В 1860 году в окрестностях Астрахани в семье калмыка Темурсана Санаева родился мальчик. При рождении его назвали Амуром. Через пять лет семейство Санаевых переехало в Монголию, где мальчика отдали в Долоннорский дацан для обучения грамоте и наукам. Амур Санаев отличился в учебе, превосходя других учеников усердием, проявил себя остроумным, способным и пытливым ребенком, живо интересующимся окружающим миром. По настоянию своих учителей Амур, которому только исполнилось десять лет, был отправлен в Тибет, где до совершеннолетия учился в буддийском университете Гоман-дацан при столичном монастыре Дрепунг. Амур проявил свои способности, освоив многие науки, и выходил несомненным победителем в диспутах на богословские темы. В пылу религиозного спора он задушил одного из студентов-монахов, после чего в спешке покинул Лхасу. Об этом случае ходят легенды – не знаю, насколько они правдивы. Этим или другим каким проступком Амур не только перечеркнул успешную карьеру и лишился монашеского сана, но и стал в Тибете персоной нон грата.
В самом начале девяностых годов в Западной Монголии появился нищенствующий монах Дамбиджалцан. Он выдавал себя за божественное воплощение джунгарского князя Амурсаны, который в прошлом веке поднял восстание за освобождение монголов от власти ненавистной империи Цин. Со слов монаха, он вновь родился в новом воплощении, чтобы раз и навсегда избавить Халху от маньчжуро-китайского ига. Красноречивые проповеди странствующего аскета очень быстро не только привлекли многочисленных адептов, но и обратили на себя внимание китайских властей. В то время как к Дамбиджалцану примкнули два влиятельных перерожденца-тулку, Джалханза-хутухта и Илгусан-хутухта, Пекин отправил официальных представителей в русское консульство в Урге с просьбой арестовать ламу-бунтаря, которым оказался не кто иной, как Амур Санаев.
Дабы не нарушать зыбкого равновесия между Китаем и Россией, запрос решили удовлетворить. Дамбиджалцана арестовали и выслали в Кяхту. Недолго пробыв в бурятской тюрьме, Амур Санаев совершил дерзкий побег и под чужим именем снова появился в Тибете. Ошибкой Амура было появление в Лхасе. Его узнали, но схватить не успели, он таинственно исчез, а в конце 1891 года вновь появился в Халхе и повторно был арестован китайскими властями. После ареста его перевезли в Улясутай для дальнейшего расследования, однако практически сразу по непонятным причинам он был отпущен на волю. Под известным монголам именем Дамбиджалцана Амур приехал в Кобдо, где провел несколько месяцев. Из Кобдо через Улясутай он отправляется в Ургу, там его опять арестовывают российские власти и высылают в Кяхту. Политическая деятельность Амура Санаева несколько следующих лет либо носила конспиративный характер, либо на время была прекращена вовсе.
Ситуация в самые первые годы двадцатого столетия вокруг Монголии и Тибета сложилась весьма сложная. Развернулась крупная кампания за влияние над Тибетом сразу между тремя могущественными державами.
В 1899 году новым вице-королем Индии становится лорд Джордж Натаниэль Керзон, видный политик, путешественник и известный востоковед, тонкий знаток Средней Азии и Ближнего Востока. Он был ярым русофобом и, пожалуй, главным идеологом и исполнителем так называемого наступательного курса Англии в этом неспокойном регионе. Приступив к обязанностям вице-короля, Керзон сразу же занялся укреплением наиболее уязвимой, на его взгляд, северо-западной границы Индии, которую он называл «ахиллесовой пятой» Британской империи. Керзон считал, что Китайский Туркестан и Монголия в самое ближайшее время будут аннексированы Россией, и процесс этот уже необратим. Однако его можно приостановить и на любых условиях не допустить присоединения Тибета к России. Керзон всерьез опасался того, что если Россия достигнет границ Непала, то превратит его во «второй Афганистан» – опасную буферную зону, непосредственно граничащую с Британской империей в Индии. Именно поэтому и была организована военная экспедиция 1903–1904 годов, приведшая к завоеванию англичанами Лхасы. Но совсем не многие знают о том, что исследовательские экспедиции в Тибет как минимум дважды до этого отправляло и русское военное ведомство. В 1903 году с личной санкции российского царя в Лхасу была послана разведывательная экспедиция, состоящая из калмыков-разведчиков во главе с подъесаулом Нараном Улановым. Уланов к 1903 году составил подробный план собственной экспедиции в Тибет – через Среднюю Азию. Он планировал изучить два основных маршрута из России в Тибет. Первый маршрут лежал через Кульджу до Лхасы, второй – от Шигацзе до Яркенда.
Маршрутами суждено было соединить Тибет с Китайским Туркестаном, на который у России имелись свои планы. Второй маршрут – от Шигацзе на юге Тибетского плато в направлении озера Бага-Хамар-Нур через Хотан и Яркенд и дальше на Ташкент – Уланов планировал исследовать на обратном пути. Участниками экспедиции Нарана Уланова должны были стать буддисты-инородцы, буряты и калмыки, а также другие туземные народности. Экспедиция искала хорошего проводника, знающего местность, основные дороги и тропы, источники воды, селения и монастыри. Таким проводником стал Шераб-лама, взявшийся довести экспедицию до самой Лхасы по самому короткому и безопасному пути. Под именем Шераб-ламы в то время скрывался не кто иной, как все тот же Амур Санаев.
С задачей проводника Амур справился отлично, он довел экспедицию до столицы Тибета. Уланов по дороге составлял подробные карты, на которые наносил среди прочего золотые прииски, а в дневнике описывал способы добычи и обработки золота. Прошлое посольство из Тибета в Россию доставило некоторое количество золота, обмененного на монетном дворе в Питере на рубли и признанного там чрезвычайно чистым. Уланов собирал в пути образцы самородков, выменивая их в монастырях и у местного населения, но к моменту прибытия в район Лхасы все образцы исчезли. Пропал бесследно и надежный проводник Шераб-лама. В Лхасу прибывшую экспедицию так и не допустили, и Уланову пришлось вернуться назад в Россию. Амур Санаев оставался в Тибете еще некоторое время.
Он объявился через несколько лет в Китайском Туркестане, в городе Карашар, но теперь уже под именем Джа-ламы. Поселился у местного князя торгутов. За короткий срок сумел собрать в Карашаре войско, включавшее порядка пяти тысяч торгутов, дербетов, монголов и урянхайских сойотов. Этими силами в августе 1912 года он взял штурмом крепость города Кобдо, выбив оттуда китайские войска.
С этого момента у Джа-ламы появились многочисленные союзники и могущественный покровитель в лице самого богдо-гэгэна. Под личное управление был выделен хошун в шестидесяти верстах от Кобдо, к Джа-ламе примкнули новые сторонники, в его распоряжении появились многочисленные табуны лошадей, отары овец и стада крупного рогатого скота. Так никому не известный калмык Амур Санаев стал одним из самых могущественных князей Монголии, подчинив своему влиянию весь запад Халхи.
Джа-лама в своей вотчине ввел железный порядок и жестоко карал любого, кто решался ослушаться его приказов. В ту пору за ним закрепилось прозвище Харгис, что значит «лютый». Кроме обновления монастыря Дэчинравжалин, он основал и свой собственный монастырь в местечке Улаан Дзасагтуханского аймака, произвел реформы в образовании и собрал воедино дербетских лам и хувараков, строил школы, внедрял новые методы ведения сельского хозяйства и заставлял своих людей возводить постоянные жилища, запасая на зиму корма. Грозный правитель аймака обязал своих воинов носить русские сапоги и обучал армию (созданную преимущественно из лам) европейским методам ведения боя. Суровость и жестокость Джа-ламы отразились в новом прозвище Догшин, что значит «суровый». Он действительно являл собой образец дерзкого и беспощадного правителя, подозрительного и недоверчивого не только к врагам, но и к своему ближнему окружению. Всего за год он убил не менее сотни знатных монголов, десятки монахов запорол палками до смерти, ослепил знаменитого художника Цаган-Жамбу, написавшего его портрет, чтобы тот больше не смог писать портретов никому другому. Убийство своих врагов Джа-лама называл великим жертвоприношением буддийскому богу. По монгольским легендам, в Эджен-Хоро, где бережно хранятся реликвии Чингисхана (среди которых и Хара-сульдэ – «Черное знамя»), до этого совершались многочисленные человеческие жертвоприношения. Кровавых ритуалов требовал Чингис-богдо, черный демон, которого, по преданиям, укротил банчен-эрдени, после чего человеческие жертвоприношения заменили на животные.
Раньше знамя-сульдэ окропляли жертвенной кровью перед выходом в поход. Этот темный ритуал пришел из древней истории шаманизма монголов в соответствии с культами их «черной веры», которой теперь был противопоставлен новый канон «желтой веры» гелуг. Монголы не забывали про древний культ сульдэ, которому поклонялся сам Чингисхан. Судьба непобедимого полководца жила в знамени, и само небо – Тенгри – правило миром благодаря сульдэ. Считалось, что до тех пор, пока знамя в сохранности, народ Халхи будет процветать. Если же со знаменем случится несчастье, войску и народу грозят многочисленные беды.
Джа-лама возродил добуддийский ритуал знамени-сульдэ, вернувшись от животных жертв к человеческим. В 1912 году впервые был принесен в жертву китайский солдат, обагривший своей кровью голубую парчу знамени Дамбиджалцана. Неопытный палач с одного удара не смог отрубить голову пленнику, и довершать казнь пришлось более опытному. Присутствующие признали это недоброй приметой, а кое-кто из лам тайно пустил слух о том, что Джа-лама примет вскоре страшную смерть. Разумеется, придворным хватило ума молчать в присутствии своего сурового правителя. Более того, окружение Джа-ламы испытывало перед ним суеверный страх, считая его обладателем магических знаний и мастером колдовства. Возможно, он действительно обладал природным магнетизмом и даром гипнотизера. Как-то преследуемый казаками Амур Санаев был загнан к берегу озера Сур-Нор. Возможности убежать не было. Местные монголы, разбившие кочевье у воды, с любопытством следили за погоней, которая должна была закончиться пленением Джа-ламы. Вдруг они с удивлением заметили, что казаки свернули в разные стороны от того места, где спокойно стоял преследуемый, и понеслись к другому краю озера, крича: «Он там!» При этом все они, вероятно, видели ламу в совершенно разных местах. После утомительной погони на берегу всадники так же неожиданно съехались вместе и напали друг на друга, рассекая шашками насмерть один другого. Каждый из них был уверен, что убивал Джа-ламу.
Бытовали и легенды о том, как за день до штурма Кобдо, чтобы поднять боевой дух своей армии, он внушил воинам видение Монголии, свободной от китайцев, а после этого показал судьбы тех, кому суждено было пасть в бою.
Многочисленные бойцы увидели храм или шатер, наполненный мягким светом. На шелковых подушках вокруг алтаря с тысячами жертвенных свечей восседали монголы, павшие у стен Кобдоской крепости. Перед воинами стояли огромные блюда с дымящимся мясом, кувшины с вином, густой чай, печенье, сушеный сыр, орехи и изюм. Восставшие из мертвых курили золотые трубки и не спеша вели беседу друг с другом.
О характере Джа-ламы и его отношении к культам можно судить по событию, произошедшему осенью 1913 года. На западе Халхи шла постоянная война между монголами и алтайскими казахами, кочевавшими со стороны китайской провинции Шара-Сумэ. Монголы нападали на кочевья казахов, угоняли скот, грабили аулы. Отряды Джа-ламы всегда принимали самое активное участие в подобных набегах. Как-то после очередной битвы казахи, спасаясь от погони, оставили на поле боя несколько умирающих воинов. Один тяжелораненый рослый и крепкий красавец-казах истекал кровью, прислонившись спиной к камню. Он спокойно смотрел на приближающихся к нему врагов. Когда монголы подъехали ближе к раненому, тот разорвал на груди одежду, готовый принять смертоносный удар. Первый из монгольских воинов подъехал к джигиту и пронзил его копьем. Молодой казах не застонал, лишь слегка наклонился вперед. Джа-лама приказал своему воину спешиться и рубануть раненого саблей. И это не вызвало стона у гордого воина. Тогда Джа-лама повелел разрубить казаху грудь, вырвать сердце и поднести к его же глазам. Казахский воин не потерял угасающей воли, лишь отвел глаза в сторону. Не взглянув на собственное сердце, так и не издав ни звука, он тихо сполз на землю и умер. Джа-лама дал задание целиком снять с убитого кожу, засолить ее и высушить для сохранения.
Конечно, его свирепость не подвергается сомнению, но в данном случае она все-таки ни при чем. Даже те, кто ненавидел Джа-ламу, признавали чисто религиозные мотивы такого поступка. Монголы во время ритуальных действ в храмах при монастырях могли не раз наблюдать, как расстилается белое полотно, по форме напоминающее человеческую кожу, – символ злого духа мангыса. В древние времена для подобных обрядов использовали настоящую человеческую кожу. Подобные атрибуты теперь остались только в Лхасе, и даже сам богдо-гэгэн вынужден использовать в ритуальных целях лишь имитацию. Как считали свидетели убийства, безграничная сила духа, проявленная молодым воином-казахом перед лицом жуткой смерти, выдавала в нем великого батора, который наверняка связан с черным демоническим началом мира и является мангысом. А это значит, что его кожа как нельзя лучше подходила для богослужений.
В 1914 году Джа-лама решает объединить все монастыри Кобдоского округа и облагает дербетских князей тяжелыми налогами. Против него открыто выступают триста лам Улангома, одного из самых крупных монастырей Халхи. Чтобы избежать смуты и кровопролития, богдо-гэгэн вызывает Джа-ламу для беседы в Ургу, но тот не повинуется и никуда не едет. Вышедшего из-под контроля бунтаря по просьбе хутухты и по указу императора Николая Второго в феврале того же года берут под арест и отправляют в Томск. В томской тюрьме узник проводит год, после чего его ссылают в Якутию. Разумеется, богдо-гэгэн лишает Джа-ламу всех титулов и конфискует имущество. Из Якутии арестанта вскоре переводят в Астрахань, где он продолжает отбывать наказание до 1918 года. Освободила Амурсана Санаева Октябрьская революция, и он опять объявляется в Монголии. Узнав об этом, богдо-гэгэн незамедлительно выпустил указ о его аресте, что вынудило Джа-ламу со своими сторонниками покинуть Халху и разбить лагерь в самом сердце пустыни Гоби, рядом с оазисом Шар-Хулсны у источника Баян-Булак. Джа-лама возвел там крепость, которую назвал Дамбиджалцаны байшин, то есть «Дом Дамбиджалцана». С этих пор разбойничьи отряды Джа-ламы не оставляют в покое караваны, идущие путями вдоль юго-западных границ Монголии, а китайские войска обходят стороной гибельные пески Гоби, где безраздельно властвует легендарный Догшин…
– Когда русский консул в Кобдо попросил меня посетить с визитом Джа-ламу, я не пришел в восторг. Несмотря на то что в тринадцатом году тот был в зените славы и под защитой богдо-гэгэна, никто не был застрахован от его жестоких причуд, – продолжил Бурдуков. – Представьте же, Кирилл Иванович, мое состояние, когда на ужине у консула мне в попутчики опять объявился Роман Федорович фон Унгерн. Я, разумеется, пожалел о том, что несколькими днями раньше по пути в Кобдо не устоял перед его интересом к Джа-ламе и рассказал ту же историю, что и вам, только значительно более подробно, времени ведь у нас было достаточно.
– Ну вы все же могли отказаться, – ответил я на сомнения Бурдукова.
Однако из его поведения, реплик и поступков я понял, что отказаться он был не способен. Мягкий и опасливый, Бурдуков в своей купеческой жизни наверняка с помощью дипломатии и обширных контактов мог создавать немалые капиталы, но при давлении, напоре извне и в ситуации стресса становился беспомощным и робким.
– Да-да, конечно, я мог отказаться. – Бурдуков в темноте сменил позу, завалившись набок, – наверное, готовился отойти ко сну.
– И что же, ваша поездка к Джа-ламе состоялась? – Мне не терпелось узнать продолжение, под действием гашиша неожиданно появилось ощущение голода, спать мне не хотелось вовсе.
– Поездка состоялась через неделю, – нехотя, как мне показалось, ответил Бурдуков. – Консул предоставил нам лошадей, проводника, снабдил письмами и подарками, а также дал мне важное поручение, о котором я не могу вам рассказать. Еще затемно мы покинули крепостные стены города и двинулись в Дэчинравжалин. Дорога шла на запад, потом южными отрогами гор вдоль озера… мы выехали в долину… и прибыли на место. Обошлось без особых происшествий, кроме, пожалуй, того, что на протяжении всех пяти дней на ночных стоянках ухал филин, я абсолютно уверен в том, что он преследовал нас. Это очень меня пугало.