«Удар по России» – такая перспектива и даже сама фраза никого не может оставить равнодушным. Каждый понимает, что это грозит опасностью – ему лично, семье, близким, народу, государству. Всему миру в конце концов, ведь нас давно убедили в том, что мир глобализируется и это неизбежно. А значит, всё взаимосвязано. И если, допустим, Североатлантический альянс, объединяющий большинство стран не только Европы, но и некоторых государств, находящихся за её пределами, ударит по России, лежащей в центре Евразийского континента, то отголосок этого удара коснётся всех, включая самые отдалённые уголки мира. Такова уж сегодняшняя реальность. А значит, вопрос безопасности России в данном случае, да и любого государства в целом, учитывая нынешнюю глобализацию, беспокоит каждого жителя планеты. Безопасность – как глобальная, так и локальная, и даже личная, персональная, которая теперь, получается, всецело увязана с глобальными процессами, проходящими в мире, – теперь касается каждого. А значит, вопросы безопасности перестают быть головной болью исключительно политиков и военных. Безопасность отныне – дело всех, каждый должен в той или иной степени, по мере своих сил и возможностей соучаствовать в её становлении, понимать суть происходящего и пытаться повлиять на ход событий. Самое главное, что безопасность больше не является сугубо техническим понятием, она нагружена историческим контекстом событий, разворачивающихся на наших глазах.
Основным местом, где решаются вопросы безопасности современного мира, – является так называемая мировая арена. Многие не раз слышали это определение, но не все, видимо, знают о том, что в основе событий, происходящих на этой самой мировой арене, лежит теория. В данном случае речь идёт о теории международных отношений[1].
Одной из главных школ теории международных отношений является реализм. Но за, казалось бы, абстрактным для многих научным понятием кроются совершенно конкретные вещи, понятные и знакомые всем. Собственно, концепция реализма и всё то, что из неё вытекает, лежат в основе той действительности, которую мы привыкли считать классической системой международных отношений. Все, кто застал события двадцатого столетия, а также современное поколение молодых людей, изучавших этот период по школьным учебникам, прекрасно представляют себе, о чём идёт речь.
Большинство представляет себе тем или иным образом, что такое современное государство[2], как оно устроено, как функционирует. При упоминании современного государства сегодня речь идёт именно о национальном государстве, или республике, что по сути одно и то же. Хотя кто-то, возможно, представляет себе, что такое традиционное государство или даже империя. Ну и уж только исключительно образованные люди знают, что и традиционные государства, и империи разделяются на виды, в частности империи бывают морские и сухопутные, и отличаются друг от друга во всём. Однако всё же субъектом, то есть главным действующим лицом на мировой арене, мы привыкли видеть классическое для нас национальное государство, или государство-нацию. Вот такое государство и лежит в центре происходящего сегодня на планете, и оно же лежит в центре привычной для нас позитивистской модели международных отношений, одной из школ которой и является реализм.
Всё становится яснее, если сказать, что одной из основ реализма является утверждение «государство государству волк». Конечно, это аллюзия на всем известную фразу «человек человеку волк», однако именно она наиболее точно характеризует суть отношений между государствами в эпоху позитивистского реализма. Ну и уж если совсем спуститься на землю, то следует признать, что целью отношений и взаимодействий между государствами является понятная многим борьба за ресурсы. Именно ресурсы, в их сугубо материальном, прикладном аспекте, становятся причиной конфликтов, войн, периодов холодных противостояний между всем множеством национальных государств, существующих в мире. Можно сказать, что в мире существует столько же национальных интересов, сколько существует национальных государств. А так как на сегодня таких государств уже намного более сотни, можно себе представить, с каким переплетением национальных интересов мы имеем дело. Многие из них совпадают, многие входят в тотальное противоречие, кто-то идёт на уступки, кто-то принимает компромиссное решение, кто-то непримирим, но всё это нагромождение устремлений и конфликтов и есть поле «международных отношений», а точнее, межнациональных отношений, так как речь идёт о национальных государствах. Тотальная агрессивная анархия – вот среда, в которой современные государства отстаивают свои национальные интересы. И именно тотальная анархия – суть концепции реализма, а мировая арена представляет собой в таком случае поле войны ради наживы и реализации эгоистических целей.
Единственное, чем руководствуется государство, функционирующее в системе позитивистского реализма, – это определением рационально осмысленных национальных интересов, основанных на стремлении к получению ресурсов. В этом стремлении оно готово обойти, а лучше уничтожить любого конкурента. И здесь все средства хороши – обман, подкуп, дипломатические интриги, красноречие, пропаганда, экономические механизмы, скупка активов и долгов. Но в итоге всё равно – войны, которые так или иначе остаются хоть и последним, но всё же самым понятным средством достижения своих целей. И если война ещё не идёт, значит, одна из сторон ещё не готова – или считает, что ещё не готова, – к войне. И реализм в данном случае означает именно реальную оценку своих возможностей в борьбе за достижение своих целей, за контроль над ресурсами, но в конечном итоге – реальную оценку возможностей ведения войны.
«Хочешь мира – готовься к войне»[3] – эта фраза, приписываемая римскому историку Корнелию Непоту, отражает суть реалистской концепции межнациональных отношений, но и она же лежит в основе межнациональной безопасности. Война не начинается до тех пор, пока каждая из сторон считает, что она ещё недостаточно могущественна, чтобы одержать убедительную победу над противником. Наращивание необходимого могущества – это тот период, в который война не ведётся. То есть это период мира. Именно баланс могущества обеспечивает стабильность. Если соперники равны в своих возможностях, то, согласно реалистскому подходу, это исключает возможность войны – зачем воевать, если силы равны, – такая война не приведёт ни к чему, кроме полного взаимного уничтожения. А если цели исключительно материальны, то такое противостояние просто невыгодно: нет смысла вести войну за контроль над теми или иными ресурсами, если ценой вопроса является прекращение твоего существования, в нашем случае в качестве государства. Совсем другое дело, когда ты превосходишь противника. Тогда можно начинать войну. Но это понимает и сам противник. Зная, что война не начнётся, пока соперник не стал сильнее, но, понимая, что она неизбежна в случае его отставания, он начинает готовиться к этой войне, чем и продлевает состояние мира.
Баланс национальных интересов, таким образом, покоится на стремлении одного государства что-то получить и способности другого государства это отстоять. И акцент в этой диалектике отношений двух субъектов мировой арены всегда делается на силу. Стихия тотальной агрессивной анархии межнациональных отношений вполне себе упорядочивается превентивным глобальным принуждением одних субъектов мировой политики другими. Есть инструмент принуждения – есть возможность принудить. А так как целью этого принуждения становится контроль над ресурсами, позволяющий увеличивать свои возможности в обеспечении жизнеспособности своего государства, то логичным становится и основной подход к реализации собственных национальных интересов: хочешь жить – должен поглощать другого. Как ты будешь это делать – зависит от возможностей: либо прямым военным принуждением, либо дипломатией, подкупом, а может, и обманом, если грубой силы недостаточно. Политика не может быть моральной, а значит, все средства хороши. Реализм заключается в трезвой оценке своих возможностей и, как следствие, выборе методов.
Суммируя изложенное, можно сделать следующий вывод: реализация национальных интересов – это попытка достичь контроля над большими ресурсами за счёт другого в условиях тотальной межнациональной анархии. Для этого нужно иметь необходимые средства и в первую очередь превентивные, военные. Если же государство ими не обладает, оно становится потенциальным объектом для экспансии со стороны другого государства или блока государств, стремящихся реализовать свои материальные интересы. И это становится опасно. Чтобы снять эту опасность, надо наращивать свой военно-стратегический потенциал либо единолично, либо создавая военно-политические союзы. Таким образом, в условиях мировой анархии все государства тем или иным образом стремятся к безопасности. А лучший способ обеспечения безопасности в таких условиях – создать опасность соседям. Ведь стоит ослабеть, как против тебя начинает готовиться агрессия. Таковы реалии мировой анархии, где государство государству – волк.
Довольно отличной по многим параметрам от реалистской является либеральная парадигма «международных отношений». Её главный принцип – демократии между собою не воюют. Но что это за демократии? Точнее, что именно в данном случае понимается под словом «демократия»? А самое главное – кем понимается? С одной стороны, принятие либеральной парадигмы внешней политики – это выход. Именно так и поступили российские реформаторы 90-х годов. Замысел был прост: если демократии не воюют, а Америка, да и весь Запад в целом – это демократические государства, значит… Достаточно объявить себя демократией – и угроза конфликта, а тем более глобального противостояния с Западом, исчезает. Конечно, возникает и побочный эффект, ибо, согласно либеральной парадигме, верно и обратное, а именно то, что, приняв её, нужно готовиться к войне с недемократическими странами. Но это пустяки, посчитали российские реформаторы, так как демократическим является весь «цивилизованный мир», наиболее развитые страны, а недемократический мир – это «изгои», слабые государства. Чего их опасаться? К тому же многие из них – наши бывшие союзники по соцлагерю, авось и пронесёт.
Но на деле всё оказалось несколько сложнее. На минуточку задумавшись, новоявленные сторонники либеральной внешнеполитической доктрины вдруг обнаружили, что «тоталитарно-диктаторский» режим Ким Чен Ира – это… вы не поверите – Корейская Народно-Демократическая Республика. Но это ещё что, тоталитарный режим, обладавший одной из самых страшных секретных служб мира Штази, – не что иное, как Германская Демократическая Республика. Ну а о Демократической Республике Конго и говорить нечего. В довершение новоявленным российским реформаторам было заявлено, что и сами вы – никакая не демократия, а огромный обломок тоталитарной системы. «Помилуйте, – взмолились новые обитатели Кремля, – что же нам сделать, чтобы стать настоящей демократией, не такой страшной, как КНДР или, о ужас, ГДР?» Список требований был обширен, начиная от искоренения государственной собственности, создания класса собственников-олигархов, свободных СМИ, легализации гей-парадов, порока, разврата, роспуска армии, уничтожения ракет, отмены любых социальных гарантий, полной либерализации рынка и заканчивая… распадом государства. Ну, действительно, для «демократии» Россия слишком большая. Тут уж заупрямился даже Ельцин.
При более внимательном рассмотрении выяснилось, что демократия бывает прямая, та, что существует в традиционных племенах и общинах. Бывает народная демократия, например выраженная в системе советов, – это как раз та, что в Северной Корее, ГДР, в самом Советском Союзе, да и ещё много где, скажем, в Ливийской Джамахирии. А бывает демократия западная, собственно представительская либеральная демократия. И говоря о том, что демократии между собой не воюют, исповедники либеральной школы подразумевают только западную либеральную демократию и никакую другую. Принятие либеральной модели «международных отношений», таким образом, влечёт за собой полное социальное переустройство и подгонку под западные стандарты. Многие государства, в частности государства Восточной Европы, прошли этот путь. Решили ли они таким образом вопрос безопасности? В какой-то степени да, другое дело – какой ценой? Ценой полного отказа от суверенитета. И потом, основная их часть – это, действительно, довольно компактные государства-нации европейского типа, часть из них вообще – карликовые государства. Или же им пришлось распасться на карликовые государства, как, например, Югославии, чтобы обломки смогли стать наконец демократиями. Совсем другое дело Россия – государство, которое даже после потери части территорий остаётся самым большим на планете.
Если Россия принимает либерализм в сфере ведения внешней политики, то это автоматически означает совершенно другую, нежели сегодня, систему безопасности. Но не только. Нужна либерализация внутренней политики – путь, по которому Россия частично прошла в 90-х годах XX века, должен быть пройден до конца: это Дмитрий Медведев – президент, а Михаил Прохоров – премьер-министр. А ещё лучше Прохоров – президент, а премьер тогда – помилованный им и выпущенный на свободу Михаил Ходорковский. Это Путин в Гааге, ПАРНАС и «Яблоко» – в парламенте в качестве крупнейших фракций. Это рассмотрение вопроса о предоставлении суверенитета «национальным республикам»[4], как минимум тем, которые этого пожелают. Это сворачивание социальной политики, полный ЕГЭ в образовании, платная медицина, уничтожение каких-либо ракет, безъядерный статус, да много что ещё… И лишь проделав этот путь последовательно, до конца, необратимо, так, чтобы действительно поверили, Россия, а точнее то, что от неё останется, может претендовать на статус «демократии», а следовательно, на безопасность, которую в таком случае будет обеспечивать глобальный Запад. И вот тогда и с США, и с НАТО у нас будет мир и можно будет перестать бояться угрозы превентивного удара со стороны этого альянса. Он просто потеряет смысл, так как у нас уже не будет не только ядерного оружия, но и в принципе какого-либо вооружения тяжелее автомата. А зачем? Все угрозы отныне будет устранять НАТО, и если что – США спасут нас от недемократического Китая. Но тогда не будет и России.
Либеральная парадигма уже однажды была провозглашена в качестве официальной внешнеполитической доктрины России. Сейчас мало кто помнит, но именно либеральную парадигму министр иностранных дел Бориса Ельцина Андрей Козырев обозначил в качестве основной, прямо и во всеуслышание заявив: «А я – атлантист»[5]. Казалось бы, в нынешней современной России это невозможно! И тем не менее раз от раза именно нынешним российским руководством осуществляются шаги и делаются заявления, относящиеся к комплексу именно либерального подхода во внешней политике. Примеров – масса, и многие из них мы также рассмотрим в дальнейшем.
Собственно, либерализация «международных отношений» – суть глобализации. Той самой глобализации, которая многим кажется, а кое-кем и объявляется столь неизбежной. Но именно однополярная глобализация является продуктом либеральной парадигмы «международных отношений» – чем больше либеральных государств, подчинённых США, тем больше государств, которые «друг с другом не воюют», тем безопаснее мир. И именно американская однополярная глобализация кажется многим такой неизбежной, практически свершившейся данностью, реальностью будущего мира, мира американского – Pax Americana. Не зря американский геополитик Збигнев Бжезинский говорит именно о священной войне демократий против недемократий. Но, как ни парадоксально, считающийся «ястребом» Бжезинский – демократ. То есть сторонник Демократической партии США. И именно демократы являются главными проповедниками либеральной парадигмы, не менее агрессивной в плане последствий для России и других «недемократических» государств, чем реализм, сторонниками которого являются представители Республиканской партии. Авангардом же реализации реалистского подхода являются неоконсерваторы, напрямую руководившие Америкой при Буше-младшем.
Либеральные концепции, несмотря на кажущуюся мягкость, в действительности предлагают более жёсткие варианты, либерализм в «международных отношениях» – это манихейское видение мира. Да, либеральная доктрина действительно гласит: демократии между собою не воюют. И действительно, демократическое государство, как его понимают на Западе, никогда не ударит по другому демократическому государству. Зато недемократическое государство – уничтожит. Сотрёт с лица земли. А его лидера – повесит или разорвёт живьём, а тело выставит напоказ в холодильнике. И это будет вполне «демократично», как демократично всё, что отвечает глобальным интересам США.
Стоп. Опять глобальные интересы? Но это же, как мы выяснили выше, относится к политике реализма. Однако цель и при одном, и при другом подходе неизменна – глобальное господство и контроль над ресурсами. Отличается средство её достижения. В одном случае – прямой превентивный удар, в другом – разрушение противника изнутри путём социальной модернизации, обычно посредством социальных механизмов[6]. В первом случае идеология не имеет значения, во втором – важно, чтобы государство стало либерально-демократическим. И в том и в другом случае противник лишается суверенитета и перестаёт существовать, то есть представлять какую-либо угрозу интересам США.
Что же касается России, то в одном случае она должна готовиться к отражению прямой военной агрессии, в случае же избрания либеральной доктрины – это добровольная социальная модернизация, либеральные реформы, разоружение, десуверенизация и… решение, таким образом, вопроса безопасности. По такой добровольно капитулировавшей ещё до начала сражения России НАТО не ударит.
Помимо реализма и либерализма теория «международных отношений» знает ещё одну парадигму, а именно – марксистскую. Которая, что очевидно, строится на марксистском видении мира. А мир марксизм, как известно, видит так: существуют класс труда и класс капитала, и между ними идёт борьба за контроль над средствами производства. Борьба идёт до полного уничтожения либо порабощения. Победившая сторона становится гегемоном, проигравшая – угнетённым классом, вследствие чего лишается контроля над средствами производства. Весь мир, согласно марксистским представлениям, разделён на два горизонтальных пласта: один – наверху, другой – внизу. Никаких государств, наций, границ и прочих атрибутов реализма или либерализма для марксизма не существует, есть только трудящиеся и капиталисты, и неважно, где они находятся, в каком государстве проживают. Соответственно, марксистская теория «международных отношений», или интернациональных отношений, ни народов, ни наций не учитывает. Основная задача трудящихся в этой модели – создать опасность для капиталистической буржуазной верхушки, одержать победу и подавить буржуазию как класс. Ни о какой безопасности речи не идёт. Буржуазное государство в результате этого свергается как явление, создаётся интернациональное пространство глобальной войны, которое после достижения нужного результата – подавления и подчинения буржуазии путём отъёма средств производства – превращается в интернациональное[7] глобальное пространство всего мира. Только после этого мир, в представлении марксистов, становится безопасным. В ответ на это капитал объединяется в единую глобальную субстанцию, создавая единый орган управления – мировое правительство, что, собственно, и определяется как процесс глобализации.
Насколько актуальна такая картина мира, а соответственно, марксистская теория «международных отношений»? Настолько же, насколько актуальна диалектика противостояния труда и капитала в мире, где капитал почти одержал полную и тотальную победу. Некоторые элементы данного подхода были актуальны в период существования глобального советского проекта. Но именно некоторые, так как сам Советский Союз большую часть периода своего существования реализовывал сугубо реалистскую доктрину, заложенную Сталиным. Что-то из этого возможно использовать в неомарксистских теоретических разработках, подобных концепции Иммануила Валлерстайна, которые частично можно попытаться реализовать на практике. Взгляд неомарксистов на мировое устройство приблизительно таков: да, труд, пролетариат как класс потерпел историческое поражение. Но это поражение не окончательное, а временное. Для того чтобы пролетарская революция победила в глобальном масштабе, необходимо… дать глобализации капитала завершиться. Именно это и спровоцирует глобальную пролетарскую революцию, так как глобализация способствует консолидации не только капитала, но и класса трудящихся, которые только в таком виде, объединившись, смогут осуществить наконец глобальную пролетарскую революцию. Собственно, по мнению неомарксистов, она и не состоялась только потому, что осуществлялась исключительно в отдельно взятых государствах.
Заключая союзы и наращивая военную мощь, государство тем самым повышает уровень своей безопасности. Ведь чем мощнее военный, дипломатический, пропагандистский, финансовый потенциал, тем меньше и меньше игроков мировой арены способны бросить тебе вызов. А тот, кто способен, тоже вынужден наращивать свои возможности, оставляя при этом других своих конкурентов позади. XX век стал веком становления двухполярного мира, где на одном полюсе оказался глобальный капитал с центром управления в США, а на другом – глобальный «красный проект» с Советским Союзом в авангарде.
Одновременное наращивание военно-стратегического потенциала этими двумя полюсами оставило далеко позади всех возможных конкурентов. Большинство из них вынуждены были войти в союз либо с одним, либо с другим. Те же, кто не присоединился ни к одному из них, оказывались в наиболее уязвимом положении. Ведь их суверенитет покоился на том, что основным двум игрокам было явно не до них. Стоило кому-то из этих двоих положить глаз на такого «неприсоединившегося», и его суверенитету пришёл бы конец.
Установившийся ядерный паритет двух гигантов стабилизировал мир. Стало понятно, что собственные интересы государства мира могут реализовать исключительно с согласия одного из двух основных субъектов, который, санкционировав то или иное действие, брал на себя ответственность за последствия, а значит, и за возможное выяснение отношений со своим глобальным конкурентом. Отныне ничего в мире не происходило без ведома либо СССР, либо США, за исключением каких-то совсем незначительных эпизодов.
Стабильность и мир существовали до тех пор, пока соблюдался силовой паритет двух главных акторов мировой политики, пока происходило одновременное равноценное наращивание военно-политического потенциала двух блоков. Установившийся баланс сил двухполюсной системы и создал ситуацию глобальной мировой стабильности, а следовательно, глобальной мировой безопасности на несколько десятилетий. Однако реализм из мировых отношений никуда не делся. Всё это время в США доминировал реалистский подход к системе мировой безопасности. Он же, по факту, доминировал и в СССР при Сталине, хотя номинально провозглашалось, что Советское государство исповедует марксистскую школу международных (интернациональных) отношений, но фактически идеология при формировании советского блока государств имела значение точно так же, как она имеет значение в либеральной школе. Баланс соблюдался не только в ядерной и в целом в военной области, но и в дипломатии, пропаганде, экономике. Влияние либерального подхода на Западе начало нарастать в период холодной войны. Именно тогда, когда на Западе сложился первый контур союза либеральных демократий под главенством США.
Ситуация начала меняться стремительно, когда один из параметров советского блока, а именно экономический, начал проседать, проигрывая в сфере развития западному блоку. На это наложился и постепенный отход от жёсткого сталинского реалистского подхода во внешней политике (хотя сталинский по сути, российский МИД и до сих пор сохраняет реалистские модели в своей работе), и постепенный переход к буквально понятым марксистским моделям интернациональных отношений. И это в ситуации, когда советские элиты в большинстве своём вообще перестали понимать суть марксизма.
В итоге ослабление пусть даже одного из параметров советского блока – экономического – привело к дисбалансу стабильности всей мировой системы. Возникшее экономическое преимущество позволило западному блоку начать наносить ощутимые удары в этой области, что ещё сильнее увеличивало разрыв. А это, в свою очередь, приводило к увеличению разрыва в пользу Запада и в других областях. Советский блок начал терять могущество, баланс которого медленно смещался в пользу западного блока. Видя ослабление, от СССР начали отворачиваться союзники, обращая свои усилия в пользу конкурента – США. Из-за этого советский блок начал «сыпаться», и его конец, в ситуации полной недееспособности элит, был предрешён. Крушение советского блока, а за ним и СССР оставило на мировой арене единственного гегемона – США. Он же стал и единственным жандармом вновь вернувшегося мирового хаоса. Но он стал и основным модератором этого хаоса, обращая все его преимущества в свою пользу.
Реализм имеет огромное влияние на внешнюю политику США и по сей день. Его авангардом в американской политической системе являются республиканцы, а теоретическую проработку реалистских концептов осуществляет идеологическое ядро неоконсерваторов. Хотя мир с момента крушения СССР изменился настолько, что в нём нашлось место и альтернативным школам, а именно либеральной школе, которая достигла значительного влияния в период холодной войны, перехватив первенство у реализма благодаря краху СССР. Но изменился и глобальный мировой контекст, что разрушило незыблемую, казалось бы, доминирующую позицию позитивизма в целом. Однако на этом более подробно мы остановимся чуть позже. Главным же вопросом, не дающим нам покоя в открывшихся новых условиях нового мира, является вопрос: готовы ли мы к войне с США, с глобальным Западом в целом? И ставится он именно таким образом по той причине, что реалисты, а значит, и их модели продолжают играть значительную роль в государстве, оставшемся, по сути, единоличным хозяином всего мира. А если вопрос звучит именно так, то из него логически вытекает следующий: что надо делать для того, чтобы подготовиться к войне с США и их союзниками по блоку НАТО?
Рассмотрение позитивистских школ – реализма, либерализма и марксизма в «международных отношениях» – имеет вполне прикладное значение. Для того чтобы решить вопрос в области безопасности, нужно представлять себе весь комплекс факторов, формирующих современную действительность. Вопрос безопасности неразрывно связан с теми теоретическими моделями, которыми оперируют основные мировые игроки, и в общих чертах мы их рассмотрели. Сложившаяся в XX веке система безопасности перестала существовать с распадом Советского блока. Главным действующим лицом современного мира стали Соединённые Штаты Америки, от воли и предпочтений которых сегодня преимущественно и зависит безопасность или небезопасность того или иного государства.
Сегодня США практически единолично решают, кого казнить, а кого пока помиловать. А значит, для нас важно представлять логику формирования подобных решений, необходимо знать, на основе каких концепций Америка строит свою внешнюю политику, по сути единолично управляя миром. Ну и, наконец, важно учитывать контекст, в котором происходит это управление, ведь привычный нам мир модерна остался в XX веке. Сегодня окружающая реальность со всё большей очевидностью формируется в контексте нового явления – постмодерна, в среде которого всё, в том числе и безопасность, рассматривается с приставкой «пост», оказываясь за пределами модерна, его безграничного доминирования. И именно постмодерн сегодня становится основной операционной системой мирового гегемона – США. Поэтому и методы постмодерна, реализуемые в том числе и на мировой арене, сегодня так важны для нас – их надо понимать, как минимум учитывать, ибо от этого зависит не только безопасность мира, но и безопасность каждого.
Контекст постмодерна отодвинул позитивизм на второй план. Собственно, разрушение модернистских догматов – суть постмодерна, явления в целом крайне отрицательного и в какой-то степени даже демонического. При этом его ценность в попрании безграничной власти позитивизма и картезианства с их прямолинейной материальной логикой и абсолютной неприязнью какой-либо метафизики и традиции. В результате на смену позитивизму – и это касается «международных отношений» в частности – пришёл постпозитивизм. Явление совершенно новое, пока ещё практически не изученное – тем хуже для тех, кто становится объектом постпозитивистского оперирования. И судьба их в этой связи зачастую незавидна.
За три минувших столетия мы наконец привыкли к тому, что факты – объективны, ценности – субъективны. Это один из главных постулатов позитивизма. Этому многих из нас учили с рождения, в школе, в дальнейшей системе образования. Это мы принимали на веру, некритично. Собственно, позитивизм, как, безусловно, и постпозитивизм, – это не что иное, как категория веры. И в этом они ничем не отличаются от традиционалистских «мифов», на развенчании которых и был выстроен модерн с его позитивизмом и «фактом» в качестве главного элемента выстраивания любых научных концептов. Постмодерн изменил эту реальность. Не то чтобы он отменил «факт», нет, это далеко не возвращение традиции во всей её полноте. Но постмодерн и не отрицает мифологии. Для него и «факты», и «ценности» вполне равнозначны. Ты можешь быть и убеждённым позитивистом, доверяющим только фактам, а можешь основывать свои действия на вере, на постулировании абстрактных для позитивизма «ценностей». Но что самое главное – ты можешь делать и то и другое одновременно. Постмодерн открыл нам новую реальность, продуктом которой и стал постпозитивизм, где равную значимость имеют и факт, и опыт, и вера, и ценности – всё берётся в оборот ради… достижения цели. А цель – могущество. Высшая цель – мировое могущество, глобальная безопасность для себя, но, соответственно, глобальная опасность – для остальных.
И что же мы видим? Категория веры становится столь же решающим фактором, как и рациональные рассудочные выкладки, и это – постпозитивизм. Неважно, существует ли международный терроризм на самом деле, как неважно, что это такое – «на самом деле»? В постмодерне понятие «на самом деле» меняет своё значение, становится не следствием опыта, неоспоримым фактом, а переменной истиной. Она определяется тем, как себе это представляет тот, кто принимает решение, то есть суверен. Что такое «Аль-Каида», с точностью не сможет сказать никто, это «нечто», представление о котором у каждого своё. И ладно. Но если следы «Аль-Каиды» вдруг обнаружатся где-то под Москвой – это станет вполне себе поводом для бомбового удара.
Кому-то это кажется невероятным? А к чему бы вдруг Федеральный суд Манхэттена признал, что власти Ирана помогали террористам, устроившим в США теракты 11 сентября 2001 года, о чём сообщает The New York Times? В иске среди виновных назывался и верховный лидер Ирана аятолла Али Хаменеи. Виновными в помощи террористам признаны также ливанское шиитское движение «Хизбалла», «Талибан» и «Аль-Каида». Истцы утверждают, что высшее руководство Ирана в борьбе против США действовало заодно с «Аль-Каидой». Согласно информации, которая была представлена суду, связь между иранскими властями и «Аль-Каидой» обеспечивал, в частности, координатор боевых операций «Хизбаллы» Имад Мугние (Imad Mughniyeh). Он был убит в 2008 году, а значит, ни подтвердить, ни опровергнуть этого уже не сможет. И то, что «Аль-Каида» является организацией экстремистов-суннитов, которые не считают шиитов, находящихся у власти в Иране, правоверными мусульманами, – это в данном контексте не так важно. Как неважно и то, что участники «Аль-Каиды» неоднократно устраивали теракты против шиитов в Ираке, а террористы-сунниты действуют и на территории самого Ирана, выступая против его властей. Это детали, на которые можно закрыть глаза в ситуации, когда большинство американцев верят в то, что «Аль-Каида» связана с Ираном, а значит, поддержит любые действия американских властей в отношении этой страны.
А во что верят в Иране? В то, что теракты 11 сентября 2001 года организовала не «Аль-Каида». Президент Ирана Махмуд Ахмадинежад не раз заявлял, что за терактами в США стоят сами США. И уж совсем мало кого волнует, что там было на самом деле. Скорее всего, правы оба – теракты 11 сентября 2001 года организовала «Аль-Каида», и за ними стоят сами США. А может, спецслужбы Израиля? Выигрывает в любом случае тот, в чью версию произошедшего больше поверят. Но для этого авторы данной версии должны поверить в неё сами. То есть реальность в данном случае есть не данность. Она конструируется, складывается, как конструктор Lego, – элемент оттуда, фрагмент отсюда – импровизация, находчивость, фантазия. Но и воля, и ум. Эти качества являются ключевыми для тех, кто конструирует реальность, которая отныне есть переменная категория. Постпозитивизм в этом смысле – это явление двустороннего, всеохватного действия, конструирующего реальность во всей полноте.
Постпозитивистский конструктивизм, таким образом, это отрыв гносеологии[8] от реальности. Запад убеждён, что Каддафи насиловал и убивал невинных людей, – и этого достаточно для того, чтобы убить его самого. Жестокость в отношении Каддафи оправдана той жестокостью, которую Запад сделал частью его имиджа. «Ему просто не повезло с имиджем», – скажет сторонний теленаблюдатель, пережёвывая бутерброд.
«А я верю, что он убивал», – ответит ему другой, находящийся на другом конце телевизионного кабеля. Постпозитивизм – это дискаунт реальности, попытка свести поиск истины (о мудрости, онтологии и сути вещей здесь уже речь вообще не идёт) к простой цепочке визуальных, хорошо продаваемых образов. Вот Каддафи в форме, вот он агрессивен, размахивает кулаком. Стреляет в воздух. Кто-то кричит. Следующий кадр – разлагающиеся трупы. Голос за кадром что-то напряжённо повествует, но сознание увлечено разглядыванием быстро меняющихся картинок. Рассказывает что-то о том, что он был жесток, про какие-то взрывы… О боже, чьи-то мозги на асфальте. Зачем-то показывают самолёты. «Теракты… Взрыв… Пострадавшие», – несётся из телевизора. Телефон звонит, чёрт, как не вовремя… «Алло… Слышал, да, Каддафи… Типа убил кого-то, ну… много трупов…» Опасность определяется из полного отрыва от реальности. Меньше реальности, больше телевидения, образов, Интернет как нельзя кстати – за скоростью просмотра заголовков (открывать и читать что-то целиком уже просто нет возможности, поток информации слишком велик) – нет времени подумать. Вроде что-то писали про жертвы, «о, фотки, кровь, глянь, like, а что там у Анжелины Джоли? О, sex», опять Каддафи, френдлента стремительно проносится перед глазами… Вроде да, вроде правильно его…
Постпозитивистский конструктивизм даёт уникальную возможность совмещения необходимости устранить конкурента и заручиться при этом поддержкой общественного мнения. Национальные государства с их интересами теперь можно не брать в расчёт. Да и кто уже обращает на них внимание. В потоке медиаобразов какая-либо внешнеполитическая теория становится чистой «ботаникой», сугубо для экспертов, для политологов, для узких специалистов. Массы у экрана лишь недовольно морщат лоб. Можно просто «отменить» национальные государства. Внешнего врага больше нет, он незначителен, ничтожен. Враг является внутренним – это проще объяснить массам. Не надо проецировать врага «вовне», это вызывает ненужную агрессию, раздражение. Куда более удобным, предсказуемым, неопасным в своей действительности является гражданское общество пациентов. Его больше не интересует истинная подоплёка событий. «“Что есть истина?” – спрашивают последние люди и моргают»[9]. Но то был век девятнадцатый. Современный атом гражданского общества смотрит в экран не мигая. Лямбда индивид – случайно взятый человек, признанный полностью некомпетентным в сфере «международных отношений». Его функция – выражать согласие общественного мнения с тем, что его конкретно не касается и в чём он полностью некомпетентен. В потоке биомассы. Жми like…
Конечно, можно действовать, реагируя исключительно на сиюминутные вызовы. Так поступает тот, кто не понимает общего замысла врага, не видит всей картины целиком, а проще говоря, не обладает стратегическим видением ситуации целиком. Ну а уж о том, чтобы выстроить собственную, ответную стратегию, при таком подходе не может быть и речи. Ведёт тот, кто проявляет стратегическую инициативу. Тот же, кто лишь отвечает на вызовы, исключительно обороняясь и не пытаясь наступать, – обречён на поражение. Он не представляет, что будет дальше, а значит, не знает, к чему готовиться. Будущее известно лишь тому, кто сам его планирует. Всё это самым непосредственным образом относится к вопросам безопасности. Нельзя чувствовать себя в безопасности тогда, когда ты не знаешь, что задумал твой оппонент, что он выкинет завтра, к чему в итоге клонит. Напротив, собственное стратегическое планирование, видение своих инициатив наперёд, представление о собственном наступлении, о развитии своих инициатив – создаёт угрозу оппоненту. Теперь уже он должен готовиться к отражению агрессии, а значит, инициатива переходит на сторону нападающего. Но для такого планирования нужна теория. Именно от идеи нужно отталкиваться, выстраивая стратегические модели. Прежде чем планировать, нужно представлять, чего ты хочешь добиться в конечном итоге. Это должны понимать и союзники. Но это же должен понимать и соперник, ибо как он в ином случае примет ваши правила игры, если вы о них не сообщите? Таким образом, для создания стратегической инициативы нужна парадигма – теоретическая модель, лежащая в основе последующего действия. Без парадигмы в области «международных отношений» нельзя выстроить систему безопасности.
Необходимость создания парадигмы «международных отношений» продиктована прежде всего тем, что именно она должна лежать в основе принятия решений всех ведомств и ответственных лиц государственной машины. Конечно, хорошо, когда первое лицо государства имеет у себя в голове чёткую модель, исходя из которой оно принимает решения и действует. Но этого далеко не достаточно, потому что, если все остальные государственные чиновники о ней не осведомлены, все они начинают действовать вразнобой, из-за чего система идёт вразнос. Можно, конечно, сообщить о своих представлениях кому-то из основных действующих лиц государства, членам Совета безопасности и даже ключевым министрам. Но тогда разнобой действий спустится на уровень ниже и т. д. В конце концов от понимания населением того, что делают лидеры государства, зависит степень легитимности власти – общественной поддержки и одобрения, на чём, собственно, и покоится любая стабильная система вне условий чрезвычайной ситуации.
Если же парадигмы «международных отношений», чётко изложенной и предоставленной в общее пользование, не существует, то помимо полного диссонанса самой властной системы это подрывает и основы социальной стабильности, создавая высокую степень недоверия властям. Невольно возникает ощущение, что нас заставляют полагаться исключительно на здравый смысл руководителя. А если он не здравый? Тогда каждое его решение может потенциально поставить под угрозу даже не его самого, хотя и такое случается, но всё государство в целом, его население, народ, в конце концов. Всё это оставляет не самые приятные ощущения: что-то там решили, никому ничего не объяснили, зачем оно нужно и чем закончится для всех – непонятно. Такая ситуация и порождает недоверие, усугубляемое домыслами. Но такой подход нисколько не оправдан и в плане отношений с оппонентами. Только самый наивный и малообразованный лидер государства может считать, что если он не сообщит противникам, что за парадигма «международных отношений» сложилась у него в голове, то тем самым он их обманет, введёт в заблуждение. На самом же деле отсутствие подобной декларации лишь развязывает оппонентам руки, так как воспринимается ими как отсутствие оговорённых правил. А раз таковые отсутствуют, то тогда правила устанавливаются противником в одностороннем порядке. И тогда и их союзники, и потенциальные наши союзники исходят при своём планировании и дальнейших действиях только из этих установленных нашим оппонентом правил.
В действительности же следует признать, что отсутствие ясной декларации своей внешнеполитической парадигмы лидером того или иного государства означает лишь то, что таковая у него просто отсутствует. Действуя по наитию, реагируя сиюминутно, он лишь усугубляет своё положение, всё больше запутываясь, ведёт себя непоследовательно, а это значит, что степень доверия к нему со стороны партнёров постепенно стремится к нулю. Всё несравненно ухудшается, когда ключевые фигуры государства действуют вразнобой, одновременно реализуя разные парадигмы, опираясь на разные школы International Relations.
Нельзя исходить из утверждений того, кто сам точно не знает, чего хочет. А тем более нельзя выстраивать на основе отношений с ним долгосрочных стратегий, ибо сегодня он хочет одного, завтра декларирует другое, а послезавтра поступает совершенно третьим образом. От такого «партнёра» лучше держаться подальше.
В системе «международных отношений» так же, как и в других устоявшихся международных отраслях, сложились определённые модели, школы и правила, которые необходимо учитывать при формировании собственной парадигмы в области внешней политики. Это нужно хотя бы для того, чтобы тебя поняли и адекватно восприняли то, о чём ты хочешь сообщить всему остальному миру. Помимо реализма, о котором уже было довольно много сказано выше, в позитивистском[10] подходе существуют ещё как минимум либеральная и марксистская школы. Но есть и постпозитивизм, в рамках которого можно создать свою школу. Но для её артикуляции нужен ум, а для её насаждения другим игроками мировой арены нужна воля!
Если руководители страны – реалисты, то их подходы должны соответствовать тем, что уже были описаны выше: в этом случае интересы государства, в первую очередь материальные, выходят на первый план. Ставка в их реализации преимущественно делается на силу и превентивное воздействие. Реалист чётко, ясно и недвусмысленно определяет врага (или врагов). Если сил для превентивного воздействия недостаточно – реалист обращается к заключению союзов, для того чтобы стремительно нарастить недостающий потенциал. Реалистской, как уже отмечалось, была сталинская модель, что и привело в конечном итоге к возникновению двухполюсного мира. Но для Сталина значение имела идеология, идея. В отличие от пришедших после Сталина руководителей, что привели к крушению советского блока, СССР и чуть не закончили распадом России. Кем были они? Реалистами без идеи? Либералами?
Очевидно одно: для реалистов в российском руководстве война с США, с НАТО – неизбежна, вопрос лишь в том, насколько удастся её отложить. А точнее – сколько ещё времени удастся создавать видимость наличия сил для ответного удара. Ведь это время можно потратить на то, чтобы реально подготовиться. Или не подготовиться, но тогда просто отложить момент неминуемого краха. А если же всё-таки подготовиться? Тогда момент столкновения может и не наступить, как не наступил он в эпоху двухполюсного мира. Так ли мыслят российские руководители? В чём-то, наверное, так, но в чём-то и совсем не так, что мы ещё неоднократно рассмотрим на конкретных примерах в дальнейшем. А если не так, значит, реалисты не доминируют в российском руководстве. И уж тем более, нынешние российские политические элиты не опираются на идею. А из всего этого, соответственно, вытекает то, что, исходя из усилий либералов в российском руководстве, Россия в целом ведёт себя непоследовательно. И именно эта непоследовательность, метания в сфере внешней политики и наносят самый большой ущёрб нашим интересам в мире. Ведь одно действие противоречит другому, а зачастую и отменяет достижения предыдущего. К тому же надо учитывать, что реализм как модель формирования мировых процессов сегодня находится под полным контролем США, в том плане, что в сфере реализации реалистских шагов США давно обставили Россию по всем пунктам. То есть декларация того, что мы – реалисты, сразу же ставит российское руководство в заведомо сложные условия, требуя быстрого ответа на вызовы, которые формировались не одно десятилетие.
Что же предпринимает российская власть, формально отвечающая за безопасность государства и его граждан, не говоря уже о народе?[11] Вот к ней как раз и относится в значительной степени упрёк в отсутствии представления о внешнеполитической парадигме нынешней России. Ни реалистская, ни либеральная, ни тем более марксистская теории «международных отношений» к ней не относятся в полной мере. Для реализма не хватает чёткости конечной цели, необходимого ресурсного потенциала. Постоянные попытки увернуться от удара, избежать принятия ясного решения, избежать последствий – как бы не зацепило, может, пронесёт – целью являться не могут. Утверждая реализм, следует признать наличие врагов. В случае России это означает открыто признать, что главный враг – это США и их союзники. А это очень страшно.
Но и либеральные концепты были решительно отвергнуты в тот момент, когда Владимир Путин впервые заявил, что суверенитет для России – это ценность. Ведь тогда надо стать демократией так, как это устроит США, то есть без намёка на суверенитет. О марксистской платформе забыли ещё в 1962 году. Что остаётся? Постмодерн?
Постмодерн – как во внутренней, так и во внешней политике – стремительно захватывающая влияние парадигма. Он даёт возможность комбинировать некомбинируемое, объяснять необъяснимое, хихикать, когда все напряжены, напрягаться, когда с нами шутят, сделать вид – когда ничего не понятно, изобразить, а не быть «на самом деле». Это очень удобно… В том случае, когда за фасадом ничего нет. Ведь и постмодерн – это технология, система подходов, философия – в общем, то, чем надо уметь пользоваться.
Российская внешнеполитическая доктрина – это «пустой концепт». Мы сами не рефлексируем свои позиции, путая не только оппонентов, что, казалось бы, плюс, но и союзников, что очевидный минус. Путаясь при этом сами. А если спрашивают – хихикаем. Можно пошутить, сказать, что Маккейн – не враг, а просто американский солдат из вьетнамской ямы. А если что, то мы вас ракетой. Забавно? Да. Но только вот американские элиты – очень серьёзные ребята. Они любят пошутить, но делают это с абсолютно каменными лицами, ибо им самим не до смеха. Когда речь идёт о контроле над миром.
Американские элиты прекрасно представляют себе свою цель. Она проработана на всех уровнях – от метафизического (американская однополярная глобализация – это эсхатологический проект) до военно-стратегического и технологического. Новые постмодернистские технологии, включая концепции миметического оружия и сетевых войн, у них на вооружении уже сейчас, в данную минуту. Американский однополярный мир – это чёткая идейно-идеологическая вертикаль, основанная на философии однополярности. Какая философия у нашего руководства? «Ой, хи-хи, а можно следующий вопрос…»
24 марта 1999 года[12] – день начала глобальной войны Америки за единоличное правление, за однополярный, американоцентричный мир. Это день начала конца эпохи национальных государств, день их отмены, как и отмены мира национальных государств. Это день начала решительного строительства нового мира, где в центре – американская империя. Да, именно империя, и к этому мы ещё вернёмся чуть позже. А что же Россия? Наша элита, кажется, начала догадываться, чем всё-таки отличается национальное государство от империи. «Чем в этой связи является Россия?» – «До этого пока не добрались, вопрос непростой». «Есть ли у нас ответ на вызов Американской империи?» – «А это о чём вообще? Мы же покончили с империализмом…»
Грядущий мир – либо мир Империи, и тогда это американская глобальная империя, либо мир империй. Уже сегодня основные акторы мировой арены – это большие «государства»-полюсы. Это уже не государства-нации, а именно военно-стратегические блоки, наподобие Европейского союза, Организации американских государств, Лиги арабских государств, намётки Евразийского союза – вот контуры нового многополярного мира. Если следовать терминам английской школы теории «международных отношений», то Путин, настаивающий на том, что Россия сама разберётся с правами человека и решит, какие выборы честные, а какие нет, – плюралист. Именно плюралисты определяют государственный суверенитет и принцип невмешательства как формирующие всю систему межнациональных отношений понятия. Соблюдение прав человека представляется плюралистам исключительно внутригосударственным делом, о чём Путин высказывался неоднократно, а «гуманитарная интервенция», с которой Россия особенно активно борется в период выборных циклов, – нарушением системообразующих правил.
С ними спорят солидаристы, отстаивающие право внешних сил на вмешательство в ситуации, когда принципы демократии, понимаемой в западном представлении, не соблюдаются. Либо же тогда, когда ситуация выходит из-под контроля национальной администрации. Таких взглядов придерживается, к примеру, Игорь Юргенс, председатель правления Института современного развития (ИНСОР)[13], считающий, что «возвращение Путина – это катастрофа». Это тот самый ИНСОР, попечительский совет которого возглавляет экс-президент Дмитрий Медведев. Тот самый Медведев, который продолжатель курса Путина, его преемник. Отсюда вопрос: какой курс у Путина? И если Юргенс – типичный солидарист, если Медведев его попечитель, а Путин – старший товарищ и идейный наставник Медведева, то каков же подход российской государственной власти к «международным отношениям», к внутриполитическому устройству – солидаристский или всё же плюралистский? Или он мерцает? И когда правит Путин – подход плюралистский, а когда Медведев – солидаристский, включающий в себя поддержку такой инициативы, как создание Международного уголовного суда нарушителей прав человека. Путин является плюралистом, значит, по мнению солидаристов, нарушает эти самые права человека, и пока солидарист у власти – Путин или те, кто мыслит так же, отправляются в этот самый Международный уголовный суд.
То же касается и такой темы, как свободный рынок, а также необходимости интеграции в него. Это является угрозой для плюралистских ценностей. Рынок мешает России, а интеграция в ВТО – губительна. Переговоры по вступлению России в ВТО начались в эпоху солидаризма и доминации либеральной теории при Ельцине, были продолжены при плюралисте Путине и завершены при солидаристе Медведеве. Как будут развиваться в этой связи отношения России и ВТО дальше, после возвращения Путина, объявившего начало евразийской интеграции, – неясно не только для ВТО, но и для самой России. Не знают, как себя вести и какую концепцию реализовывать, и российские элиты – чиновники, политики. Поэтому и реализуют кто во что горазд. Потом понимают, что ничего не выходит, плюют и просто крадут. Красть – это понятно. Это просто. Не надо ломать голову относительно концепции… На всё это строго взирают американские политические элиты. Они именно политические, строго в соответствии с понятием политического[14] и именно элиты. А политические элиты всегда предвзяты, поэтому понимание безопасности у них и у нас отличается. У них – для внутреннего пользования ценности плюралистские, для внешнего экспорта – солидаристские. Солидаристы, проповедующие «гуманитарную интервенцию», основывают свои рассуждения на том, что форма и способы обращения государства со своими гражданами постепенно перестают быть его внутренним делом, становясь на законных основаниях объектом внимания всего международного сообщества. А учитывая, что со времён Вьетнама Америка действует согласно концепции «вбомбите их в каменный век», можно примерно представить себе последствия их «экспортной» продукции.
Таким образом, отсутствие чёткой концепции внешнеполитического развития даёт возможность захода всех заинтересованных сил на любой уровень российской политической системы. Потому что все эти уровни при отсутствии чётких критериев оказываются «в законе». Потому что никакого «закона нет». И именно это открывает все возможности для «гуманитарной интервенции». Система не имеет концепции, а значит, не имеет и сопротивляемости, что её и разлагает. Нынешний неопределённый статус России – это и есть главная угроза потери идентичности и суверенитета. Прошлое – отвергнуто, настоящее – невыносимо, будущее – неопределённо.
Все последние годы мы демонстрировали такую непоследовательность действий, что головокружение от неё возникло даже у самых видавших виды экспортёров демократии, либерализма и прав человека. Те же, кто мог и должен был стать нашими союзниками, лишь в недоумении наблюдали за происходящим. Доктрина России – не реализм, так как Америка не враг, а «перезагрузка», или даже «перегрузка», но точно не враг; не либерализм, так как для «демократий» мы не «демократия», а значит, тот, с кем они воюют; не марксизм с его агрессией против мира капитала и буржуазии, так как, что такое марксизм, мы давно не помним, а буржуазии с капиталом у нас и своих хватает, включая тех, кто напрямую интегрирован в систему глобального капитала. Ну а постмодерном мы просто не умеем пользоваться, да и не знаем, честно говоря, что это такое. Такого самозабвенного самоуничтожения вследствие невнятности на всех уровнях история не видела давно. Внешнеполитической доктрины у нынешней России нет и не предвидится. А это, как мы теперь понимаем, – просто опасно!
Пиком падения влияния России на международной арене стали четыре года медведевского президентства. При этом следует признать, что внешнеполитический провал эпохи Медведева не проходил спонтанно. Он был даже в какой-то степени запрограммирован своего рода стратегией провала. Конечно, из лучших побуждений, а то, что так получилось, – это скорее следствие симуляционного подхода ко всему, что относится к идеологии и мысли в целом. Сразу вскоре после признания независимости Абхазии и Южной Осетии, осуществлённого по инерции от недавно закончившейся путинской эпохи, только что ставший президентом России Дмитрий Медведев огласил пять принципов своей внешней политики, получивших в СМИ название «внешнеполитическая доктрина Медведева». На них, как предполагалось, он и планировал строить внешнюю политику РФ в течение последующих четырёх лет своего президентства. Возникшая тут же трескотня о «перезагрузке» должна была, по замыслу автора, вызвать ощущение некой имитации прорыва, того, что Россия, совершив некоторые несложные внешнеполитические телодвижения, встала на одну ступень с Соединёнными Штатами Америки.
Однако, как стало очевидно чуть позже, у нас не было никаких причин для того, чтобы выражать этот оптимизм. Хотя бы в силу того, что США со своей одержимостью мировым господством никуда не делись. Надежды на быстрые внешнеполитические достижения были бы, может быть, справедливы в значительной степени, если бы весь Североамериканский континент вдруг замер, как в детской игре «Морская фигура, замри», и там несколько лет ничего бы не происходило. Тогда мы получили бы фору для того, чтобы превратить доктрину Медведева в реальное политическое могущество. Но Америка продолжила существовать. Мало того, провозглашенные пять принципов скорее спровоцировали более активные, более решительные и даже в каких-то ситуациях более жёсткие ответные действия США. Иными словами, мы собрались подёргать тигра за усы, но о том, есть ли у нас способы защититься от него, если он вдруг совершенно озвереет, мы, по обыкновению, не подумали.
Возьмем первый тезис Медведева о том, что «Россия признаёт первенство основополагающих принципов международного права, которые определяют отношения между цивилизованными народами». В озвучивании этого тезиса неприкрыто сквозит позиция слабого. Данная декларация в сложившихся условиях аналогична угрозе: «Сейчас милицию вызову!» Милиция может приехать, а может не приехать – это ещё большой вопрос. С 24 марта 1999 года Америка ни во что не ставит международное право. Вместо этого в её подходах всё очевиднее доминирует право сильного плюс чёткая геополитическая логика. На примерах Югославии, Афганистана, Ирака и Ливии мы все могли наблюдать, как относятся Соединённые Штаты Америки к международному праву и во что ставят международные институты, в первую очередь ООН и Совет Безопасности ООН, к которым мы не устаем апеллировать и взывать. То есть мы-то признаём первенство принципов международного права, а вот Америка – нет. Мы дисциплинированно соблюдаем все нормативы и ограничения, а Америка – нет. Непротивление злу насилием. Чистая толстовщина в сфере международных отношений.
В августе 2008 года Россия продемонстрировала силу, и только это дало результат. Никакие воззвания к Совбезу ничего не дали, да и, как мы сейчас понимаем, не могли дать. Взывать к ООН сегодня бесполезно хотя бы в силу того, что это рудимент двухполярного мира. Америка осознанно пустила насмарку усилия XX века по выработке международных норм безопасности. Сегодняшний мир – реально опасен.
Сухой остаток: ядерное сдерживание плюс геополитика – вот инструментарий, на который может опереться реалист. Максимум, для чего ещё возможно использовать международное право, – это для взаимоотношений с Европой, воспринимаемой в отрыве от США в качестве самостоятельного полюса. Видимо, этот тезис Медведева был обращён исключительно к Европе, но ей с наступлением кризиса стало как-то совсем не до Медведева с его наивным идеализмом.
В свою очередь Америка не устаёт игнорировать международные правовые институты по праву сильного. Ответом на заявление Медведева о том, что он будет теперь апеллировать к международному праву более активно, со стороны США может быть только более откровенное игнорирование формальной деятельности Организации Объединенных Наций. США и дальше продолжат действовать откровенно в обход этой организации. Это, очевидно, и так произошло бы рано или поздно в силу того, что государство-нация, или просто нация, перестало быть главным субъектом на мировой арене. И произошло это именно с появлением единственной гипердержавы, шагнувшей далеко за пределы национального государства к созданию Империи.
На призыв Медведева и наши судорожные попытки реанимировать международные правовые институты США ответят поэтапным демонтажом ООН и созданием вместо неё Лиги демократий. По этому поводу Тимоти Гартон-Эш в английском издании The Guardian 11 сентября 2008 года написал: «Пока мы, представители лагеря Либерального Миропорядка, думаем о том, как ответить на такой многосторонний вызов, как Россия и Китай, я больше чем многие европейцы симпатизирую той идее, за которую выступают американские политики-интеллектуалы. Речь идёт о так называемом “договоре демократий”. Прежде всего мы должны рассчитывать на те страны, которые разделяют наши ценности в системе государственного управления»[15]. Собственно Лига демократий – это есть чистый продукт реализации либеральной доктрины, согласно которой демократии между собою не воюют. И речь здесь идёт именно о тех самых либеральных демократиях и ни о каких других. Напрямую звучит декларация того, что Америка должна опираться только на либеральные и либерально-демократические, понятые в американском представлении, режимы, для того чтобы консолидировать их перед лицом возрастающей угрозы со стороны усиливающихся… России и Китая. Которые, что понятно из контекста, никакими демократиями не являются.
ООН доживает считанные дни, если рассматривать происходящее в историческом масштабе. Причём именно Медведев лишний раз подстегнул развитие процесса демонтажа этой устаревшей структуры своим заявлением о том, что мы будем больше, активнее использовать ООН в решении своих вопросов и своих проблем.
В действительности же нашим ответом должно было бы стать создание такого же, аналогичного американской Лиге демократий, центра международного права, только сформированного на основе консервативных евразийских принципов. Допустим, Евразийской ассамблеи или «ассоциации автократий» (такой образный термин придумал один из идеологов внешней политики Соединённых Штатов Роберт Кейган). В его основе должно лежать евразийское традиционное право, а именно различные правовые модели, включающие в себя элементы как народной демократии, так и прямой демократии традиционных этносов и общин.
Возьмём второй принцип Медведева (что «мир должен быть многополярен. Однополярность неприемлема») – Россия не «может принять такое мироустройство, в котором все решения принимаются одной страной, даже такой серьёзной, как США». Медведев уверен, что такой мир неустойчив и грозит конфликтами. Очень верное замечание, сделанное с опозданием лет на десять. У нас была возможность заметить, что мир стал однополярным, сразу после терактов 11 сентября 2001 года. Это надо было декларировать 12 сентября 2001-го, закрыв американцам доступ в Среднюю Азию и СНГ, сохранив базы в Камрани и на Кубе, инициировав международное независимое расследование терактов в США. Мы же сделали всё наоборот – открыли США доступ в Среднюю Азию и страны СНГ, которые до тех пор ещё контролировали. Добровольно ликвидировали базы в Камрани и на Кубе, то есть предприняли всё зависящее от нас для скорейшего торжества однополярности.
Собственно, Россия вполне бы даже могла участвовать в операции в Афганистане, введя туда свои войска в составе международного контингента. Это можно было бы сделать совместно, допустим, с контингентом из Индии, Китая или Ирана, если уж такая острая необходимость возникла. Это закрыло бы возможность для США единолично хозяйничать в Средней Азии. Но мы ничего этого не сделали, сдав все позиции. Самое время заявить о том, что мир должен быть многополярным. Отличное намерение, не подкреплённое ни единым жестом.
Здесь уместно привести слова Збигнева Бжезинского от 28 ноября 2001 года. В своей статье «НАТО следует остерегаться России», опубликованной в газете The Wall Street Journal, Бжезинский пишет, что США должны использовать теракты 11 сентября для достижения долгосрочных стратегических планов по «дальнейшему расширению евроатлантического пространства и долгосрочной ассимиляции в нём постсоветской России»[16]. В результате Россия, по убеждению Бжезинского, должна «не желать разъединения Америки и Европы, не выстраивать с Китаем отношений “стратегического партнёрства”, направленного против американской гегемонии, не создавать славянского союза с Белоруссией и Украиной, не пытаться подчинить Москве недавно обретшие независимость государства на постсоветском пространстве».
Планы США были обозначены сразу после терактов в течение месяца. А наш ответ был озвучен лишь в 2008 году Медведевым в одном из своих пунктов. И тут же забыт. Сейчас однополярность, по сути, является данностью, а ответ России в Грузии – это жалкая заявка на возвращение России статуса региональной державы. Ни о каком создании полюса многополярного мира на практике пока даже близко говорить не приходится. Несмотря на то что теория многополярного мира в качестве теоретического труда на данный момент разработана интеллектуальной группой под руководством Александра Дугина на кафедре социологии международных отношений социологического факультета МГУ. Философия однополярности есть и принята к реализации американским государством на высшем уровне. Философия многополярности – пока только концепт, о котором в российском власти никто даже не слышал. О чём мы говорим? О чём это Медведев?
Ответ США на этот лепет о многополярности оказался вполне конкретным и реализовался в виде усиления грубого давления на Россию. Учащение терактов, авиакатастроф, пожаров, управляемых конфликтов, массовых акций протеста, которые «вдруг» начали разгораться на территории России, политическая дестабилизация, сетевая война – Россия должна погрязнуть во внутренних проблемах. Если мягкий сценарий не проходит, если политическое руководство огрызается, да ещё и начинает пугать «многополярным миром», чего американцы просто слышать не могут и от чего приходят в неописуемую ярость, – воздействие ужесточается. Включается активное ведение сетевой войны по жёсткому сценарию. И всё это, понятно, не вдруг, а после того как Россия, по сути, бросила вызов гегемонии США. Ведь для них «многополярный мир» – это не шутка. Они понимают, что это такое. Но если Медведев бросил этот вызов походя, на словах, то вот американцы отвечают чисто конкретно, быстро и очень жёстко, последствия чего и дают нам о себе знать.
В свою очередь ответом России на это ужесточение со стороны США должна стать принудительная и ускоренная мультиполяризация мира. Сказал «а», говори «б». А это значит, что Россия должна позаботиться о том, чтобы ядерные военные технологии были как можно скорее в Иране. А наше оружие и военные базы оказались как можно скорее в Центральной и Южной Америке, причём на постоянной основе. Необходимо обеспечить энергетический отрыв Европы от США, то есть Россия должна энергетически полностью обеспечить Европу, чтобы та не зависела от американских маршрутов поставок. Россия вполне может консолидировать арабский мир, осуществив заход на базе традиции и наладив диалог с исламом. В конце концов, Россия вполне может перенести аналогичную сетевую войну на территорию США. Ибо США – социально нестабильное государство, которое прошито бесчисленным количеством внутренних противоречий. И если Россия приложит для этого минимальные усилия, хотя бы просто выключит свет, опустив рубильник в Вашингтоне и Нью-Йорке, то в США наступит хаос. Сетевая война против США на их территории – это сепаратизм, межэтнические конфликты, расовая неприязнь, колоссальное имущественное расслоение, в целом отсутствие социальной саморегуляции американского общества. А ещё нужно сделать всё то, чего нам «не рекомендовал» Бжезинский, просто от противного – создать славянский союз России – Украины – Белоруссии, а вместе с ним – восстановить Евразийский союз, что пока лишь только декларировано. То есть мы ни в коем случае не должны замыкаться на внутренних проблемах, к чему нас склоняют западные стратеги, ибо эта оборонительная позиция навсегда похоронит идею многополюсного мира. Чего от нас и ждут.
Третий тезис Медведева – Россия не хочет конфронтации ни с одной страной. «Россия не собирается изолироваться. Мы будем развивать настолько, насколько возможно, наши дружеские отношения с Европой и США и с другими странами мира». Ну, хорошо. После того как мы, по сути, объявили цивилизационную войну, заявив о курсе на многополярность, мы говорим, что не хотим конфронтации. Россия не собирается изолироваться. Как будто нас будут спрашивать! После такого высказывания Россию надо изолировать с удвоенной интенсивностью, закрывая элементы санитарного кордона в Европе и на Юге, то есть там, где у нас ещё существуют выходы – на Юг к Ирану через оставшуюся лояльной нам Армению. Хороший вариант для России – как-то склонить на свою сторону Азербайджан, получив выход к Ирану, минуя оккупированную американцами Грузию. Но именно поэтому американские усилия в отношении Азербайджана в итоге стали более настойчивыми, одним из результатов чего стал отказ в аренде Габалинской РЛС. Беспорядки в Армении из той же серии. Нас будут пытаться лишать контактов и нормальных отношений с Белоруссией, жёстко нанося удары по режиму Лукашенко. И своим заявлением Медведев лишь интенсифицировал перечисленные процессы, ускорил их реализацию. Есть ли нам чем ответить – это большой вопрос. Но американцы будут закрывать санитарный кордон окончательно в ближайшие, по историческим меркам, дни. Ловушка окончательно захлопнется с ударом по Ирану. И это уже не говоря о том, что данный тезис Медведева противоречит как реалистской, так и либеральной модели. В первом случае у нас должны быть враги, а Медведев говорит – «ни с одной страной». Если действительно «ни с одной», то это означает только одно – у России нет своих национальных интересов. Только в этом случае государство не имеет противоречий с другими государствами (у них-то свои интересы есть). Может быть, это либеральный тезис? Тоже нет, ибо в таком случае мы должны быть с «демократиями» против «недемократий», а это противоречит тому же – «Россия не хочет конфронтации ни с одной страной». Да и какая мы демократия… Может, неомарксистская? Но тогда это противоречит предыдущему тезису о многополярности.
Ответ США на такое заявление очевиден – поймать на слове. Если вы собираетесь развивать отношения с Европой и Америкой, тогда верните возможность безнаказанно действовать на территории России западным неправительственным организациям (НПО), ведь именно они – главный экспортёр демократии, а стать демократией – необходимое условие для сотрудничества с Европой и Америкой.
Но есть и внешнеполитические последствия, спровоцированные этим высказыванием. Здесь надо понимать, что Запад – далеко не однороден, и развивать отношения с Европой – совсем не то же самое, что развивать отношения с США, которые видят Европу исключительно как свой плацдарм, покорный и предсказуемый. А ну как развитие отношений с Россией вызовет в Европе ненужное ощущение самостоятельности и безосновательности той зависимости, в которую Европа попала к США перед угрозой «русской агрессии». Это нехороший знак для Америки, за которым последует неизбежное желание усилить контроль над Европой, не дать возникнуть даже намёку на сближение ЕС и России. Как следствие – США будут усиливать роль НАТО в Европе, чтобы удержать её под контролем. Это заявление Медведева с очевидностью лишь спровоцировало консолидацию НАТО, о чём пишет, например, The Washington Post. Джим Хогленд настаивает на том, что Вашингтону необходимо добиться консолидации сил НАТО в Европе. То есть не пытаться расширять НАТО, а скрепить позицию тех, кто уже в НАТО и является проверенным союзником. Добиться этого можно, как он считает, сконцентрировавшись на северном фланге: «Тесное сотрудничество между президентом США и президентом Франции не позволило русским воспользоваться конфликтом в Грузии для того, чтобы вбить клин между Вашингтоном и его союзниками по НАТО. Однако это является важнейшей целью России, и ей нужно противодействовать. Добиться этого можно, сконцентрировавшись на северном фланге России, где НАТО сплочено и относительно сильно, вместо того чтобы ввязываться в новые споры о будущей роли НАТО в кавказском регионе и на Украине – по этим вопросам в альянсе ещё существуют разногласия»[17].
Что же Россия может противопоставить такому развёртыванию событий? Во-первых, чёткое понимание, что тотальная открытость – это зло для национальной безопасности, даже если речь идёт лишь о гуманитарной экспансии. Учитывая новейшие разработки в области ведения сетевых войн, именно эффективная деятельность НПО, общественных структур и социальных сетей является на сегодняшний день одним из самых эффективных видов оружия, позволяющих одержать военную победу без использования обычных вооружений. Поэтому о либерализации законодательства и подходов в отношении западных НПО не должно быть и речи. Подобное было возможно лишь в ельцинские времена, когда Россия добровольно капитулировала, в спешке сдавая всё, что только можно, под предлогом ускоренной либерализации. Задача была – стать своими для «демократий», дабы добиться решения вопроса безопасности путём вхождения в клуб демократий. Демократией, как известно, мы так и не стали, но страну чуть не потеряли.
Возможным – более-менее – вариантом, при соблюдении определённых условий, может стать полупрозрачность, в первую очередь с Европой. Всех выпускаем, особенно носителей цивилизационного и культурного кода, трансляторов русского мировоззрения – деятелей культуры, учёных, политиков, общественных деятелей. Выпускаем не на ПМЖ, а для трансляции идей, влияния, гуманитарной экспансии. Впускаем же не всех, а только тех, кто реально нужен, – специалистов в области высоких технологий, инвесторов, инженеров, высококвалифицированные кадры, военных специалистов для перенятия от них передового опыта развёртывания ПРО, желательно на ПМЖ, для чего необходимо создавать соответствующие условия. Всё остальное нам от них не нужно. Что же касается США и их сателлитов – то здесь должна быть полная закрытость. От них нам никто не нужен, кроме откровенных перебежчиков с военными и промышленными секретами в чемоданах. Здесь не помешает даже довольно утрированный подход, тем не менее позволяющий соблюсти элементарные нормы безопасности, своего рода презумпция виновности – каждый, кто прибывает в Россию с территории США или сателлитов, – шпион или провокатор по умолчанию, пока не докажет обратного. Открытость в отношениях с США – это практически стопроцентная работа на ослабление национальной безопасности России, экспорт деструктивных – а других и нет – НПО, НКО, фондов, неравные возможности, неприкрытый шпионаж. От Америки нам не нужно ничего, это пространство справедливо сравнить с зоной заражения – всё, что привнесено оттуда, содержит в себе опасность.
Открытость, или, по-другому, максимальная степень прозрачности, допустима в отношении стран СНГ (за исключением входящих в антироссийский блок ГУАМ, здесь так же, как с Европой, полупрозрачность), Ирана, Индии, других союзников России, включая страны Южной и Центральной Америки – Венесуэлу, Боливию, Кубу. Со стороны этих стран нам нужно многое – начиная от почитания элементов традиционной культуры, гуманитарных аспектов и заканчивая высококлассными специалистами. Люди, приезжающие из этих стран, не несут в себе ни прямую, ни культурную, ни духовную угрозу. Исключением может быть разве что низкоквалифицированная рабочая сила, которая и так в избытке.
Ответ же России в адрес Америки должен быть сколь эффективным, столь и парадоксальным. Нам необходимо открыть Америку. Теперь уже для себя. В отношении с этой страной бесполезно апеллировать к морали, нравственности, культуре, религиозным мотивам. Здесь подходят только превентивные, прямые, даже симметричные меры: создание на территории США развёрнутых пророссийских сетей, отправка деструктивных кадров, вербовка агентуры, откровенный шпионаж, подрыв социальной и политической стабильности, провоцирование сепаратизма – вот лишь некоторые из методов симметричного воздействия, которыми необходимо ответить. Однако стоит помнить о главном – открывая Америку для себя, следует закрыть Россию от подобных действий.
Приоритетом внешней политики Медведев назвал защиту жизни и достоинства российских граждан, «где бы они ни находились», что стало четвёртым его тезисом. «Мы будем защищать интересы нашего предпринимательского сообщества за границей. И всем должно быть понятно, что все, кто будет совершать агрессию, получат ответ», – заявил президент. Граждан? А как же защита русских? Как, например, насчёт русских, оставшихся за пределами России, то есть о тех 25 миллионах русских, которые не являются гражданами России? О них Медведев не сказал, оставив юридическую лазейку: мы, мол, говорили о гражданах, а не о русских людях. А среди них есть даже «неграждане» тех «государств», в которых они остались. Были брошены, забыты, оставлены без опеки и защиты. Кого же тогда собрался защищать Медведев? Может, он решил оказать защиту олигархам, притесняемым за пределами России? Их он, видимо, имел в виду, говоря про наше предпринимательское сообщество. Это, конечно, возможно, но только для вернувших капиталы на родину. А так – что это за граждане…
Слова о том, что мы будем защищать интересы нашего предпринимательского сообщества за границей, скорее всего, восприняты американцами очень однобоко, как и всё остальное, что воспринимается сугубо в рамках двойных стандартов американского реализма, – хорошо то, что хорошо для Америки. А значит, опираясь на этот тезис, они будут пытаться вбить клин между экономическими элитами и элитами политическими. О чём пишет в редакционной статье издание Christian Science Monitor. Газета пишет о том, что «богатая российская элита, видя, как изоляция оказывает негативное влияние на её инвестиции, отходит в сторону от политического руководства страны»[18]. В своё время ныне отбывающий срок олигарх Михаил Ходорковский именно так сформулировал свой основной тезис: национальная администрация стоит преградой на пути транснационализации российского капитала и должна быть устранена с этого пути. После этого он, собственно, и отъехал в места не столь отдалённые. А теперь об этом говорит Медведев – государство должно встать на службе интересов транснационализирующегося российского олигархического капитала. Не челноков же с клетчатыми сумками, в самом деле, имел он в виду. Или, может, он имел в виду интересы предпринимателей, лишившихся всего в Ираке, Ливии или Сирии, после того как свои интересы там отстояли американцы? Единственное, что российским предпринимателям сегодня нужно от власти, так это гарантий того, что им не будут препятствовать в стремлении в нужный момент продать свой бизнес в России, желательно иностранным покупателям, и в выведении после этого полученных средств на Запад.
Естественная реакция США – довести до предела этот тезис, то есть акцентировать особое внимание на том, чтобы подчёркивать именно частно-атомизированную субъектность наших интересов – следите за гражданами, а остальное вас не касается. А чтобы вы убедились в том, что вас это действительно не касается, мы арестуем и демонстративно вывезем в США вашего предпринимателя Юрия Бута. А затем так же демонстративно, нагло, не обращая внимания на Россию и назло тезисам Медведева о защите своих граждан, выкрадем с территории третьей страны и вывезем с мешком на голове российского предпринимателя – перевозчика грузов Константина Ярошенко. После чего так же безнаказанно засудим обоих, дав по двадцать лет тюрьмы, и вы тогда убедитесь, что от вас в этом мире ничего не зависит, а значит, никаких интересов у вас быть не может. Так что довольствуйтесь тем, что вам отдали вашего лётчика власти Таджикистана. Пока отдали, ибо до Таджикистана у США ещё толком не дошли руки. Дойдут, когда начнут «выводить» войска из Афганистана. На территорию Средней Азии, разумеется, куда же их ещё выводить. Вот основной американский месседж, посланный Медведеву, по сути, спровоцировавшему их своим тезисом.
Ответ России – если она действительно собралась отстаивать свои интересы в мире – должен заключаться в декларации готовности защиты даже не граждан и тем более не олигархов, а своих национальных интересов за пределами России. В преодолении пределов наша подлинная миссия. И русские люди, живущие по всему миру, – нам в помощь.
Ну и последний «принцип Медведева» – интересы России в дружественных ей регионах: «У России, как у других стран мира, есть регионы, в которых находятся привилегированные интересы. В этих регионах расположены страны, с которыми связаны дружеские отношения». Он также пояснил, что Россия будет «очень внимательно работать в этих регионах», уточнив при этом, что речь идёт не только о приграничных государствах. Тем более что о них последние лет двадцать речь вообще не идёт.
Далее следует интересная фраза, высказанная по отношению к нашим западным партнёрам, прежде всего в Америке. Медведев сказал, что у них есть выбор – дружить с нами или нет. Относительно будущего развития дипломатических отношений с другими странами Дмитрий Анатольевич отметил, что это будет зависеть не только от России, но и «от наших друзей, партнёров, от международного сообщества». «У них есть выбор», – так и сказал. То есть шанс он им всё-таки оставил. Чистое шапкозакидательство. После того как Россия ушла отовсюду, даже из СНГ, после того как у нас возникли проблемы в отношениях даже с Белоруссией, единственной страной, которая последовательно декларирует, что хочет с нами дружить, мы бросаем такую фразу: пусть они сами думают, у них-де выбор есть…
Ответом США на это, безусловно, стала активизация «цветных» революций. Теперь уже без всяких сомнений очевидно, что они будут продолжаться, и в первую очередь попытки свергнуть правящий режим наиболее активно будут реализовываться именно в Белоруссии. Ну и конечно, сетевые войны против России изнутри, создание внутренней напряжённости, используя выборные ситуации. Сюда же следует отнести попытки замкнуть санитарный кордон в Азербайджане и Армении. Чем, собственно, американцы занимаются уже довольно давно. В подтверждение этому статья Тони Кэрона в журнале Time: «Баку […] готовится стать крупным прямым поставщиком природного газа в Западную Европу через трубопровод Nabucco, по которому газ должен пойти с Каспия на крупный распределительный узел в Австрию. Для Азербайджана этот выбор носит не просто коммерческий характер; он может иметь огромные геополитические последствия»[19].
Активация сетевых войн в России и на пространстве СНГ, отрыв союзников от России и их переориентация на Запад, социальная дестабилизация и напряжённость между элитами и массами, а также внутри самих элит, быстрый закат ООН, усиление повсеместного «грубого давления» – вот что, собственно, спровоцировал Медведев своими тезисами. Конечно, Америка шла по этому пути и прежде и будет идти дальше, но после таких тезисов мотивов и оправданий у американских стратегов и политиков только прибавится. Это не значит, что Россия не должна декларировать свои интересы, это значит, что она должна делать то, что декларируется, и «пусть это и будет, наконец, единственным нашим законом».
Сегодня становится всё более понятно, что США никогда не признают сильную Россию. И говорить о том, что у них есть выбор, – просто смешно. Это у нас есть выбор – стать субъектом сложившейся реальности или оставаться объектом внешнего воздействия. Они же этот выбор формируют. США строят мировую империю, но это – американская империя. Противостоять им может только империя. Другая империя. Наша империя. Основные вехи формирования этой империи как раз и обозначил Медведев. Для их реализации нам осталось только начать и кончить. Что же действительно не подлежит сомнению, так это то, что этот процесс необходимо обеспечить идеями и серьёзной интеллектуальной поддержкой. Как говорят американские неоконсерваторы: «Идеи имеют значение!»[20] В этом и надо брать пример.
После анализа тезисов медведевской эпохи становится более-менее понятно, почему в области внешней политики последние годы оказались для России провальными: все свои козыри Россия либо бездарно растеряла, либо просто проигнорировала их наличие. Попробуем теперь рассмотреть, что же было не только задекларировано, но и сделано. Начать следует с ратификации договора СНВ-3 как с главного и наиболее громкого внешнеполитического просчёта. После того как Сенат США провёл важнейшее для Америки голосование в пользу заключённого с Россией договора СНВ-3 – о сокращении стратегических наступательных вооружений, подписанного президентами России Дмитрием Медведевым и президентом США Бараком Обамой в апреле 2010 года в Праге, «перезагрузка», уже не стесняясь, начала откровенно «подыгрывать» США. Собственно, принятие этого договора и было одной из главных целей провозглашения «перезагрузки», ради него во многом и затевалась. Сюда же можно отнести и провозглашение развития отношений с НАТО, о которых также много говорилось в медведевский период правления. С одной небольшой оговоркой: НАТО – военный блок, созданный и существующий для противостояния с Россией.
Если оценивать итоги внешнеполитических усилий последних лет, включающих в себя четыре года медведевского правления, то Россия за этот период продолжила процесс полного самоустранения с мировой арены. Ни один руководитель нашего государства в период с 2008 по 2012 год внешней политикой не занимался. Путин потому, что это стало «не его делом», ибо он пребывал в статусе премьера. Медведев потому, что, видимо, не очень представлял, как это делается. А когда представлял, то явно не то. По своей ли воле, или «так было задумано», но факт остаётся фактом. Внешнеполитическим вопросам, вплоть до возвращения Путина в президентское кресло, внимание было уделено по остаточному принципу, а всё, что происходило с Россией на мировой арене, формировалось без нашего участия при абсолютно пассивной позиции российского руководства на всех направлениях.
Катастрофически закончился этот период для отношений России с Ираном. То же самое можно сказать и об отношениях России с Белоруссией, хотя с усугублением последствий кризиса отношения вынужденно начали выправляться. Но особой заслуги российского политического руководства в этом нет, гораздо больше заслуг в этом отношении у кризиса. Все исторические события, которые происходили на внешнеполитической арене, происходили вопреки позиции России.
И Владимир Путин, и Дмитрий Медведев занимались исключительно хозяйственными делами: устраняли последствия пожаров, расследовали причины затонувших пароходов и падения буровых установок, решали вопросы социальной политики, лично занимались обустройством больниц, повышением пенсий, выделением льгот и пособий, проверкой наличия тепла в квартирах и даже обкаткой отечественных автомобилей. Это, безусловно, очень важно для страны, но в то же время делалось всё это, очевидно, в ущерб интересам внешней политики, которая оказалась почти полностью исключённой из поля зрения руководителей российского государства. Они куда-то, безусловно, ездили, о чём-то договаривались, открывали краны, подписывали договоры, но всё это – также из области хозяйствования, а не стратегии. Поэтому весь этот период для России в области внешней политики не увенчался стратегическими прорывами. Их не было, остальное ретушировало череду провалов и сдач.
Одной из причин таких плачевных внешнеполитических результатов стало то, что приоритеты внешнеполитической деятельности руководства России, в первую очередь в лице экс-президента Медведева, с самого начала были выбраны и обозначены совершенно неверно. Тот прорыв, который ожидался в направлении развития отношений с Западом, в частности с США, изначально не мог быть реализован. Отчасти эти ожидания были спровоцированы упованием на приход администрации Барака Обамы, к чему мы ещё вернёмся более подробно далее, вследствие чего либералы во власти надеялись на некую разрядку в отношениях между Россией и США. Что само по себе наивно, так как не учитывает элементарных геополитических законов. Ибо разрядка эта возможна только после подписания Россией акта о безоговорочной капитуляции.
Собственно, главными пунктами, которые задумывались как «прорывные» во внешнеполитической деятельности президента Дмитрия Медведева, были развитие отношений с НАТО и ратификация нового договора по СНВ-3. Теперь, когда уже можно подвести итоги медведевского правления, очевидно, что оба этих действия завершились неизбежным и абсолютным крахом. Хорошие, как казалось, личные отношения с Обамой и совместное поедание гамбургеров не изменили, да и не могли изменить системных отношений с США в силу того, что там правит не личность, а консолидированная элита. Поэтому все наши уступки, сделанные в одностороннем порядке, были восприняты американскими коллегами должным образом – как логичная сдача своих интересов со стороны более слабого государства более сильному. Когда речь идёт о России, любые уступки с нашей стороны американцы воспринимают как проявление слабости, всегда используя их против нас. Американцы – чёткие, хладнокровные и последовательные реалисты. И глазом не моргнут, реализуя тот же самый сценарий раз от раза. А мы в очередной раз не можем поверить в то, что они опять и опять реализуют именно его, поэтому снова и снова наступаем на те же самые грабли.
Мало того, администрация Обамы в конце концов потерпела внутриполитическое крушение, а популярность самого Обамы развеялась, в результате чего все его внешнеполитические инициативы чуть ли не с самого начала воспринимались как нелегитимные внутри самих США и не поддерживались ни элитой, ни населением. А со стороны некоторых сенаторов и даже кандидатов в президенты Обама вообще подвергся испепеляющей критике за мягкотелость в отношениях с Россией. В этой связи можно считать, что ставка на Обаму и развитие личных отношений с ним была исключительно наивной, что не так сложно было предвидеть, обладая хотя бы зачатками политической прозорливости.
Сближение с НАТО – те самые грабли родом из 1990-х, которые вновь оказались на пути нового либерального президента. Естественно, никакие усилия Медведева никак не могли изменить отношения блока НАТО к России: договариваясь с нами и декларируя смягчение позиций, руководство НАТО в те же самые дни готовило программу «План действий на случай агрессии РФ против стран Прибалтики», где позиционировало Россию как исключительно враждебную, агрессивную и оппонирующую сторону. В результате утечки информации из внутренних документов НАТО, благодаря которой это и стало известно, все усилия «налаживания отношений» с НАТО были разом перечёркнуты.
Один из «прорывных» пунктов внешней политики Медведева, ситуация с договором СНВ-3, – непоправимый удар по международному имиджу России. С самого начала Медведев всё поставил на ратификацию этого договора, загнав, таким образом, себя в угол, ибо уже тогда было не до конца понятно, какие последствия для России были бы хуже – ратификация его американскими сенаторами или всё же отказ от ратификации. Откровенные же американцы, как всегда, не скрывали своих истинных намерений. Циничные призывы американских политиков, в частности Джо Байдена, к Сенату звучали буквально так: «Если ратификации не произойдёт, то США не смогут держать под надзором российский ядерный арсенал»[21].
Сами сенаторы также не стеснялись в выражениях. Так, Ламар Александер, сенатор Республиканской партии от штата Теннесси, прямо заявил: «Я проголосую “за” потому что таким образом мы сможем проводить инспекции российских ракет и договор не повлияет на развитие нашей противоракетной обороны»[22]. Таким образом, подлинные причины всех усилий со стороны США становятся очевидны. СНВ-3 ограничивает число стратегических ядерных зарядов для каждой из стран до 1550 единиц, а также утверждает систему инспекций ядерных вооружений. До этого больше года подобные проверки странами не производились. Для Обамы ратификация договора СНВ-3 – это практически единственная за весь его первый президентский срок большая внутриполитическая победа, которая на фоне неудач Демократической партии на выборах была ему крайне необходима. И, похоже, чтобы поддержать «друга Барака», его российский коллега был готов пойти на большие жертвы. Следует заметить, что ситуация могла бы быть ещё хуже, если бы голосование было отложено на пять недель – до оглашения результатов выборов, где демократы потеряли то, что имели в момент голосования. Тогда условия для России были бы ещё менее выгодными, о чём открыто заявлял Линдси Грэм, сенатор Республиканской партии от штата Южная Каролина: «Я просто не понимаю, почему мы не можем подождать недель пять, когда мы сможем выторговать гораздо более выгодную для США сделку?»
Инициировав новое соглашение по СНВ-3, мы сами загнали себя в тупик. Из всего изложенного следует, что полное внешнеполитическое фиаско России периода медведевского правления – следствие системно неверного выбора приоритетом западного направления и попытки развития отношений с США и НАТО. Это то, что заведомо не могло принести России положительного результата. По этой причине все усилия были не то чтобы совсем произведены впустую, скорее, они имели обратный результат.
Летом 2010 года, встречаясь с работниками российского МИДа, Дмитрий Медведев, будучи на тот момент президентом, поставил отношения России со странами СНГ на третий план, чем прямо дал старт активному поиску политическими руководителями стран СНГ новых приоритетов внешнеполитических отношений, новых контактов, новых связей за спиной у России. По сути, российское руководство легитимизировало принцип «каждый сам за себя» и открыло возможность политическим лидерам стран СНГ искать лучшей доли на стороне.
Как следствие – тактически была проиграна ситуация в Киргизии, в результате чего произошла абсолютная изоляция России от происходящей чехарды смены власти в этой стране, от чего Россия просто самоустранилась. В итоге в Киргизии всё сложилось без нашего участия. Принятие новым президентом Киргизии Алмазбеком Атамбаевым пророссийского курса уже можно отнести на счёт Владимира Путина. А если бы президентом стал не Атамбаев? А если бы американцы вовремя подсуетились и он принял бы другой курс? Что говорить, повезло.
Президент Туркмении Бердымухамедов в ответ на медведевский демарш перенёс развитие отношений с Россией на третий план. В отношениях с Таджикистаном мы также испытали некое охлаждение, видимо потому, что слишком велика оказалась обида президента Эмомали Рахмона на открытую проузбекскую позицию Москвы в вопросе достройки Рогунской ГЭС.
Хотелось бы назвать достижением создание Таможенного союза России, Казахстана и Белоруссии, но на фоне испорченных Медведевым отношений с Минском назвать это успехом тоже будет большой натяжкой. Ну, а уж реализация большого проекта Евразийского союза, продекларированного Владимиром Путиным в программной газетной публикации, – это пока только благие намерения, планы на будущее. Особенно на фоне заявлений Нурсултана Назарбаева, который, встречаясь с главами иностранных дипмиссий, высказался категорично: «Мы будем продолжать двигаться к общей цели, я хочу ещё раз подчеркнуть, что евразийская интеграция, которая осуществляется по моей личной инициативе, никогда не была и не будет нацелена на реинкарнацию какого-нибудь политического союза, тем более канувшего в Лету бывшего Советского Союза»[23].
Единственное направление, в котором ситуация поначалу вроде бы стала развиваться более или менее благоприятно для России, это отношения с Украиной. Но происходило это, увы, также вопреки российским усилиям, ибо президент Виктор Янукович, которого в России долгое время считали пророссийским, смог занять первую политическую позицию на Украине только после того, как там подзабылась кампания 2004 года, учинённая российскими политтехнологами. В итоге, кроме достижения договоренности о строительстве моста через Керченский пролив, больше никаких активных успехов Россия не продемонстрировала. Всё, что происходит на Украине, происходит без участия России, которая не приложила к этому никаких сил. Поэтому-то и нельзя достижения в отношениях с этой страной считать плодом нашей внешнеполитической деятельности. Ну а уж разногласия по ценам на газ и ряд антироссийских демаршей Киева окончательно свели на нет все нежданно возникшие успехи.
Одновременно с этим грузинская военная машина продолжила набирать обороты. Режим Саакашвили, изначально настроенный недружелюбно, планомерно по-американски продолжал реализовывать свои агрессивные военные планы в отношении Южной Осетии и Абхазии, и Россия так и не смогла изменить этого настроя, даже после, казалось бы, одержанной нами победы августа 2008-го. Учитывая то, что и новый глава правительства Грузии Бидзина Иванишвили пришёл к власти не без участия американских кураторов, эта проблема не снята, а скорее, отложена. В результате всё, что касается отношений со странами СНГ, развивается по тому сценарию, который и был задекларирован: если СНГ для России имеет третьестепенное значение, то и для стран СНГ Россия стала выглядеть более чужой.
Если же выйти за пределы постсоветского пространства, то и там мы не обнаружим особых успехов. Вспыхнувший в 2010 году конфликт на Корейском полуострове в очередной раз и со всей очевидностью вскрыл слабую позицию России в Азиатско-Тихоокеанском регионе, ибо всем стало ясно, что от России эта ситуация не зависит никак. Развивается она при активном участии США и Китая скорее в сторону реализации исключительно американских интересов, абсолютно игнорирующих позицию России. Которой к тому же и нет, что окончательно подтвердилось после смерти Ким Чен Ира, на которую отреагировали все стороны региона кроме России. Подробнее тему потери Северной Кореи и последствия этого для России мы рассмотрим далее.
То же самое касается и всех остальных конфликтов: все козыри, которые Россия могла реализовать, – отношения с Ираном, Белоруссией, что давало, в частности, возможность стратегического продвижения на Запад и сближения с Центральной Европой, Германией и Евросоюзом в целом, – были бездарно растеряны. Реализовав все выгодные комбинации не в свою пользу, но в угоду интересам глобального Запада, Россия продемонстрировала добрые намерения, которые американцы цинично использовали в своих интересах.
Правление Медведева в области «международных отношений» стало одним из худших за всю историю России. Насколько в этом виноват сам Медведев – вопрос дискуссионный, но то, что каждый наш внешнеполитический провал приближает нас к ситуации военного удара по России, – факт, ведь именно слабость провоцирует агрессию. А это то, что мы не устаём демонстрировать раз от раза, – слабость и отсутствие стратегического видения ситуации. Об отсутствии стратегического видения у многих поколений российских политиков ещё в 1912 году писал первый русский геополитик Алексей Ефимович Вандам (Едрихин). «Среди поднятых Вандамом тем центральной представляется тема “высшей стратегии”, то есть стратегии государства. Анализируя роль этой стратегии в истории нашего Отечества, Вандам раскрывает панорамную картину великих государственных деяний наших предков и упущенных Российским государством возможностей для подъёма благополучия своих подданных, укрепления безопасности страны, улучшения её геополитического положения в вечной, по его мнению, борьбе народов и государств за лучшее место под Солнцем. Эта борьба ведётся непрерывно то в формах мирного соперничества, то посредством ожесточённых войн. Вандам считает, что Россия в этой борьбе очень многое проиграла по причине несовершенства или отсутствия у государства стратегии своего исторического развития. Но это не плач по истории. Вандам обеспокоен, прежде всего, тем, что имевшие место факты легковесного и безответственного отношения к выработке и проведению стратегии России в случае их повторения сыграют злую роль в её будущей судьбе. С того времени, как он писал об этом, прошло 100 лет бурного XX века. Наше положение сегодня подтверждает, что Вандам имел веские основания для серьёзного беспокойства за судьбу своего Отечества по причине частого несоответствия государственной стратегии его важнейшим для будущего благополучия и безопасности интересам»[24].
На фоне просчётов, провалов и пустых деклараций к числу некоторых внешнеполитических успехов, пусть и несколько авангардных и даже слегка хулиганских, можно отнести то, что в российском МИДе появилась новая должность – Уполномоченный по правам человека, демократии и верховенства права. Отныне Россия будет следить за демократическими процессами в других странах. По крайней мере так заявляется. А что? Наше государство – не самое маленькое на планете, а значит, полноправно стремясь к постулированию своих взглядов и приоритетов, действительно должно контролировать соблюдение демократических прав и свобод на Западе, хотя многие и считают, что мы, дескать, не имеем права вмешиваться во внутренние дела других стран. Однако всё здесь зависит от теоретического подхода к проблеме – какая модель взята, такие и последствия. Если мы стремимся скопировать с Запада либеральную модель, то действительно не имеем, но если же мы реалисты – тогда позвольте, на сколько хватит возможностей, настолько и будем вмешиваться. И всё же назначение Уполномоченного по правам человека и демократии – действие, лежащее скорее в области постпозитивизма, и есть не что иное, как попытка сформировать реальность под себя. Пусть неуклюжая, пусть ничем не подкреплённая, но это всё же жест, сопоставимый с захватом аэропорта косовской Приштины батальоном Юнус-Бека Евкурова в 1999 году.
Введение МИДом должности Уполномоченного по вопросам прав человека, демократии и верховенства права – шаг очень своевременный и гармонично вписывающийся в ту концепцию, которую провозгласил президент США Барак Обама и которая направлена на достижение некоего политического плюрализма на международной арене. Провозгласил – получай. Это хороший задел, который надо развивать: вслед за МИДом и другие государственные и негосударственные структуры и учреждения должны ввести подобные должности для того, чтобы помочь разобраться с понятиями «права человека» и «демократия». Ведь понятия эти требуют широкого обсуждения, и в формировании их определений нужен многосторонний диалог. Постпозитивизм – это дипломатия в сторону широких сред, вот к ним и обратимся.
Возьмём, к примеру, понятие «демократия». В представлении французского философа и традиционалиста Алена де Бенуа существует как минимум три разновидности демократии: демократия свободы, демократия равенства и демократия братства. Одно дело – демократия свободы, это, собственно, либеральная демократия, та модель, которую Запад навязывает всему остальному миру, частично восприняв её сам (это касается в первую очередь Европы, в США даже с этим типом демократии большие проблемы). Другое дело – демократия равенства, это своего рода «народная демократия», та, что существовала в СССР, что реализовалась в Германской Демократической Республике, КНДР и других советских демократических государствах. Это демократия сталинизма, если рассматривать последний как модель социального устройства в отрыве от издержек исторического контекста. И уж совсем иная история – демократия братства, являющая собой органическую демократию традиционных общин, этносов или даже искусственных общин (лежащих в основании фашистской идеологии в частности). Однако Запад высокомерно отвергает все иные демократии, волюнтаристски утверждая право на существование только одной – либеральной «демократии свободы». А это крайне недемократично, и с этим должно разобраться российскому уполномоченному по вопросам демократии, растолковав тоталитарной американской системе, что нужно проявлять больше плюрализма и терпимости в отношении демократий и трактовать права человека не через узкую щель либерал-демократии, а рассматривать это явление во всей полноте демократического «ассортимента».