Уругуру - читать онлайн

Приключение 2. Человечки с поднятыми руками

Вскочив в ночной поезд, я отправился сюда из Касабланки, чтобы провести свой выходной день и насладиться видом «ворот в Африку», как по праву называют этот город из красной глины. Около трёх часов я бродил по медине – старому району Марракеша – в поисках никому не нужных, но обязательных сувениров для своих коллег по работе. Владелец сувенирного магазинчика на Джемаа-эль-Фна, площади, напоминающей своей активностью сцены из Апокалипсиса, обратил моё внимание на любопытную статуэтку, которую я тут же взял в руки.

– Догоны, – сказал он, ставя на пол свою тарелку с дымящимся бараньим таджином, и поднялся с низенькой табуретки, стоявшей в глубине магазина.

– Что? – спросил я, как будто услышав имя забытого знакомого.

– Это работа догонов, – пояснил торговец. – Ну, знаете? Пещерных людей, дикарей. У меня поставщик в Мали, он привозит мне много такого добра. Интересная вещь, правда?

Ещё бы! Разве можно забыть это слово – догоны! Это слово как будто ворвалось в моё сознание из далёкого детства и сразу же надолго засело в моей голове.

Когда-то, лет двадцать назад, мне попалась на глаза статья в научно-популярном журнале, повествующая о догонах – негостеприимном народе, обособленно живущем, подобно птицам, в гнёздах на высоких, труднодоступных скалах на юго-востоке Республики Мали в Западной Африке. Эти люди изолированы от всего мира и не пускают к себе чужаков. Они практикуют красочные и сложные танцевальные обряды с использованием десятков видов искусно сделанных масок. Специально для того, чтобы раззадорить читателя, к статье был приложено фото жуткой на вид (и тем более притягательной для меня) огромной деревянной маски. В статье довольно туманно описывались «обычаи жертвоприношений и других сакральных ритуалов». А заканчивалось повествование оптимистичным утверждением, что по большому счёту о догонах мало что известно и «лишь дальнейшие исследования могут пролить свет» на многочисленные тайны этого загадочного народа.

С тех пор прошло чуть меньше двух десятилетий, изменивших до неузнаваемости жизнь как моей страны, так и мою собственную. Я получил несколько высших образований, накупил движимого и недвижимого имущества, защитил диссертацию и сделал карьеру добропорядочного топ-менеджера крупной российской корпорации. Теперь путешествия по миру стали для меня всего лишь видом отдыха, и сердце уже давно перестало взволнованно биться, как раньше, когда я оказывался один на улице незнакомого города.

У меня теперь было целых два загранпаспорта, с удивительной скоростью заполнявшихся визами и штампами, а тайны догонов оставались неразрешёнными, хотя уже по другой причине – из-за отсутствия у меня времени на их «дальнейшие исследования». Я даже почти забыл о них; всего-то и осталось у меня, что память о каких-то мистических ритуалах жителей скал и запрятанный где-то в глубинах письменного стола рисунок деревянной маски, скопированный нетвёрдой детской рукой и потому ещё более устрашающий, чем оригинал.

Статуэтка действительно выглядела необычно. На узкой дощечке длиной сантиметров тридцать, будто специально выстроившись в шеренгу, застыли одинаковые фигурки восьми странных существ. Не то люди, не то животные, они были вырезаны из темного дерева в неестественных позах – на полусогнутых ногах и с поднятыми вверх длинными руками. С первого взгляда непонятно было, сидят эти существа или стоят. И хотя все физические атрибуты человека у каждого из них вроде бы присутствовали, в чертах лица и строении тела было что-то и впрямь нечеловеческое, отталкивающее и одновременно притягательное.

– А что она символизирует? – поинтересовался я у марокканца, не особенно надеясь на вменяемый ответ.

В Марокко, как и во всем арабском Магрибе, принято довольно пренебрежительно относиться к Тропической Африке и её обитателям. Берберы, мавры, туареги – представители белой, европейской расы Северной Африки – уже много столетий смотрят свысока на своих чернокожих соседей, которых они ещё сто лет назад запросто обменивали на каменную соль: по два пласта соли за одного чёрного раба, по одному – за рабыню.

– Да кто их разберёт, – вполне в русле этих представлений пожал плечами торговец. – Джинны, видимо, какие-то. У них там у всех свои джинны.

– Никакие не джинны, – раздался голос у меня за спиной, и я обернулся: позади меня стоял высокий итальянец. – Здравствуйте, – едва заметно поклонился он и добавил: – Это теллемы.

Трудно было представить себе, глядя на него, более очевидную демонстрацию всех фенотипических черт, присущих жителям Италии. Чёрные курчавые волосы отросли сверх всякой меры и были убраны сзади в хвост, глубоко посаженные чёрные глаза, крючковатый нос, лиловая небритость щёк и, главное, характерный акцент, с которым этот человек изъяснялся по-французски.

– Buon giorno, – ответил я сдержанно, потому что всегда, честно говоря, сторонился так называемых бэкпэкеров, путешественников с рюкзаком.

Эта распространённая на Западе мода так и не прижилась у нас в России, но нашим путешественникам бэкпэкер хорошо знаком. Он довольно резко выделяется на фоне остальных туристов, и прежде всего своим огромным рюкзаком, который свисает у него спереди и сзади, а размерами и весом не уступает владельцу. Рюкзак является для бэкпэкера домом, холодильником, путеводителем и нередко единственным другом в странствиях. Так как денег на проживание в отеле у такого путешественника, как правило, не имеется, он, как улитка, постоянно таскает свой чудовищный дом-рюкзак за собой.

Это самое разумное объяснение данного явления, которое я могу предложить. Иначе сложно понять, зачем для прогулки по городу могут понадобиться: сложенная в сто двадцать восемь раз портативная палатка, электрофонарь размером с бейсбольную биту и такой же убойной силы, два-три пледа и спальных мешка, двухлитровая бутыль помутневшей от времени минеральной воды, трёхметровый раздвижной фотоштатив и другие диковинные вещи, из-под которых бэкпэкер взирает на мир. Всё это ему просто негде оставить.

В ясную погоду он ночует на крыше или веранде самого экономичного хостела в городе, задрапировавшись москитной сеткой, подложив под голову свою «Библию» – путеводитель Lonely Planet – и выставив в качестве эффективной охраны свои мощные, не по погоде тёплые ботинки цвета хаки на ребристой подошве. В дождливый сезон бэкпэкер набивается со своими коллегами в студенческий отель одной звезды, оборудованный лишь дюжиной матрацев. И не будет спасения тем из его постояльцев, кто хотел бы провести эту ночь в тишине и покое.

Бэкпэкер равнодушен к благам цивилизации и редко общается с душем. Гораздо чаще он сталкивается с такими же, как он, одинокими сердцами, и встречи эти очень часто оборачиваются полной сменой маршрутов обоих участников движения. Через некоторое время, наскучив друг другу, бэкпэкеры обмениваются номерами телефонов и расходятся в разные стороны, чтобы больше никогда не встретиться, но навеки стать друзьями по Whatsapp.

Маршрут такого путешественника зависит обычно от его настроения в данное конкретное утро, а ещё чаще вообще ни от чего не зависит. Он свободен во времени и пространстве. Для него путешествие – это не двухнедельный отпуск, вырываемый зубами у работодателя два раза в год, под Новый год и на майские праздники. Бэкпэкерами становятся выпускники западных вузов, решившие после получения высшего образования в течение года-двух посмотреть мир, измученные бременем карьеры менеджеры низшего звена, а ещё просто все те, у кого страсть к приключениям абсолютно перевешивает тягу к комфорту. Несмотря на весь мой романтизм, я никогда не был сторонником такого способа путешествий, возможно, потому, что никто ещё не взялся толком объяснить мне, в чём же, в конце концов, заключается вся прелесть жизни бэкпэкера.

Итальянец же, стоявший позади меня и сверкавший белозубой улыбкой, явно относился к этому типу странников. Ему было, наверное, за сорок, но его запястья украшали бесчисленные тинейджерские фенечки из всевозможных видов ткани. На загорелой шее у него болталось подобие креста, которое святые отцы в Ватикане, не сомневаюсь, сочли бы оскорблением Христовой веры. Футболка полиняла от времени настолько, что навсегда утратила тот неведомый цвет, в котором была задумана своим миланским дизайнером, на шортах читалась история трапез их владельца за последнюю неделю, а трекинговые ботинки порыжели от красной пыли настолько же, насколько и его лицо. Как мне было известно по опыту, такие люди не прочь выпить пива в компании людей, которым есть чем за это пиво платить, а также весьма свободны в своём расписании, что обычно ещё более углубляет пропасть непонимания между нами.

– Bon giorno, – сказал я ещё раз. – Давно из Неаполя?

– Я из Перуджи. Всю Африку объехал, а в Неаполе так и не бывал никогда, стыдно сказать, – рассмеялся итальянец. – Откуда вы так хорошо говорите по-итальянски?

– Не очень хорошо, – скромно, но вполне корректно ответил я. – Вы говорите, что это не божества?

– Нет, это теллемы, – с удовольствием повторил незнакомое мне слово итальянец. – Теллемы – маленькие летающие люди. Не слышали никогда?

Мы с марокканцем переглянулись, уловив в циничных взглядах друг друга недоверие к любого рода летающим людям, маленьким или большим.

– Ничего не знаю о теллемах, – сообщил нам обоим продавец. – Мне привезли эту вещь из Страны догонов, ей четыреста лет, и стоит она пятьдесят дирхемов.

Итальянец продолжал улыбаться, теперь уже оставшись в гордом одиночестве.

– Пятьдесят дирхемов? – простонал я, одновременно доставая бумажник. – Это невозможно. За пятьдесят дирхемов я куплю у тебя тут полмагазина. Да и о каких столетиях идет речь? Ей на вид не больше года, ещё и не обсохла. Давай сойдёмся на десяти дирхемах и таким образом останемся добрыми друзьями.

– Что ты, такая вещь, – вкрадчивым голосом проговорил марокканец, любовно проводя рукой по всем восьми человечкам. – Четыреста лет… Теллемы, летающие люди… Двадцать пять.

Я выдал ему двадцатку. Итальянец с большим интересом и даже радостью в глазах следил за нашим торгом и за тем, как восемь фигурок на дощечке упаковываются в газету и отправляются ко мне в сумку. Его реакция показалась мне неадекватной. Я даже подумал, что долгие странствия по Чёрному континенту не слишком благоприятно отразились на его психическом состоянии.

Неожиданно он посмотрел на меня совершенно серьёзно и показал на мою сумку:

– Знаете, я уже некоторое время занимаюсь теллемами. Поверьте, это одна из самых загадочных тайн Африки.

Я посмотрел на часы. Ну в самом деле, что такого, если я потрачу двадцать минут на этого чудака? Заодно выясню, в чём состоит одна из самых таинственных загадок всей Африки, а то и, глядишь, разгадаю её с ходу.

– По паре пива? – сухо осведомился я.

– Отлично придумано.

Я купил ему какого-то местного пива, а себе взял свежего апельсинового сока, который продаётся на главной площади Марракеша в ста двадцати двух киосках, каждый из которых имеет свой порядковый номер. Мы пристроились в ближайшей харчевне наподобие шатра, в которой и без нас стоял дым коромыслом. Здесь без передыха жарились бараньи мозги, которые ловкие берберы извлекали руками из голов мёртвых животных прямо у нас глазах. У меня мелькнула паническая мысль, что итальянец потребует себе бутерброд с бараньими мозгами и в этом случае мне точно придётся откланяться, но он устоял перед соблазном.

– Меня зовут Чезаре Пагано, – сообщил итальянец, рассматривая на свет высокий бокал с холодным светлым пивом. – И по своей профессии я никакого отношения к Африке не имею. Я архитектор, работаю в Пьяченце на севере Италии. А ты?

Больше всего в жизни я не люблю, когда ко мне обращаются на «ты» незнакомые люди. При общении на английском языке этой проблемы не возникает, но итальянский чётко разделяет ты и вы, поэтому я с горестным видом отпил свой апельсиновый сок и явственно поморщился.

– Алексей из Москвы, – представился я, и мы пожали друг другу руки. – Занимаюсь инвестициями в интернет-технологии, в Марокко приехал на пару дней в командировку.

– Интернет-технологии? – переспросил Чезаре. – Неплохо. А почему заинтересовался догонами?

– Да нет, я просто покупаю недорогие сувениры для своих коллег по работе…

– Это правильно, – охотно согласился Чезаре, отхлебнув ещё пива, – ты купил копию, современную копию, ей красная цена два-три евро. Но сделана она действительно догонами по древним образцам. Такие статуэтки в оригинале относятся к четырнадцатому или пятнадцатому веку. Я только что вернулся оттуда, ходил по Стране догонов почти три месяца и почти всё выяснил. Только вот деньги кончились… – Заметив непроницаемое выражение моего лица, Чезаре усмехнулся: – Да нет, я не собираюсь у тебя просить денег. Мне сегодня упали на карту ещё пара тысяч евро, с ними я вернусь и раскручу этот клубок. И знаешь что? Они говорят, что там орудуют духи, а я убежден, что это люди. Люди! Летающие люди!

– Давай-ка с начала, а то я не очень понимаю, о чём идёт речь, – предложил я ему, чтобы он несколько успокоился. А то с места в карьер – духи какие-то…

Чезаре полминуты молчал, сделал ещё несколько глотков (я жестом попросил хозяина подать ему вторую банку) и начал свой рассказ, который, как мне сейчас кажется, я помню практически дословно.

– Догоны – изолированный африканский народ, живущий на юго-востоке Мали, у подножия огромного каменистого плато Бандиагарб. Местность, получившая имя Страны догонов, уникальна сама по себе: после сотен километров Сахеля, полупустынной степи, тянущейся от Сахары на юг, скудные почвы совсем сходят на нет и на поверхность земли выходят пласты каменной породы.

Это и есть плато – километры бесплодных, гладких, отшлифованных ветром каменных пластов. Если следовать по этому плато далее к югу, то высота над уровнем моря постепенно повышается, а количество растений стремительно уменьшается. Наконец плато заканчивается уступом – резким, практически вертикальным обрывом высотой в двести – триста метров. Ручьи, стекающие с него, кормят небольшую полоску земли у подножия обрыва, за которой следует обширная песчаная пустыня.

Догоны выбрали для жизни эту самую полоску земли у подножия скального уступа. Их деревни расположены в одну линию, как жемчужины, нанизанные на нитку плодородной земли шириной в тысячу шагов, а длиной почти в двести километров. Такое местоположение даёт их обитателям стратегическую независимость, ведь с обеих сторон от Страны догонов лежат километры непригодной для обитания земли.

Каменная пустыня к северу простирается более чем на двадцать километров от деревень догонов до городка Бандиагара, а песчаные дюны к югу заканчиваются лишь у города Коро, в пятидесяти километрах от утёса. На западе ближайшие подступы к Стране догонов защищает городок Дуэнца, расположенный в пятнадцати километрах от первых отрогов плато.

Жители Страны догонов, таким образом, всегда могут узнавать заранее о любых чужаках и предупреждать любые нашествия. Все дороги, ведущие с «большой земли», хорошо просматриваются жителями пограничных деревень. Роль дозорного вестового исполняет деревня Сангб, одна из немногих стоящая не под обрывом, а наверху на краю плато. Отсюда вниз, к остальным деревням, ведет по головокружительным кручам тропинка меж скал, выдолбленная многовековыми потоками водопадов, а также построенная в последние годы дорога без признаков покрытия, которая, по моим наблюдениям, только увеличивает опасности, встающие перед теми, кто желает попасть в Страну догонов.

Неудивительно, что жизнь в условиях географической изоляции сильно повлияла на образ мысли и глубинную сущность культуры догонов. Приветливыми или гостеприимными их назвать можно только с большой натяжкой. Они мало общаются с соседями и уж точно никогда не смешиваются с ними. Даже между жителями соседних деревень существуют глубокие разногласия, мешающие бракам между их жителями и усугубляемые наличием десятка разновидностей местного языка, в результате чего, к примеру, догон из Джигиббмбо на одном конце плато понимает догона из Бонгу на другом конце с тем же успехом, с каким он поймёт русского или итальянца. В пустынях к югу от плато по соседству с догонами кочуют скотоводы фульбе, которых объединяет с догонами лишь история взаимных завоеваний, постоянных конфликтов и упорного непонимания, обусловленного различием религий, языка и культуры.

Догоны в своём большинстве земледельцы – на узкой полоске земли, орошаемой ручьями и водопадами, сходящими с плато, они выращивают просо, рис и лук. В сухой сезон земля застывает и по твёрдости не уступает каменным полям плато, и большинство огородов и пашен превращаются в пастбища для фульбе. Только обильное орошение позволяет догонам получать урожай лука в зимние месяцы. Зато летом и осенью, в сезон дождей, подножие плато накрывают бурлящие потоки воды, вслед за которыми на поля устремляются потоки местных жителей, сеющих просо. На это время кочевники фульбе уходят в пустыню, освобождая пахотные земли от своих тощих стад.

Но самое интересное в Стране догонов – это их загадочная история и удивительная, уникальная культура. Согласно традиции и мифам самих догонов, их предки жили когда-то к северу от реки Нигер, но потом они были изгнаны со своих земель и ушли на юг, к плато. И вот здесь и началось самое интересное, потому что на краю обрыва, где решили поселиться догоны, уже существовала и активно развивалась своеобразная культура таинственных людей, которых в догонских мифах принято называть теллемами.

– Банальная история, – пожал я плечами, подставляя лицо последним лучам заходящего солнца и наблюдая вечернее пробуждение города Марракеш. – Легенда о народе-предшественнике, от которого не осталось никаких следов, кроме мифологии, поэтому происхождение выявить невозможно.

– Да нет, не такая уж она банальная, – улыбнулся в ответ на мой скепсис Чезаре. – Всё дело в том, что теллемы были не совсем обычными людьми. Они умели летать.

– В каком смысле?

– В прямом. – Итальянец принялся лихорадочно рыться в своём рюкзаке, прямоугольной глыбой возвышавшемся над нашим столиком, и вытащил несколько небольших фотографий, сделанных «полароидом».

– Как, по-твоему, были построены эти дома? – медленно, с расстановкой произнёс Чезаре, указывая мне на снимок.

На фотографии была изображена высокая стена плато, снятая снизу вверх, а потому показавшаяся мне зловеще нависающей над фотографом. Стена обрыва была абсолютно вертикальной и ровной, без единой зазубрины, пересечённая лишь многовековыми горизонтальными красно-коричневыми слоями песчаника. На самой середине подъёма, метрах в ста от земли и на таком же расстоянии от вершины горной породы, в нишах были отчётливо видны похожие на ульи строения цилиндрической формы, с круглыми отверстиями вместо дверей. Сделанные из жёлтой глины, эти хижины стояли рядком, как будто гнёзда, прилепленные гигантской ласточкой к отвесному обрыву.

– Что за ерунда? – вырвалось у меня.

Я поднёс фотографию поближе к свету – хозяин харчевни как раз включил над потолком «лампочку Ильича».

– Вот видите, я же говорю вам! – От волнения итальянец снова перешёл на «вы», на какое-то время повысив тем самым свой статус в моих глазах. – Смотрите!

В моих руках оказалось ещё несколько снимков, на которых с разной степенью фокусировки можно было рассмотреть все новые группы домов-гнёзд, висящих над обрывом безо всякого намёка на возможность их достижения человеком.

– Это дома теллемов, прежних обитателей Страны догонов, – продолжал Чезаре. – И они видны почти повсюду на плато. Вопрос не только в том, как они туда добирались – строили-то как? Дома сделаны добротно, из хорошего банко (смесь глины с соломой) или даже из сырцовых кирпичей, и стоят вот уже тысячу лет, но возникает вопрос: каким образом из долины на такую высоту было поднято столько кирпичей?

– Верёвки? – предположил я. – Они спускались сверху на верёвках, как монахи в греческих Метеорах.

– Невозможно. Представляешь, какой длины и прочности нужны верёвки, чтобы доставить на такую высоту бригаду строителей вместе с материалами?

Видя мою растерянность, итальянец торжествующе улыбнулся. Он окинул ласковым взглядом свою коллекцию фотографий и продолжил рассказ.

Мистические дома на отвесных скалах – главное подтверждение того, что теллемы существовали в действительности. Мифология догонов содержит и множество других удивительных сведений. Теллемам приписывалась масса сверхъестественных качеств. Эти люди небольшого роста, с красным цветом кожи понимали языки зверей и птиц, в которых они периодически и превращались. Они могли приказывать вещам перемещаться по воздуху, будь то корзина с зерном или глиняные кирпичи. Наконец, боги теллемов по своему могуществу значительно превосходили богов догонов. Говорят, что и многие элементы своего необычного искусства – в частности, многочисленные изощренные маски, достигающие десяти метров в высоту, – догоны позаимствовали у теллемов.

При этом взаимодействие аборигенов и пришельцев нельзя было назвать гладким. Конфликты между догонами и теллемами начались практически сразу. Земледельцы-догоны начали вырубать леса у подножия плато, освобождая место для посевов, в то время как теллемы, по-видимому, жили в основном за счёт охоты и сбора плодов в этих самых лесах. Постепенно деревни догонов освоили всю полосу земли у подножия плато, и обитатели скал, лишенные возможности вести привычный образ жизни, исчезли. Куда они делись, почему и при каких обстоятельствах – догонская традиция в этих вопросах разноречива. То ли теллемы смешались со своими завоевателями и были ассимилированы ими, то ли были все до единого перебиты. А быть может, и ушли (или улетели?) куда-то на юг. И жизнь, и смерть теллемов покрыты в мифах догонов туманом мистики.

Именно эта загадка, как я теперь понял, и не давала покоя итальянскому архитектору Чезаре Пагано. Отправившись в Мали в отпуск в составе туристической группы, он был настолько поражён строениями теллемов и невразумительными объяснениями их происхождения, что остался жить в одной из деревень Страны догонов. Причём, несколько невнятно объяснил он, это не вызвало никакой радости у местных жителей. За три месяца они сумели вытянуть из него все имевшиеся у него деньги, однако время это не прошло впустую: как намекнул мне Чезаре, глаза которого после трёх банок пива загорелись несвойственным человеку оранжевым светом, ему довольно много удалось узнать.

В частности, он сумел довольно детально сфотографировать одну из пещер, где стояло несколько догонских домов, и разработать пути проникновения в неё. За этой пещерой он наблюдал в свой зум-объектив, установленный на штативе возле окна его хижины.

– А в чём сложность? – поинтересовался я. – Нужно исследовать эти дома с помощью профессиональных специалистов, да и всё тут.

– А! Так в этом и состоит основная проблема! – воскликнул Чезаре. – Табу! Догоны не дают ничего исследовать, немедленно начинают орать. Все строения теллемов, включая те, которые находятся в относительной доступности, являются священными, и даже самим жителям деревень запрещено посещать их под страхом смерти. За это убивают! В таких вещах жрецы догонов чрезвычайно пунктуальны. Белого человека не подпускают к разгадке проблемы даже на пушечный выстрел.

Именно поэтому, как объяснил мне итальянец, научные сведения о теллемах продолжают оставаться крайне скудными. В шестидесятые годы двадцатого века немцы, французы и испанцы организовали несколько экспедиций в Страну догонов, но каждая из них сталкивалась чуть ли не с революцией аборигенов. Самостоятельные исследователи и вовсе не могли ничего добиться, и многие из них либо сорвались со скал в попытках проникнуть в дома теллемов, либо нашли свою смерть в Стране догонов, погибнув при странных обстоятельствах. Французский учёный Марсель Гриоль, благодаря которому Европа впервые узнала в подробностях об этой удивительной и загадочной культуре, за двадцать лет своей жизни среди догонов так и не смог систематизировать фактический материал и в своих книгах поставил больше новых вопросов, нежели дал ответов.

Все это крайне печалило Чезаре Пагано. Поедая жирные и острые бараньи мозги с огромным ломтем хлеба (мне всё-таки пришлось купить ему это адское кушанье), он бесконечно и с надрывом жаловался на упрямство догонских жрецов и старейшин, которым невозможно ничего втолковать, на дороговизну и низкое качество местных продуктов питания, на недоверчивость местных жителей и, главное, на религиозные запреты, которыми, если верить его словам, он был со всех сторон обложен, пока жил в деревне догонов.

Итальянцу не давали даже сделать фотографии остатков цивилизации теллемов, запрещали близко подходить к плато, а под конец старейшины и вовсе приставили к нему двух здоровенных чернокожих, которые караулили каждый его шаг и своим свирепым видом резко сужали возможность контакта с аборигенами. У меня сложилось убеждение, что туземцы всей Страны догонов облегчённо вздохнули, когда у Чезаре наконец закончились деньги и он вынужден был на попутных грузовиках, через Мавританию, возвращаться в Марокко, чтобы получить денежный перевод из Италии.

В промежутках между констатацией своих финансовых затруднений синьор Пагано осыпал меня названиями догонских деревень, забрасывал фотографиями хижин с остроконечными соломенными крышами на склонах плато и всё новыми устрашающими легендами различных народов Африки, в которых он видел вездесущих теллемов. Каждая из таких легенд порождала у него новую дикую теорию генезиса летающих людей, от которой вздрогнул бы любой здравомыслящий догон. Когда же Чезаре выложил мне в качестве очередного плода своего ночного вдохновения теорию общего прошлого теллемов и краснокожих южноамериканских индейцев, я счёл своим долгом безапелляционно предупредить его, что если речь зайдёт об инопланетянах как прародителях теллемов, то наше общение будет прервано, чтобы больше никогда не возобновиться. Чезаре благоразумно пообещал держать себя в руках.

Я посоветовал ему не ездить никуда одному. Во-первых, судя по всему, за три месяца пребывания в Стране догонов он успел фантастически надоесть жителям деревни и окрестных населённых пунктов своими приставаниями, и они рады будут увидеть хотя бы несколько новых лиц. Возвращение Чезаре могло, по моему мнению, пробудить у них дурные намерения. Во-вторых, одна голова хороша, а две лучше. Если бы ему, Чезаре, удалось найти себе в попутчики какого-нибудь мало-мальски опытного специалиста, особенно с научными навыками, дело бы точно пошло быстрее.

– Ну и поехали вместе! – сразу же заявил он.

Но я вынужден был горько вздохнуть и сообщить, что, конечно, мог бы оказать свою посильную помощь экспедиции как дипломированный лингвист и сравнительно опытный путешественник, но среднесрочные дела в Москве заставляют меня отложить эти планы на более поздний период.

В-третьих, я был убеждён, и Чезаре согласился со мной, что ему понадобится какой-нибудь «профессиональный догон», то есть хороший гид или проводник из местных жителей, знающий местный язык, обычаи, умеющий грамотно обходить запреты жрецов и налаживать контакт с населением. Желательно при этом, чтобы он хоть чуть-чуть вязал лыко и по-французски.

Я спросил у Пагано, есть ли у него на примете такой персонаж, и, к моему удивлению, он ответил положительно. Французское посольство в Мали, с которым Чезаре удалось сдружиться, порекомендовало ему опытного искусствоведа из Парижа по имени Амани Кору. По национальности Амани догон, но много лет живет во Франции и специализируется в Сорбонне на искусстве Тропической Африки. Вот если бы притащить с собой в Мали такого человека! Но, насколько я понял, отношения между Чезаре Пагано и Амани Коро не сложились достаточно позитивно для участия последнего в экскурсии. Искусствовед в переписке довольно решительно возражал против вмешательства непрофессионалов в такого рода исследования и просил Чезаре не будить лиха, пока оно тихо. Так что от помощи господина Коро моему итальянскому приятелю пришлось отказаться.

– Но я ему докажу! И очень скоро! – не столько мне, сколько в адрес воображаемого искусствоведа грозил кулаком Чезаре, когда в три часа ночи я уводил его с площади Джемаа-эль-Фна.

Здесь как раз началось натуральное светопреставление. В десятках палаток, установленных на площади, зажглись жаровни, чей смрад тут же заполнил почти всю медину, и началась бойкая торговля потрохами, бараньими головами, речными моллюсками и традиционным кислым йогуртом. Под фонарями, висевшими, подобно ёлочным гирляндам, на проводах над всей площадью, демонстрировали своё искусство рассказчики историй. В Марокко, как и по всей Африке, это отдельная, уважаемая профессия уличных артистов. С ними конкурировали жонглёры, музыканты в пятнистых одеждах со своими сумасшедшими тамтамами и художники – специалисты по татуировкам, наносимым хной. То здесь, то там разложили на земле свой товар торговцы традиционными медикаментами, польза которых для организма, очевидно, была прямо пропорциональна силе их ужасающего запаха. Среди такого рода лекарств виднелись засушенные ежи, головы змей и гиен, маринованные крокодильи яйца и прочие прелести живой природы. Укротители змей резкими тычками пытались приободрить своих флегматичных, спящих на ходу питомцев. В самом центре площади двое живописных подростков затеяли между собой показательную драку, предварительно положив на землю шапку, куда зеваки кидали мелкие монетки в награду за это красочное представление. В промежутках между всеми этими кудесниками рынка сновали европейские туристы и приезжие берберы из окрестных деревень с одинаково оторопелым выражением на лицах. Я в очередной раз порадовался, что выбрал гостиницу подальше от центральной площади Марракеша, всегда напоминавшей в это ночное время последний день Помпеи.

Чезаре же никакой гостиницы не выбирал, а «остановился», по его словам, на крыше пансиона Али, возле самой площади. Я довёл его до этих адовых ворот, где концентрировались такие же, как он, рюкзачники.

– Спасибо, Алексис, – искренне сказал мне итальянец. – Я буду рад встретиться с тобой ещё раз!

– Конечно, Цезарь. – Я похлопал его по спине уже без той антипатии, которую он вызывал у меня несколько часов назад, когда мы только что познакомились. – Вот тебе моя визитка, давай сюда свою электронную почту и держи меня в курсе своих исследований, ладно? Мне и вправду будет интересно узнать, в чём там обстоит дело с этими теллемами.

– Да-да, – кивал итальянец, выписывая нетвёрдой рукой на листке бумаги свои координаты. – Завтра же я возвращаюсь туда… Деньги есть, да и погода позволяет – начался сухой сезон… Возможно, понадобятся длинные верёвки… Должен же я добраться до этой пещеры!

Я выразил свою уверенность, что, если Чезаре Пагано удастся проникнуть в пещеру, он найдёт там больше, чем пару глиняных черепков. Ведь, насколько я понял, вот уже пятьсот или шестьсот лет никто не входил в дома теллемов.

– Не входил? – переспросил Чезаре и вдруг, снова приблизившись, посмотрел мне в глаза абсолютно трезвым взглядом. – Дружище, я наблюдал за этой пещерой две недели. Добраться до неё без подъёмного крана невозможно, не в силах человека! А в последнюю ночь – в ту самую, последнюю ночь – я проснулся в три часа и почему-то решил ещё раз взглянуть на неё в свой объектив. И знаешь, что я там увидел?

Он молча смотрел на меня, и я увидел на его лице смесь изумления и страха.

– В пещере горел огонь.