2.1. Индивидуальная картина мира – лингвистическая или экзистенциальная?
Формулировка гипотезы настоящего исследования представляет собой значительные трудности в силу того, что речь идет о размытом понятии «уникальная картина мира индивида», исходно предполагающем множество разнообразных и в равной степени допустимых интерпретаций, даже с учетом того сужения этого понятия до термина, которое было предложено выше. Более того, само существование объекта под названием «уникальная картина мира индивида» находится под вопросом: требуются серьезные аргументы и доказательства того, что каждый человек использует собственную системную и неосознаваемую схему, по ячейкам которой он располагает все события, происходящие во внешнем мире, вокруг него, и в мире внутреннем, доступном только ему самому, и что эта схема отличается от подобной схемы любого другого человека. Действительно ли это так, или это всего лишь метафора, вошедшая как в обыденное, так и в научное сознание, благо она поддерживает гуманистическое представление об исключительности и уникальности любого человека? Поскольку сомнительный и расплывчатый объект «уникальная картина мира индивида» преимущественно вербален, разумно было обратиться вначале к картине мира лингвистической – она изучается давно и в целом не вызывает сомнений в своем существовании. Мысль о лингвистической картине мира является предметом обсуждений и дискуссий психологов и лингвистов начиная с работ Уорфа и Сэпира. Представления Уорфа о том, что «мы расчленяем мир, как это закреплено в системе моделей нашего языка», и тезис Сэпира-Уорфа о том, что «то, как люди мыслят, определяется категориями, имеющимися в их родном языке», поддерживается многочисленными когнитивистами (напр., Н. Арутюнова, А. Вежбицкая, Lutz, и др.) и оспаривается, хотя, на наш взгляд, не вполне аргументировано, такими известными лингвистами и психологами, как Стивен Пинкер и поддержавший его Ноам Хомский. Однако и сторонники, и противники концепции «языковой картины мира», приводя аргументы «за» или «против», говорят о «нас», «людях», сообществах носителей того или иного языка. В то же время нам не известны системные попытки доказательства или опровержения концепции «языковой картины мира» отдельного индивида. Не обсуждалась в полном объеме также проблема того, какого типа неосознаваемые высказывания вложены в текст любого носителя данного языка обязательно, а какие являются сугубо индивидуальными – ситуативными или личностными.
На первом этапе подхода к выдвижению гипотезы была предпринята попытка сформулировать, уточнить и проверить предположение о существовании или несуществовании «индивидуальной лингвистической картины мира», то есть убедиться, что в многообразии лингвистических средств, которые предоставляются человеку его родным языком, потенциально заложены важные мировоззренческие смыслы. В процессе создания каждого отдельного связного высказывания индивид вынужден совершать множественные выборы из тех относительно равноценных вариантов, которые предлагает ему родной язык. По нашему предположению, он должен выбирать среди потенциально возможных способов высказывания именно те, которые соответствуют его индивидуальным представлениям, причем выбор совершается многократно в процессе говорения. Благодаря ожидаемому постоянству мировоззренческих смыслов в содержании вербальной продукции человека, помимо осознаваемой говорящим информации, системно должен повторяться один и тот же набор лексических и грамматических средств, отражающий эти смыслы. Таким образом, в процессе говорения из почти бесконечного числа лингвистических возможностей каждый индивид предположительно выбирает относительно небольшой их список, отвергая остальные. Выбор одних и отвергание других лексических и грамматических средств, повторяясь многократно и постоянно в процессе говорения, автоматизируется и перестает осознаваться вообще или осознается лишь до некоторой степени, оставаясь полностью или частично скрытым как для самого индивида, так и для исследователя.