Детективам из бостонского отдела по расследованию убийств достаточно было совершить короткую прогулку по залитому солнцем коридору в южное крыло здания «Шредер плаза», чтобы оказаться в криминалистической лаборатории. Риццоли несчетное количество раз проходила этим маршрутом, и зачастую взгляд ее задерживался на окнах, за которыми просматривался неспокойный квартал Роксбери, где на ночь магазины запирались решетками и крепкими навесными замками. Но сегодня ее мысли были устремлены в строго очерченное русло, и она, не глядя по сторонам, стремительно направилась к комнате С269, в которой располагалась лаборатория по исследованию волос, тканей и микрочастиц.
В этой комнате без окон, заставленной всевозможной аппаратурой, царствовала эксперт-криминалист Эрин Волчко. Отлученная от солнечного света и внешнего мира, она как будто жила в другом измерении, которое открывалось под линзами микроскопов. Слегка прищуренный взгляд и легкое косоглазие выдавали в ней человека, привыкшего подолгу смотреть в окуляр оптического прибора. Когда Риццоли вошла в лабораторию, Эрин оторвалась от рабочего стола и повернулась к ней.
– Я только что выложила его под микроскоп, специально для тебя. Взгляни-ка.
Риццоли присела к столу и уставилась в окуляр. Она увидела протянувшийся горизонтально волос.
– Это тот самый длинный коричневый волос, обнаруженный на полоске скотча, которым были связаны щиколотки доктора Йигера, – пояснила Эрин. – Он единственный такой длинный. Остальные волоски короткие, они были сняты с конечностей жертвы, и еще были волосы с головы жертвы, которые обнаружились на полоске, содранной с его рта. Но этот длинный явно выделяется. И не подходит ни к волосам с головы доктора Йигера, ни к тем, что мы сняли с расчески его жены.
Риццоли вгляделась в стержень волоса.
– Он точно человеческий?
– Да, человеческий.
– Так почему же он не может быть волосом нашего убийцы?
– Посмотри на него внимательней. Скажи мне, что ты видишь?
Риццоли попыталась оживить в памяти все свои познания в области судебной медицины. Она понимала, что Эрин неспроста заставляет ее так тщательно изучать волос; в ее голосе она улавливала знакомое волнение.
– Волос волнистый, степень изгиба примерно ноль-один или ноль-два. И ты говорила, что длина стержня волоса составляет двадцать один сантиметр.
– В женском диапазоне это средняя длина, – сказала Эрин. – Но для мужчины это довольно длинный волос.
– Так тебя длина беспокоит?
– Нет. Длина не указывает на пол.
– Тогда на чем мне нужно сосредоточиться?
– На проксимальном конце. На корне волоса. Не замечаешь ничего странного?
– Прикорневой конец волоса слегка размочаленный. Как щетка.
– Вот именно этого слова я и ждала. Мы называем это щеточным кончиком. Таково сочетание кортикальных волокон. Изучив корень, можно определить, на какой стадии роста находился волос. Хочешь попробовать угадать?
Риццоли вгляделась в луковицу волоса, покрытую тонкой чешуйкой.
– К корню приклеена какая-то прозрачная ткань.
– Это клетка эпителия, – сказала Эрин.
– Значит, волос находился в активном росте.
– Да. Сам корень слегка увеличен, и это свидетельствует о том, что волос находился в фазе позднего анагена. То есть активный рост только-только завершился. И вот эта клетка эпителия может дать нам ДНК.
Риццоли оторвалась от микроскопа и посмотрела на Эрин.
– Я только не понимаю, при чем тут зомби.
Эрин коротко хохотнула:
– Я, разумеется, не в буквальном смысле.
– Тогда что же ты имела в виду?
– Посмотри еще раз на стержень волоса. И двигайся взглядом в сторону от корня.
Риццоли опять прильнула к окуляру и сосредоточилась на темном сегменте волосяного стержня.
– Цвет неоднородный, – заметила она.
– Продолжай.
– Я вижу черную полоску на стержне волоса, недалеко от луковицы. Что это?
– Это так называемая дистальная корневая полосчатость, – пояснила Эрин. – Именно в этом месте сальная железа проходит в волосяной фолликул. Выделения сальной железы содержат ферменты, которые разрушают клетки, то есть происходит нечто вроде пищеварительного процесса, в результате которого и набухает темное кольцо. Именно его я и хотела тебе показать. Дистальная полосчатость. И это полностью исключает возможность того, что волос принадлежит вашему неизвестному. Он мог упасть с его одежды. Но не с головы.
– Почему?
– Дистальная полосчатость и щеточный корень волоса относятся к посмертным изменениям.
Риццоли резко отпрянула от микроскопа. И в изумлении уставилась на Эрин.
– Посмертным?!
– Именно. Они происходят вследствие разложения кожного покрова черепа. Изменения, которые мы наблюдаем в данном случае, совершенно типичные. Так что этот волос никак не мог упасть с головы твоего убийцы, если только он не встал из могилы.
К Риццоли не сразу вернулся дар речи.
– И сколько времени должно пройти с момента смерти человека, чтобы в волосе произошли эти изменения? – наконец спросила она.
– К сожалению, дистальная полосчатость не определяет время смерти. Волос мог выпасть в интервале от восьми часов до нескольких недель после смерти. Более того, волосы с трупов, забальзамированных много лет назад, могут выглядеть так же.
– А если выдернуть волос с головы еще живого человека и оставить его на время? Посмертные изменения проявятся?
– Нет. Те изменения, о которых мы говорим, появляются лишь в том случае, если волос остается в скальпе трупа и изымается уже после смерти. – Эрин встретила изумленный взгляд Риццоли. – Ваш неизвестный субъект явно имел контакт с трупом. И волос остался на его одежде, а потом перекочевал на скотч, когда убийца связывал щиколотки доктору Йигеру.
– Значит, есть еще одна жертва, – тихо произнесла Риццоли.
– Это одна из версий. Но я бы предложила другую. – Эрин подошла к рабочему столу и вернулась с маленьким лотком, в котором липкой стороной вверх лежала полоска скотча. – Этот фрагмент отодрали с запястья доктора Йигера. Я хочу показать тебе его в лучах ультрафиолета. Щелкни вон тем выключателем.
Риццоли погасила свет. В темноте маленькая ультрафиолетовая лампа в руках Эрин зажглась загадочным сине-зеленым светом. Конечно, этот прибор значительно уступал по своей мощности «Краймскопу» Мика, но даже в его луче, упавшем на полоску скотча, проступили любопытные детали. Клейкая лента, оставленная на месте преступления, может оказаться бесценной находкой для детектива. Волокна, волоски, отпечатки пальцев, даже ДНК убийцы – все это можно обнаружить на липкой поверхности. Под ультрафиолетовым лучом Риццоли разглядела крошки пыли и несколько коротких волосков. А по одному краю ленты тянулась очень тонкая полоска каких-то волокон.
– Видишь этот непрерывный ряд волокон по внешнему краю ленты? – спросила Эрин. – Они замечены на ленте, которой были связаны не только запястья, но и щиколотки. Похоже на фирменную метку производителя.
– Но это не так?
– Нет, не так. Если положить моток ленты на какую-то поверхность, к ее краям непременно приклеятся частички с этой поверхности. Так вот эти волокна как раз и есть следы поверхности, на которой лежал скотч, использованный потом убийцей. – Эрин включила в лаборатории свет, и Риццоли зажмурилась от яркого сияния.
– Ну и что это за волокна?
– Я тебе сейчас покажу. – Эрин вытащила из микроскопа стекло с образцом волоса и заменила его другим образцом. – Ты смотри, а я буду тебе объяснять, что мы видим.
Риццоли вперила взгляд в окуляр и увидела темное волокно, изогнутое в форме буквы С.
– Это край клейкой ленты, – пояснила Эрин. – С помощью направленной струи горячего воздуха мне удалось расслоить ленту. Эти темно-синие волокна тянутся по всей длине. А теперь я покажу тебе поперечное сечение. – Эрин потянулась к папке с файлами, откуда достала снимок. – Вот так оно выглядит под электронным микроскопом. Видишь, оно имеет форму треугольника? Это делается специально, чтобы снизить уровень поглощения пыли. Такое сечение характерно для ковровых волокон.
– Так это искусственный материал?
– Верно.
– А как насчет двойного лучепреломления?
Риццоли знала, что, проходя через синтетическое волокно, свет зачастую выходит оттуда поляризованным в двух разных плоскостях, как при прохождении сквозь кристалл. У каждого типа волокна существовал свой коэффициент двойного лучепреломления, который можно было измерить с помощью поляризационного микроскопа.
– Вот это синее волокно, – сказала Эрин, – имеет коэффициент двойного лучепреломления ноль-ноль – шестьдесят три.
– Это соответствует какому-то конкретному материалу?
– Нейлону шесть и шесть. Его часто используют для ковров, поскольку он устойчив к загрязнению, прочный и упругий. В частности, эта форма поперечного сечения волокна и его инфракрасная спектрограмма соответствуют продукту фирмы «Дюпон» под названием «Антрон», и его используют в производстве ковров.
– Он темно-синий? – спросила Риццоли. – Пожалуй, этот цвет редко выбирают для дома. Он, скорее, годится для автомобильных ковриков.
Эрин кивнула.
– На самом деле именно этот цвет, номер восемьсот два синий, давно уже предлагают в качестве стандартного варианта отделки салонов американских автомобилей класса «люкс». Например, «кадиллаков» и «линкольнов».
Риццоли сразу уловила, к чему клонит криминалист.
– «Кадиллак» производит катафалки.
– «Линкольн» тоже, – улыбнулась Эрин.
Они обе думали об одном и том же: убийца так или иначе связан с трупами.
Риццоли стала прокручивать в голове список лиц, которым по роду деятельности приходится иметь дело с трупами. Полицейский и врач, которых в первую очередь вызывают на место неожиданной смерти. Патологоанатом и его ассистент. Санитар, бальзамирующий труп, и директор похоронного бюро. Гример морга, который моет волосы, накладывает макияж, готовит усопшего к траурной церемонии. Покойник проходит через руки многих живых, и следы этого контакта вполне могут остаться на любом из тех, кто касался трупа.
Она перевела взгляд на Эрин.
– Пропавшая женщина. Гейл Йигер…
– Что с ней?
– Ее мать умерла месяц назад.
Джо Валантайн лепил из мертвых лиц живые.
Риццоли и Корсак стояли в ярко освещенной покойницкой похоронного бюро Уитни и наблюдали за тем, как ловко работает Джо. В его сундучке стояли всевозможные баночки с тональным кремом, румянами и губной помадой. Это был профессиональный набор театрального гримера, разница состояла лишь в том, что эти кремы и румяна предназначались для того, чтобы вдохнуть жизнь в землистую кожу трупов. Бархатный голос Элвиса Пресли напевал «Люби меня нежно», пока Джо втирал моделирующий воск в безжизненные кисти рук усопшей, умело маскируя следы от множественных инъекций и капельниц.
– Это была любимая музыка миссис Обер, – пояснял он по ходу дела, время от времени поглядывая на любительские снимки, прикрепленные к пюпитру, который он установил рядом со столом.
Риццоли предположила, что это были фотографии миссис Обер, хотя живая женщина, изображенная на них, была явно далека от серого высохшего трупа, над которым сейчас трудился Джо.
– Сын говорит, что она была помешана на Элвисе, – продолжал Джо. – Три раза ездила в Грейсленд. Он принес сюда эту кассету, чтобы она звучала, пока я буду гримировать ее. Знаете, я всегда стараюсь ставить их любимые мелодии. Мне это помогает лучше понять их. О человеке можно многое узнать, если послушать музыку, которую он любит.
– Ну и как же должна выглядеть фанатка Элвиса? – поинтересовался Корсак.
– Ну, знаете… Помада поярче. Пышный начес. Ничего общего с теми, кто слушает, скажем, Шостаковича.
– А какую музыку слушала миссис Хэллоуэлл?
– Честно говоря, я не помню.
– Вы работали с ней месяц назад.
– Да, но я не всегда помню детали.
Джо закончил работать с руками и переместился в изголовье, где приступил к макияжу под ритмичный аккомпанемент рок-н-ролльной песенки. В черных джинсах и тяжелых ботинках «Доктор Мартенс» он казался хиппующим художником, задумчиво созерцающим чистый холст. Только его холстом была холодная плоть, а инструментами – кисть для макияжа и тюбик губной помады.
– Я думаю, ей подойдет бронзовый оттенок, – произнес он и потянулся к краске. Шпателем он принялся смешивать цвета на палетке из нержавеющей стали. – Да, это вполне в духе стареющей поклонницы Элвиса.
Он принялся втирать тональный крем в щеки покойной, постепенно двигаясь к серебристым корням волос.
– Может быть, вы помните, о чем говорили с дочерью миссис Хэллоуэлл? – спросила Риццоли.
Она достала фотографию Гейл Йигер и показала ее Джо.
– Вам лучше спросить у мистера Уитни. Он здесь главный. Я лишь его помощник…
– Но вы, должно быть, обсуждали с миссис Йигер макияж для ее матери. Ведь вы готовили тело к похоронам.
Взгляд Джо скользнул по фотографии Гейл Йигер.
– Я помню, что она была действительно очень красивой женщиной, – тихо произнес он.
Риццоли вопросительно взглянула на него:
– Кто?
– Послушайте, я ведь слежу за новостями. Не думаете же вы в самом деле, что миссис Йигер еще жива? – Джо хмуро уставился на Корсака, который бродил по комнате, заглядывая во все шкафчики. – Хм… детектив! Вы что-нибудь ищете?
– Нет, ничего. Просто интересно, что хранится в покойницкой. – Он залез в один из шкафчиков. – Это что, щипцы для завивки?
– Да. Мы же производим укладку волос. И маникюр делаем. Все, что нужно, чтобы клиент выглядел наилучшим образом.
– Я слышал, вы настоящий мастер своего дела.
– Пока никто не жаловался.
– А ваши клиенты разве могут жаловаться? – рассмеялся Корсак.
– Я имею в виду их родных. Родные довольны.
Корсак отложил щипцы.
– Как давно вы работаете на мистера Уитни, лет семь уже?
– Около того.
– Наверное, сразу после окончания средней школы?
– Я начал с того, что мыл его катафалки, убирался в покойницкой, выезжал на ночные вызовы. Потом мистер Уитни попросил помогать ему в бальзамировании. Теперь, когда он уже немолод, я делаю здесь практически все.
– Я так понимаю, что у вас есть и лицензия на бальзамирование трупов?
Последовала пауза.
– Хм, нет. Я так и не удосужился приобрести ее. Я просто помогаю мистеру Уитни.
– Почему вы не подаете заявку на лицензию? Это было бы шагом вперед в вашей карьере.
– Меня вполне устраивает мой нынешний статус.
Джо вновь переключил свое внимание на миссис Обер, лицо которой уже заметно порозовело. Нежно орудуя щеточкой, он принялся подкрашивать ее серые брови. В то время как его сверстники стремились взять от жизни все, молодой Джо Валантайн предпочитал проводить дни наедине со смертью. Он перевозил трупы из больниц и богаделен в эту чистую, ярко освещенную комнату. Мыл и обтирал их, укладывал им волосы, втирал в их безжизненную кожу кремы и краски, пытаясь создать иллюзию жизни. Приукрашивая миссис Обер, он бормотал:
– Прелестно. Да, прелестно. Вы будете выглядеть роскошно…
– Итак, Джо, – не унимался Корсак, – вы работаете здесь семь лет, верно?
– Разве я не сказал вам об этом только что?
– И за это время даже не пытались обратиться по поводу получения собственной лицензии?
– Почему вы так настойчиво спрашиваете об этом?
– Может, вы просто заранее знали, что никогда не получите ее?
Джо напрягся, его рука застыла в воздухе, сжимая тюбик губной помады. Он промолчал.
– Старик Уитни знает о вашем криминальном прошлом? – спросил Корсак.
Джо наконец поднял на него взгляд.
– Вы ведь не рассказали ему, я надеюсь?
– Возможно, и следовало бы рассказать. О том, как ты до смерти напугал ту бедную девчонку.
– Мне было всего восемнадцать. Это была ошибка…
– Ошибка? Что, забрался не в то окошко? Выследил не ту девушку?
– Мы вместе учились в школе! Это была моя знакомая!
– Выходит, ты лазаешь в окна только к знакомым девушкам? Что еще ты проделываешь, пока безнаказанно?
– Я же сказал вам, это была ошибка!
– Может, когда-нибудь пробирался в чужие дома? В чужие спальни? Крал что-нибудь из нижнего белья – ну, там – лифчик, здесь – пару трусиков?
– О господи.
Джо стоял, уставившись в пол, где валялся выпавший из его рук тюбик помады. Казалось, еще немного – и с ним случится обморок.
– Знаешь, чрезмерно любопытные все время в поиске новых приключений, – не унимался Корсак. – С каждым разом все менее безобидных.
Джо подошел к проигрывателю и выключил музыку. В воцарившейся тишине он повернулся к нам спиной и уставился в окно, которое выходило на кладбище.
– Вы хотите сломать мне жизнь, – сказал он.
– Нет, Джо. Мы просто пытаемся вывести тебя на откровенный разговор.
– Мистер Уитни ничего не знает.
– Ему и не нужно знать.
– При условии?..
– Где ты был в воскресенье вечером?
– Дома.
– Один?
Джо вздохнул:
– Послушайте, я понимаю, к чему вы клоните. И знаю, что вам нужно. Но я уже сказал вам, что едва знаком с миссис Йигер. Я занимался только ее матерью. Знаете, я хорошо поработал с ней. Мне потом об этом все говорили. Она выглядела как живая.
– Ты не против, если мы заглянем в твою машину?
– Зачем?
– Просто осмотрим.
– Я против. Но вы ведь все равно туда полезете, не так ли?
– Только с твоего разрешения. – Корсак выдержал паузу. – Знаешь, сотрудничество – это улица с двусторонним движением.
Джо продолжал пялиться в окно.
– Сегодня на кладбище похороны, – тихо произнес он. – Видите все эти лимузины? Еще в детстве я любил смотреть на похоронные процессии. Они такие красивые, такие величественные. Это единственное, что люди делают правильно. Единственное, что они не успели разрушить или испортить. Не то что свадьбы, на которых они вытворяют всякие глупости вроде прыжков с парашютом или клятв в прямом эфире на всю страну. На похоронах мы пока еще выказываем уважение друг к другу…
– Твоя машина, Джо, – оборвал его Корсак.
Джо наконец обернулся к ним и направился к одному из шкафчиков. Достав оттуда связку ключей, он протянул ее Корсаку:
– Коричневая «хонда».
Риццоли и Корсак стояли, уставившись на серо-коричневый коврик, выстилавший багажник автомобиля Джо Валантайна.
– Черт! – Корсак хлопнул крышкой багажника. – Но я все равно не отстану от этого парня.
– Но у вас нет на него ничего.
– Видели его ботинки? Похоже, одиннадцатого размера. А в катафалке коврики темно-синие.
– Как и в тысячах других машин. Так что совсем не обязательно, что он тот, кто нам нужен.
– Ну, не подозревать же мне старика Уитни. – Хозяину Джо, Леону Уитни, было шестьдесят шесть лет. – Послушайте, у нас есть ДНК убийцы, – продолжил Корсак. – Остается лишь взять ДНК Джо.
– Вы полагаете, что он отольет вам спермы в чашку?
– Если хочет сохранить работу, думаю, он сделает все, что ему прикажут.
Риццоли бросила взгляд через дорогу, в сторону кладбища, из ворот которого уже выходила похоронная процессия. Как только мертвые преданы земле, жизнь продолжается, подумала она. Какой бы ни была трагедия, жизнь должна двигаться вперед. И я тоже.
– У меня больше нет возможности заниматься этим делом, – сказала она.
– Что?
– У меня полно своей работы. И к тому же я не думаю, что дело Йигера как-то связано с Уорреном Хойтом.
– Но три дня назад вы думали по-другому.
– Я ошибалась.
Риццоли прошла к своей машине, открыла дверцу и опустила стекла. Жаркие волны хлынули на нее из раскаленного салона.
– Я вас чем-то обидел или просто достал? – спросил Корсак.
– Нет.
– Тогда почему вы выходите из игры?
Она села за руль. Сиденье нещадно жгло даже сквозь брюки.
– Весь последний год я пыталась вычеркнуть из памяти Хирурга, – сказала она. – Я должна избавиться от него. Нужно прекратить искать его след во всех преступлениях, с которыми я сталкиваюсь.
– Знаете, иногда интуиция – лучший подсказчик.
– Иногда. Но чувства далеко не факты. И нет ничего особенного в интуиции полицейского. В конце концов, что такое наши ощущения? Как часто они подводили нас? – Риццоли повернула ключ в замке зажигания. – К сожалению, слишком часто.
– Так вы на меня не в обиде?
Она хлопнула дверцей.
– Нет.
– Точно?
Она посмотрела на него в открытое окно. Он стоял, щурясь на солнце, и его глаза казались щелочками под кустистыми бровями. На его руках щетинились темные волосы, и весь он был какой-то тяжелый, громоздкий, чем-то напоминающий гориллу. Нет, он не достал ее. Но все равно она не могла смотреть на него без некоторого отвращения.
– Просто у меня больше нет времени, чтобы заниматься этим делом, – сказала она. – Сами понимаете.
За рабочим столом Риццоли с головой ушла в изучение бумаг, накопившихся за время ее отсутствия. Верхней в стопке была папка с делом по трупу из самолета. Личность жертвы до сих пор не была установлена, и останки все еще лежали невостребованными в судебном морге. Риццоли слишком долго не занималась этим делом. Но, даже открыв папку и принявшись изучать снимки, сделанные в ходе вскрытия, она продолжала думать о Йигерах и человеке, на одежде которого оказался волос с трупа. Она просматривала расписание вылетов и прилетов аэропорта Логан, а перед глазами стояло улыбающееся лицо Гейл Йигер с фотографии на комоде. Риццоли вспомнила галерею женских фотографий, вывешенных в комнате совещаний год назад, когда шло расследование дела Хирурга. Те женщины тоже улыбались, и в их глазах светилась жизнь. Думая про Гейл Йигер, Риццоли почему-то вспоминала мертвых – тех, кто был до нее.
И в который раз задавалась вопросом: не среди них ли уже и Гейл?
Завибрировал пейджер, и от его жужжания Риццоли вздрогнула, словно от удара током. Пришло сообщение, которое грозило расстроить все ее планы на день. Она сняла трубку телефона.
Уже через минуту она выбегала из здания.