Римма ехала на дачу к Юлии Игоревне Камышниковой, в девичестве Порецкой, будучи в раздрае и полнейшем недовольстве собой. Что получается, думала она. Столько лет она убила на этого несчастного Пашу Синичкина, исполняла роль девочки на побегушках, подай-принеси-унеси, и вот теперь, аллилуйя, наконец, дослужилась до собственных заданий. Итак: ей поручено съездить на дачу, опросить свидетельницу. А дальше? А завтра? Так и прикажете ей бегать за Пашкой – и одновременно по его поручениям? Никакой доли в бизнесе Синичкин не предлагает, да и под венец больше не зовет. Хватит, прожили они вместе едва ли не год и разбежались, достал он ее – и, как она тогда полагала, расплевались навсегда, на веки вечные. Но нет! Прошел год в разлуке, и такая тоска обуяла, что не стерпеть, и снова ее потянуло – и к работе, сыску несчастному, и, главное, к Пашке. И как итог: опять она оказалась на тех же позициях, что и много лет назад, когда желторотой студенткой впервые постучалась в дверь с распечатанной на принтере табличкой «Детективное агентство “ПАВЕЛ”». И в результате окончила заочно юридический, а психологию любимую забросила. Второе – карьеру не сделала, гением сыска не стала, собственное дело не открыла; и, наконец, третье – мужем или хотя бы постоянным бойфрендом не обзавелась. А ей ведь уже за тридцать, и часики, как говорится, не просто тикают – бьют набатным.
Может, вся штука заключается в том, что присушил, приворожил ее Пашка? И с ним тесно – но врозь настолько скучно, хоть плачь! И все ее побочные романы мимолетные – только суррогат, тоска, замена настоящей страсти, которую может дать Пашуля? А он, чудило, не понимает, ревнует, бесится – но ведь тоже от себя ее далеко не отпускает, не прогоняет, не увольняет. Хотя после той истории, когда дурак Нурлан с тюльпанчиками явился к ней в столицу чуть ли не свататься[4], она уверена была, что Синичкин пошлет ее далеко и надолго. Но нет, сначала держал ледяную паузу, а потом свел их отношения к взаимовыгодному сотрудничеству. Хотя, может, в этот раз честней было бы покончить с их затянувшимися отношениями.
В общем, в сильнейшей неудовлетворенности самой собой и своим положением пребывала Римма – а тут еще работай!
Она специально поехала на дачу к Юлии Игоревне на электричке – на миру и смерть красна, может, хоть пассажиры своим видом и россказнями ее развлекут. Но от себя не убежишь – сидела, уткнувшись в окно, а попутчики, как и бесконечные коробейники, впаривающие свой нехитрый товар, от пластыря до шариковых ручек, только раздражали. А когда слабоголосый, но чувствительный дед-гитарист с седыми длинными волосами, какой-то недовымерший «каэспешник», спел старинную песенку: «Ты у меня одна», – она чуть не разрыдалась и сунула ему в сумочку целый стольник.
А тут и Пашка позвонил – но, как водится в последние времена, строго по делу: просил выяснить, знала ли Юлия Камышникова – Порецкая – о смертельной болезни отца.
Наконец, дотащились до искомой станции. Отсюда еще пару километров по проселку трюхать – хорошо хоть пешком, не надо на автобус или маршрутку перегружаться. А она уже опаздывала – эта фря, Юлия свет Игоревна, назидательно приказала: «Приезжайте строго к двум, пока мы спим», – имея в виду под «мы» своего грудничка сопливого.
Правда, едва Римма вышла на проселок, как тормознула рядом с ней женщина на «Киа Рио» – старая-престарая, под восемьдесят, а туда же, рулит. Высунулась с водительского сиденья, спросила бархатным преподавательским тембром:
– Девушка, вы в Малинники путь держите?
– Конечно.
– Подвезти?
– Буду премного благодарна.
– Садитесь. Денег не возьму, считайте, благотворительность. – А когда Римма на пассажирском сиденье устроилась, полюбопытствовала: – А вы к кому следуете? Да налегке? К нам тут без сумок с продуктами редко ходят, магазина нет.
– К Камышниковым я. К Юлии Игоревне.
– В гости?
– Нет, по работе.
– Да? Какая ж у Юльки-то работа, сынуле едва годик минул?
– Так она и не работает. Работать с ней буду я.
– Да? И по какому, если не секрет, вопросу вы к Камышниковой?
Конечно, в клиентском договоре у них с Пашкой значилось, что обстоятельства дела являются строго конфиденциальными, включая даже сам факт обращения заказчика в сыскное агентство. Но в то же время соглашение давало им право опрашивать граждан об обстоятельствах события, по случаю коего их наняли. Поэтому Римма не видела большой беды в том, чтобы сказать соседке правду – вдруг та какой информацией владеет?
Римма и выложила все как есть. Мол, она частный детектив, расследует гибель отца Юлии Игоревны.
– Да, слышала я, что они отца схоронили. Но ведь он, говорят, с собой покончил?
– Младшая дочь, Полина, так не считает. А вы его самого-то, Игоря Николаевича Порецкого, знавали? – завязывался между ними непринужденный, практически соседский разговор.
– Нет, даже и не видела никогда. Он, по-моему, сюда и не приезжал ни разу. Ведь Камышниковы эту дачу снимают, и не так давно, второе лето. А у Порецкого-старшего, говорят, своя загородная недвижимость имелась, и со всеми, что называется, пирогами. Однако туда Юльку с Костиком не зовут, потому как зять там явно ко двору не пришелся.
Дама аккуратно рулила по проселку, умело объезжая ямы, и не переставала рассказывать. Римма возблагодарила небо, которое дало ей одновременно и средство передвижения, и источник информации.
– А вы откуда знаете, что Константин с Игорем Николаевичем не ладили, раз старший Порецкий даже не приезжал сюда? Юля рассказывала?
– Да и Костик отзывался о тесте крайне скептически. Он такой, знаете ли, парень не промах – зять из тех, что любит взять. И, конечно, выказывал недовольство тем, что у тестя прекрасная трехэтажная дача, однако он молодую семью с внучком-младенцем игнорирует, а им приходится ютиться здесь, на шести сотках, и туалет с душем на улице.
– А вы не помните, кстати: восьмого июня, в пятницу, и на следующий день, в субботу, девятого, Юлия и Костик что делали?
– Восьмого июня, говорите? Это как раз когда Голунова за наркотики арестовали? И демонстрации начались?
Римма за политикой не следила, но порылась в памяти:
– Да, те выходные, что как раз перед двенадцатым июня были.
Дама слегка задумалась, а потом высказалась:
– Юлька все время на даче была, с Матвейкой. А Костик – в Москве, работал. Я еще Юлю спрашивала, когда муж появится. А она отмахнулась: сказал, что поздно. И в ту ночь, с пятницы на субботу, приехал он только под утро – я не спала, знаете ли, старческий сон недолог, в окошко выглянула, около пяти утра было, уже солнце встало – а он как раз подкатывает, ворота открывает. Точно, в ночь на субботу девятого июня дело было.
«Значит, если Порецкого убили, – подумала Римма, – у Костика хватило времени замести следы и добраться до дачи».
Он ей как-то априори не нравился, этот Костик.
Они подъехали к воротам, ведущим на дачные участки, которые никем не охранялись, Римма вышла, открыла их, а потом затворила.
Дачный поселок оказался из разряда беспонтовых. Наделы по шесть соток, бревенчатые избы, дощатые веранды. Газа нет. За заборами наливаются яблони. Деловито трусит впереди машины бездомная собачонка.
Водительница остановилась.
– Вот дом, что Камышниковы снимают, – кивнула через улицу. – А я здесь живу, напротив. Если будут еще вопросы, милости просим. О, как неожиданно в рифму получилось: «вопросы – милости просим».
– Большое спасибо, что подвезли.
Римма была благодарна шоферше с ее старческой болтливостью и ригидностью.
Она спросила ее телефон и выманила разрешение позвонить, если вдруг понадобится. Тепло попрощалась со старушкой и помогла ей раскрыть ворота, ведущие к ней на усадьбу. Потом перешла через устланную летней пылью улицу и подошла к калитке напротив.
Бревенчатый старый дом с наличниками украшали довольно новая терраска и высокое крыльцо. Подле крыльца стояла детская коляска. В ней самозабвенно дрых младенец. Рядом были вкопаны деревянный стол и лавочка, на которой сидел, уткнувшись в телефон, довольно молодой парень с залысинами.
Чтобы не разбудить ребеночка, Римма сама отомкнула калитку и подошла ближе.
Парень поднял на нее лицо, затуманенное виртуальными битвами, и неприязненно буркнул:
– Вы кто?
Выглядел он не слишком любезным: маленькие колючие глазки, залысины, тонкие губы. Огромные кулаки, татуировка на левом предплечье: языки синего пламени.
– Я к Юле, – кротко молвила девушка-детектив. – Мы договорились о встрече. Она дома?
– Зачем она вам?
Римка не стала скрывать:
– Я из сыскного агентства, и мы расследуем обстоятельства смерти вашего тестя, Игоря Николаевича Порецкого.
– Да? Разве он не сам себя? – Костик сделал неприятный жест, вроде как по шее полоснул, и глаза закатил.
– Ваша свояченица, Полина, считает, что нет.
– И вы, что же, – парень делано усмехнулся, – подозреваете нас?
– А надо? – Римма, не отрываясь, уставилась в его переносье, и мужчина не выдержал, отвел глаза. – Да, кстати, о подозрениях: а вы где были той ночью, когда умер ваш тесть? С пятницы седьмого на субботу восьмое июня?
– Вообще это не ваше дело, и я вас сюда не звал – вынюхивать и выслеживать.
– Почему бы вам не ответить, если вы не занимались ничем предосудительным? – кротко проговорила Римма.
– Не собираюсь я тут перед вами исповедоваться! Ишь, нашлась следовательница!
Парень резко вскочил и с криком: «Юля, Юля!» – бросился в дом. От возгласа дитятко в коляске, ангельски спавшее, сердито заворочалось, сморщило носик и собралось уже заплакать. Римкины материнские инстинкты сработали неожиданно быстро, она запричитала тихонечко: «Тш-тш-тш» – и принялась качать коляску. Ребеночек сделал еще две-три крайне недовольные гримасы, но глаз не открыл и снова отлетел в глубокий сон.
Костик больше не появлялся, однако по ступенькам крыльца спустилась гранд-дама – наверняка сама Юлия Игоревна. Она была похожа на свою младшую сестру, однако выглядела старше ее не на семь лет, как по метрикам, а на все семнадцать. И при том была на целую голову выше и килограммов на тридцать солидней. Могучие руки, огромные бедра, налитая грудь. Не говоря ни слова, она перехватила у Римки рычаги управления – то бишь ручку коляски – и сделала пару-тройку мощных качаний, чтобы загнать свое чадо в более глубокий сон.
Римма попросила ее присесть и рассказать подробней об отце.
Юля уселась на лавочку и в принципе поведала то же, что и младшая сестра вчера: смерть матери, глубокая депрессия, постепенное счастливое возвращение к активной жизни.
Осведомилась девушка-сыщик и о том, не появилась ли в жизни отца другая женщина, – ответ оказался отрицательным. Спросила, знает ли Юлия о смертельном заболевании родителя – та пораженно воскликнула:
– Никогда не слышала! Кто это вам сказал?! Откуда информация?!
А потом началось интересное. Римка осведомилась, правда ли, что ее покойный отец не любил мужа Костю (и наоборот). Молодая толстуха начала юлить в стиле «нельзя не сознаться, но и нельзя не признаться»:
– Я бы не назвала их отношения идеальными, но, в то же время они оба всегда сохраняли рамки приличия… – и всякое такое бла-бла-бла.
– А ссора на прошлый Новый год?
– О, она и про это вам поведала! Я вам скажу так: чего только не бывает в семьях. Люди ссорятся, потом мирятся.
– Так, значит, ваш Константин и Игорь Николаевич впоследствии примирились?
– Можно считать, что так.
– А где были вы лично в ночь смерти вашего батюшки?
– Где я могу быть! Здесь, на даче, с Матвеем.
– А супруг ваш Костик?
– Тоже.
– Да? А говорят, он в тот день, а именно восьмого июня в субботу, появился здесь лишь под утро.
И тут внутри дома что-то загрохотало, загремело, обрушилось – и на крыльцо выскочил Костик. В руках он держал ружье. Натурально – одноствольную винтовку. Дуло он направил прямо в лоб Римме, руки его от злобы тряслись. Девушка в панике приподнялась, прикрывая лицо и грудь сумочкой.
– А ну пошла вон отсюда! – звенящим голосом обрушился на гостью Костик. – Явилась тут! Вынюхивает, высматривает! А ну убирайся! Немедленно!
– Костя, тише, тише! Ты Матвея разбудишь! – Однако в словах Юлии Римка не заметила ни противления столь нелепой и дикой выходке супруга, ни осуждения – напротив, звучала в них затаенная гордость по отношению к столь лихому рубаке.
– Это нападение, – спокойно, насколько могла, сказала частный детектив. – Я сейчас полицию вызову.
– Вы незаконно вторглись на наш участок! – заорал вооруженный муж. – Вы нарушили неприкосновенность нашей собственности! Я могу стрелять без предупреждения!
Тут от воплей отца пробудился, наконец, малыш и, в свою очередь, тоже заорал.
Римма подхватила сумочку и боком, не спуская глаз с наставленного на нее ружья, кинулась к калитке. Растворила ее – и буквально бросилась наутек.
Пробежала без оглядки целую улицу, а когда миновала въездные ворота, выхватила телефон – звонить в полицию. Пусть накажут мерзавца, пусть хотя бы проверят: есть ли у него разрешение на оружие?! Надлежащим ли образом он его хранит?! В сейфе? В каком сейфе?! Откуда в съемной избе сейф?! Но потом здраво подумала: пока участковый сюда доедет (плюс два часа как минимум), да пока начнется разборка: а кто вы такая? А что здесь, на моей земле, делаете? Ах, вы частный детектив – а где ваше удостоверение? А договор на оказание услуг? Словом, тьфу! Ничего, кроме геморроя, она себе не наживет, да и рабочий день будет потерян!
И тогда она набрала Пашку.
– Что такое, Синичкин?! – заорала она на начальника. – Не, ну, правда?! Я уволюсь завтра же! Куда ты меня все время посылаешь?! Почему как урод какой-нибудь, так к нему все время еду я?! Почему не ты, мужик и хозяин сыскного бизнеса, с ним разбираешься?! А я?!
– Подожди, моя хорошая, – вдумчиво произнес Павел Сергеич, и ее порадовало, что она – хорошая. – Тебя неласково свидетели встретили?
– Еще как неласково! Ружье наставлял! В голову целил, гад!
– Костик этот?
– А кому б еще!
– Но ты жива-здорова?
– Слава богу, да.
– Ладно, я этому Костику врежу. Хочешь?
– Врежешь – как? Морально или физически?
– А ты как предпочитаешь?
– Физически. И посильнее. Только не насмерть. А то носи тебе потом передачи.
– Сделаем. А ты лучше уматывай оттуда подобру-поздорову.
– Умотала уже!.. А от тебя, Синичкин, я уволюсь, вот ей-ей уволюсь!
– Ладно, Римма Батьковна, не горячись. Отплатим мы мерзавцу. Найдем способ и отплатим.
После разговора с боссом настроение у Риммы несколько улучшилось. Что ни говори, умеет Синичкин работать с персоналом – хотя такового в агентстве одна только Римка.
Почти бегом девушка преодолела неближний путь – проселок от дачного поселка до станции. Ей даже показалось, что она управилась быстрее, чем они тащились, подскакивая на ухабах, в машине вместе с радушной бабушкой-соседкой. Девушка не замечала летних красот в виде опушки леса, поля, заросшего васильками, и нагромождения сливочных облаков над дальним лесом.
Слава богу вот и станция. Однако ближайшая электричка до Москвы ожидалась только через сорок пять минут, и в магазине на площади – кто Римку осудит после пережитого? – она взяла «мерзавчик» коньяку, колу и чипсы. Ей явно требовалось успокоительное, да и мусорную еду она себе разрешила. Подумала: «Вот так ведешь-ведешь ЗОЖ, а потом уложит тебя в одночасье какой-нибудь псих вроде Костика, пожалеешь ведь в последнюю минуту, что даже чипсами с колой напоследок не побаловалась».
На одинокой лавочке на платформе Римма влила шкалик коньяку в колу, с грохотом закинула пустую бутылочку в урну и стала не спеша прихлебывать коктейль, заедая его мусорной, но такой вкусной едой. Спустя пару минут вернулось самообладание, напряжение отпустило. И солнце засветило как-то ярче, и ветерок задул, принося летние ароматы леса.
«Мерзавец все-таки этот Синичкин, – подумала Римма после коньяка довольно благодушно. – Когда же и чем кончатся наши с ним долгие и зловредные отношения?»