто там?
Я увидела маленького Джимми Клайда, который сидел, прислонившись к стене домика. Он подтянул колени к груди и спрятал в них лицо. Джимми был восьмилетним сыном Наоми и Джина Клайдов, которые жили за три плавучих домика от меня, если идти вдоль причала. В выходные Джимми любил сидеть с удочкой на палубе прямо перед моим окном. В прошлую субботу ему удалось поймать форель, и я помогала ему ее почистить. Пока я жарила форель на чугунной сковороде, он сидел, болтая ногами, на высоком табурете за кухонной стойкой. Я подала рыбину на обед с маслом и петрушкой, и Джимми сказал, что это самый вкусный обед, который он когда-либо ел. Это был прекрасный комплимент, учитывая, что его мать готовила просто божественно.
– О, дорогой, – сказала я, бросаясь к нему. – Что случилось?
– Мама меня ненавидит, – произнес малыш, вытирая слезы.
– Этого не может быть, милый, – сказала я, гладя его по голове. – Как можно тебя ненавидеть?
– А почему она сказала папе, что хочет отослать меня в интернат?
Я покачала головой.
– Уверена, что она вовсе не это имела в виду.
Он посмотрел на меня.
– Но она же это сказала. Они не знали, что мне все слышно из верхней комнаты, когда они разговаривают внизу.
Джимми – единственный ребенок на нашем причале. Совершенно понятно, что он не вписывается в мир своих родителей – мир вечеринок с коктейлями, карьерных достижений, где все тщательно спланировано. Однажды мне довелось видеть его мать, Наоми, когда она случайно наступила на одну из игрушек Джимми, валявшуюся на кухонном полу во время званого ужина. Я была потрясена выражением ее лица – оно до сих пор стоит у меня перед глазами. Создавалось такое впечатление, что у нее аллергия на собственного сына.
Джимми внезапно поднял голову.
– Я знаю, что делать! – воскликнул он.
– Что же? – спросила я, стараясь улыбнуться как можно беззаботнее.
– Я могу перейти жить к тебе. Ты будешь моей мамой.
Мое сердце чуть не разорвалось. Я крепко сжала его ручонку.
– Я была бы счастлива, если бы могла быть с тобой все время, но твои родители слишком тебя любят, чтобы отдать тебя кому-то другому. Ты же сам это знаешь, милый.
Он послушно кивнул, но взгляд был отсутствующим. Этот мальчик безумно одинок. Как и я.