Начальник смены выглядел паршиво. Черные круги под глазами, засаленная одежда, потухший взгляд. Возгорание сопровождалось взрывом, что привело к гибели двоих его подчиненных. Мужчину ждало судебное разбирательство и, вероятно, высшая кара за халатность. И я не могу упрекнуть мир Льда за строгость взыскания – слишком опасная работа, слишком высокие риски. И слишком большие убытки.
Температура была настолько высока, что лед растаял до почвы. В другом случае сюда бы уже набежала куча историков и охотников за редкостями в надежде отыскать какие-нибудь остатки древних цивилизаций. Не каждый день образуется прогалина глубиной в километр! Но магов, способных сунуться в это демоново пекло, среди ледяных не было. Говоря по правде, даже среди огненных их было не много.
И вот мы сидели в небольшой комнате в наспех поставленной времянке на краю огромного кратера, являвшегося, по сути, одной большой прогалиной. Над столом медленно вращалась проекция существующей скважины с тепловой картой профиля почвы от поверхности до забоя. Чем ближе к поверхности – тем выше температура и тем насыщеннее алый цвет.
– Почему вы молчите? – нервно спросил начальник смены. – Вы же огненные, можете просто поглотить пламя и все.
– Мо-о-ожем, – протянул Илидел. – Но не в этом случае.
– Чем этот случай отличается от прочих?! – рявкнул мужчина.
– Пока из пласта идет подача петролиума, огонь будет гореть, – спокойно ответил Кеннет.
То есть как минимум наши дети или может даже внуки застанут эту потрясающую зажигалку.
– Честно говоря, самое разумное – оставить и не трогать. Горит и горит, глядишь, положительно скажется на климате, – заметил один из огненных, и все дружно посмотрели на меня.
– Контракт, – напомнила вместо ответа, и ребята скисли.
– Ладно, будем растапливать айсберг частями, – вздохнул Илидел, беря дискуссию в свои руки. – Что нужно, чтобы потушить скважину? Перекрыть доступ воздуха или петролиума. Очевидно, перекрыть воздух проще, нужно лишь подумать, из чего сделать купол над скважиной…
Присутствующие принялись обсуждать варианты. Сначала нехотя, но все больше и больше распаляясь. Любая идея в таких обсуждениях может оказаться полезной – высказывали всякую мысль.
Вот только почему-то у меня сохранялось ощущение, что это нам не поможет. Не существует материала для создания купола такой прочности, чтобы он выдержал напор неконтролируемого огня. Но перекрыть доступ петролиума невозможно – запорная арматура давно расплавилась и превратилась в пыль.
Я смотрела на медленно крутящуюся проекцию скважины и осознавала абсолютно четко, что никакими действиями «в лоб» нельзя остановить природу в чистом ее проявлении. Поставить купол не получится и не получится установить новую арматуру. Нельзя даже охладить почву, чтобы допустить рабочих к эпицентру.
Но нужно ли вообще к нему приближаться?
Я мазнула пальцами по воздуху, заставляя проекцию раскрутиться сильнее. Тело скважины было похоже на штопор – оно чуть извивалось по небольшому радиусу. Вероятно, эта скважина очень старая и бурилась вручную ледяными не меньше полувека назад. Диаспора сейчас предоставляла подрядные услуги по бурению почти 99 % объектов в мире Льда. И мы делаем идеально прямой прокол в земле.
Разговор на фоне как-то сам собой стих, и присутствующие молча, почти завороженно смотрели на крутящуюся проекцию с кляксами от бордового до желтого цвета тепловой карты.
– Ты думаешь о том же, о чем и я? – внезапно спросил Кеннет.
Я подняла на него взгляд:
– Какого радиуса нам нужен взрыв?
Побратец довольно ухмыльнулся.
Как любил выражаться Нэт: «Идиоты думают одинаково». Так вот, наша с ним идея заключалась в следующем: пробурить еще одну наклонную скважину и пустить по ней снаряд. Взрывная волна разрушит тело горящей скважины, и это нарушит подачу петролиума. Пылающий фонтан иссякнет.
Было в этой гениальной идеи две проблемы: первая – это температура почвы, которая могла спровоцировать детонацию опускаемого снаряда. Ну и вторая, собственно, сам снаряд, ведь нужно что-то нормальной ударной мощности.
Собрать в чистом поле бомбу из снега и льда задача нетривиальная. Практически личный вызов всей моей студенческой жизни. И здесь очень помог опыт создания артефакта Варме. Пока мы пыжились его заново изобрести, столько раз бахало, что у меня, можно сказать, уникальный навык взрывотехники имелся.
Сутки ушли на расчеты. Мы заперлись в комнате, обложились формулами и считали, проектировали, спорили и иногда орали друг на друга. Время от времени дверь приоткрывалась, и в проем просовывался начальник смены. Он ничего не спрашивал, а будто проверял, чем мы занимаемся. Мы не всегда обращали на него внимание, а если кто-то и замечал, то предлагал уважаемому лорду сгонять за элем. Ледяной презрительно поджимал искусанные бледные губы и демонстративно хлопал дверью.
А мы снова принимались считать.
Учитывали все. Если недотянем прокол, если наткнемся на петролиум, если боевая скважина тоже загорится, если рванет рано/поздно/недостаточно сильно. Мы не понимали, будет ли еще одна попытка, потому что последствия неудачи казались неочевидными.
Наконец, когда все решения были приняты, расчеты с десяток раз выверены, а основной состав команды разошелся отсыпаться перед работой, в комнате остались лишь я и Илидел. Парень курил одну за одной, тушил окурки пальцами и бросал бычки мимо давно переполненной пепельницы в центре круглого стола. Я же сидела напротив, закинув ноги на столешницу и покачиваясь на задних ножках стула.
Тишина между нами была вязкая, словно сигаретный дым, висевший в застывшем воздухе непроветриваемого помещения. Я заложила руки под затылок и смотрела в потолок, Илидел – сквозь столешницу в пустоту.
Завтра мы должны были показать себя. Сделать все точно, красиво, изящно. С первого раза. Мы ведь мастера, наша профессия – огонь. На кону не выгода, а репутация.
Но думали мы не об этом. И молчали тоже не об этом. И я не хотела, чтобы тишина нарушилась кем-то из нас, но Илидел, привычным движением прикурив от трепыхающегося огонька на ногте указательного пальца, спросил:
– Ты хочешь домой?
Домой.
Илидел произнес это слово так, что стало сразу понятно, он говорит не о диаспоре. Это «домой» отдавало щемящей болью в груди, ностальгией, теплом – не душным теплом климатического купола, а тем, что дает дышать полной грудью, – это «домой» било под дых.
На такие вопросы нужно отвечать без заминки, без промедления и сомнения.
– Всегда, – ответила я, рассматривая потолок из криво настланных деревянных панелей.
– Давай оставим этот огонь пылать?
Давай сделаем этот мир похожим на наш дом.
Не сказал – попросил Илидел.
«Давай», хотела бы ответить я. Даже если бы он предложил сжечь здесь все к демонам, чтобы черное небо этого мира стало хоть чуть-чуть отливать родным алым, я бы согласилась.
Несколько месяцев назад я бы согласилась.
– У нас контракт. А еще такие пафосные слова, как «репутация», «профессионализм» и «авторитет». Не тобой заработанные, заметь.
Илидел сделал глубокую затяжку и потер бровь.
– Тебя только это останавливает?
«Нет», – подумала я.
– Да, – произнесла вслух.
Парень молча кивнул, затушил пальцами уголек наполовину докуренной сигареты и встал.
– Давай по койкам. Завтра много работы.
– Да, командир, – вяло отозвалась я, тоже поднимаясь на ноги.
И напоролась на внимательный взгляд золотых глаз.
– Что? – спросила с вызовом.
– Ночи тебе без снов, кеназ, – просто ответил Илидел и вышел.
Что еще могут желать на ночь друг другу люди с одинаковыми кошмарами?