Поиски двух бандитов зашли в тупик. Но Лыков был убежден, что «золотой» след рано или поздно приведет к ним. Он договорился о встрече с консультантом Монетного двора действительным статским советником Нетгальгорстом. Моложавый, умный, обходительный, консультант понравился сыщику с первых слов.
– Что у вас за интерес к нашим махинациям? – спросил хозяин кабинета. – И называйте меня Франц Христофорович.
Гость ответил:
– Спасибо, а я Алексей Николаевич. Вы правильно сформулировали: именно махинации и нужны. Много у нас золота проходит мимо Монетного двора?
– Точный подсчет невозможен по понятным причинам. Кто вам скажет, сколько он украл? Но мы думаем, что до половины реальной добычи минует казну. И продается в нарушение закона на сторону.
– Куда?
– А это смотря какое золото, – усмехнулся Нетгальгорст. – Из Сибири и Приморья утаенный металл уходит главным образом в Китай, немного в Японию. Из Екатеринбурга – в Европу.
– Почему добытчикам выгоднее обходить казенные закупки?
– Цена другая, – пояснил действительный статский советник. – Ситуация меняется, но не радикально. Прежде была монополия государства на скупку золота. И цену казна держала низкую, причем десятилетиями. В тысяча девятьсот первом году политика вроде как изменилась. Вышел закон о свободном обращении драгоценного металла. Обязательную продажу шлихтового золота государству отменили. Требовалось сдавать его в казенную золотосплавочную лабораторию, но теперь лишь для очистки и апробирования. Потом можно было забрать его обратно в клейменных слитках либо требовать за него ассигновки с уплатой денег из Государственного банка. Частным лицам разрешалось открывать собственные лаборатории для сплава золота и очистки самородной платины. Также дозволили свободный ввоз и вывоз золота за рубеж. Все это проходило в рамках денежной реформы Витте. Казалось бы, вот она, конкуренция и свободные рыночные отношения. Но все это на поверку оказалось пшиком.
– Но почему? – с недоумением спросил сыщик.
– А потому! Золото не медь и не чугун, чтобы отдать его на волю рынка. От цены «падшего металла»[23] зависит денежное обращение империи. И скачки цен обрушили бы рубль. Поэтому правительство, ослабив на словах вожжи, на самом деле оставило контроль за собой. Оно по-прежнему устанавливает низкую цену на добытое золото, и скупщики не от казны вынуждены придерживаться ее. Чуть выше покупать с рук можно, а намного выше – нельзя. Министерство финансов сразу же прижмет. Поэтому подпольная продажа, в обход официальной, никуда не делась.
– И большая выходит разница в закупочных ценах?
Консультант ответил:
– Сегодня мы покупаем золото по пять рублей с копейками за золотник[24]. А китайцы предлагали по девять и по десять рублей, сейчас же подняли до двенадцати! Вот добытчики и соблазняются.
Лыков записал цифры и продолжил расспросы:
– А в Европе сколько платят? Какие страны отличаются в незаконной скупке русского золота и как оно проходит таможню?
– Через границу его тащат контрабандисты, евреи и чуть-чуть финляндцы. Больше всего покупает Германия. Роттердамские и венские ювелиры весьма охочи до золота, там тоже одни евреи. Словом, это их национальный промысел. Или, как говорят англичане, бизнес. Но цены в Европе более умеренные, выше девяти рублей за золотник не платит никто.
– И все равно выгодно?
Консультант пояснил:
– За морем телушка полушка, да дорог перевоз. Уральское золото в Поднебесную доставлять трудно, проще в Вену. Рентабельность все равно высокая.
– Так, понятно. Но какие объемы? Меня интересует канал именно в Европу.
Нетгальгорст зашелестел бумагами:
– В прошлом, тысяча девятьсот двенадцатом году, на Урале хорошо поработали. Казна купила пятьсот пятьдесят три пуда. Будем осторожно считать, что добыли и скрыли от государства половину от этого значения. Значит, двести семьдесят шесть пудов ушло за рубеж. Примерно…
– Ого! – сыщик присвистнул. – И на какую сумму можно предположить контрабандный вывоз?
– При цене девять рублей за золотник… – Консультант придвинул к себе счеты и защелкал костяшками. – Это тянет…
Он получил итог и даже привстал:
– Действительно ого! Девять миллионов пятьсот тридцать восемь тысяч. Не может быть. Я, верно, обсчитался. Преувеличил объем краж.
– Боюсь, Франц Христофорович, что скорее преуменьшили.
– Алексей Николаевич! Как же это так? – консультант бессильно развел руками. – Нет, я обсчитался, прошу меня извинить. Миллион-другой куда ни шло, но девять!
– Точную цифру нам никогда не узнать, – примирительно сказал статский советник. – Ведь воруют золото не только старатели и горбачи[25], верно?
– Увы, так и есть. Примерно поровну идет. Половину прячут от казны самостоятельные добытчики, а половину – управляющие приисков. Хотя…
Нетгальгорст опять защелкал костяшками:
– Уф… Все же я немного приврал. Посчитал чистое золото, а его надо сначала сплавить. В России три лаборатории: в Екатеринбурге, Благовещенске и Владивостоке. Если сплавлять в них официально, Министерство финансов узнает. Поэтому контрабандисты чаще всего тащат через границу песок или самородки. И уже немцы потом делают рафинад[26].
– То есть надо вычесть примеси, – сообразил сыщик. – На сколько уменьшаем ваши миллионы?
– В уральском золоте?
– Да.
– Зависит от месторождения. В самом большом, Березовском, надо вычесть в рудном золоте примерно семнадцать процентов. А в россыпном – все двадцать пять. Но ведь при очистке выделяются серебро и платина! Они тоже дороги. Нет, точный подсчет все-таки невозможен.
– А кто тайно сплавляет золото? – не унимался Лыков. – Если хочется вывезти уже чистый металл.
– Ювелиры с преступным складом характера, – ответил консультант и саркастически добавил: – Вы таких, возможно, и знаете по роду службы, а?
– Пяток найдется, Франц Христофорович, и это только у меня. На самом деле их десятки. Но действительно ли в частной ювелирной мастерской можно сплавить чистое золото, выгнав примеси?
– Разумеется. Если большие тигли и мощная печь.
Тут Лыков вспомнил, что на складе сбежавшего тряпичника нашли платиновую жесть. И поинтересовался:
– А что у нас с платиной?
– В каком смысле? – не понял Нетгальгорст.
– Монетный двор ее тоже покупает?
Тут консультант удивил сыщика:
– Нет, этот металл нас не интересует. Монеты из него давно не чеканят.
– У меня дома есть монета в двенадцать рублей с надписью «чистая уральская платина», – похвастался Алексей Николаевич.
– Теперь она предмет коллекционирования для нумизматов. Такие монеты выбивали с тысяча восемьсот двадцать восьмого по тысяча восемьсот сорок пятый год. А потом прекратили.
– Почему?
– Чеканка обходилась очень дорого. А затем стоимость самого металла опустилась ниже номинала монеты. Ее стали подделывать за границей и ввозить в Россию. Чеканили трехрублевики, шестирублевики (они же дуплоны) и двенадцатирублевики (эти назывались квадрупли). Ваша самая редкая, всего их выпустили менее трех с половиной тысяч штук.
– Но неужели платина столь дешева?
– Цена на нее неустойчива, но постепенно растет. Все в руках англичан, а они делают, как им выгодно.
– Не понял. Какие такие англичане?
Нетгальгорст заговорил с досадой:
– Те, которые на острове сидят. Старые друзья русских, в кавычках, конечно. Дело в том, что платина тугоплавка, ее сложно спекать. Только в пламени гремучего газа. Технологию придумали в фирме «Джонсон, Маттей и Ко». И стали всемирными монополистами на много лет.
– Всемирными?
– Ах, Алексей Николаевич! Ведь платину в мире добываем только мы. Хотя она много где есть: в Бразилии, Перу, Испании, Ирландии, Калифорнии, на Гаити и Борнео. Но промышленное значение имеют лишь копи в Колумбии, в провинции Чоко. Целых четыре процента мировой добычи там выкапывают. А остальные девяносто шесть процентов идут с нашего Урала. Извлечь ее из земли русские могут, а распорядиться к своей выгоде – нет.
– Но почему? – недоумевал сыщик.
– Исторически так сложилось. Еще при Николае Первом правительство продало всю накопленную платину той же компании «Джонсон и Маттей». Нам некуда было девать металл, когда перестали чеканить из него монету. Англичане купили огромный запас и до сих пор на нем сидят. Поскольку регулируют закупочную цену, как им выгодно. А мы еще плохо умеем очищать от примесей. Поэтому поставляем самородную платину за границу по бросовой цене. Хотя аппарат для плавления Сен-Клер Девиля давно известен…
Лыков решил разобраться до конца:
– Франц Христофорович, но ведь платина не золото. Монеты из нее не чеканят, украшения почти не делают. А на что она тогда нужна?
– Это благородный металл. Со всеми его редкими и ценными свойствами. Не окисляется! Растворяется лишь в царской водке[27], и то очень медленно. Поэтому в прошлом веке ее использовали главным образом для изготовления химической лабораторной посуды, особо стойкой к реакциям. Кубы, реторты, перегонные аппараты, приборы, тигли, цедилки, а еще ложечки, шпатели, щипцы и прочее, что требуется химикам. Много платины потребляют дантисты. Еще она используется в телеграфном деле, в производстве часов. А в последнее время спрос увеличивается за счет электротехнической промышленности. Скоро он перевесит спрос со стороны химии. Значит, платина понадобится в большом количестве германцам, они сейчас главные фабриканты электрики. Кроме того, металл этот очень тягучий, из него можно получать тончайшую проволоку. Что весьма ценно при изготовлении взрывателей.
– Тоже немцы заинтересованы, – со знанием дела вставил Лыков. – Скоро начнется большая война, взрывателей понадобится много.
– Да? – осекся консультант. – Вы полагаете?
– Не я, военные. Они убеждены, что мирной жизни нам отпущено самое большее три года. Так что платина скоро будет дороже золота.
– Понятно…
– Что вам понятно? – насторожился сыщик.
– Очень выросла ее контрабанда в последнее время. Примерно триста пудов с Урала ежегодно продают за границу законным образом, через таможню. Преимущественно во Францию и Англию, как я говорил. И до ста пудов везут контрабандой в Германию. А раньше тащили едва-едва тридцать пудов… Самый большой завод по очистке платины находится в Сен-Дени, в пригороде Парижа. Но, говорят, немцы строят завод еще больше. Готовятся к войне?
– Не иначе.
Собеседники помолчали, затем статский советник вновь взялся за карандаш:
– Так сколько стоит платина нынче? Она ведь дешевле золота?
– Пока да. Золото идет за пять с полтиной, а платину еще можно купить за четыре рубля двадцать копеек. Это в Пермском горном округе. На приисках Бурдакова и у наследников Демидова – уже четыре рубля восемьдесят копеек. И цена все время растет! Как будто кто-то искусственно толкает ее вверх.
– Толкает постоянно повышающийся спрос, – предположил Алексей Николаевич. – Сами говорите: электротехническая промышленность на подъеме.
– А вы дополняете: война на носу, – парировал Нетгальгорст.
– Вот и все нехитрое объяснение, – вздохнул сыщик. – Как говорят экономисты, спрос рождает предложение. А казна закупает платину?
– Нет, только золото. Платину сплавляют в лабораториях, забирают в казну три процента в качестве государственной подати, а остальное возвращают добытчику. И тот делает с ней, что считает нужным.
– Преимущественно отсылает за границу?
– Не всю, – поправил статского советника действительный статский. – Здесь, в Петербурге, в Тентелевой деревне уже тридцать лет действует химический завод, который перерабатывает платину. Из нее изготовляют ту же химическую посуду, фотореактивы, тигли, проволоку, а еще капсюли для подрывных патронов. Потом, в последнее время ее чаще стали использовать в ювелирном деле. Но большая часть «белого металла» действительно идет на запад. Стоит ли тогда удивляться, что наша золото-платиновая промышленность почти целиком находится в руках иностранцев.
– Кого именно? – опять принялся конспектировать Лыков.
– На первом месте французы, их «Платино-промышленная анонимная компания», сокращенно ППАК, крупнейшая на Урале. Начали они со скупки приисков виконта де Проэнса Вийера, а сейчас заняли чуть не весь Верхотурский уезд. Затем идут англичане, и в конце бельгийцы.
– А германцы?
– Германцы спохватились позже всех, – пояснил Нетгальгорст. – Но спохватились, я вижу… Существует международный синдикат по скупке платины. ППАК с ним воюет: то входит в его состав, то выходит обратно. Хитрая германская компания «Гереус» тихо и незаметно прибирает дело к рукам. Очень выгодное дело с очень перспективным будущим.
На этих словах он вынул из жилетного кармана часы и щелкнул крышкой. Сыщик понял, что пора заканчивать разговор.
– Франц Христофорович, давайте резюмируем, – сказал он. – Как я сумел понять, золото и платина являются у нас в России объектом контрабанды. И оборот ее идет на миллионы. Так?
– Так.
– Но почему нельзя отсечь гадине голову? А именно взять и повысить казенные закупочные цены до уровня рыночных? Тогда все операции с благородными металлами перейдут в законное поле.
– Я же говорил, – нахмурился консультант, – что тогда мы подорвем курс рубля. Вот, глядите!
Он порылся в бумажнике и выложил золотую пятерку.
– Это самая мелкая наша золотая монета. Вес ее равен аккурат золотнику. Который мы сейчас уже покупаем за пять рублей пятьдесят копеек! То есть больше номинала пятишницы. Пока нас выручает лишь наличие лигатуры[28]. И то уже балансируем на грани себестоимости. А если повысить цены, как вы предлагаете, то мы обрушим рубль. Придется вводить двойной его курс: бумажный и золотой. Вся реформа Витте насмарку.
– Начнется война, и введем, – вздохнул Алексей Николаевич, убирая блокнот. – Никто не позволит, чтобы в условиях военных действий драгоценные металлы утекали к противнику. Или снова объявим монополию на скупку по твердым ценам.
– Война… – пробормотал действительный статский советник и поднял глаза на сыщика. В них был страх.