Жить ей стало тоскливо. Друзей не завела, сказалась привычка никого не звать к себе в дом. Семейная жизнь тоже не сложилась. Лучшие годы пришлись на войну, потом ухаживала за тяжело больной матерью. Похоронив Марту, Амалия поняла, что куковать ей теперь в одиночестве до конца дней. Хотя о какой старости могла тогда идти речь? Женщине только исполнилось сорок четыре года. По ночам она иногда плакала в подушку, пытаясь задушить рыдания. Зачем всегда слушалась маму? Марта запрещала дочери встречаться с кавалерами, презрительно роняя:
– Они не нашего круга.
Но где же ей было искать тот круг? Осколки благородных фамилий тщательно скрывали свои знатные корни. Это после перестройки многие мигом стали князьями, графами и баронами, а долгое время все они писали в анкетах, в графе «происхождение»: из рабочих. Да и Корфы, кстати, тоже сообщали о себе, что они – «служащие». Если кто начинал удивляться их редкой фамилии, Марта быстро поясняла:
– Мой муж был подкидышем, на улице нашли. Воспитал его дворник, немец по происхождению, отсюда и пошла эта фамилия.
Когда началась война, эта версия претерпела некоторые изменения.
– Мой супруг, – сообщала Марта, – был сиротой, воспитан дворником, который подобрал на улице младенца. Добрый человек носил фамилию Корфоленяновешский, он был поляком. Но попробуйте выговорить такое! Поэтому фамилию и сократили до первых четырех букв, и он стал Корфом.
Но подобные ситуации, когда нужно было что-то объяснять, возникали редко – друзей у семьи не было. А у Амалии с детства сложилось мнение: дворник – это хороший человек. Девочке лет до двадцати не сообщали правду о ее происхождении. Только в 1927 году мать показала ей документы и велела строго-настрого хранить тайну. Но уверенность в том, что все люди с метлой благородны, по-прежнему жила в душе Амалии. Из-за этого-то она и лишилась яйца.
В 1960 году в их дом въехали Рыковы. Анатолий, Зина и мальчик Юрочка. Амалия, страшно одинокая и абсолютно никому не нужная, сблизилась с молодой семейной парой. Он был дворником, значит, все в семье были хорошими людьми. Иногда детские впечатления оказываются очень крепкими. И хотя Амалия давно знала правду о происхождении отца, новые соседи вызвали у нее почти родственные чувства. Она захотела подружиться с ними, и скоро Рыковы стали своими людьми в ее квартире.
Анатолий и Зина между собой посмеивались над окончательно выжившей из ума старой девой, но не отталкивали тетку. Будучи людьми корыстными, они частенько брали у нее деньги в долг. «Для Юрочки», – так говорила всякий раз, радостно улыбаясь, Зина. Амалия сильно полюбила мальчика, а ему постоянно требовались брючки, ботиночки, хорошая еда… Естественно, взятые поначалу копейки, а потом и рубли, обратно к ней не возвращались. Но Амалия не жалела о потраченных на благое дело радужных бумажках. Она относилась к деньгам легко, без жалости расставаясь с ними. Собственных детей нет, копить не для кого, так пусть хоть Юрочка порадуется новому велосипеду или железной дороге. А еще в голове иногда мелькала мысль, что будет кому подать ей на смертном одре стакан воды. Короче говоря, через пару лет Амалия стала искренне считать Анатолия и Зину своими братом и сестрой, а к Юрочке относилась как к любимому племяннику. Естественно, что секретов от них она не имела. Рыковы знали о благородном происхождении, цокая от восхищения языками, рассматривали яйцо работы Фаберже и драгоценности, оставшиеся от Марты.
В 1970 году Рыковым наконец-то дали отдельную квартиру. Амалии показалось, что мир рухнул, она даже попробовала завести разговор о том, что как хорошо бы им по-прежнему жить вместе на Арбате. Она была готова, оставив себе одну комнату, поселить Рыковых в трех других, но Зина только качала головой:
– Спасибо, конечно, но своя хата лучше.
В одну из майских суббот Рыковы уехали. Телефона в их квартире пока не было, но адрес они Амалии оставили, пообещав, как только дом телефонизируют, мигом связаться с «тетей». Прошла неделя. Рыковы не объявлялись. Амалия решила развеять тоску и полюбоваться на яйцо.
Но бархатная коробочка оказалась пуста. Драгоценная безделушка исчезла, а вместе с ней пропали кольца, браслеты и броши Марты.
Невозможно описать, что пережила Амалия, когда обнаружила, что ее, попросту говоря, обокрали. То, что это совершили Рыковы, она предположила сразу. У нее дома, кроме них, никто не бывал.
Схватив плащ, женщина полетела по оставленному адресу. Дверь открыл Анатолий. Он широко улыбнулся.
– О, Амалия, молодец, что приехала. Мы, правда, хотели сначала распаковать вещи, а уж потом новоселье устраивать. Проходи на кухню.
– Толя, – пробормотала Корф, – умоляю, верни яйцо. Это мой талисман, мне мама завещала его хранить. Бог с ними с побрякушками, не нужны совсем, я сама думала их Зине передать, но яйцо отдай.
Когда Анатолий понял, в чем его подозревают, он сделался пунцовым и заорал:
– С ума сошла! Я честный человек, никогда копейки ни у кого не взял!
На шум вылезла Зина, сообразив мигом, о чем идет речь, она затопала ногами.
– Мерзавка! Да я всю жизнь по чужим людям полы мою, нитки не переложила. Как смеешь такое говорить! Дрянь! Подавись своими ломаными цепочками!
– С чего взяла, что это мы? – бесился муж.
– Так, кроме вас, у меня никто не бывал, – растерянно ответила Амалия.
– Ах, так уж и никто, – взвизгнула Зина, – как же! Доктор приходил, потом медсестра уколы делала, пенсию тебе на дом приносят. Вон сколько народа!
Амалия опешила. Она действительно недавно перенесла грипп. Прибегала к ней милая Леночка со шприцем, пенсию приносили регулярно.
– Ты когда свои цацки в последний раз проверяла?
– На первомайские праздники, – пробормотала вконец замороченная дама.
– А сейчас июнь настал, первое число сегодня, – сообщила Зина, – убирайся вон и больше никогда не приходи сюда.
– Нечего с ворами дело иметь, – подвел итог муж и вытолкал плохо соображавшую Амалию на лестничную клетку.
Она поехала домой. Голова кружилась, мозг отказывался повиноваться. Яйцо и впрямь могла утащить улыбчивая Леночка или терапевт из районной поликлиники, опять же почтальон проходил в гостиную и терпеливо ждал, пока Амалия Густавовна отыщет паспорт…
Но разум подсказывал, что кражу совершили все же Рыковы. Только они знали, где лежали драгоценности, лишь им Амалия показывала, куда прятала заветные коробочки.
Естественно, следовало пойти в милицию, но в Амалии жил жуткий страх перед людьми в форме. Перешагнуть порог районного отделения, оказаться глаз на глаз со следователем было для нее совершенно невозможно, и она постаралась смириться с утратой.
Как нарочно после пропажи яйца ей на голову посыпались многочисленные неприятности. Сначала любимая кошка выпала из окна. И хоть лететь было невысоко, сломала позвоночник. Животное пришлось усыпить. Затем соседи сверху забыли выключить стиральную машину, залили Амалии спальню, и роскошная кровать из красного дерева, семейное ложе Марты и Густава, развалилась. Следом косяком пошли болячки. Воспалилась вена на ноге, обострился колит, начало скакать давление, мучили головные боли. В довершение хулиганы подожгли почтовые ящики, и Амалия не получила свою любимую «Вечерку». А пожилая дама – большая охотница почитать перед сном в кровати газетки. К слову сказать, сейчас она покупает многое из того, что видит на лотках, в том числе и желтые газетенки. Но в те годы ее радовала лишь московская сплетница «Вечерка». Амалия взахлеб читала объявления о разводах, некрологи, скупые подробности из жизни артистов, писателей, художников. Для нее было настоящим горем не получать газеты. А гадкая почтальонша, увидав вместо ящиков обгорелые остовы, не мудрствуя лукаво, стала складывать почту в подъезде у батареи. Когда Амалия в восемь вечера спускалась вниз, выяснялось, что ее «Вечерка» либо порвана, либо испачкана, либо ее вообще нет.
У каждого из нас случаются тяжелые моменты, за светлой полосой наступает темная. Многие люди переносят неприятности, сцепив зубы, хорошо зная, что тьма сгущается перед рассветом, а после бури всегда выглядывает солнце. Но Амалия пала духом.
– Вот, – говорила она сама себе, – мамочка-то права была. Ушло яичко, и пришло горе.
Ничто не могло ее убедить, что яйцо тут ни при чем.
Шли годы, рана не заживала. Подошла старость, потом дряхлость, и больше всего Амалии хотелось подержать в руках яичко, пересчитать хорошо знакомые камушки на верхушке: одиннадцать изумрудиков и один сапфир.
Представьте себе ее волнение, когда, читая газету «Улет», Амалия увидела сообщение о том, что некая особа украла яйцо Фаберже у профессора Юрия Анатольевича Рыкова. Хотя госпоже Корф и исполнилось много лет, ум у нее светлый, поэтому она мигом сообразила, как поступить. Набрала номер редакции и спросила телефон Даши Васильевой, воровки…
– И вам запросто его сообщили? – пришла я в изумление.
– Нет, не совсем, – замялась старуха, – пришлось к ним съездить, там такой мальчик сидит, рыженький…
Она вздохнула, я тоже. Все понятно, «госпожа Резвая» – большой охотник до пиастров. Интересно, сколько он стребовал с Амалии Густавовны?
И вот теперь старуха смотрит на меня с детской надеждой и предлагает:
– Вам, наверное, деньги нужны, душенька. Отдайте яичко, возьмите кофейный сервиз. Тоже «Фаберже», к тому же в нем килограмма три серебра, выгодный обмен.
– У меня нет яйца, – покачала я головой.
– Ладно, – покладисто кивнула мне бабуся, – хорошо, вижу, сервизик не по душе. Тогда возьмите вон ту картину. Это Репин, подлинный, документ есть из Третьяковки, подтверждающий это. Снимайте и уносите, только яичко отдайте, милая, дорогая, пожалуйста. Русские художники сейчас очень в цене, я могу газеты показать. Так как?
– У меня его нет, – устало повторила я.
Внезапно глаза хозяйки, чуть выцветшие и какие-то по-детски беззащитные, налились слезами.
– Ангел мой, – прошептала она, – берите и сервиз, и картину, очень уж хочется перед смертью яичко в руках подержать.
Тут меня охватила огромная жалость. Я положила руку на ее сухонькую, морщинистую лапку и твердо заявила:
– Дорогая Амалия Густавовна, клянусь своим здоровьем, не брала ничего у Рыкова.
Крохотные блестящие капельки побежали по щекам Корф.
– Я вам верю, – прошептала она. – Какая жалость, с вами можно было бы договориться. Но кто же тогда унес яичко, а? Где мне его теперь искать?
– Амалия Густавовна, обещаю, что стану сама искать вашу реликвию. Обязательно обнаружу вора, отниму у него яйцо и принесу вам, – торжественно пообещала я.
– Дай, детка, поцелую тебя.
Я наклонилась. Старушка клюнула меня в щеку холодными губами. От нее исходил аромат лаванды и чего-то непонятного, но дико знакомого. Внезапно я догадалась: так пахло от вещей, которые моя бабушка хранила в чемоданах на антресолях. Раз в году их открывали, перетряхивали, перекладывали содержимое высушенными цветами лаванды и вновь задвигали под потолок. Я обняла Амалию Густавовну и почувствовала, что под одеждой практически нет тела. Госпожа Корф походила на больную канарейку.
Пару секунд мы постояли молча, потом хозяйка пробормотала:
– Ты уж поторопись, пожалуйста, не ровен час уйду в мир иной и не увижу яичко.
В «Пежо» я села преисполненная злостью. Ну Рыков, ну врун. Целый роман придумал про фрейлину, кошку и царскую милость. А портреты в гостиной! Он ведь с самым напыщенным выражением лица вещал, указывая на написанные маслом лица.
– Это мой отец, граф Анатолий Рыков. К сожалению, до недавнего времени мы скрывали свое происхождения. Рядом его жена и моя мать Зинаида, урожденная Вяземская. Слева – дед, ему принадлежало имение под Москвой…
И все с почтением выслушивали эти речи, Жорка Колесов даже вспотел и чуть не начал кланяться Рыкову в пояс. А теперь выясняется, что «графья» – самые обычные дворники, да еще и воры в придачу. Нет, поймите меня правильно, снобизма во мне нет, но, если ваш папенька сапожник, столяр или электрик, не следует прикидываться человеком дворянского происхождения. Вот у меня, например, родители работали на Ивановской мануфактуре ткачами, а прапрабабка и вовсе была крепостной у барина. И что, я стала от этого хуже? Происхождением начинают гордиться и чваниться, когда больше нечем похвастаться. По-настоящему благородный человек ни за что не станет ставить себя выше других…
Руки сами собой схватили телефон, пальцы начали набирать номер Рыкова. Часы, правда, показывают около полуночи, в такое время неприлично звонить порядочным людям. Но Юрий Анатольевич Рыков к числу порядочных не принадлежит, поэтому сейчас ему мало не покажется.
– Алло, – пробормотал сонный мужской голос.
Ну, погоди, Рыков! Я затолкала в рот носовой платок и прошепелявила:
– Юрий Анатольевич?
– Кто это в такой час?
– Ваша неприятность.
– Что за идиотские шутки! На часы смотрели?
– Это не шутка, думали, что люди ничего не узнают?
– О чем? – сбавил тон профессор.
– Обо всем.
– Что имеете в виду? – осторожно осведомился негодяй.
Я возликовала. Ага, зацепило. Небось у мерзавца, как у многих людей, полно мелких пакостных тайн. Внезапно перед глазами предстала плачущая Амалия Густавовна, и я окончательно озлобилась. Ну держись, Юрочка. Я из-за тебя потеряла сон, но и тебе сейчас не спать.
– Мне о вас все известно!
– Что именно?
– Все! Думали, спрятали концы в воду? Ан нет! Есть, есть люди, которые такое о вас рассказали!..
– Идиотка! – вскипел Рыков. – Прекратите шантаж!
– Про яйцо от Фаберже, например, и про Амалию Густавовну Корф. Помните такую? Она вас любила. Кстати, ваш папенька-дворник и маменька-поломойка ее попросту обокрали.
Из мембраны понеслось напряженное дыхание. Решив его доконать, я вдохновенно добавила:
– Но это ерундовый секретик, так, скорей штришок к портрету. Есть, есть у вас за душой еще кое-что!
– Кто вы? – прошептал Юрий Анатольевич. – Чего хотите? Денег? Сколько? Называйте цену.
Смотрите, как засуетился, похоже, случайно попала в больное место каблуком.
– Кто вы? – настаивал Рыков.
Отчего-то в памяти всплыло имя – Роза Андреевна Шилова. Я подавила глупое желание назваться именем хорошо знакомой ему женщины и торжествующе сообщила:
– Я – ужас, летящий на крыльях ночи, твоя больная совесть, впрочем, у тебя ее нет, я – твой кошмар, твой страх, твоя предсмертная дрожь. Впрочем, можешь просто называть меня любительницей омолаживающих кремов.
Отсоединившись, я шумно вздохнула. Абсолютно уверена, что милейший Юрий Анатольевич сейчас несется к аптечке за валокордином. Впрочем, насчет кремов, это я зря. Вспомнила не к добру про Шилову и брякнула бог знает что. А вообще здорово вышло, так ему и надо. Обязательно найду яйцо и вручу его Амалии Густавовне.