«Экклезиаст сказал: «Живому лучше псу,
Чем льву издохшему» – о бренной думай пище,
Всё остальное – дым. В последнее жилище,
В небытие могил я жизнь свою несу.
На башне он сидел, как на морском мысу,
Поставить повелев на древнем пепелище
Слоновой кости трон, и ночь казалась чище
От звёзд, качавшихся в молчанье, на весу.
Солнцеподобный царь, склоняясь к многобожью,
Смерть безвозвратную и ту назвал он ложью:
«Блажен, – сказал он, – тот, кто вмиг исчезнет в ней».
А я с тоской гляжу в провал бесчеловечный,
В священном ужасе я до скончанья дней,
Во тьме, готов дрожать от рёва жизни вечной»3
– Чужак? – Удивился Риг.
– Да, – С растревожившей Рига, кротостью, сказал Ари. – Чужой!
Он вдруг улыбнулся, Ари – Алиен, и Риг понял, улыбнулся – тоже.
– Тёмно-синий флакон – лаконично изысканный, похожий на космический корабль пришельца…
Риг почувствовал себя очарованным, захотелось сказать; это твой корабль, да!?
– Аромат космоса – дома этого самого пришельца. Этот дом похож на Землю, но это не она – это…
– Луна? – Подсказал Риг.
– Да, – Удивлённо кивнул Ари. – Её тёмная половина…
– Похожая на бриллиант с мертвенным опалово-белым оттенком. – Закончил Риг.
– Да, – Загорелся Ари. – Да!
Риг вспомнил: «Ты попал в перекрестный огонь
Между славой и детской мечтой,
Гонимый лёгким стальным ветерком.
Появись, мишень для далёких насмешек,
Появись, страдалец, легенда, скиталец»4
Он почувствовал себя молодым, полным сил – полным жизни!
– Да, – Подумал Риг. – «Ты был несносен в точности
случайного отбора,
Несясь на легком стальном ветерке.
Появись, бунтарь, ясновидец,
Появись, художник, узник, горнист»
Он звал… пришельца из далёкого космоса – радость жизни!