Жак де Куртомер по характеру был прежде всего беспечным фантазером, равнодушным ко всему, кроме удовольствий и шалостей низкого рода. На протяжении двенадцати лет он страстно любил море и свою службу и вдруг в один прекрасный день нашел, что и то и другое ему надоело, и явился в Париж проедать и проигрывать свое небольшое состояние, из которого за эти два года у него осталось всего две трети, а еще через два могло не остаться и ни одной. Но он весело смотрел в глаза такой случайности и на все увещевания своего друга и школьного товарища Дутрлеза отвечал, что еще успеет остепениться, когда у него не останется на одного сантима и ему поневоле придется работать. К своему несчастью, он, как и Дутрлез, осиротел очень рано и был вполне независим, не имея других родных, кроме старшего брата и тетки, намеревавшейся сделать его своим наследником. Он очень любил и того, и другую, но никогда не слушал их советов. Только крупный проигрыш вразумлял его на некоторое время; он называл это своими покаянными днями, но продолжались они у него недолго, и он опять бросался в вихрь парижской жизни.
Такие дни наступили для него после ночи, более или менее знаменательной для всех героев этого рассказа. Он проигрался, и хотя в первую минуту написал было Дутрлезу, прося его помощи и назначая ему свидание у себя, но, успокоившись на следующее утро после своего проигрыша, осознал всю неразумность своей просьбы, решился обречь себя на воздержание и, чтобы не уступить искушению, даже ушел из дома, не дождавшись Дутрлеза.
Жак де Куртомер имел даровую квартиру в доме своей тетки маркизы де Вервень. Несколько небольших и довольно низких комнат в антресоле[5], выходящем на двор, нельзя назвать роскошным помещением, но оно было даровое – очень важное обстоятельство для небогатого кутилы; маркиза же была очень счастлива тем, что могла приютить своего любимого племянника. У нее имелся еще другой, старший брат Жака, женатый на богатой девушке, служащий по судебному ведомству и уже отец семейства. Хотя она не могла не чувствовать к нему уважения, но вся ее любовь принадлежала шалуну Жаку. Сама женщина очень добродетельная, она, однако, не любила серьезных людей и к тому же не прощала Адриену де Куртомеру его многолетнюю службу несимпатичному ей правительству и осталась очень довольна отставкой Жака, хоть и боялась, что он будет кутить в Париже. Когда у шалуна бывали деньги, он редко показывался у тетушки, но каждый большой проигрыш возвращал блудного племянника в ее гостиную.
Маркиза де Вервень, урожденная де Куртомер, не выглядела старухой, хотя и была вдовой одного из офицеров собственного конвоя короля Карла X. Увидав ее и особенно послушав всегда живые, веселые речи, никто бы не дал ей и пятидесяти лет, несмотря на ее семьдесят с хвостиком.
– Наконец-то я вижу тебя, шалун, – с удовольствием воскликнула она Жаку, входящему к ней ранним утром после описанной нами знаменательной ночи. – Говори, сколько проиграл?
– Так много, что собираюсь обедать у вас вплоть до нового года, если позволите, дорогая тетушка.
– Ого, должно быть, кругленькая сумма? Тем лучше, стало быть, ты мой надолго, только не на сегодня, я обедаю у твоего брата. Не думаю, чтобы ты пожелал разделить семейную трапезу.
– Конечно нет, супруга его надуется, если я опоздаю, а он наверняка станет читать мне проповедь за десертом.
– И как всегда, будет проповедовать в пустыне, не правда ли, шалун? Так и быть, я избавлю тебя от его проповеди с условием, что ты придешь выслушать мою в девять часов. Я вернусь к чаю домой, у меня будет один из моих старинных друзей, и я не желаю оставаться с ним с глазу на глаз.
– Вы считаете это опасным, тетушка?
– Ах ты, дерзкий юноша, – воскликнула маркиза, – разве напоминают женщине о ее годах? Имея в виду хотя бы получить от нее в таком случае наследство, обычно стараются заслужить ее расположение.
– Клянусь честью, тетушка, вы меня не поняли! Вы всегда останетесь молоды, а вот друг ваш наверняка не из молодых!
– Старик или молодой, он имеет очень дурной вкус любить твое общество, и я требую, чтобы ты непременно был у меня сегодня вечером. В награду за послушание я позволю тебе курить, да и друг мой…
– Кто он, тетушка, этот человек с таким дурным вкусом?
– Граф де ля Кальпренед. Ты не раз встречал его у меня и наверняка знаешь сына, такого же беспутного шалуна, как ты сам.
– Я знаю его очень мало, Так же, как и отца. Граф говорил со мной всего три раза, не понимаю, как я мог ему понравиться?
– А дочь? Что ты про нее скажешь?
– О! Дочь восхитительна! Это находит и друг мой Дутрлез.
– Кто это Дутрлез?
– Как, вы его не помните? Я представил его вам тотчас же по приезде в Париж, он бывает на всех ваших балах.
– Помню, но что это за глупое имя – Дутрлез! Впрочем, не о нем речь, скажи мне лучше – женился бы ты на восхитительной дочери моего друга де ля Кальпренеда?
– Я? – воскликнул Жак. – Вы желаете, чтобы я женился на мадемуазель де ля Кальпренед?
– Дело не в моем желании, а в твоем. Отвечай.
– Мое мнение об этом предмете, тетушка, таково, что брак создан не для меня. Или лучше сказать, я создан не для брака.
– Глупое мнение, ты еще его изменишь.
– Может быть, когда мне будет пятьдесят лет, а тогда станет уже слишком поздно.
– Изменишь не в пятьдесят лет, а когда у тебя не останется ни одного су.
– И в таком случае тоже будет поздно.
– Совсем нет; ты получишь после меня все мое состояние, стало быть, в виду будущего, женитьба для тебя возможна, но что ты будешь делать до моей смерти, когда прокутишь все? Я намерена прожить еще долго, и знай, при жизни, кроме стола и квартиры, ничего тебе не дам.
– Буду наслаждаться вашим обществом, тетушка!
– Отвечай серьезно, Жак.
– Я поступлю в коммерческий флот.
– Прекрасное место для Куртомера!
– Ведь командовал же коммерческим судном один из наших предков.
– Это было чуть ли не при Франциске I, и к тому же с ученой целью: он открыл сколько-то островов.
– И я открою, пожалуй.
– Если таково твое призвание, оно будет очень кстати – де ля Кальпренед имеет предложить тебе нечто подобное.
– Вот не думал, что ваш друг заинтересован современным состоянием географии. Мне, напротив, казалось, что он занимается только улучшением своего собственного состояния, да и то не совсем удачно.
– Это не наше дело. Скажу одно: если мадемуазель де ля Кальпренед согласится быть твоей женой, ты будешь не в убытке.
– Но она-то, тетушка, ничего не выиграет. Посмотрите на меня, разве я способен быть хорошим мужем? Однако прощайте! Уйду, чтобы не соблазниться вашим предложением.
– Не удерживаю тебя теперь, но если ты не придешь ко мне вечером, я лишу тебя наследства. Помни это, сумасшедший.
Угроза не смутила Жака. Он обнял маркизу, поцеловал в обе щеки и буквально выбежал из ее будуара, как школьник от строгого наставника.
На улице он почувствовал, что недурно было бы позавтракать, и направился в одно из кафе Елисейских полей именно в ту минуту, когда Жюльен с Дутрлезом в кафе «Риш» уже приступали к ликерам и десерту. В ресторане он нашел некоторых членов своего клуба, в том числе Анатоля Бурлеруа, завтракавших за одним из столиков. Он вообще не любил буржуазного соседа по квартире своего друга Альбера, а в этот день лицо Анатоля было для него тем более неприятно, что напоминало о недавнем проигрыше, большая часть которого попала в карман Бурлеруа. Отделавшись от знакомых холодным поклоном, он занял место подальше от них.
«Если б мой бедный Альбер знал, – подумал он, – куда метит тетушка, как бы это его напугало. Но он может быть спокоен, я ни за что не соглашусь стать ему поперек дороги…»
Вскоре мысли приняли другое направление. Его внимание привлекла фигура мужчины, сидевшего напротив его столика, внутри ресторана. Немолодой, среднего роста, широкоплечий, с сильно развитыми мускулами и костлявым, продолговатым, смуглым лицом, указывающим на южное происхождение, он смотрелся иностранцем. Одежда же его так резко отличалась от парижских мод, что невольно обращала на себя внимание не одного только Куртомера. На старомодном жилете иностранца висела цепь толщиной чуть ли не в морской канат, а на мускулистых пальцах блестело несколько колец с огромными камнями.
«Должно быть, американец из южных штатов, – подумал Жак, – но, что странно, я точно где-то его видел. – Тут он заметил, что и американец в свою очередь смотрит за него. Их глаза встретились. – Неужели и он меня знает? Где же это мы встречались с ним – наверняка не в гостиной моей тетушки маркизы или ее знакомых».
В эту минуту смуглый господин, поедавший свой завтрак с жадностью голодного зверя, встал со своего места, чтобы взять с другого столика кусок хлеба, чем обратил на себя насмешливые взгляды своих соседей.
«Э, да это, несомненно, моряк, – сказал себе Куртомер, вглядевшись в его развалистую походку с широко расставленными ногами, – он идет точно по палубе в бурную погоду. Немудрено, что я встречал его в одном из южных портов, да что мне, впрочем, за дело до него».
Однако знакомое лицо беспрестанно поглядывавшего на него незнакомца преследовало Жака, не давало ему покоя, пока писклявый голос Анатоля Бурлеруа, произносивший имя Жюльена де ля Кальпренеда, не поразил его слуха, и хотя он не особенно любил Жюльена, но в эту минуту почувствовал сильное желание проучить Бурлеруа, если тот скажет что-нибудь резкое. Поэтому он поспешил проглотить свой кофе, чтобы не ввязаться в историю. Приготовившись уходить, он заметил, что незнакомец, расплатившись, надевает свой плащ с капюшоном вроде матросского, и остановился посмотреть, что будет далее.
«Интересно было бы узнать, куда он отправится, – думал Куртомер, когда моряк, поравнявшись с ним, устремил на него пристальный взгляд. – Эге, уши у него проколоты, решительно, это матрос какого-нибудь китоловного судна, приехавший потратить свой заработок в Париже. Но если он меня знает, то удивительно, что не заговорил со мной; он не смотрится застенчивым. Да что мне за дело, однако, знает он меня или нет? После проигрыша я начинаю чувствовать в себе инстинкты полицейского сыщика, а теперь самое время для прогулки. В такой солнечный день наверняка все хорошенькие женщины поехали кататься в Булонский лес».
Выйдя из ресторана вслед за незнакомцем, Куртомер, однако, потерял того из виду и вскоре забыл о его существовании, любуясь роскошными экипажами, сновавшими мимо него взад и вперед, а главное, их счастливыми и красивыми обладательницами. Любуясь и наслаждаясь солнечным днем, Жак успел три раза пройти аллею, соединяющую площадь Согласия с Булонским лесом, и решил, что пора устроиться на отдых. Увидав свободную скамейку на очень удобном месте для созерцания проезжающих экипажей, он поспешил занять ее и предался тихому раздумью.
Не прошло пяти минут, как кто-то сел с ним рядом. Обернувшись, Куртомер не без удивления узнал незнакомца, обратившего на себя его внимание в ресторане.
«Что это, – думал Жак, – простая случайность или человек в капюшоне преследует меня намеренно?» Последнее казалось более вероятным – незнакомец и на близком расстоянии, разделявшем их теперь, пристально смотрел на своего соседа. Его смуглое лицо дышало смущением человека, желавшего что-то сказать, и не знавшего, как за это приняться. Жак в свою очередь взглянул на него так, что случайный сосед наверняка удалился бы или, по крайней мере, стал бы смотреть в другую сторону. Но незнакомец не отворачивался, только смущение его явно увеличивалось. Жак окончательно рассердился и заговорил первым.
– Послушайте, – сказал он очень дерзко, возвышая голос, – уж не принимаете ли вы меня за хорошенькую женщину, что так пристально рассматриваете и в ресторане, и здесь, зная, что это невежливо!
– Простите, милостивый государь! – ответил незнакомец самым вежливым образом. – Я нисколько не желаю оскорбить вас, и был бы в отчаянии, если б мое соседство вас беспокоило, но…
– Что но? Вы меня, надеюсь, не знаете, стало быть, вам нечего сказать мне, и я был бы очень доволен, если б вы оставили меня в покое.
– Клянусь вам, милостивый государь, я бы не позволил себе подойти к вам, если бы…
– А, так вы сознаетесь, что подошли ко мне с намерением. По крайней мере, это откровенно. Говорите скорее, чего вам от меня нужно?
– Позвольте спросить, были ли вы некогда морским офицером и не плавали ли на фрегате «Юнона» в китайских морях?
– Был, но что вам до этого за дело?
– Так я не ошибся. Я тотчас же узнал вас, хотя прошло уже пять лет.
– Вы, может быть, принадлежали к экипажу «Юноны»?
– Нет, капитан.
– Зачем вы называете меня капитаном, тогда я был еще мичманом.
– Да, но вы в продолжение полугода командовали канонеркой.
– Стоявшей в устье реки Сайгона, да, это правда.
– Выходили иногда и в открытое море?
– Для преследования китайских пиратов, и многих из них даже повесил.
– Совершенно поделом! Если б не вы, капитан, и меня постигла бы та же участь.
– Как, без меня вас бы повесили?
– Я хочу сказать, что если бы мне довелось иметь дело с другим офицером, это могло случиться со мною.
Куртомер смотрел на него удивленными глазами.
– Неужели вы забыли, как летом семьдесят пятого года взяли в плен китайскую джонку?
– Ограбившую два купеческих судна и истребившую их экипажи. Как же, помню, страшные разбойники были эти китайцы.
– А не припомните ли, что у них был лоцман не из желтой расы?
– Моряк, кажется, с острова Мориса, найденный ими на одном из захваченных ими судов; да и его помню, точно теперь смотрю на его невзрачную рожу.
– Вы действительно видите его перед собой, капитан, – сказал со смехом человек в капюшоне.
– Теперь понимаю, почему ваше лицо показалось мне знакомым.
– Разумеется, понимаете и то, почему я считаю себя обязанным вам жизнью.