Глава 2. Призыв

– Прошу в машину.

Доктор распахнул передо мной одну из дверей железного агрегата на четырех маленьких колесах.

Внутри стояли кресла, а значит это что-то вроде кареты, только без лошадей.

«Машина»…

Надо запомнить.

Я сел в неожиданно мягкое кожаное кресло, в стыках швов тут же появились крошечные лужицы натекшей с меня воды – как-никак я был насквозь мокрый.

Может, меня это и не волновало, и не беспокоило, поскольку было сущей мелочью, особенно на фоне всего остального, но самого факта промокания это не отменяло.

Впрочем, дискомфорт длился не очень долго – сев на соседнее кресло, доктор чем-то пощелкал, что-то покрутил, и буквально через несколько секунд я почувствовал, как сиденье под задницей нагревается, а по ногам начинает приятно дуть теплым ветром.

А неплохо.

Сам доктор снял пальто и шляпу, прежде чем сесть на свое место, и остался абсолютно сухим – видимо, они отлично его защищали, в отличие от моей плохонькой одёжки.

Под пальто у доктора скрывалась белая рубашка с длинными рукавами, поверх которой он носил серую жилетку со множеством карманов, и строгие серые брюки с такими стрелками, будто штанинами доктор собирался резать само пространство.

Волосы Громова, доселе спрятанные под шляпой, оказались короткими и седыми, бросались в глаза высокие залысины и глубокие межбровные морщины. Короче говоря, налицо облик такого себе серьезного человека, серьезность которого начинается аж прямо с внешнего вида.

Доктор снова что-то сделал – и наша повозка под мягкое, едва слышное урчание, тронулась с места и покатилась вперед, а я прилип к боковому окну, рассматривая округу.

Хотя что там рассмотришь, при таком-то дожде?

Он лил стеной, да так сильно, что дальше нескольких метров разглядеть что-то было просто невозможно. Несколько минут промучившись, я решил не ломать глаза и прикрыл веки, делая вид, что прикорнул.

На самом же деле я внимательно проверял собственное тело.

Все свои мановоды, все манохраны.

Последовательно прощупывал магический организм, который десятилетиями любовно и внимательно выращивал внутри себя самого… и ничего не находил.

Ни единого следа маны!

Ни единой частички!

Будто это не со мной что-то не так, а во всём мире вообще нет никакой магии. Но это ведь невозможно – я же чувствую свой кинжал, а это тоже магия, только немного… персонализированная, скажем так.

Значит, дело не в магии. Дело во мне.

С одной стороны, это плохо. С другой, хорошо – ведь если бы в этом мире не существовало магии вовсе, это означало бы, что мне не светит вернуть себе способности.

Я закончил с попытками разобраться в себе самом как раз к тому моменту, когда наша поездка завершилась. Машина остановилась, мягко качнув меня в кресле, и я открыл глаза.

Дождь за окном ослабел, и я смог рассмотреть, что мы остановились возле пятиэтажного здания с вычурной входной группой, украшенной четырьмя колоннами.

– Вот и наша больница, – с радушием сказал доктор Громов, глядя на меня. – Вы этого, конечно, не помните, но не далее, как сегодня утром, вас из этой же больницы и вынесли, правда через задние двери. Никто же не будет выносить через парадный вход… э-э…

– …мертвецов, – закончил я за него. – Ладно, доктор, чего уж. Называйте вещи своими именами.

– Будь по-вашему, – с облегчением кивнул тот. – Ну что, идем?

Он открыл дверь и вышел из машины.

Я подсмотрел, как он это сделал, и тоже дёрнул за кривую тонкую ручку, открывая дверь и выбираясь наружу. Дождь снова хлынул на меня, пытаясь выгнать из тела только-только приютившееся в нем тепло, но до козырька больницы было всего десять шагов.

Мы вошли в высокие прозрачные двери, разъехавшиеся перед нами в стороны, и оказались в большом светлом холле.

В центре стояла круглая стойка, за которой сидели миловидные молодые девушки в похожих на пирожки смешных белых маленьких шапочках, непонятно как держащихся на их головах.

Возле стойки толпились люди, создавая небольшие очереди, мимо нас сновал народ. Кто-то заходил в холл, кто-то выходил из него, и все куда-то спешили.

Доктор обернулся на меня, будто убеждаясь, что я никуда не потерялся, затем кивнул, приглашая следовать за ним, и мы двинулись через весь этот человековорот, словно корабль, решивший укрыться от циклопической бури в единственном безопасном месте – в ее центре, в ее «глазу».

И, как и корабль, мы двигались к единственному причалу – к стойке в центре зала. Доктор подошел к ней первым и перекинулся парой слов с одной из девушек.

Та недоверчиво покосилась на него и даже приподнялась на своем месте, чтобы посмотреть на меня. Посмотрела – и недоверие тут же пропало с ее лица, сменившись диким удивлением.

Она даже рот приоткрыла, демонстрируя идеально ровные зубы, да так и не закрывала, пока доктор с ней опять тихо не заговорил. Девушка села обратно, засуетилась и наконец сунула доктору в руку ключ.

Громов снова посмотрел на меня, будто все никак не мог поверить, что я никуда не пропал и не перенёсся в свою могилу, что я настоящий, и мы снова двинулись через людские потоки. Доктор вывел меня к широкой лестнице, отделанной белой плиткой, мы поднялись на третий этаж и на нем свернули в один из двух коридоров, что крыльями расходились в стороны.

Здесь, в коридоре, царила та же чистота и красота, что и в холле и на лестнице.

Даже не зная ничего об этом мире, невозможно было представить, что подобные интерьеры в нем – норма. Здесь все выглядело не просто красивым…

Оно было холёным.

За убранством неустанно следили, постоянно ремонтируя, подкрашивая и не заштопывая, – а меняя! – все то, что сломалось, обтерлось или прохудилось. На всё это нужны деньги, которые обычно есть только у заведений для богатых и знаменитых.

Если же заведение простого толка, и денег особых у него нет, то при всем желании не получится добиться такого лоска. Все будет выглядеть аккуратным, чистым, но никак не холёным.

Да что там – даже мои пиджак с брюками, хоть и были новыми и без дырок, никак не смотрелись на фоне всего окружения больницы!

Я решил прояснить этот вопрос, но так, чтобы не касаться темы воспоминаний и их потери:

– Тут так… красиво. Даже не верится, что я действительно был здесь раньше.

– Были-были, – эхом ответил доктор. – Но то, что вы удивлены, совсем… хм… совсем не удивительно. Мы и сами были удивлены, честно говоря.

– И почему?

– Ну… наша больница – не из дешевых, прямо скажем. И, раз уж мы условились говорить напрямую, то такому, как вы, она точно была бы не по карману…

– Но?

– Но за вас кто-то заплатил. – Доктор на секунду обернулся и пожал плечами. – Прямо вместе с вами в больницу поступил перевод из анонимного источника, с указанием сделать все для вашего спасения… К сожалению, «всего» оказалось недостаточно. И мы… э-э-э… не смогли вас реанимировать.

Так-так.

У меня есть доброжелатель?

Или наоборот – противник, который старался сделать все, чтобы я – нынешний я – так и не проснулся в этом теле?

Доктор остановился возле одной из дверей и приложил к ней карточку, что выдала ему девушка на первом этаже.

Мы вошли в небольшую, но такую же холеную, как и всё здесь, комнату. Кровать, белоснежное бельё, шкаф в углу, окно, рабочий стол, кресло и странная плоская коробка на стене напротив него, и еще одна дверь в стене.

Комнату заполняло тихое тиканье, идущее от круглого блюда на стене, а на нем в такт звуку двигалась стрелка.

– Пожалуйста, ваша палата. – Доктор сделал пригласительный жест рукой. – Все оборудование, которым мы пытались вытащить вас из глубокой комы, уже убрали, но если вы себя нехорошо чувствуете, то…

– Доктор, все отлично, – вздохнул я. – Но, если вдруг мне станет плохо, я дам знать.

– Тогда проходите и располагайтесь. – Доктор кивнул.

– А что насчет того аппарата, который… ну вы поняли… – Я выразительно поднял брови. – Хотелось бы поскорее с делами разобраться.

– Ну не сразу, Марк, не сразу. – Доктор привычно цокнул языком. – Нейронный интерфейс надо подготовить, это недолго. Я уже дал команду, и через пятнадцать минут мы к нему отправимся. А пока вы бы лучше переоделись, да волосы высушили – через мокрые волосы нейронный интерфейс работает хуже. В шкафу есть одежда, а через пятнадцать минут я за вами зайду.

– Добро, – согласился я и прошел в комнату, закрывая за собой дверь.

Пятнадцать минут так пятнадцать минут, не такой уж большой срок.

Открыв шкаф, я обнаружил в нем ряды одинаковой белой одежды простого кроя, и переоделся в рубашку и брюки с карманами. Обувь сменил тоже, надев вместо мокрых черных туфель белые и лёгкие, без шнурков, с язычком на тугих резинках.

Довольно удобно, кстати.

Волосы за это время высохли сами собой, они у этого тела то ли были короткие изначально, то ли их постригли перед похоронами, так что еще десять минут нужно было чем-то занять.

Тогда я решил попробовать найти свой кинжал еще раз. В более спокойной обстановке и в одиночестве я бы точнее смог определить, где он находится.

Выставив руку в сторону, я закрыл глаза и потянулся сознанием к кусочку себя, затерянному где-то в этом мире. Максимально сосредоточился, вдохнул глубже, представил, что ничего вокруг больше не осталось: только я и мой кинжал. Ни людей, ни этой больницы, ни преград, ни городов – ничего.

Я будто растворился в попытке ощутить потерянную частичку себя самого.

Прошла минута, потом – вторая, третья. Отчаяния и страха не было – я лишь всё больше сосредотачивался на своей потере.

Так прошла ещё пара минут, и… кинжал откликнулся!

Да, он был где-то в этом мире!

Как и в первый раз, он радостно завибрировал, когда я к нему обратился, и в этот раз вибрация была сильнее. Всего на чуть-чуть, на столько, что кто-то другой и не заметил бы разницы.

Кто-то другой, но не я.

Я сделал шаг по направлению к окну – и вибрация усилилась. Еще шаг – и еще чуть-чуть. Теперь я знал, в каком направлении искать. Еще шаг – и пальцы уперлись в окно. Дальше идти было некуда.

Я открыл глаза, нашел на окне кривую ручку, безуспешно дернул ее на себя, потом повернул, и окно наконец открылось. Я высунулся наружу и снова ментально нащупал кинжал, ощущая, как вибрирует натянутая между нами нить связи. Той, которую невозможно разорвать. Она была тонкая – тоньше волоса, тоньше паутинки, она почти не существовала – так далеко находился кинжал!

Но все же я решился. Призвал его к себе, вложив в это всю свою волю.

И кинжал опять откликнулся.

В кончиках пальцев потеплело, и я резко сжал их на деревянной рукояти с ромбовидной насечкой. Сжал и открыл глаза.

ДА!

Получилось!

Мой кинжал снова был со мной.

Длиной с локоть, обоюдоострый, с вырезанной вручную рукоятью из древесины калдорского дуба. Одна половина клинка отливала фиолетовым, другая – красным.

Мой кинжал вернулся ко мне!

Но не весь. В основании рукояти не было камня – небольшого красного камешка, мутного, даже не ограненного, похожего на рубин до того, как он попадет в руки ювелира.

На самом деле это была моя собственная кровь, спрессованная силой магии и давления, равного давлению на дне самой глубокой точки океана. Именно этот крошечный красный камешек и был помещён раньше в основании рукояти, а сейчас его не было.

Мой кинжал не просто отбросило от меня в момент перехода из мира в мир. Его разорвало еще и сам по себе, вот почему он так слабо откликался на мой призыв.

Только обнаружить камень так же, как я обнаружил сам кинжал, мне не удастся – у кинжала есть своя душа, а у камня – нет, ведь он лишь часть целого. Придется искать его по старинке, а пока стоит проверить, какие способности вообще остались у моего оружия…

Сперва я проверил красную сторону клинка, аккуратно отрезав уголок у кирпича прямо в стене.

Резал я, конечно, снаружи, высунувшись из окна – зачем портить комнату, в которой я сам же и живу, пусть и временно? Да и заметно будет, и возникнут ненужные вопросы.

Клинок легко отхватил кусочек, оставив после себя ровный срез. Никакого сопротивления, как водится, я не почувствовал. Выкованная из вальдорской стали с применением запрещенных, а то и позабытых всем магическим сообществом, ритуалов, половина клинка резала все. Я не встречал еще ничего, что не смог бы разрезать мой кинжал. По крайней мере, в моем мире.

Вернувшись в комнату и закрыв окно, я решил проверить вторую сторону клинка. С ней были проблемы, ведь именно за ее способности отвечал камень, который пропал с рукояти.

И способность эта – открывать проходы между мирами.

Но я все же попробовал. Перевернул клинок в руке так, чтобы режущая кромка фиолетовой части смотрела в потолок, и резанул снизу вверх.

Острие налилось фиолетовым светом и послушно вспороло пространство, оставляя за собой разрез, края которого сияли так ярко, что слепило глаза. Только в глубине разреза виднелся не другой мир, как я ожидал, а всё та же картина.

Через разрез я видел кровать, шкаф, входную дверь – все то же самое, что было и здесь, только… обесцвеченным, что ли? Как будто смотрел на них через закоптившееся стекло – все было мутным и серым.

Я шагнул в разрез, крепче сжимая нож, чтобы его не вырвало из ладони, как уже однажды произошло, но в этот раз ничего похожего не случилось – он даже не шевельнулся в руке.

Я оказался в царстве холода и ветра, где единственными цветами были оттенки серого. Здесь все выглядело точно так же, как там, но сразу становилось понятно, что между «здесь» и «там» больше разного, нежели общего.

В комнате дул пронизывающий ветер, который почему-то не трепал рукава или волосы, и вообще было очень холодно – у меня даже пар изо рта шел.

А еще с того места, где я вошел в эту «изнанку» мира, хорошо было видно, что стрелка на круглом блюде на стене больше не движется. И уж тем более не слышно надоедливого тиканья.

Обернувшись, я увидел, что никакого разрыва за моей спиной нет, но он послушно появился, едва я провел ножом. Только на сей раз в нем виднелся мир, полный красок и теплоты – живой мир, нормальный.

Я вышел из разрыва и для эксперимента взял в руки первое, что попалось – подушку с кровати. Затем снова вспорол пространство, швырнул подушку в стену и тут же шагнул в разрыв.

Как я и думал, подушка до стены не долетела.

Она застыла в воздухе на середине пути до стены и не двигалась. Я подошел к ней, тронул пальцем, ожидая, что она или упадет, или продолжит свое движение, но ничего не произошло.

К тому же, она была такая же твердая и холодная, будто каменная. И как я ни старался сдвинуть её с места или смять – у меня так и не получилось.

Окончательно замерзнув так, что мышцы начало сводить судорогами, я вышел обратно в реальный мир, и подушка тут же врезалась в стену и упала на пол.

Что ж…

Может, со мной и нет моей магии, но кое-что появилось.

Пока я нахожусь в «изнанке», время во внешнем мире не течет, и это отлично. Вот бы еще там не было так холодно, да и ветер этот… Больше пяти минут там не пробыть, чтобы не замерзнуть насмерть.

Но Изнанка оказалась не единственным, что осталось со мной.

Кинжал, даже без камня, сохранил еще одно свойство. Как только я пожелал, чтобы он исчез у меня из руки – он исчез. Развеялся дымкой в окружающем пространстве. А как только пожелал обратного – он возник в ладони из ниоткуда, сгущаясь всё плотнее.

Именно поэтому у него не было ни ножен, ни подвеса – я их просто не делал. Они ему были не нужны.

Я снова развеял кинжал в пространстве, и в этот момент в дверь постучались. Совсем не так, как стучал бы Громов – тот скорее сделал бы это рассеянно, с рваными промежутками между ударами, но сильно. А тут были легкие постукивания, настолько слабые, что еще чуть-чуть – и можно подумать, что это кошка скребется.

Открыв дверь, я медленным взглядом окинул гостя с ног до головы и задумчиво склонил голову к плечу:

– Хм. Никогда бы не подумал, что за пятнадцать минут человек может так сильно измениться…

Загрузка...