Глава 4

СПЕЦИАЛИСТ ПО ШЕВЧЕНКО

Однажды на кафедру приехал доцент Олексiй Максимов, специалист по Тарасу Шевченко. Он говорил только по-украински и требовал себе переводчика. Стали профессора спорить, умеет Олексiй Максимов говорить по-русски или нет.

– Да всё он прекрасно умеет! – говорит профессор Львовский. – Я по его глазам вижу, что он меня понимает. Это я как славист говорю.

– А я помню его лет десять назад на конференциях. Он тогда был Лешка Максимов, первейший мой друган! Булгаковым занимался, «Белой гвардией». Но потом чего-то на Шевченко перескочил, – огорчается доцент Воздвиженский.

– А вот, интересно, если он ночью палец дверью прищемит, на каком языке он ругаться будет: на русском или на украинском? – ехидничает Югов.

– Нет, – огорчается Воздвиженский. – Боюсь, что тоже на украинском. Я по глазам вижу, что Лёха окончательно перековался. Если Сидорчук, или Колесник, или Кац – те нормально, всегда по-русски говорят, хоть дома, хоть на работе, а вот если Иванов или Тарасов, у тех психика не выдерживает.

Так бы и спорили до бесконечности, но тут Маргарита Михайловна, ответственный секретарь, случайно помогла. У нее на шкафу конфеты были припрятаны, которые студенты на зачеты натаскали. Много конфет, коробок пятьдесят. И потому к этому шкафу даже на два метра подходить было опасно: Маргарита Михайловна воевать начинала. Все на кафедре это знали, а Олексiй Максимов все-таки человек новый. И вот он закинул на шкаф свою шапку, а как стал ее доставать, коробки и посыпались.

Маргарита Михайловна услышала звук и как подскочит. Схватила двумя руками словарь Ожегова, издание второе, дополненное, и ну за Олексiем гоняться. Размахивает словарем, совсем себя не помнит. А Олексiй Максимов даже и защищаться толком не может, только вокруг стола бегает и кричит:

– Спасите! Уберите ее от меня, а то я за себя не отвечаю!

Так и вспомнил русский язык. Потом с Воздвиженским до третьего часа ночи на кафедре водку пили, там потихоньку и заночевали. В университете пить было нельзя, но охрана там нормальная. Пить нельзя, но если культурно, то немножко можно.

– Чего ты мою водку наливаешь? Ты свою горилку наливай! – говорил Воздвиженский.

– Вiдчепися, москаль! – отвечал Олексiй Максимов и плакал.


ПУШКИН И ДАНТЕС

Однажды один ученый изобрел машину времени и вытащил Пушкина из прошлого за три секунды до того, как Дантес его ранил.

Разгоряченный Пушкин в бой так и рвется, пистолетом размахивает и требует, чтобы изобретатель его назад вернул. А у того как назло машина испортилось. Пришлось оставить Пушкина в настоящем.

Бродит Пушкин по Москве, впечатлений набирается, к лифтам и автомобилям привыкает. Стал было по издательствам ходить, но там не поверили, что он Пушкин и говорят ему: «Хватит у классиков списывать. Идите еще потренируйтесь, наработайте свою стилистику!» Расстроился Пушкин, стал работу искать. Хорошо, что он французский в совершенстве знал. Устроился в МИД.

Мидовцев обычно из ромгерма набирают. И много там таких, у кого французский язык – третий. Английский и немецкий они нормально знают, а французский не особо. Первые годы чаще пальцем показывают и говорят «пардон». Но французы – народ понимающий. «Политика, мадмуазель, это такая грязь! Но вы не волнуйтесь, мы сами все слова напишем, а вы только подпишитесь, что ознакомлены!» А тут Пушкин им всю политику испортил, потому что, оказалось, французы какую-нибудь хитрость напишут, типа им русские денег должны, а наши только подписываются. А Пушкин им говорит: «нет, вы свои глупости сотрите, а просто напишите: «Дантес – хам!» и хватит с вас. В общем, очень Пушкина в МИДе ценили, платили ему зарплату и даже поселили его в служебном семейном общежитии в Одинцово.

Однажды Пушкин услышал, что доцент Югов его творчеством занимается, заинтересовался и решил его навестить. А для начала, чтобы не быть узнанным, сбрил бакенбарды, очки темные надел и пришел к Югову. Видит, Югов сидит у окошка в 918 аудитории, ножку на ножку закинул и на закат грустит.

Увидел он Пушкина, от окошка отвернулся и спрашивает:

– Вы ко мне по какому вопросу?

– Экзамен сдавать! – говорит Пушкин.

– А почему я вас на лекциях не видел?

– Я болел, – отвечает Пушкин.

– Бедняжка! – сочувствует Югов. – Ну так и быть: я у вас приму. Тяните билет!

Вытянул Пушкин билет и читает на билете: «Творчество А.С.Пушкина». «Ну, думает, это пустяки. О себе-то я много чего рассказать могу».

Сел он перед Юговым, а тот спрашивает:

– Какова периодизация творчества поэта?

Пушкин от неожиданности растерялся и бормочет:

– Ну, так сразу и не скажешь. Помню, еще когда-то в детстве нянюшка…

– Неправильно! – обрывает его Югов. – Вы, юноша, демагогией занимаетесь, а надо все точно знать! Существует лицейский период, есть вольный, гражданский, романтический, затем Болдинская осень и зрелая лирика. Каждый из периодов в свою очередь делится на три подпериода. Ну-ка какие подпериоды лицейского?

Тут Пушкин совсем в замешательство пришел. У него всегда с датами напряженно было.

– И этого вы не знаете! – морщится Югов. – А кто у Пушкина был дедушка, это вам известно?

Пушкин обрадовался, что сумеет хотя бы на один вопрос правильно ответить, но только он рот открыл, как доцент его перебивает:

– Его дедушка был Ганнибал! Повторяю по слогам: Ган-ни-бал!

– Я знал! – сердится Пушкин.

– Ничего ты не знал, не знал, не знал! – дразнится Югов. – Ты небось даже не помнишь, как его по имени-отчеству звали!

– Абрам Петрович! – выпал Пушкин, пока Югов его снова не перебил. Да только доцент ему опять язык показывает:

– А вот и нет. Не Абрам Петрович, а Александр Сергеевич! Я не про деда, а про самого поэта спрашивал!

Понурился Пушкин, понял, что снова впросак попал. А доцент Югов завелся, вскочил, стал ногами топать и на него кричать:

– Ты совсем неподготовленный пришел! А все потому, что на мои лекции не ходил! Противный! Не буду тебя больше спрашивать! Давай свою зачетку!

Схватил со стола зачетку и, к удивлению Пушкина, поставил ему жирную пятерку.

– Имей в виду, – говорит Югов, – я тебе ее не за знания поставил. Просто у меня принцип такой: я всем пятерки ставлю, чтобы они не пересдачу не приходили! У меня здоровья не хватит ваши пересдачи принимать! Брысь отсюда и не нервируй меня больше!


ТВОРЧЕСКИЕ ДЕТИ

У доцента Мымрина были очень творческие дети. А творческие дети отличаются от нетворческих тем, что обычно до десяти лет не умеют завязывать шнурки, читать, писать, нос вытирать, вообще ничего.

И вот серым утром понедельника сонный Мымрин думает о чем-то своем и дети думают о чем-то своем и слушают аудиокниги в наушниках. А за окном идет дождь, и снег, и ворона сидит на проводах.

Мымрин возьмет какого-нибудь сына, наденет на него одни трусы, потом другие трусы, потом третьи трусы и так пока трусы в доме вообще на закончатся. Потом погладит по головке и скажет:


ФЕНЕЧКА

Аспирант Костя Бобров мечтал влюбиться. И чтобы ему родили дочку, а он назвал бы ее Фенечка. Когда какая-нибудь девушка начинала ему нравиться, он приходил к ней на страницу вконтакте и тщательно проверял, не цитирует ли она где-нибудь Иосифа Бродского или Ричарда Баха. И если оказывалось, что цитирует, Костя говорил с тоской:

– Эх! Опять плакала моя Фенечка!

ОПЯТЬ ОПОЗДАЛ!

Доцент Мымрин был очень необязательный. Например, лекция у него стоит в десять тридцать, а он придет в одиннадцать пятнадцать. Староста курса Лена ему звонит в тревоге, а Мымрин ей:

– Лена, вы там меня не выдавайте! Займитесь чем-нибудь!

– А в буфет можно? – спрашивает староста.

– А вас там никто не увидит? Только давайте тихо, – разрешит Мымрин.

На кафедре Мымрина за это ругали, но не очень.

– Творческий человек! Что с него взять? – говорила Маргарита Михайловна и звонила домой мужу, бывшему подполковнику.

– Ты суп выключил? Уже 13:57. А я тебе когда велела?

– Так точно! В 13:55 еще! – отвечал муж.


ФРАНЦУЖЕНКА

Косте Боброву поручили заниматься с французской аспиранткой Софи. Она разложит перед собой ноутбук, телефон, какой-нибудь планшет-переводчик, а сама в блокнотике пишет. Костя ей что-то говорит час, другой. А Софи слушает. Глаза такие медовые, лицо умное. «Насколько она лучше всех этих Лен, Рит! А, главное, чувствует сам дух нашей литературы! Надо будет ее как-нибудь в буфет пригласить!» – мечтает Костя.

Закончит консультировать и спросит:

– Вопросы какие-то у вас, девушка, имеются?

Софи заглянет в ноутбук, в блокнотик, в планшет. Глаза поднимет:

– «Льев Толстой»? Это значит толстый, кви? Большой?

– Большой и толстый лев! Да! А «лев» – это такой зверь. Понимаешь, кви? Хищник! Р-р-р! – скажет Костя и, умиленный, погладит Софи по голове.


ДИАЛОГ КУЛЬТУР

Однажды доцент Мымрин и профессор Щукин вели совместную лекцию по диалогу культур.

– Тут надо вот какой отличительный момент понять. Французская революция – это ничего не значит. Это как мои дети. Попсиховали, все на пол покидали, квартиру разнесли. Потом сами же все собрали, поцеловались и смотрят Миядзаки, – сказал доцент Мымрин.


ПОЦЕЛУЙ ВАМПИРА

Однажды профессор Щукин пришел на кафедру и видит, что аспирантки Лена и Рита спрятались под столом, и Лена читает Рите ужастик: «Вампир обнял девушку холодными руками и поцеловал ее. Его дыхание было горячим, а глаза горели!»

Увидели Рита и Лена Щукина, испугались и перестали ужастик читать.


СЛОЖНЫЙ ЧЕЛОВЕК

Однажды доцент Воздвиженский пришел на кафедру и видит, что профессор Щукин метает в стену топор.

– Что ты делаешь? – спрашивает Воздвиженский.

– Я очень сложный, я сам в себе запутался! Я от этого страдаю! Счастье в простоте, в амебности, а я дефективный какой-то! – жалуется профессор Щукин. – Я летом в селе живу, и там люди ясные, понятные. Двинешь его – он тебя двинет. Обнимешь – он тебя обнимет. А я во всем вижу дополнительные смыслы! Например, для всех нормальных людей кошка – это кошка. В нее ботинком швырять надо, пока она цыплят не сожрала, а для меня кошка – это символ свободы и воплощения внутреннего «Эго»! Для других женщина – это символ плодородия и вовремя приготовленного обеда, а меня пять жен уже бросили! И все мне что говорили: «Будь проще!» Я так больше не могу!

Тут Щукин опять метнул топор и попал в шкаф, где у Маргариты Михайловны хранились конфеты, которые студенты за зачеты приносили. Щукин с Воздвиженским переглянулись, топор спрятали и бежать со всех ног, пока Маргарита Михайловна не вернулась.

– Вот она тоже человек простой! И я ей дико завидую! В ней ней невротизма, нет противоречивости! Она живительное начало, антагонистическое моей внутренней аморфности, – бормочет на бегу Щукин.


ИЗВЕЧНЫЙ ЗАКОН

У доцента Мымрина дети дрались в машине во время длинных переездов. Как не посадишь – дерутся. Он как не изощрялся, и мусорное ведро между драчунами ставил, и старших детей сажал – все равно дерутся. До того доходило, что сам Мымрин из машины выскакивал и бежал куда глаза глядят.

И тут как-то дочка Рина ему говорит:

– Вот смотри, что я заметила! Когда подерутся два ребенка, то от тебя потом почему-то получает самый нормальный и вменяемый.

Мымрин задумался.

– Да, – говорит, – странно. Получается, чем меньше ты виноват, тем больше получаешь. Но тут, наверное, есть какой-то высокий философский смысл. Например, родитель наказывает того ребенка, у которого есть мозги и который в силу наличия мозгов в состоянии хоть что-то воспринять… А второго… его хоть ругай… хоть шлепай… все бестолку!

– Как-то это нечестно, – говорит Рина.

– Совсем не честно, – соглашается Мымрин. – Выходит, что выгодно быть ненормальным и невменяемым. Но вообще, сказать тебе по секрету, во взрослой жизни то же самое!.. Смотри! Опять дерутся! Разнимай их! Оттаскивай того, который с мозгами, а я другого!

Загрузка...