НАСТОЛЬНЫЙ ТЕННИС ЛЮБВИ
Доцент Воздвиженский все никак не мог жениться. Чего он только не делал. И в пустом лифте стихи читал, и какой-то итальянке в интернете на китайском языке письмо написал, и даже на свидания пару раз сходил – ничего не помогало. А все потому, что он был замороченный.
– Как работает любовь? – с обидой сказал он Щукину. – Это обоюдный честный обмен вниманием! Это как настольный теннис. Я послал шарик – другой его отбил. Я опять послал – другой опять его отбил. И у нас игра! У нас процесс! А теперь представим, что один игрок положит ракетку, начнет тупо собирать шарики и прятать их в карман. Я послал один шарик, другой, третий, а он все насобирал в карманы и стоит глазами моргает… Тут любая игра прекратится, потому что количество шариков не бесконечно! Это нечестно! Один не может все время давать, давать, давать, а другой все брать, брать, брать… Нужен хотя бы минимальный баланс!
СЕМЕЙНАЯ ЖИЗНЬ
– Самое сложное в семейной жизни – это то, что все люди очень умны, – сказал доцент Мымрин. – И дети умные, и взрослые умные. Они очень быстро друг друга раскусывают, особенно во время долгого общения. Например, муж только вот так вот поправил пальцем челочку, жена знает, что он будет ворчать. Жена только провела рукой по лицу, муж уже знает, что сейчас у него попросят денег. И знает, что на что-нибудь не очень нужное, в чем она сомневается, потому что когда жена всерьез хочет их получить и знает, что получит, она рукой не по лицу проводит, а ухо трогает. А когда бабушка начинает ответ на вопрос со слов «понимаешь», то ответ отрицательный, однако бабушка этого прямым текстом не скажет и надо будет слушать длинную речь на десять минут. А дети так еще наблюдательней взрослых. Они знают все о родителях только по звуку ключей в замке. С ними можно вообще только глазами общаться, мне кажется. А когда все друг о друге знаешь, общение становится сюрреалистичным. Чеховским таким общением. Никто друг друга не слышит и со стороны кажется, что все полные психи.
– Что, правда, что ли? – не поверил Воздвиженский.
– Да, – сказал Мымрин. – Я всегда знаю, что хочет сказать любой человек, если я с ним знаком.
В кабинет вошла Маргарита Михайловна и задумчиво остановилась, глядя в окно.
– Нет! Зарплату еще не выдавали! Вы же об этом хотели спросить? – сказал Мымрин.
Маргарита Михайловна вздрогнула и скрестила на груди руки.
ШЕСТЬДЕСЯТ ДВЕ ДЕВУШКИ
Аспирант Костя Бобров составил полный список девушек филфака. Получилось 62 человека. Из них выделил тех, кто умеет жарить яичницу. Вышло семь девушек. Из семи девушек выделил тех, кто, кроме яичницы, умеет еще включать стиральную машинку. Их осталось четверо.
Костя потер руки, оторвал себе две пуговицы, отпорол молнию, растрепал волосы, стал по очереди подходить к этим четырем девушкам на перемене и надрывно говорить: «У меня нет жены! Это место вакантно! Ох нелегок сей труд быть женой музыканта!»
А сам внимательно смотрел, будет ли девушка расчесывать ему волосы и поправлять молнию. Две девушки из четырех это сделали. Костя просиял, отошел в сторону и пометил их в тайном блокнотике.
Студент Сережа-культурист увидел это, подскочил, схватил его за ворот и кричит:
– Эй ты, музыкант! Ты хотя бы ноты знаешь?
– Убери руки, горилла! – говорит Костя. – Причем тут это? Да плевать девушки хотели на музыку! Ничего ты не понимаешь в жареных попугайчиках! Женщина, как и мужчина, проверяется поступком: родит она тебе ребенка или не родит, пришьет пуговицу или не пришьет, проживешь ты с ней всю жизнь или не проживешь. А разговаривать я и сам умею.
ЗАКОН ВЫЖИВАНИЯ
Когда Щукин стал заниматься бегом, он пересмотрел взгляды и понял, почему у Льва была фамилия «Толстой». Не потому, что кто-то из его предков был толстый, а потому что он был физически сильный, крепкий. «Толстой» означало именно это. Кроме того, у всех северных народов эпитет «толстый» означал «сильный и красивый». И фраза «толстый мужчина познакомился с толстой женщиной» означала «два очень крутых красавца наконец повстречались!»
– Есть можно все, что угодно! И даже нужно! Почему раньше толстые люди ценились? Потому что толщина – это как полный бак у машины. Больше проехать можно. В военных походах теряли до двух пудов. И если ты весил всего четыре пуда, то ты просто умирал… Или, например, охота… У некоторых северных народов женщина традиционно несла на плечах убитого оленя, причем на большие расстояния и по глубокому снегу. Я, правда, подозреваю, что это был пятнистый олень, то есть весил не больше сорока кг… – пояснил он на заседании кафедры.
– И вы можете определить, сколько кто пробежит, чтобы стать как тростиночка? – усомнилась Лена.
– Запросто. Ну плюс-минус, конечно…
– А у меня сколько?
Щукин оценивающе взглянул на нее:
– Восемьсот километров бега… ну девятьсот от силы… Но, конечно, не по пять км в день. Так можно вечно бегать с нулевым результатом. Бегай по семьдесят в неделю и хватит с тебя по твоей немочи. Ну и втягивайся постепенно, колени береги, кроссовки купи «пегасусы», чтобы не травмироваться сдуру в первую же неделю. Прочитай книжку «Рожденный бежать». Это шедевр!
– А у меня? – спросила аспирантка Рина.
– Ничем не могу обрадовать. И трехсот не пробежишь. Мало тортиков съела… Но ты, скорее всего, сможешь быстро подзаряжаться и будешь как моторчик «чук-чук-чук».
– А у меня? – подала голос Маргарита Михайловна.
– Вам повезло больше всех! – с восхищением сказал Щукин и поцеловал ей руку. – Тысяча двести – тысяча триста, причем с оленем не плечах, а потом повернуться и бежать обратно… О вас писались бы саги!
Маргарита Михайловна зарделась.
ЧЬИ ЭТО ДЕТИ?
Доцент Мымрин и его жена сидели в пиццерии. Вдруг послышался страшный грохот посуды, детские крики и вопль официантки из соседнего зала:
– ЧЬИ ЭТО ДЕТИ?!
– Так… деньги под стакан, бери одежду, быстро уходим через заднюю дверь…. – шепотом сказал Мымрин.
– Да, но мы же сегодня без детей! – сказала жена Мымрина.
– А… ну да… А кто их родители-то? Но ведь можно же было, чтобы дети спокойно посидели рядом. Вот тут и телевизор есть, мультики идут. Здесь общественное место, в конце концов… – сказал Мымрин и сокрушенно покачал головой.
ДУША ЖЕНЩИНЫ
Однажды на свободной паре Щукин и Воздвиженский стали спорить, есть у женщин душа или нет.
– Имеется душа! – авторитетно говорит Воздвиженский. – В Ветхом Завете очень точно на это указывается. Много ссылок, доказательств… Это вас, коллега, сбила с толку легенда о Маконском соборе. Кроме того, есть такая книга «О том, что женщина не имеет души». Она упоминается у Пьера Бейля, но самой этой книги не существует. Это современная наука уже доказала.
– Нет! – не соглашается Щукин. – Я готов признать, что у женщин есть сердце, ум, благородство! Женщины вообще, в целом, лучше мужчин. Мы пальца их не стоим. Если бы мне нужно было отправляться на необитаемый остров, я бы даже не сомневался, кого брать с собой в лодку. Но души у них никак не может быть.
– Есть душа, – спорит Воздвиженский. – Не иди вслед на анабаптистами! Это ересь! Есть душа. Сам не видел, но знаю, что есть.
– Нету, – не соглашается Щукин. – Ну, может, изредка встречается, но, в целом, нет. Это я тебе как глубочайший, убежденнейший феминист говорю!
А на кафедре еще сидела аспирантка Лена и протирала посуду спиртовыми салфеточками. Она тоже слушала про женскую душу и ей тоже хотелось что-нибудь сказануть умное. А профессора разгорячились, уже толкаются.
– А я вот думаю… – начала Лена.
ТРИ СОБАЧКИ И МОРСКАЯ СВИНКА
У Миши Торопыгова с кафедры языкознания жена ушла к турку и оставила ему двух мальчиков.
– Ну как дела, папаша? Справляешься? – спрашивает у него как-то профессор Щукин.
– Да ничего… – отвечает Миша Торопыгов. – С бытом хорошо справляюсь, только вот тут вот какое дело. Они, понимаешь, сидят в темноте в комнате и смотрят в телефон. Понимаешь, ночью! На одной кровати сидят и смотрят телефон. А в телефоне блогерша. У нее три или четыре собачки, морская свинка и еще кто-то там. Она их кормит, говорит их голосами – в общем, ничего особенного. Но она дико радостная… Просто радость как из шланга… Тонны радости. Я тоже ее смотреть стал. Втроем ночью смотрим, как кормят собачек и пищат их голосами… Шиза!
– М-да… – сказал Щукин.
– Но это не самое страшное, – добавил Торопыгов. – Самое страшное, что там каждую секунду еще сообщения всплывают от пользователей. С дикими ошибками «Я тибя лубу», «Ты хрошая», «Ты супир» и т. д. В двух словах по шесть ошибок. Но эти сообщения они все про любовь. То есть дикое количество детей хотят, чтобы их любили. Причем у 90 процентов этих детей точно есть мамы, но они сидят ночью в своих темных комнатах и хотят радости, эмоций, чтобы с ними разговаривали и пищали этими голосами за собачек, тормошили их и впрыскивали в них эмоции… Сейчас все у людей есть, а вот с эмоциями и радостью дикая засада.
– Жесть, – сказал Щукин.
ОЧЕНЬ-ОЧЕНЬ ХОРОШАЯ НЕВЕСТКА
– Есть такая любопытная вещь! – сказал профессор Щукин. – Обычно отношения между двумя семьями очень напряженные. Не враждебные, но такие прямо стеклянные. Ну там свекровь почти никогда не скажет: «у меня хорошая невестка», а только «у меня очень-очень хорошая невестка!» и при этом лицо такое сделает, ну вы поняли. То есть семьи не верят друг другу до конца, боятся поссориться, чтобы не испортить очень хрупких отношений, и потому ведут себя как две старушки в одном подъезде. Если одна поздоровается с другой 9 раз в день, а другая ответит только 6, то это будет уже почти ссора!
Щукин замолчал и мечтательно взглянул в окно:
– А эти Сидоровы… У них все не так. Как только человек к ним какой-то новый попадает, он сразу становится Сидоров, хотя бы он был Гелашвили. Как-то само собой это происходит. Они его любят, им гордятся, с ним совершенно не церемонятся, повсюду его таскают, грузят домашними заботами, ворчат на него и вообще через пять минут уже искренно не помнят, что познакомились с ним совсем недавно. Он остается Гелашвили, само собой, но уже через месяц совершенный Сидоров. А еще через месяц родители этого Гелашвили тоже Сидоровы… И тоже как-то автоматически, хотя песни, конечно, поют свои и фамилий не меняют. А тут еще какая-нибудь семья подваливает. Например, Патрикеевы. И этими Патрикеевыми тоже гордятся… И в этой тусовке быстро оказываются еще и все прочие Патрикеевы – человек так тридцать, включая их дальних племянников. И получается огромная такая тусовка Сидоровых – человек сто, двести, триста. И все заодно, и никто особо друг с другом не церемонится. Трения случаются, конечно, не вся святые, но все как-то сами собой гасятся, по закону больших коллективов. Никаких там «очень-очень хороших невесток». Это очень круто! Попробуй их обидь! Через какое-то время у них происходит разделение труда – свои семейные строители, свои юристы, свои доктора, свой дядя в ГАИ… Постепенно все переселяются в огромнейший уютный дом, который построил племянник шестого брата для невестки второго племянника восьмой сестры. У всех семей отдельные входы, но главная комната общая. Три мамы с двадцатью детьми сидят, остальные все на охоту ходят! Это дико круто, на самом деле! Круто, безопасно, уютно, вечно! Я вот тоже все думаю… может, мне в Сидоровы напроситься?
БИЛЕТ В РАЙ
На соседней кафедре была доцент Чумпумпунчикова. У нее на факультетском совете случайно спросят что-нибудь невинное, например: «Вы цветы поливаете когда-нибудь? А то завяли».
А она начнет:
– Это я цветов не поливаю? Я? А почему вы это именно мне сказали? Нет, я просто хочу понять! Нас тут сидит шестьдесят человек, а говорят это именно мне! У меня что, какая-то особенная связь с цветами? У меня на лице написано, что я их не поливаю?
Накрутится, начнет вазочки швырять. Все Чумпумпунчикову успокаивают. Обнимают ее, наливают ей чай. Она икает, отхлебывает из чашки и, наконец, успокаивается. И так как-то хорошо всем становится, спокойно. Лампа горит, голоса жужжат. А на сердце ласково, мирно, хорошо.
– Странно мы, люди, как-то устроены… У меня уже примета такая – если Чумпумпучикова на совете, все пройдет прекрасно. А нет ее – все плохо. Ругаемся между собой, ехидничаем… То есть по-глобальному если разобраться, то она святая женщина! Она делает нас людьми! – говорит как-то Щукин.
– Да, – говорит Воздвиженский. – Может, благодаря Чумпумпунчиковой мы все попадем когда-нибудь в рай. А она сама попадет в рай, потому что она все-таки поливала иногда цветы и нас терпела.
НОНФИКШН
СВЯТОЕ ТВОРЧЕСКОЕ УЕДИНЕНИЕ
Профессор Щукин сказал:
– Есть такое высокое понятие – святое творческое уединение. Но, откровенно говоря, это очередной удобный симулякр, ну вроде легенды о том, что у каждого великого художника обязательно будут в жизни двадцать муз и каждую он будет любить особой неповторимой любовью с разными нравственными оттенками.
– А это не так? – грустно спросил Воздвиженский.
– Навряд ли. У него фокус любви изначально будет не там, а где фокус – там и пламя. Но тут о другом речь. Творческий человек не должен работать в замкнутом помещении наедине с самим собой. Личная комната – это мечта многих. Но на самом деле в личной комнате, в четырех стенах, человек только с ума сходит. Чем полные психи отличаются от тех, которых считают образцом душевного здоровья? Только тем, что у первых комната есть, а у вторых ее нету и общество других людей помогает им быть частью какого-то человеческого сообщества, а так как творческие люди притворюшки, то они очень удачно притворяются нормальными. Если бы я был бизнесмен, я открыл бы в Москве кафе для творческих людей, всяких писателей, журналистов, поэтов. Они бы приходили туда в восемь утра и уходили оттуда в восемь вечера. Их бы там даже изредка кормили.
НО: им нельзя было бы болтать друг с другом.
При входе они сдавали бы телефоны.
Там не было бы интернета.
И они могли покинуть бы это кафе, только показав охраннику четыре страницы текста. Они бы ныли: «Но у меня не было вдохновения!» – а охранник бы отвечал: «А мне по барабану! Нет четырех страниц – нет еды в тазике! Вас никто сюда не приглашал!»
– И они больше не приходили бы!
– Ха! – сказал Щукин. – Ломились бы! Мое кафе пользовалось бы просто дикой популярностью. Ко мне приезжали бы из всех стран. Конечно, появились бы конкуренты, но я оформил бы патент с формулировкой «идея помещения добровольного дневного пребывания, лишенного вайфая, мобильного интернета и других технических средств».
– Но тебе, конечно, опять лень! – сказал доцент Воздвиженский. – Гениальная идея! Украдут же!
– Да пусть крадут. Я просто генератор идей. У меня примерно сто парадоксальных идей в неделю! Я как бегаю – они все лезут, лезут! – сказал Щукин. – Если б у меня был брат, который бы воплощал мои идеи… Но брата, увы, нету, а ты, Воздвиженский, даже кредитку в банкомат вставляешь не тем концом.