Лыков изложил свои соображения начальнику ПСП. Граф Платов занимался в городе операциями с драгоценными металлами. Видимо, по поручению главного столичного злодея. Вот подсказка, которая должна дать след.
В свое время, установив личность Мориарти невского разлива, Алексей Николаевич сообщил об этом директору Департамента полиции Белецкому. Тот заинтересовался, но не сильно: политический сыск забирал все его внимание. С разрешения шефа Лыков ввел в курс дела трех сослуживцев: Лебедева, Филиппова и начальника ПОО[29] полковника фон Коттена. Министру и его товарищу полицейские ничего сообщать не стали.
Теперь Филиппов, который вел за «иваном иванычем» собственное наблюдение, толкнул дело. И самым неожиданным образом. Выдающийся сыщик и большой знаток столичного дна, он понял главное: для масштабной скупки золота Рудайтису нужна сеть комиссионеров. Выйти на нее сразу не получится, следует тянуть ниточку с конца. И Владимир Гаврилович приказал взяться за «тряпезонов».
Так именовали преступный промысел, которым занимались те же тряпичники – отсюда и название. Люди с мешками стояли на перекрестках главных торговых дорог. Не парадных проспектов, а тех, по которым ломовики возили товары. Они махали едущему обозу, возницы останавливались и ссыпали жуликам в подставленные мешки то, что находилось на качке[30]. Мука, овес, вата, рис, хлопок, медь, сахар – все шло в дело. Тряпичники тут же расплачивались и уходили с добычей. Воровство происходило прямо на улицах, на виду у множества людей, включая постовых городовых. Обнаглевшие «тряпезоны» никого не стеснялись. Пропажу одного-двух пудов груза хозяева не замечали или махали на мелкие потери рукой. Но из таких пудов складывались уже значительные обороты. Рядовые воры приносили слам в склады тряпичных артелей, где итоговая добыча считалась уже на десятки и сотни пудов. Покупать их на Обводный канал приезжали нечистоплотные магазинщики. Власти завороженно наблюдали за происходящим и ничего не делали.
Владимир Гаврилович дал команду, и за мешочников взялись сыскные. Нажали как следует: счет арестованным пошел на дюжины. Их хватали на месте преступления, за компанию с ломовиками, и доставляли на Офицерскую. Там допрашивали и быстро отправляли в Домзак. Кражи вроде бы мелкие, мировой судья приговорит к месяцу арестного дома, но до передачи дела судье пройдет время. Человек кукует в цинтовке, а дома семья без куска хлеба… Сыскные готовы войти в положение, но говорят: заслужи свободу. Расскажи, как у вас устроено воровство, кто главный, кто на подхвате, куда девается товар. Не знаешь? Тогда сиди. У следователя таких, как ты, много, к зиме дойдут руки и до тебя… И самые слабые начали давать показания. Уже через несколько дней Филиппов столько знал о тряпичных королях, сколько за десятилетия не доходило до полиции. Но его интересовали крупные деловики, те, кто мог по своему масштабу заниматься фиксом[31]. Цепочка постепенно складывалась, одно ее звено тянуло за собой другое.
Сначала в нехорошем трактире «Золотая нива» на Мало-Царскосельском проспекте по наводке «тряпезонов» арестовали крайне опасного вора-взломщика Ивана Гусева. Этот крестьянин Лужского уезда Петербургской губернии славился тем, что всегда ходил с ножом. А при задержании оказывал полиции вооруженное сопротивление, что не свойственно русским фартовым. При воре обнаружились ломбардные квитанции на украденные им вещи. Мужское пальто на кошачьем меху с воротником из стриженой лисицы, кофта выхухолевая на атласе, оленье полупальто… Подсказку дала самая дорогая находка – шинель драповая на вате с мерлушковым воротником шалью. Такую стянули у самого действительного статского советника Елисеева! Григорий Григорьевич возглавлял торговое товарищество «Братья Елисеевы», а еще массу других обществ. Конезаводчик, виноторговец, банкир, владелец пивоваренного завода, парфюмерной фабрики, завода по изготовлению автомобилей… Потомок оборотистых ярославских крестьян стал гласным Думы, был возведен в дворянство и носил Владимира на шее. Магнат первый сорт. А за копейку удавится.
Беседу с вором провел коллежский регистратор Кренев, любимый сыщик Лыкова в ПСП. Человек умный и хваткий, опытный и храбрый, Сергей Николаевич вырос из надзирателей в исправляющие должность районного чиновника. Кренев расписал Гусеву перспективы. За ношение ножа ему светит всего месяц тюрьмы. А вот за кражу со взломом, да еще у Елисеева – рештак[32] года на четыре. С последующим запретом жить в Петербурге. Навечно! Однако можно смягчить участь, если вор ответит на некоторые вопросы.
Опасный на воле, в кутузке взломщик сдулся и дал правдивые показания. Сыщиков интересовало, кто из столичных маклаков скупает золото и платину. Вот, к примеру, куда делись золотые часы-браслет[33], что Ванька стырил у его превосходительства? Насчет платины Гусев лишь развел руками. А насчет золота назвал Кольку Таракана – Николая Тараканова, известного маклака с Белозерской улицы. Что важно, вор выдал вторую квартиру перекупщика, которую тот скрывал. Полиция наведалась туда и обнаружила огромную кладовую, забитую купленными у «красных»[34] вещами. Одних только пальто там насчитали более двухсот! А еще много другого, включая даже швейные машины и аппараты для истребления клопов паром[35].
Таракан быстро сломался и выдал старшего подельника, блатер-каина Элью Дворшака по кличке Эльюшка Жид шпареный. Шлиссельбургский мещанин был давно известен полиции. Он отсидел два года в исправительных отделениях, после чего поселился где-то на Севере. А вот чего сыщики не знали, так это того, что Дворшак тайно вернулся в Петербург и открыл на подставное имя лавку на Александровском рынке. И опять взялся за скупку краденого.
Кренев несся по следу семимильными шагами. Он нагрянул к Эльюшке и захватил еще один подпольный ломбард, доверху набитый сламом. Внимание Сергея Николаевича привлекли долевые весы с клейменными разновесами[36]. Увидев их, он сразу телефонировал Лыкову.
Вдвоем сыщики насели на маклака. Тот был прожженный, долго упирался и грозил нажаловаться прокурору. Фараоны в ответ смеялись. Алексей Николаевич сел разбирать ломбардные квитанции и наткнулся на знакомую вещь. Серебряный портсигар с красным камнем, выкованный в форме самородка! Такой пропал у зарезанного зимой поручика лейб-гвардии Саперного батальона. Убийц до сих пор не нашли, и вот предмет, принадлежавший жертве, обнаружился у скупщика.
С этой минуты участь Дворшака была решена. Он сразу понял, куда выворачивает: укрыватели убийства по закону получают наказание тремя ступенями ниже главных виновных. За гвардейского поручика исполнителям светит каторга второй степени, то есть от пятнадцати до двадцати лет. А укрывателям, стало быть, пятой степени – от восьми до десяти. Это не в Литовский замок[37] на пару годков, тут кандалы наденут, и надолго. И маклак сдал убийцу – того самого Графа Платова, за которым охотился Лыков. Заодно Жид шпареный сообщил, что является средним в иерархии маклаков. Ему достаются лишь объедки от пиршества самого Шифа, а вернее, та покража, от которой Шиф отказался.
Так сыщики вышли на главного в столице барыгу, о котором полиция до той поры не имела обличающих его сведений. Очередной шлиссельбургский мещанин Мовша Пинхусов Шиф держал в доме № 9 по Сытнинской улице магазин часов, золота и серебра. Репутация его стояла невысоко: в магазине несколько раз задерживали воров. Однако попадались они без краденого, предъявить ни им, ни барыге было нечего. Но на сей раз Кренев с Лыковым нагрянули на Сытнинскую ночью. Успех превзошел все их ожидания – сыщики накрыли пещеру Аладдина. Главное, что в задних комнатах спокойно спала целая воровская шайка. На столе стояли бутылки с водкой, лежала закуска – хевра находилась на длительном постое. А под выручкой[38] обнаружились в большом количестве инструменты для взлома: коловороты, сверла, фомки и тому подобные предметы. Оказалось, что скромный торговец в золотых очках, с лицом знатока Торы являлся главарем огромной преступной организации. Он управлял сразу несколькими бандами громил: снабжал их воровским инструментом и паспортами, покупал краденое, кормил и поил в долг, давал наводки, планировал крупные налеты, обеспечивал кров и ночлег. Такого петербургская полиция еще не видывала.
В магазине спящими были схвачены Василий Антонов (Васька Страус), Петр Печинский (Чинуша) и Иван Валвенкин (Ванька Чухна) – давние знакомые сыщиков, квартирные громилы в розыске. А в комнатах отыскалось несколько тысяч краденых вещей, от терракотовых статуэток до золотых перстней с бриллиантами. Нашелся даже чугунный съем для сапог весом два пуда, похищенный из Пажеского корпуса. Обыск и изъятие слама шли до конца следующего дня. Сыщики вели свою работу тихо, и в поставленную засаду к вечеру угодило множество других гренадеров Мовши Пинсуховича. Их доставили на Офицерскую, и весь наличный состав отделения сел заполнять листы задержания.
Гости сыскной составляли цвет воровского мира Петербурга. В дополнение к уже попавшимся были задержаны Зиновий Корнилов (Зинка), Александр Трей (Сашка Жид), Александр Гавриков (Татарин), Михаил Кудаков (Мишка Суслик), Георгий Фадеев (Галенок), Иван Веселов (Ванька Козел), Александр Константинов (Сашка Кондитер), Николай Протасов (Колька Солдатик), Михаил Богданов (Чижик), Дмитрий Николаев (Пушкарь) и Павел Суслов (Лапа). Все они давно значились в картотеке ПСП. И теперь попались с поличным, с воровскими инструментами, с добычей. Намечался крупный судебный процесс, причем доказательная часть обвинения обещала большие перспективы.
Сыщики вздохнули с облегчением. Каждое лето они играли с ворами в догонялки. Жители уезжали на дачи, поручая надзор за пустыми квартирами дворникам. Ну а те живые люди… То напьются, то отлучатся, то не заметят за работой шмыгнувших в подворотню домушников. А иной раз и пустят их за мзду. Затем умелые ребята высверливают дыру в двери черного хода, просовывают в нее проволоку и сбрасывают наложенный изнутри крючок. Проникают в жилище, спокойно его обчищают и уходят к маклакам. Из парадного все выглядит нетронутым. Пока, спустя недели, приедут с дачи жильцы, пока они хватятся пропажи, пока принесут списки похищенного в полицию – вещи те уже проданы и сменили не одного владельца. Самый результативный поиск – по горячим следам – невозможен. Лето давало «красным» фору. В мастерских тряпичников портные с утра до ночи перешивали одежду, спарывали метки, затем перекрашивали – в результате вещи уже было не узнать. А в мастерских нечистоплотных ювелиров с краденых украшений (портсигаров, брелоков и колец) стирали дворянские короны, монограммы и дарственные надписи. Именно в дачный сезон служба сыщиков была наименее успешна. Но теперь им попались самые удачливые и опытные домушники. Количество квартирных краж в Петербурге сразу пошло на убыль.
В кабинете Кренева устроили большую выставку. Найденные у барыг вещи разложили на столе, в шкафу, на подоконнике и даже на стульях. Потерпевших через «Ведомости Санкт-Петербургского градоначальства и столичной полиции» пригласили на опознание. Люди толпились с утра до вечера, ахали, писали заявления…
Когда притон накрыли, соседи рассказали сыщикам, что творилось в магазине и возле него. Громилы приходили средь бела дня с узлами и корзинами, набитыми добычей. Прямо на улице шел торг. На глазах у дворника из узлов извлекали краденое, и маклак начинал торговаться. Часть он сразу покупал за бесценок, а часть сдавал в ломбарды. У Шифа имелся помощник, старший приказчик Ной Горель, сам в прошлом вор. Он прошел арестантские роты, был лишен столицы и жил под чужим именем. Горель разносил краденое по ломбардам, сдавал его, вел учет срокам и деньгам, менял квитанции и залоги. Еще к Шифу приходили другие маклаки, рангом ниже, и разыгрывали между собой то, от чего он отказывался. А воры, получив наличность, становились к магазинщику на постой. Начинались пьяные разгулы, песни под гармошку, водка лилась рекой… Все это безобразие околоточный надзиратель и участковый пристав странным образом не замечали.
В сбыте помогал и бывший дворник дома № 11 по Матвеевской улице Александров, отставленный от должности за преступный склад ума. В его каморке нашли около сотни серебряных вещей: часов, папиросников, столовых приборов.
Лыков с Филипповым крепко взяли Шифа в оборот. Тот продержался два дня, после чего стал давать признательные показания. Грандиозный притон, в котором обитала чуть не половина столичных воров, не мог существовать просто так, благодаря везению блатер-каина. Алексей Николаевич показал ему фото Сорокоума и спросил с нажимом:
– Это твой хозяин?
Мовша понурил голову:
– Он же меня живьем съест…
– Расскажи без протокола, в акт дознания не войдет. Но признаться нужно.
– Зачем вам мои слова без протокола? Нет, вы меня обманываете!
– Ты все равно потом на суде откажешься.
Шиф вскинулся:
– Конечно, откажусь. Господа, не спрашивайте меня об этом человеке, он страшнее черта. О чем хотите буду говорить, только не о нем.
– О чем хотим? – Лыков сделал вид, что заинтересовался. – Ну, давай о золоте с платиной. Ты продавал его Графу Платову, то бишь Матвею Шелашникову?
– Да, – сразу признался маклак. – Такое было условие… человека, о котором я не хочу говорить. Он интересуется золотом, и особенно платиной, в любом состоянии. Лом, слитки, шлихтовый песок, самородки, рудный концентрат, монеты, ювелирка, оклады с икон – все берет. Видимо, имеет собственную золотосплавочную лабораторию. Тайную, конечно. А Шелашников – его приказчик по рыжью, я с ним имел дело. До недавнего времени.
– А когда это поменялось и почему? – ухватился за последнюю фразу Филиппов.
– Неделю назад меня вызвали… ну, туда.
– На угол Большой Колтовской и Корпусной? – назвал адрес «ивана иваныча» Лыков.
– Да. Все-то вы знаете…
Шиф немного успокоился и рассказал о своей беседе с Сорокоумом. Тот сообщил, что Граф Платов временно перестает быть его уполномоченным по рыжью. Вместо него ювелиру придется иметь дело с другим человеком. И позвал старика с седой бородой, который назвался Ногтевым (это был Верлиока). Они обсудили цены. Хозяин пожурил гостя за то, что тот мало сдает платины. И сказал: этот товар мне нужен позарез, можешь поднять закупочную цену до пяти рублей за золотник.
Шиф уточнил: чистой платины не достать, в Петербурге, как и по всей России, встречается только самородная – вы назвали цену на нее? Сорокоум спросил: а сколько там будет примесей? Маклак ответил: в среднем семнадцать процентов. «Иван иваныч» решительно объявил: покупай самородную за пятерину и не держи у себя, сразу доставляй Ногтеву.
Алексей Николаевич вспомнил беседу с экспертом Монетного двора и остановил рассказ арестованного:
– Неужели Рудайтис…
– Кто, простите?
– Ну, тот, про кого ты не хочешь говорить, научился плавить «белый металл»? Говорят, это трудно.
– Так в Тентелевой деревне целый завод умеет спекать чистую платину, – напомнил маклак.
– Думаешь, он там выгоняет примеси?
Шиф пожал плечами:
– В России больше нигде нет таких горелок, я узнавал. Или везти ее за рубеж и продавать там со скидкой.
Лыков навис над арестованным и сказал с угрозой:
– Последний к тебе вопрос. И не вздумай юлить – за твою пещеру Аладдина знаешь, сколько тебе светит?
Ювелир молча смотрел на сыщика.
– Дай подсказку, – потребовал тот.
– Какую? – Шиф с испугу перешел на шепот.
– Где нам взять…
– Не знаю я, клянусь чем хотите, не знаю!
Алексей Николаевич дал еврею прокричаться и закончил:
– …где нам взять Графа Платова.
– Ну…
– Ты думал, я требую сдать Сорокоума? Нет, конечно, иначе тебе не жить, мы понимаем. И где его взять, я знаю без тебя. А эту гадину сдай. Он убил надзирателя сыскной полиции. За такое мы всех, кто откажется помочь, закопаем. Сообразил?
Шиф долго мялся, пробовал отговориться незнанием, но сыщики были непреклонны. Или сведения, или тебе конец. В сырой карцер на хлеб и воду. Пока дело дойдет до суда, чахотка обеспечена. Каторгу не присудят, только Литовский замок, но из него ты не выйдешь. Когда начнешь харкать кровью, раскаешься, что не стал сотрудничать, но будет уже поздно.
Ювелир капитулировал. Он рассказал, что встречался с бандитом в одном из «пчельников» – уголовных трактиров-притонов. Столица славилась такими заведениями, куда приличному человеку лучше не соваться. Чаще всего свидания происходили в «Туле».
Филиппов, специалист по злачным местам, тут же уточнил:
– Какая имеется в виду? Есть трактир «Тула» в Первой роте Измайловского полка. А есть чайная «Тула» на Фонтанке у Семеновского моста. И там, и там «пчельник».
– Мы встречались в чайной. Наверху, в чистой комнате.
– И?
– И мне показалось, что Граф Платов обитает поблизости.
– Почему возникла такая догадка?
Ювелир пояснил:
– Я приходил в назначенное время, а «иван» всегда опаздывал. Не сразу, но стало мне понятно, что он боится засады. Осторожный. Его люди наблюдали за мной. Убедившись, что все чисто, они давали Платову сигнал: все в порядке, можешь приходить. И он появлялся ровно через десять минут после меня.
– Десять минут, – обратился Алексей Николаевич к Владимиру Гавриловичу. – Можно примерно прикинуть район его обитания.
– Да, если только Граф Платов не сменил квартиру.
– Найдем нору – возьмем след, – наставлял один статский советник другого. Однако начальник ПСП оптимизма чиновника Департамента полиции не разделял.
– Тухлый след никуда не выведет, – махнул он рукой. – Ты вот что, Шиф. Давай не темни. Вижу, что-то недоговариваешь. Выкладывай.
– Еще только одно, – опять перешел на шепот ювелир. – Не сам «иван», а его товарищ, тряпичник…
– Сусальников?
– Да. Он никакой не Сусальников, кстати сказать…
– Без тебя знаем, – перебил Шифа Алексей Николаевич. – Его фамилия Пиньжаков, и он бандит в розыске. Не тяни, переходи к сути.
– Баба есть у него.
Сыщики сделали стойку «пиль!»:
– Ну-ну, продолжай.
Маклак наконец заговорил. Видимо, он решил откупиться от сыскных, сдав им мелких фигур. Лишь бы не спрашивали про самого Сорокоума.
– Баба прожженная, как зовут ее, я не знаю. Но когда мы в последний раз сидели втроем в «Туле», Сусальников проболтался. Она-де обработала хороший зорик. Это ведь означает дело, преступление, так?
– Верно, – подтвердил Лыков.
Ювелир продолжил:
– То был не просто зорик, а мокрый, с убийством. Лишь это тряпичник успел сказать. Граф Платов показал ему кулак, и тот замолчал.
Шиф выдохнул, поднял на полицейских затравленный взгляд и закончил:
– Теперь все. Честное слово, все.