– Как бы вы описали их отношения? – спросила Хенли.
– Они выглядели счастливыми.
– Счастливыми? – казалось, что Рамоутер удивлен. Хенли неодобрительно посмотрела на него, и он опустил голову.
– Да. Счастливыми. Но она не болтала о нем без умолку. Зоуи была не такой. Она была рассудительной и сдержанной.
– Вы не знали ни про какие ее проблемы? – уточнила Хенли.
– Нет. Я не знаю, как у них там все складывалось вначале. Она не сразу сказала нам, что встречается с Дэниелом.
– А когда она вам о нем рассказала?
– Примерно через год.
– Сколько времени… они были вместе?
– Точно не могу сказать. Наверное, пару лет.
– Они не жили вместе? – продолжала задавать вопросы Хенли.
– Нет. – Глаза Ндиди увлажнились, но слезы из них так и не полились. – Они планировали это. Они нашли квартиру недалеко от работы Зоуи, но усилия оказались напрасными. Они не смогли туда переехать, потому что хотя его и выпустили из-под стражи, но на конкретных условиях. Им пришлось ждать. А вы с ним уже разговаривали?
Хенли бросила быстрый взгляд на Рамоутера.
– Боюсь, что Дэниел Кеннеди мертв, – произнесла она.
Ндиди всплеснула руками, потом закрыла рот ладонью. Глаза у нее округлились от ужаса.
– Я не понимаю…
– Его тело было обнаружено утром в понедельник в Дептфорде.
Ндиди расплакалась.
– Кто мог это сделать? – Она опустила руку в карман кардигана и достала бумажный платок. – Почему они это сделали?.. Почему?
– Хотелось бы мне вам что-то ответить, но я, честное слово, не знаю, – сказала Хенли. – Именно поэтому мы и проводим расследование. Зоуи вам что-нибудь говорила? Хоть что-то, что могло бы вас заставить о ней беспокоиться?
Ндиди снова расплакалась, Хенли ее не торопила.
– Если бы хоть что-то было, я бы вам сказала, – произнесла Ндиди примерно через минуту. – Она была хорошей девочкой, но кто знает? Она очень долго скрывала Дэниела. Кто знает, что еще она скрывала от нас?
– А как обстояли дела у нее на работе? Там были проблемы?
Ндиди покачала головой.
– Она любила свою работу. Она любила помогать людям. Она хотела помогать детям появляться на свет, чтобы в этот мир приходила новая жизнь. Как кто-то мог убить ее за это?
У Хенли сдавило горло.
– Мы найдем того, кто забрал у вас Зоуи, – только и смогла произнести она.
Ндиди встала и подошла к каминной полке. Она сняла с нее фотографию улыбающегося младенца.
– Когда мы сможем забрать ее домой? – спросила она, нежно гладя стекло.
Хенли не любила этот вопрос больше всего. Удовлетворяющего родственников ответа не было. И она просто не знала, когда отдадут тело.
– Полиции было плевать, когда мы заявили о ее исчезновении, – сказала Ндиди. – Обещайте мне, что вы не дадите забыть о Зоуи.
В голове у Хенли звучали слова ее бывшего начальника. Раймс постоянно повторял: «Никогда не давай родственникам обещаний, которые ты не сможешь выполнить. И дело тут не в тебе».
– Я обещаю, – сказала Хенли.
Хенли опустила трубку с тяжелым сердцем.
– Что случилось? – спросил Стэнфорд, ставя чашку чая на стол Хенли.
Пеллача поднял голову со своего места у окна, где заново просматривал фотографии с места преступления в Ледиуэлл-Филдс. Он был одним из немногих полицейских, которые после долгих лет службы в полиции все еще испытывают дискомфорт, видя смерть.
– Звонила Лин, – сообщила Хенли. – Она закончила вскрытие Зоуи. Она была беременна. Шесть недель.
– Проклятье. Бедная девочка.
– Ты был в больнице и разговаривал с ее подругами. Мог отцом быть не Дэниел Кеннеди?
– Я чувствую себя так, будто оказался на ток-шоу у Джереми Кайла[24]. Дай мне секундочку, мне надо выдохнуть, – сказал Стэнфорд.
– Я бы на это посмотрела, – вставила Иствуд, бросая пустой пакет из-под крекеров в мусорную корзину и протягивая руку за шоколадным батончиком KitKat у себя на столе. Иствуд любила все вредное.
Тишина, воцарившаяся в кабинете, пока все ждали ответа Стэнфорда, была нарушена появлением Рамоутера.
– Простите за опоздание, – сказал он.
– Если отвечать кратко, то нет, – заговорил Стэнфорд. – По словам ее лучшей подруги Рейчел Бишоп – она работает в том же отделении, что и Зоуи, уже восемь месяцев, – Зоуи была безумно влюблена в Кеннеди. Рейчел сказала, что Кеннеди чересчур опекал Зоуи, но была абсолютно уверена, что он никогда не причинил бы ей боль.
– Но тогда зачем скрывать отношения, если Дэниел был таким хорошим парнем? – спросил Рамоутер.
– Семья – адвентисты седьмого дня, очень набожные, и они категорически против отношений с представителями других вероисповеданий, – пояснил Стэнфорд. – Кеннеди был католиком, а значит, совершенно не подходил для Зоуи. Рейчел сказала, что бабушка не возражала, но дед и дядя были совсем не в восторге. Они пригрозили лишить ее наследства и фактически выгнали из дома, но потом все-таки одумались.
– Ее бабушка об этом не рассказывала, – заметил Рамоутер.
– Они говорили, что она хорошая девочка. Они никак не хотели пятнать ее светлый образ. А где родители Зоуи? – спросила Хенли и мысленно отругала себя за то, что ей не пришло в голову спросить о них Ндиди, пока они были в доме. Она позволила горю Ндиди отвлечь ее.
– Никто не знает, кто ее отец и где он, – сообщил Стэнфорд, листая страницы своего блокнота. – Рейчел сказала, что мать родила Зоуи в восемнадцать лет, отдала бабушке с дедушкой, а сама отправилась в Канаду.
– Родственные души, – заметила Хенли. – Отец Кеннеди умер, когда он был совсем маленьким. Мать им не занималась. Так что давайте возвращаться к вечеру пятницы.
– Ее смена закончилась в шесть вечера, но фактически она работала до 22:08. Имеется соответствующая запись в журнале. Как известно, нашей Государственной службе здравоохранения не хватает людей. Камеры видеонаблюдения записали, как она вышла из отделения интенсивной терапии в 22:17, а из здания больницы в 22:32.
– Дедушка сказал, что приехал за ней в больницу в одиннадцать, – добавил Рамоутер. – Почему он так долго ждал, если знал, что ее смена заканчивается в шесть?
– Наш вундеркинд высказал разумную мысль. – Стэнфорд закрыл блокнот и бросил его на письменный стол. – Ты хочешь, чтобы я поговорил с дедушкой?
– И с дядей, – улыбнулась Хенли. – Можешь привезти их к нам сюда, если потребуется. Но это должно быть добровольно. Попытайся точно выяснить, чем они занимались после шести вечера.
– Попытаюсь. Но это еще не все. Рейчел сказала, что за две недели до исчезновения Зоуи пришла на работу очень расстроенной. Плакала, дрожала – в общем, полный комплект.
– И что тогда случилось? – спросил Рамоутер.
– По словам Рейчел, Зоуи рассказала ей, что ее за руку схватил какой-то мужчина и назвал сукой. Он заявил ей, что она сломала ему жизнь. Через пару дней того же самого мужчину снова видели у больницы.
– А Зоуи сообщила об этом в полицию? – спросила Хенли.
– Рейчел не уверена, звонила ли Зоуи в полицию, но в службу безопасности больницы она точно обращалась.
Хенли почувствовала себя увереннее. Они продвигались вперед. Она не нарушит обещание семье Зоуи.
– А что там с символами на ее теле? Мы не забываем, что тут может быть некая связь с Оливером? – спросила Иствуд.
– Если бы мы имели дело только с разрезанными на куски телами, я сказала бы, что связи нет, но метки… – Хенли замолчала.
– Мне не нравится, куда повернул этот разговор, – подал голос Пеллача.
– Мы обязаны рассмотреть возможность связи наших жертв с Оливером или с кем-то из его семи жертв.
– Какая может быть связь? Оливер уже отомстил, когда их всех убил, одного за другим, – заметила Иствуд.
– А за что он мстил? – поинтересовался Рамоутер.
– Оливер пошел служить в армию в девятнадцать лет, – начала Иствуд. – Он был сложным подростком. – Иствуд начала загибать пальцы. – Родители с ним не справлялись. Из школы его выгнали. Переезжал из одной приемной семьи в другую. Его поместили в интернат и в восемнадцать лет выставили на улицу с чеком на две тысячи фунтов стерлингов. Он понятия не имел, как жить дальше. И пошел в армию. Через полгода Оливера изнасиловали. Армейский врач сказал, что это был один из худших случаев изнасилования, которые он видел за свою жизнь.
Хенли склонилась над своим письменным столом. Она была благодарна Иствуд за то, что взяла на себя рассказ о жизни Оливера.
– Что он имел в виду под «худшим случаем»? – уточнил Рамоутер.
– Групповое изнасилование. И еще использовали древко от метлы и разбитую бутылку – в дополнение к своим мужским органам. Оливер шесть недель пролежал в больнице.
– Ужас.
– Он написал заявление. Назвал всех шестерых насильников: Адриан Флинн, Тоби Кендрик, Джереми Хикс, Гэри Форд, Ричард Льюис и Алистер Нэш. Все из его взвода. Был трибунал, дело слушалось двенадцать дней. Всех шестерых оправдали. Проходит восемнадцать лет, и сержанта Адриана Флинна обвиняют в изнасиловании гражданского лица. И его снова оправдывают. А через три месяца Оливер разрезает его на куски и разбрасывает их вдоль трассы А2, между пабом «Солнце в песках» – знаешь, на перекрестке? – и поворотом на Киндбрук. Еще через две недели находят Тоби Кендрика, тоже разрезанного на куски, его бросили под железнодорожным мостом в Льюишеме…
– Мне тошно все это слушать, – перебил Стэнфорд. – Для паба еще слишком рано?
– Я вполне могу к тебе присоединиться, – сказал Пеллача.
Было тепло, но воздух стал тяжелым. В кабинете повисла тишина, словно они оказались в «оке бури»[25].
– Оливер убил всех тех, кто над ним издевался, – продолжила рассказ Иствуд. – И он бы убил и прокурора, и судью, который председательствовал на трибунале, если бы его не остановила Хенли.
– Вы сказали, что он убил всех, кто над ним издевался, но жертв оказалось семь, – заметил Рамоутер. – Кто седьмой?
– Понятия не имеем. Оливер отказался сообщить.
Хенли моргнула, пытаясь отогнать воспоминания, и снова сосредоточилась на том, что происходило в кабинете.
– Оставленная на теле метка означает, что это не просто совпадение. Но также она означает, что мы имеем дело не с обычным серийным убийцей. С подражателем.
– Я не понимаю, – признался Рамоутер, склоняясь над письменным столом. – А почему подражатель начал действовать именно сейчас? Оливер сидит в тюрьме уже два с половиной года.
– Он не первый, – сказала Хенли, глядя прямо на Рамоутера. – Но человек, с которым мы имеем дело сейчас, все четко рассчитал, он явно хочет держать нас в постоянном напряжении, не давая расслабиться. Иначе зачем разбрасывать части тел там, где они оказались, да еще и с разницей в один день. И есть еще кое-что.
Хенли посмотрела на людей, которых знала, – Пеллачу, Иствуд и Стэнфорда. Они все смотрели куда угодно, только не на нее. Пытались скрыться от чувства, что старые призраки вернулись, чтобы снова их преследовать.
– Об этой метке никто не знал, – сказала Хенли, открывая фотографию с символами, вырезанными на коже у Зоуи. – Эти символы были частью modus operandi[26] Оливера. Его личным знаком. Его почерком.
– Я об этом не знал, – сказал Рамоутер. – О символах. Не читал о них.
– Вот в этом-то все и дело, юноша, – посмотрела на него Иствуд. – Об этом нигде не сообщалось.
– Мы скрывали эту информацию от прессы в период расследования и слушания дела в суде, – продолжила объяснения Хенли. – До начала слушания в суде произошло еще два убийства – действовал подражатель, поэтому судья запретил распространять информацию о деле. Газетчики даже обращались в Высокий суд с апелляцией, требовали отмены этого решения. Но судьи, которые рассматривали апелляцию, согласились, что публикация символов может нанести ущерб и…
– Сколько человек знали про эту метку? – перебил Рамоутер.
– Все, кто входил тогда в нашу группу. Еще Лин, Тереза и криминалисты из группы Энтони.
– Последний раз, когда я проверял, – сказал Пеллача, – Оливер содержался в блоке строгого режима в тюрьме Белмарш. Он проводит в камере по девятнадцать часов в день. Он практически ни с кем не общается, только с надзирателями и невезучими адвокатами, которых ему удается убедить попытаться подать апелляцию на вынесенный ему приговор.
– Найденные тела говорят о другом, – заявила Хенли. – Тут одно из трех. Или у нас подражатель-телепат, или это человек, который каким-то образом участвовал в изначальном расследовании и судебном процессе, или Оливер с кем-то беседовал.
– А мы точно не можем пойти в паб? – снова спросил Стэнфорд.
– Ты серьезно? – рявкнула Хенли.
– Прости, шеф. – Стэнфорд сел на стуле прямо. – С кем Оливер мог разговаривать?
– С тем, кто имеет к нему непосредственный доступ, – высказал предположение Рамоутер. – Может, он с кем-то переписывается. Но смысл?
– Оливер – нарцисс, эгоистичный, самовлюбленный психопат, – пояснила Хенли. – Может, он хочет позлорадствовать.
– А что, если это не он? – снова заговорила Иствуд. – А он спокойно сидит в Белмарше, занимается своими делами и решает судоку. Утечка могла быть?
Хенли покачала головой.
– Не вижу смысла. Зачем кому-то сообщать эту информацию сейчас?
– Я не говорю про сейчас. Я говорю про то время, когда во главе нашего отдела стоял Раймс.
– Даже не заговаривай об этом, Иствуд, – произнес Пеллача жестким тоном. В его голосе звучало предупреждение.
Иствуд подняла руки вверх.
– Я не собираюсь плохо говорить о мертвых, – заявила она. – Я просто проговариваю вслух то, о чем, возможно, думает большинство из нас. Послушайте, здесь сейчас только мы, и всем нам хорошо известно, что Раймс не был ангелом.
– Про него много чего можно было сказать, Исти, но он никогда не допустил бы утечку такой важной информации, как эта, – сказала Хенли, защищая его после смерти гораздо решительнее, чем при жизни.
– Ты это говоришь, несмотря на все слухи, которые ходили? Почему он покончил с собой?
– Так, хватит, – вступил Стэнфорд, явно желая успокоить Иствуд, которая сильно завелась. – Утечка произошла не с нашей стороны. Как насчет криминалистов? Они не очень надежные ребята. Я не особо удивился бы, если бы какой-нибудь придурок, которого к ним временно прикомандировали, решил бы раскопать папку с делом, а потом оставил бы ее в вагоне метро. Не впервой.
– Послушайте, – заговорил Пеллача. – А почему убийцей не может быть какой-нибудь ревнивый бывший любовник? Вы уверены, что мы знаем все про отношения Дарего с Кеннеди? Она все честно рассказывала?
– Не говори ерунды, – пробормотала Хенли себе под нос.
– Или, может, Кеннеди досадил кому-то не тому, – продолжал Пеллача. – Он ведь сидел и за наркотики.
– Долг перед дилером? – спросил Рамоутер. – Последний раз его судили за это, когда ему было двадцать два года. Четырнадцать лет назад. Несколько поздновато, чтобы осознать, что Кеннеди продал кому-то восьмую вместо унции[27].
– Я сейчас просто выступаю в роли адвоката дьявола, – пояснил Пеллача. – Из того, что мы уже знаем про Дэниела Кеннеди, единственный человек, который пел ему дифирамбы, это его брат.
– Простите, шеф, – сказал Рамоутер, расправляя плечи. – По срокам никак не получается связать это дело с наркотиками.
– Я согласна с Рамоутером, – высказалась Хенли. – И я также не думаю, что была утечка информация.
Она понимала, что Пеллача хотел обсудить все аспекты дела, посмотреть на него под всеми возможными углами, но не могла игнорировать свою интуицию, которая подсказывала: они просто тратят время.
– Большинство людей, преднамеренно допускающих утечку информации, идут на это либо искренне полагая, что делают доброе дело, либо потому, что им платят. А этот парень, если это парень, хочет, чтобы его заметили. Хочет выделиться из толпы, – высказал свое мнение Рамоутер. – А вырезание отметок на теле… Что он там вырезает? Полумесяц и двойной крест?
Пеллача кивнул.
– Благодаря этим двум символам он точно выделится.
– Толковый парнишка. У него появляются интересные идеи, – заметил Пеллача, закрывая дверь в свой кабинет.
– Он задает правильные вопросы, – ответила Хенли. – Но еще рано делать окончательные выводы.
– Уже прошло два дня. А если быть абсолютно точными… – Пеллача посмотрел на часы. – Два дня, восемь часов и сорок две минуты с тех пор, как ты стала старшим следователем по этому делу.
Хенли опустилась на стул.
– Ты позвал меня сюда, чтобы проверить, как я справляюсь?
– Не надо так говорить. Во-первых, я выполняю свою работу, во-вторых, как ты думаешь, где бы я сам предпочел находиться? Работать «на земле» или сидеть здесь, в кабинете? Я слышал, что ты буркнула себе под нос. Сказала, что я говорю ерунду.
Хенли попыталась не обращать внимания на боль в голосе Пеллачи и не ответила. Она невольно вспомнила разговоры, которые они вели ночами в постели. Тогда Пеллача рассказывал ей о своих амбициях. Теперь у него было лицо человека, который дотянулся до самого большого апельсина на дереве, но фрукт оказался горьким.
– Что с ней? – спросил Пеллача.
– С кем?
– С девушкой. Узомамакой Дарего. Зоуи.
Хенли подумала, не соврать ли ему. Подать ему все под соусом «я просто хочу хорошо выполнять свою работу». Но Пеллача слишком хорошо ее знал.
– Зоуи напоминает мне ее, – призналась Хенли. – Мелиссу Гийма. Я тебе про нее рассказывала.
– Девушку из твоей школы, которая пропала?
– Она не училась в моей школе. Мы с ней вместе выросли. Она жила в одной из квартир в доме через дорогу. Полиция ничего не делала, прессу ее исчезновение не заинтересовало, никто и пальцем не пошевелил, пока не пропала пятнадцатилетняя белая девушка. Ее лицо было повсюду. Во всех газетах, во всех выпусках новостей, но Мелиссой нам пришлось заниматься самим. Это мы ее искали, развешивали постеры, пока я не нашла ее девять месяцев спустя.
– В реке, – тихим голосом произнес Пеллача. Он знал эту историю.
– Зоуи напоминает мне о ней. Вот и все. Кто-то выбросил ее, как мусор. Убийцу Мелиссы так никогда и не поймали. Я не хочу того же самого для семьи Зоуи или семьи Кеннеди.
– Этого не случится, – Пеллача шагнул вперед, словно хотел обнять Хенли, но вместо этого засунул руки в карманы. – А как ты вообще?
Хенли внимательно смотрела на Пеллачу, пытаясь понять, спрашивает ли он о ней в профессиональном плане или личном. Эти границы так давно размылись, что она никогда не могла точно это определить.
– В плане работы все прекрасно, – произнесла она медленно и очень спокойно. – Чего еще я могла пожелать? Я занимаюсь расследованием двойного убийства. Семьи жертв, обе семьи, кажется, говорят искренне, но ты же знаешь, какие бывают семьи. У всех могут быть спрятаны скелеты в шкафу.
– Но все тайное становится явным. Секреты всплывают наружу.
– Как, например, эти метки. Символы. – Хенли взяла со стола стопку клейких листочков и стала вертеть ее в руках. – Мы держали это в секрете, мы никому об этом не сообщали, но теперь… кто-то знает.
– Презумпция невиновности… Это может оказаться простым совпадением.
Хенли натянуто улыбнулась.
– Мы оба знаем, что это никакое не совпадение. Кто-то раскрыл рот. Нам только нужно выяснить, кто именно, а это означает, что мне нужно встретиться с Оливером.
– Что?! Зачем? Вообще-то не отвечай. Черт тебя побери! Должен быть какой-то другой способ.
– Нет другого способа. Врать не буду: я предпочла бы его не видеть, но не думаю, что у меня есть выбор. Кто-то использует его modus operandi, вплоть до вырезания символов на телах.
Пеллача повернулся к ней спиной и снял трубку телефона.
– Стивен, не надо отворачиваться от меня. Что ты делаешь?
– То, о чем ты попросила. Звоню в тюрьму, попрошу соединить с сотрудником, отвечающим за организацию встреч с осужденными, не знаю, как он там у них правильно называется.
– Это не может ждать.
– Я знаю. Если у меня не получится отправить тебя туда сегодня вечером, то пойдешь завтра утром. Так или иначе, ты его увидишь.
Хенли бежала со всех ног. Она видела его прямо перед собой, он несся вперед, топча вереск. Она слышала крик Пеллачи: «Стоять! Полиция!» Резкие вспышки боли пронзали ее горящие голени, но она все равно бежала быстрее, не обращая внимания на металлические кольца наручников, которые били ее по ребрам. На секунду она потеряла его из виду, дышать стало еще тяжелее. Выхлопные газы попали ей в рот и стали спускаться вниз, в глотку. Он внезапно остановился, повернулся к ней и побежал…
– Нет, нет, нет, – пробормотала Хенли и резко проснулась.
Майка, в которой она спала, промокла от пота и прилипла к хлопковой простыне, на которой лежала Хенли. Пот струился между грудей. Она попыталась сбросить простыню, которой накрывалась, но та запуталась у нее между ног. Когда ее глаза привыкли к темноте, она увидела, что Роб лежит на спине, рот у него слегка приоткрыт, он сопит и даже не имеет представления о том, что с ней сейчас творится. Зеленые цифры на часах на прикроватной тумбочке показывали 3.48 утра.
Хенли стянула майку и вылезла из кровати. Она думала, что кошмары прекратились. Жуткие сны и панические атаки преследовали ее на протяжении нескольких месяцев. На глаза навернулись слезы, когда в ванной ее снова охватил страх. Она сняла шорты и включила душ.
– Нет… – вырвалось у Хенли, когда она почувствовала, как теплая струя мочи льется по внутренней стороне бедра.
Хенли покраснела от стыда, схватила полотенце, намочила его под струей воды и вытерла мочу с пола. Ее тело подсказывало, что она не может делать эту работу. Она медленно ломалась. Хенли бросила мокрое полотенце в корзину для белья и шагнула под душ. Она прижалась головой к выложенной плиткой стене и вдохнула пар.
– Я не позволю этому случиться, – сказала Хенли, пока вода медленно стекала по ее спине. – Я не дам тебе меня сломать.
– Боже, какое депрессивное место, – сказала Хенли, когда они с Рамоутером оказались за покрытой ржавчиной дверью тюрьмы Белмарш. Внутри все казалось совершенно обезличенным. Стены и в коридоре, и в комнатах охраны были покрашены серой краской неприятного оттенка. Хенли с трудом удержалась, чтобы не помахать в одну из камер видеонаблюдения, установленных во всех углах. Каждую прикрывал небольшой черный купол. В будке охраны из пуленепробиваемого стекла сидела женщина. Она оторвалась от своей «Дэйли мэйл», подняла голову, посмотрела на Хенли, перевела взгляд на Рамоутера и вздохнула.
Рамоутер украдкой взглянул на Хенли, и этого взгляда было достаточно. Они мгновенно поняли друг друга и эту женщину из тюремной охраны – они всю жизнь сталкивались с предвзятым отношением из-за цвета кожи. Уловив это тончайшее проявление расизма, Хенли почувствовала, как у нее начинают гореть щеки. Она как будто услышала ее немой вопрос: «Что вы здесь делаете?»
Поняв, что женщина за пуленепробиваемым стеклом ухмыляется, Хенли резко постучала в стекло, опустила удостоверения сотрудников полиции и сложенный лист А4 в металлический лоток и стала ждать.
– Инспектор? Из отдела расследований? – уточнила женщина.
Хенли ждала, что та еще добавит: «Правда?» – ведь недоверие ясно слышалось в ее голосе. Но ничего подобного не прозвучало. Женщина за стеклом отошла в дальнюю часть кабинета и сняла трубку телефона.
– Да. Двое. Хорошо. Хорошо. Да, я знаю. Да.
Хенли раздраженно вздохнула и покрутила головой. Она почувствовала, что потянула шейную мышцу. Женщина из охраны вернула им удостоверения и открыла дверь, которая вела непосредственно в тюрьму. Хенли и Рамоутера обыскали, заколку для волос Хенли пришлось выбросить в мусорную корзину. Потом они ждали, пока безликие сотрудники тюрьмы в диспетчерской сверят их отпечатки пальцев с отпечатками на их документах.
– Как они тщательно все проверяют, – заметил Рамоутер, надевая пиджак.
Перед ними открылась еще одна дверь. Тюремный надзиратель провел их мимо небольшого садика, в котором работали трое заключенных; все они были одеты в комбинезоны винного цвета. Клумбы с яркими георгинами казались совсем не к месту в таком безрадостном окружении. Заключенные прекратили работать и уставились на Хенли. Она проигнорировала свист, донесшийся до нее, пока она проходила мимо основного здания тюрьмы, направляясь к блоку строгого режима.
Хенли с Рамоутером пришлось пройти еще пятнадцать дверей, перед тем как они оказались в тюрьме внутри тюрьмы.
– Подождите здесь, – сказал надзиратель.
Вдали Хенли слышала звук работающего телевизора и стук захлопывающихся дверей.
Вскоре в коридоре вместе с черным лабрадором появились два человека – еще один надзиратель и мужчина невысокого роста.
– Доброе утро. Меня зовут Терри Уоллас. Я исполняю обязанности начальника тюрьмы. Вы, вероятно, инспектор Хенли? – он протянул руку Рамоутеру.
– Э-э-э… Нет, – ответил Рамоутер, делая шаг назад.
– О… приношу свои извинения.
Начальник тюрьмы повернулся к Хенли. Его натянутая улыбка исчезла, когда Хенли проигнорировала его руку. Он подергал за лацканы бежевый пиджак, который был ему явно велик, а затем сжал перед собой свои маленькие ручки.
– Мы сообщили мистеру Оливеру о вашем визите.
Хенли вопросительно приподняла бровь.
– Я придерживаюсь определенной политики: считаю необходимым напоминать заключенным, что в мои цели не входит их обесчеловечить, несмотря на то что их признали опасными для общества. Не все в нашем блоке строгого режима сидят за убийство.
– Да, у вас тут есть и насильники, и авторитеты преступного мира, и лидеры террористических групп, – сказала Хенли.
Она немного расправила плечи, выпрямила спину, чтобы никто не заметил, как она нервничает. Она почти не спала прошлой ночью и не смогла ничего съесть за завтраком. Они стояли в узком коридоре с искусственным освещением. Из-за жара, исходившего от четырех человеческих тел и собаки, стало трудно дышать. Хенли поняла, что на нее накатывает приступ клаустрофобии.
– У нас есть специальная комната, в которой обычно проходят встречи с адвокатами. Она сейчас свободна, и вы сможете устроиться там. Хотя мистер Оливер и выразил удивление вашим визитом, мне показалось, что он с нетерпением ждет встречи.
– С нетерпением?
– Его едва ли можно за это осуждать. Каждый день он видит только девять других мужчин, которые содержатся вместе с ним в этом блоке, и надзирателей.
Начальник тюрьмы приподнял рукав пиджака и взглянул на часы.
– Сколько, по вашим расчетам, продлится… эта встреча? Очень важно свести изменения в распорядке мистера Оливера к минимуму.
– Столько, сколько потребуется.
Исполняющий обязанности начальника тюрьмы Уоллас неодобрительно хмыкнул и вытер струйку пота с виска.
– А, вот и надзирательница Баджарами.
В дверь вошла надзирательница, которую Хенли с Рамоутером еще не видели. Она оказалась ниже ростом, чем Хенли, но не намного. Ее рыжеватые волосы были стянуты сзади в пучок, по виду ей было лет тридцать пять. В ее внешности не было ничего особенного, да и форма ей совсем не шла. Такая женщина легко могла затеряться в толпе, если бы не повыцветший синяк под левым глазом. На Баджарами была надета рубашка с короткими рукавами, и взгляд Хенли упал на царапины на ее правой руке, которые добавляли цвета татуировке в виде падающих звезд.
– Видели бы вы другого парня, – произнес начальник тюрьмы с легким смешком. – Как бы то ни было, меня ждут в других местах, инспектор Хенли, констебль Рамоутер.
С этими словами он кивнул и вышел за дверь, которую придерживала для него Баджарами. Она заперла ее за ним.
– Это сделал заключенный из блока предварительного заключения, – пояснила она. – Его отказались выпустить под залог, и у него снесло башню. – Надзирательница открыла еще одну дверь и подождала, пока Хенли и Рамоутер выйдут в следующий отсек, потом вышла сама и заперла за собой дверь. – Но, надо сказать, судья оказался слишком строгим. Парню всего двадцать два года, и он никогда не сидел.
– И вдруг выяснилось, что его отправляют сюда? – спросил Рамоутер, когда они втроем стали подниматься по лестнице.
– Именно так, – подтвердила Баджарами.
Она открыла дверь в помещение, сильно отличающееся от других. Комнатка была маленькой и светлой, с большим окном. Там стояли стол и стулья, надежно привинченные к полу. Над камерой видеонаблюдения в дальнем углу непрерывно мигала красная лампочка, а вдоль стены, примерно на расстоянии вытянутой руки от стола, шла длинная черная резиновая полоса. Хенли задумалась, скольким адвокатам, врачам и полицейским приходилось нажимать тревожную кнопку за годы существования тюрьмы.
Когда Хенли в последний раз видела Оливера, он стоял у скамьи подсудимых в клетке, в Олд-Бейли. Женщина, старшина присяжных, встала со своего места, заметно дрожа, а сотрудник суда спросил ее, пришли ли присяжные к единому мнению и вынесли ли они приговор единогласно. Ее голос дрожал, когда она ответила «нет». И он так же дрожал, когда она ответила «да» на следующий вопрос: «Вынесли ли присяжные приговор, с которым согласны по крайней мере десять из вас?» Ее голос стал совсем тихим, когда она объявила, что Оливер виновен в семи убийствах.
Он стоял не двигаясь, когда зачитывали приговор. Он был в том же синем костюме от «Хьюго Босс», который надевал каждый день, пока шел судебный процесс. В отглаженном пиджаке и начищенных до блеска ботинках он не выглядел как убийца. Так выглядят финансовые консультанты, готовые посоветовать вам, как получить максимальную прибыль от инвестиций. Его выражение лица изменилось только один раз, когда старшина присяжных подтвердила, что приговор вынесен большинством голосов: за него проголосовали десять присяжных. Но два человека из состава присяжных посчитали его невиновным.
Хенли наблюдала за Оливером сквозь пуленепробиваемое стекло. Он разговаривал с одним надзирателем, пока другой вставлял ключ в замок наручников, сковывавших запястья заключенного. Оливер что-то сказал, и невысокий азиат-надзиратель покачал головой и рассмеялся. Оливер опустил руку на предплечье второго надзирателя, и Хенли дернулась. Наручники были сняты, и Оливер вошел в комнату, где находились Хенли с Рамоутер. У Хенли перехватило дыхание.
– Как давно мы не виделись, – произнес Оливер хрипловатым голосом. – Ты хорошо выглядишь. Тебе придется извинить меня за такой голос. Я не очень хорошо себя чувствую. По ночам в камере сквозняк. – Оливер протянул руку. Хенли ее проигнорировала. – Вчера утром я видел тебя в выпуске новостей. Ты теперь инспектор, да?
Темно-голубые глаза Оливера опустились ей на живот, он явно хотел увидеть шрамы, которые оставил на нем. Его улыбка стала шире, и можно было рассмотреть идеально ровные зубы, только немного пожелтевшие от никотина. Его шарм никуда не исчез, но к нему добавилось что-то еще. Это был уже не тот человек, который два с половиной года назад зашел в Белмарш, но он не был и полностью сломлен.
– Садитесь, – твердым голосом сказала Хенли, кивая на стул напротив Рамоутера.
Баджарами, которая стояла у двери с ничего не выражающим лицом, покинула помещение.
– Ну почему ты ведешь себя так недружелюбно, инспектор? Столько времени уже прошло. Прощение – это путь к спасению, поэтому давайте будем вежливы друг с другом.
– Я сказала: садитесь. Я не в настроении играть с вами в игры.
– У меня совсем не бывает посетителей. Я получаю немало писем от своих поклонников и поклонниц, но маловероятно, что им разрешат прийти сюда и навестить меня. Время от времени ко мне приходит врач, но это совсем не то. Это не человек, который хочет увидеть именно меня. Поэтому я польщен, видя тебя здесь. Жаль, что ты посчитала необходимым привести с собой приятеля. Но, к счастью для тебя, я не ревнивый.
Оливер осмотрел Рамоутера с ног до головы.
– Ну, ты определенно посимпатичнее, чем тот мужик, который раньше всегда болтался рядом с нашим инспектором. В этом месте забываешь о хороших манерах. Мы ведь не были представлены друг другу. Как тебя зовут? По виду ты новенький. Свежие силы, да?
– Рамоутер. Стажер, констебль Рамоутер.
– А имя у тебя есть?
– Салим. Салим Рамоутер.
– Рад познакомиться с тобой, Салим Рамоутер. Ты новый партнер инспектора?
– Да.
Хенли выругалась про себя и сурово посмотрела на Рамоутера. Ей было совсем ни к чему, чтобы Оливер посчитал, будто он установил с ним связь.
– Я думаю, инспектор хочет, чтобы ты тут просто сидел и наблюдал за происходящим, – деловито продолжил Оливер. Он скрестил на груди руки, на которых заметно выступали вены. – Я у нее всегда был навязчивой идеей. Я помню, как впервые увидел ее. Она тогда стояла перед Скотленд-Ярдом и называла меня…
– Мы пришли сюда, чтобы задать вам несколько вопросов, – перебила Хенли, стараясь не называть его ни по имени, ни по фамилии.
– Она называла меня чудовищем, – продолжал Оливер. – А потом удивилась, когда я воткнул в нее нож. Я всего лишь защищался.
Хенли крепко сжала правую руку в кулак и впилась ногтями в кожу, чтобы почувствовать боль.
– Мы пришли сюда, чтобы задать вам несколько вопросов, – повторила она.
– Ну. Задавай.
– В понедельник утром на берегу Темзы были найдены части человеческих тел – в Дептфорде и Гринвиче. Мужчины и женщины.
Оливер ничего не ответил. Его лицо застыло, словно гранитное.
– Вчера утром оставшиеся части тела женщины были найдены в Ледиуэлл-Филдс. Оба тела расчленены. Ноги. Руки. Голова. Все было отрезано от туловища и разбросано.
– Значит, слухи правдивы, – кивнул Оливер. – Но в новостях это не подтвердили. И не упоминали, что было две жертвы.
– Общественности пока не нужно об этом знать.
– Пытаетесь контролировать поток информации? Разумно, но в наши дни это трудно – появились социальные сети. А что общественность уже знает?
Хенли промолчала. Оливер пытался перехватить инициативу и контролировать ход беседы. Хотел продемонстрировать им с Рамоутером истинный баланс сил. Она с неохотой произнесла:
– Мужчину опознали. Его звали Дэниел Кеннеди.
– Дэниел Кеннеди, – медленно повторил Оливер. – Ты так произнесла его имя, будто я должен его знать. Он сидел в тюрьме?
– Сидел, – ответил Рамоутер. – Примерно два года назад. Провел полгода в Белмарше, потом его перевели в Хай-Даун.
– Салим, я отбываю очень долгий срок в блоке строгого режима. Я отношусь к категории «А». Мне не дают общаться с остальным населением этой тюрьмы. Меня считают чудовищем.
«Ты и есть чудовище», – произнесла Хенли про себя. Чем дольше она сидела напротив него, тем больше заводилась. Она поняла, что внимательно наблюдает за каждым его движением, что слишком бдительно за ним следит, ожидая, что Оливер может в любой момент попытаться ее убить.
– Эти имя и фамилия вам ничего не говорят? – спросила она.
Оливер не ответил. Вместо этого он встал, подошел к двери и постучал в небольшое оконце в ней. Тут же появился надзиратель и открыл дверь.
– Можете принести мне воды? У меня в горле пересохло. Очень жарко, столько людей.
Надзиратель кивнул.
– А Зоуи? – спросил Рамоутер у Хенли одними губами.
– Пока нет, – ответила она точно так же.
Несмотря на то что Оливер сидел в тюрьме, он определенно держал ситуацию под контролем. Казалось, никто, кроме Хенли, не видел, какую опасность он представляет.
Оливер вернулся на свое место и слишком долго смотрел на Хенли.
– Я не знаю никакого Дэниела Кеннеди, – в конце концов заявил он. – Что еще?
– Одна из жертв была найдена с вырезанными на теле полумесяцем и двойным крестом.
Хенли преднамеренно не сказала ему, кого из двух жертв нашли с этим символом. Она наблюдала за реакцией Оливера, но ее не последовало. Вернулся надзиратель с чашкой.
– Я искренне надеюсь, что ты не считаешь, будто это сделал я, – заявил Оливер.
– Это те же самые символы, которые вы вырезали на телах своих жертв, на всех семи.
Оливер перевел взгляд на Рамоутера, когда поднес чашку к губам и начал пить.
– Об этих символах знало совсем немного людей, – продолжала Хенли. – Это…
Оливер поднял левый указательный палец вверх, продолжая пить, таким образом заставляя Хенли замолчать.
– Это ваши метки. Ваш почерк. – Хенли повысила голос, теряя самообладание. Бетонные стены в маленькой комнатке делали каждое ее слово еще громче. Оливер поставил пустую чашку на стол. Уголки его губ слегка дернулись. – Жертвы вам незнакомы, они для вас никто. Но использован ваш стиль убийства. Все это указывает…
– На явное совпадение? – спросил Оливер с почти искренним любопытством.
– Маловероятно. Мне нужно знать, рассказывали ли вы кому-то о том, что делали со своими жертвами.
Оливер не ответил.
– Другим заключенным, надзирателям, посетителям? – перечислил Рамоутер.
Оливер расхохотался. Это был хрипловатый гортанный смех.
– Посетителям? Откуда им взяться? Ко мне никого не пускают, кроме адвокатов.
– Адвокатов? – осторожно переспросила Хенли.
– Конечно. Один все еще продолжает работать. Мы обсуждаем подачу апелляции. Не очень лестно, когда тебя называют убийцей с пилой, правда, инспектор?
– Вы убили семь человек. И вы считаете, что у вас есть основания для подачи апелляции? – не веря своим ушам, переспросил Рамоутер.
Оливер снова рассмеялся, потом повернулся к Хенли и подмигнул.
– Вы можете назвать какую-то причину появления этих символов на телах жертв? Ваших фирменных меток? – твердым голосом спросила Хенли, стараясь вернуться к теме разговора.
Ответа не последовало.
– Кто-то остающийся на свободе пытается передать вам послание?
Оливер сложил руки на груди и откинулся на спинку стула.
– Кто-то пытается привлечь ваше внимание? – продолжала Хенли.
Оливер хмыкнул и повернул голову к Хенли.
– Если вы работаете вместе с кем-то, если эти убийства имеют какое-то отношение к вам, то говорю вам прямо сейчас…
– Это, должно быть, тебя просто убивает, – медленно произнес Оливер.
Оливер неотрывно смотрел на нее – и все мышцы на спине Хенли напряглись.
– Вот оно как вышло-то. Ты сидишь здесь со мной. И просишь меня о помощи.
– Не льстите себе, – ответила Хенли. – Это не просьба о помощи.
– А что тогда? Ты пришла сюда спросить у меня, что я знаю. Ты в крайне затруднительном положении.
Хенли откинулась назад.
– Я в крайне затруднительном положении? Ну, это вряд ли. А знаете, что думаю я? Я думаю, что вы тут сгораете изнутри. Вы заперты здесь без шансов на помилование. Вас вывезут отсюда только вперед ногами в деревянном ящике, кремируют и выбросят пепел в ближайший мусорный бак.
– Осторожно, инспектор!
– Вы заперты здесь, пока кто-то орудует на свободе, режет тела, ставит на них вашу метку, а вы ничего не можете с этим поделать.
– Осторожно, – повторил Оливер тихим голосом, зловещим и угрожающим.
– Не вы здесь командуете парадом, – отчеканила Хенли.
Оливер улыбнулся, но больше ничего не сказал.
Рамоутер попытался сдержать кашель в наступившей тишине. Часы Хенли остались в машине, в бардачке. В этой комнате часов не было. Казалось, минута здесь идет за час.
– Мы закончили, – объявила она Рамоутеру.
Хенли попыталась взять себя в руки, когда Рамоутер встал и быстро пошел к двери. Она слышала шорох одежды Оливера – он повернулся, чтобы посмотреть, как она уходит. Хенли не оглядывалась назад. Она не могла допустить, чтобы Оливер видел отчаяние у нее на лице и то, какие ей пришлось приложить усилия, чтобы удержать себя в руках.
Доктор Марк Райан выглядел как настоящий судебный психолог. Уверенный. Вызывающий доверие. У него был уютный кабинет, который располагался в здании бывшей кондитерской фабрики в Бермондси. В кабинете было тепло. Комфортно. Спокойно. Никогда не скажешь, что в этом месте звучат истории о травмах, предательстве, потере веры в себя, тревогах и волнениях, а иногда стоит просто оглушительная тишина. Но Хенли не могла расслабиться.
– Анжелика, ты выглядишь так, словно злишься на меня. Ты расстроена? – спросил Марк, устраиваясь в кожаном кресле напротив нее.
– Ты прекрасно знаешь, что я на тебя не злюсь, – ответила Хенли и взяла чашку чая, которую Марк поставил на кофейный столик.
– Последние три месяца я говорил тебе, что ты еще не готова вернуться к работе «в поле». Ты просто меня не слушала. Я уверен, что твой психотерапевт сказал бы тебе то же самое.
– Я перестала к нему ходить, – сообщила она.
– Что? Как перестала? Когда?
– Примерно семь недель назад.
– Ради всего святого! Почему?
– Ты знаешь почему. Доктор Эфзал слишком категоричный.
– Это ты его так воспринимаешь.
– Да как бы там ни было. Я предпочла бы тебя.
– Я тебе уже говорил, что в моей профессии есть незыблемые правила. Должны соблюдаться границы между психотерапевтом и пациентом. А мы с тобой вместе напивались в пабе «Маркет Таверн», чем явно пересекали эту черту.
Хенли улыбнулась, вспоминая тот маленький паб, куда они вместе пошли после того, как Эбигейл Бернли вынесли приговор за убийство пятнадцати человек.
– Значит, я спрашиваю тебя как друг. Не как психотерапевт, потому что это было бы неэтично, – снова заговорил Марк. – Каково тебе вернуться на работу?
Хенли откинулась на спинку дивана и постаралась подобрать правильные слова. Она не могла рассказать ему про паническую атаку прошлой ночью. Она уже постаралась о ней забыть, затолкала в дальний уголок сознания.
– Комфортно. Я чувствую себя комфортно. Это неправильно, да? – заговорила Хенли, глядя в окно за головой Марка. Они сидели на четвертом этаже, из окна были видны очертания города. – Наверное, мне не следует чувствовать себя комфортно среди всего этого.
– Если бы я был твоим психотерапевтом (а я им не являюсь), я сказал бы, что не мне определять, правильно или неправильно то, что тебе комфортно. Если ты так себя чувствуешь, значит, ты так себя чувствуешь.
– В безопасности.
– Что? – Марк поднял голову.
– Я чувствую себя в безопасности, когда работаю «на земле», вернувшись на улицы из кабинета. Это странно, потому что на наших улицах совсем не безопасно, тогда как сидеть в кабинете… – Она запнулась, но, судя по выражению лица Марка, он не собирался ее осуждать, а, наоборот, хотел подбодрить, и Хенли продолжила: – В кабинете у меня было ощущение, будто меня наказывают за что-то, в чем я не виновата. Он наказал меня за ошибку, которую допустил он сам.
– Он? Ты имеешь в виду Пеллачу?
– Нет. – Хенли поставила чашку с чаем на стол. Марк забыл положить сахар. – Нет. Я имею в виду его. Раймса.
– Ты почти не говоришь о нем, что странно, учитывая, как вы были близки.
– Говорить не о чем. Он мертв. А мы должны жить дальше.
Марк открыл рот, чтобы что-то сказать, но решил, что лучше этого не делать.
– Он нашел легкий выход. Оставил нас всех в полном дерьме. Я ожидала от него большего.
Хенли не была уверена, с чего она вдруг разговорилась. Она возненавидела терапию с того момента, как ей приказали еженедельно ходить на сеансы к доктору Эфзалу. После того как она вообще смогла выходить из дома, первые шесть месяцев она почти ничего не говорила, просто сидела как на иголках. Ей не нравилось, когда ее что-то заставляли делать, и в особенности ей не нравилось, что ее заставляли говорить о том, что с ней сделали.
– Ты до сих пор на него злишься? На Раймса? – уточнил Марк. – Вообще это не так уж необычно – испытывать такие чувства по отношению к близкому тебе человеку, который совершил самоубийство.
– Я не злюсь. Это лишняя трата энергии и времени.
Хенли задумалась, понимает ли Марк, что она врет. На самом деле она до сих пор злилась на Раймса. Каждое воспоминание приносило боль. У нее сердце кровью обливалось каждый раз, когда она думала о том, что сделал Раймс.
– Ты сообщила Робу, что снова вышла на улицу? – спросил Марк.
– Вышла на улицу? – Хенли не могла не рассмеяться. – Ты это так сформулировал, будто я проституткой работаю.
– Прости. У меня был трудный день, но ты знаешь, что я имел в виду.
– Да, я сообщила ему вчера вечером. Не то чтобы он прыгал от радости и желал мне успехов.
Хенли почувствовала, как напряглись ее плечи, когда она вспомнила реакцию Роба. Он обвинил Хенли во вранье; в том, что карьера для нее важнее семьи. Утром, когда она собиралась на работу, Роб с ней не разговаривал.
– На самом деле ты не можешь его винить, – заметил Марк.
– Я знаю, что не вправе это делать, но послушай, я пришла сюда не для того, чтобы говорить обо мне. Я пришла по делу.
И Хенли рассказала Марку о том, как идет расследование.
– Я ничего об этом не слышал в новостях, – сказал Марк.
– Пока не было заявления для прессы. Тела из Темзы достают каждый день. Это едва ли можно назвать новостью. Но два расчлененных трупа, найденные с разницей в один день… Это, конечно, новости, но нам совершенно не нужно, чтобы это муссировали в СМИ.
– А есть хоть какие-то зацепки? Подозреваемые?
– Есть пара теорий, которые мы рассматриваем. Месть. Может, бывший парень или брошенная женщина…
– Несмотря на то что расчленение – это, безусловно, демонстрация силы и крайней степени ненависти по отношению к жертве, для женщин это все-таки нетипично. Расчленение – это психологическая форма завершения дела, получения окончательного удовлетворения. Для этого требуется хладнокровная целеустремленность. Женщины – без обид, Анжелика, – более… эмоциональны.
– Я и не обиделась. А как насчет мести?
– Если бы это была месть, то ваш убийца сосредоточился бы на одной цели. Убил бы или нового парня, или подругу, но убить обоих, а потом обоих расчленить… Я считаю, что это не месть.
– А подражатель может быть?
Хенли нашла в телефоне фотографии символов, вырезанных на коже у Зоуи.
– Секундочку. – Марк снял очки и протер стекла галстуком. – Это полумесяц и двойной крест?
Хенли кивнула.
– Последний раз я видел такое, когда орудовал Питер Оливер. Эти метки вырезаны на обоих телах?
– Только у Зоуи. И в связи с этим мне пришлось встретиться с Питером Оливером сегодня утром.
– Прости. Что пришлось сделать?
– Ты слышал, что я сказала, Марк.
– И ты мне перед этим не позвонила? Мы бы с тобой все проговорили. Я бы тебя подготовил.
– Ты же не мой психотерапевт. Забыл?
– Но все равно… Как разговор? Как он?
– Отвратительный. Бесполезный. Я не хочу об этом говорить, – уклончиво бросила Хенли. – Мне от тебя кое-что нужно. Можешь подготовить для меня психологический портрет преступника?
– Конечно, могу, но мне нужен отчет о следствии… Ну, та ее часть, которую вы можете мне предоставить. И вся информация, какая только есть, о жертвах.
– У меня для тебя все уже приготовлено, – сказала Хенли, вручая ему флешку.
– Отлично. Дай мне пару деньков, и я все сделаю.
У Хенли к горлу подступила тошнота, когда она встала с дивана. Она положила руку на спинку стула, чтобы удержаться на ногах.
– Эй, с тобой все в порядке?
– Просто слишком быстро встала. Все нормально.
– Нет, не нормально. Встреча с Оливером запустила у тебя в голове какой-то процесс. Анжелика, когда-нибудь тебе придется проговорить то, что с тобой случилось, причем не с точки зрения полицейского, а с точки зрения жертвы. Выжившей после ужасного испытания.
– Не надо меня так называть. Не называй меня «жертвой», «выжившей». Это звучит так, будто я… слабая.
– Разве выжить после ужасного испытания – это признак слабости?
– Я не хочу, чтобы на меня навешивали ярлыки.
– Посттравматическое стрессовое расстройство просто так не исчезает. Я хорошо тебя знаю, Анжелика. Ты любишь все раскладывать по полочкам.
– Это помогает мне хорошо выполнять мою работу.
– Работа – это одно дело, но ты раскладываешь по полочкам и всю свою жизнь. Это совсем другое.
– В моем случае это срабатывает.
– На каком-то этапе эти твои полочки переполнятся. Ты через многое прошла. И что-то ты до сих пытаешься осмыслить. После смерти твоей матери прошло всего семь месяцев. Я даже не уверен, оплакала ли ты ее как следует.
– Плакать уже поздно, а ты не должен проводить со мной сеансы психотерапии.
Хенли попыталась улыбнуться, но у нее ничего не получилось. Она посмотрела на часы. Было уже двадцать минут девятого. Она пропустила время, когда Эмму нужно укладывать спать. Вероятно, Роб встретит ее с каменным выражением лица и в полной тишине, когда она наконец вернется домой; и винить его будет не в чем.
Марк подошел к письменному столу и открыл ящик.
– Если ты не собираешься больше ходить к доктору Эфзалу, позволь мне по крайней мере порекомендовать тебе одного специалиста.
Хенли взяли визитку из рук Марка.
– Доктор Изабель Коллинс?
– Она очень хороший специалист. Позвони ей, если все-таки передумаешь насчет психотерапии.
– Я ничего не обещаю, – ответила Хенли.
В это мгновение у нее в кармане начал вибрировать телефон. Она прочитала сообщение от Эзры: «Можете вернуться в отдел? Оч важная инфа о Ледиуэлл».
Хенли хотелось ответить «нет». Ей нужно было вернуться домой, чтобы провести время с собственным ребенком, посмотреть, как Эмма спит, поцеловать ее в лобик. Побыть матерью!
– Марк, что-то случилось. Мне нужно вернуться в отдел, – раздосадованно сказала Хенли. – Спасибо тебе за все.
– Никаких проблем. Просто помни: если это подражатель и он следует modus operandi Оливера, то будут еще трупы, и, вероятно, гораздо раньше, чем ты думаешь.
«Он вороватый жулик и обманщик».
Именно так Раймс назвал Эзру Уильямса, когда Пеллача рассказал ему о своей гениальной идее предложить Эзре работу в ОРСП через две недели после того, как его выпустили из тюрьмы Колдингли.
«Свояк свояка видит издалека», – заметил тогда Эзра, снимая пластиковую пленку с контейнера со сладким карри. Раймс неразборчиво пробормотал что-то себе под нос и впился зубами в роял-чизбургер, а Эзра заметил: «Это нарушение моих прав человека, брат».
Эзра с неохотой явился в ОРСП с ноутбуком в сумке, электронным браслетом на ноге, а также, к невыразимому восторгу Раймса, двумя макмаффинами с яйцом и беконом на завтрак. Он два дня сидел со своим ноутбуком в углу оперативного штаба, а потом потребовал перевести его в какое-нибудь другое помещение, где ему целый день не придется смотреть на трупы.
Рамоутер зашел в кабинет Эзры.
– Секундочку подожди, – сказал Эзра, что-то печатая на клавиатуре. – Так, я закончил. – Эзра развернул огромное кожаное кресло, которое подошло бы для съемочной площадки «Мастермайнд»[28]. – Итак, телефон.
– Да, нас интересует телефон и электронный браслет Кеннеди. Хенли сказала, что ты с ними закончил.
– Никто никогда не узнает, что я с ними вообще работал, – с гордостью объявил Эзра, встал, потянулся и направился к шкафу в углу кабинета. Он открыл ящик и достал два запечатанных пакета для вещдоков.
– Ты что-то выяснил? – спросил Рамоутер, забирая пакеты у Эзры.
Эзра сложил руки на груди и склонил голову набок.
– Ты серьезно спрашиваешь меня, выяснил ли я что-нибудь?
– Я пока не знаю, насколько ты классный специалист, поэтому вынужден спрашивать.
– Не знаешь. А я знаю, что ты меня гуглил. Вероятно, пытался зайти в систему и найти папки с делом, по которому я проходил. И одновременно пытался вытащить дело Оливера из архива.
– Как ты…
– Считай меня стражем ворот в нашем отделе.
– Так как мне добраться до нужных файлов?
– Друг, тебе нужно поучиться терпению. Медитацией не пробовал заниматься?
– Что?
– Нужно действовать немного более осознанно, а то могут перегореть предохранители. Я разобрался с твоим уровнем доступа. Ты теперь соединен с нашим защищенным сервером. Это тебе не облака какие-то.
– А бумажные папки у вас тут есть?
– В подвале, – кивнул Эзра. – Так, давай вернемся к телефону Кеннеди. Совершенно новый. Всего три месяца. SIM-карта в нем тоже новая. Тариф без абонентской платы. В памяти всего несколько номеров: брат, инспектор по условно-досрочному и некто по имени Ринс. По мне, так похоже на погоняло дилера.
– А текстовые сообщения? ВотсАп? Мессенджеры?
– Ничего. Телефон почистили. Текстовых сообщений нет. Чат в ВотсАп очистили, но это ерунда. Люди – идиоты. Они думают, что, нажав на «удалить», все стирают.
– Значит, ты что-то нашел?
Эзра подошел к маленькому холодильнику и достал бутылку зеленого сока, который, как показалось Рамоутеру, излучал холодное свечение.
– Аккаунт в ВотсАп не привязан к этому телефону, точнее к SIM-карте, которую ты держишь в руках.
– А к чему он привязан?
– Очевидно, к другой SIM-карте, другому номеру телефона и другому аппарату, брат.
Рамоутер попытался упорядочить полученную информацию у себя в голове. Он устал. Он взял стул и сел.
– Хочешь зеленого сока? – предложил Эзра, протягивая бутылку. – Шпинат, листовая капуста, яблоко, немного зеленого лимона и имбирь. Очень хорошо приводит в чувство. Бодрит!
– Нет, со мной все в порядке. Значит, есть еще один телефон?
– Да. Не обижайся, но я буду с тобой разговаривать как со своим дедушкой. Когда он говорит по скайпу, восемьдесят процентов времени я вижу чертов потолок у него в комнате.
Рамоутер рассмеялся.
– Когда ты регистрируешься в ВотсАп, требуется ввести телефонный номер. После этого тебе приходит сообщение с кодом подтверждения. Ты вводишь этот код, потом можешь пользоваться. Это понятно?
– Да, понятно.
– А теперь представь, что тебе нужен новый телефон. Ты покупаешь новый аппарат и новую SIM-карту, но по какой-то непонятной причине хочешь, чтобы люди продолжали связываться с тобой по ВотсАп, но не хочешь, чтобы у них был твой новый номер телефона.
Рамоутер кивнул. Пока ему все было понятно.
– Ты загружаешь ВотсАп, и они тебя спрашивают, хочешь ли ты использовать уже существующий аккаунт. Понятно?
– Да. И ты собрал информацию по старому номеру?
– Конечно. Я извлек этот номер и поработал с ним по-своему.
– Что значит «по-своему»?
– Подробности тебе знать не нужно. Я могу только сказать, что выяснил оператора, а у них информации куча. Этот номер работал до утра вторника.
– Вторника? Но тело Кеннеди нашли в понедельник утром.
– Становится любопытнее и любопытнее, да? Тут одно из двух. Или кто-то его спер и пользовался, пока деньги не закончились. Или он до сих пор у того, кто его забрал.
– Проклятье! А что с браслетом? – спросил Рамоутер.
– С браслетом еще интереснее. Ему прикрепили один из этих новомодных, подключенных к GPS. Не то что та бесполезная дрянь, которую носил я. Для него это было плохо, а для нас хорошо. С таким браслетом отслеживаются абсолютно все передвижения, а он постоянно где-то шлялся. Адвокаты у Лондонского моста, Кэмден, «Аптон-Парк». Я и за деньги на «Вест-Хэм»[29] не стал бы смотреть, ну да ладно. – Эзра ненадолго замолчал и прищурился. – А, да. Еще Суд короны Блэкфрайерс[30], Льюишемская больница, местная библиотека. Занятой был человек. Но когда наступал комендантский час, он никуда не ходил. Хотя не могу сказать, что он был таким послушным мальчиком до того, как на него надели браслет.
– Когда его надели?
– Активировали двадцать девятого августа.
– Кеннеди выпустили из-под стражи двадцать шестого. А сигнал когда прекратился?
– Шестого сентября в 23:47. Но когда сигнал прервался, Кеннеди был не в хостеле.
Эзра перевел взгляд с Рамоутера на Хенли, появившуюся в дверном проеме с чашкой кофе, на которой было неправильно написано ее имя.
– Шеф, простите, что снова выдернул вас.
– Все в порядке, Эзра. Что ты хочешь сказать? Как это Кеннеди не было в хостеле? – спросила Хенли.
– Я к этому и веду, – продолжил Эзра. В это мгновение один из лежавших на столе телефонов начал звонить. – Кеннеди не было в хостеле, когда электронный браслет отключили. Он был в парке Ледиуэлл-Филдс.
Хенли не могла оторваться от фотографий Дэниела Кеннеди и Зоуи Дарего. Обреченные влюбленные. Желание найти их убийцу усиливалось с каждой секундой, но в первую очередь ею двигала особая связь, которую она ощущала с Зоуи. Как и у Мелиссы, ее жизнь рано оборвалась. Она была чьей-то дочерью, чьей-то подругой. Сестрой. Судя по лаку на ногтях, помаде и черно-пурпурным прядям в недавно сделанной прическе, она заботилась о своей внешности. Но ее ногти, поломанные и расслоившиеся, рассказывали совсем другую историю. Они говорили о том, что она пыталась откуда-то сбежать. Она что-то царапала, рыла ногтями, чтобы выбраться. Но откуда?!
– Что нам известно? – спросила Хенли у Рамоутера.
Они сидели в кабинете через две двери от комнаты, которую Эзра называл своей лабораторией. В кабинете было тихо и прохладно. Рамоутер выглядел взволнованным и возбужденным. Хенли знала, что он хочет расспросить ее про Оливера и про то, о чем тот сегодня упомянул. Хенли приподняла рубашку повыше пупка.
– Оливер ударил меня ножом, когда я попыталась его арестовать, – она показала шрамы у себя на животе. – Я неделю лежала в больнице, ему предъявили обвинение в попытке убить меня. Вопросы есть?
– Нет. Никаких.
На несколько секунд воцарилось неловкое молчание, пока Хенли заправляла рубашку.
– Что нам известно? – снова спросила Хенли.
Рамоутер сверился со своими записями.
– Дэниел Кеннеди и Зоуи Дарего состояли в отношениях примерно два года, но не жили вместе. Зоуи работала в Льюишемской больнице.
– А Кеннеди находился в парке, когда его электронный браслет прекратил подавать сигнал. И Зоуи нашли в этом парке, – добавила Хенли.
– Выпадают четыре дня между исчезновением Кеннеди и обнаружением его тела, останки тела Зоуи были обнаружены через пять дней. Доктор Чой утверждает, что ей сначала отрезали руку, а все остальное через день или два. Так что делал наш убийца? Держал Зоуи несколько дней у себя, наблюдая, как она страдает, чтобы потом прикончить? Значит, он больной.
Рамоутер откинулся на спинку стула.
– Мы знаем, что Кеннеди полностью соблюдал все предписания после освобождения из-под стражи, – снова заговорила Хенли. – Он человек привычки, но что-то (необязательно кто-то) заставило его снять браслет. Что может заставить тебя делать то, что ты не хочешь?
– Сестра моей жены.
Хенли не могла сдержать улыбку.
– Кроме сестры твоей жены. Урок номер один: не беги впереди паровоза. Всегда внимательно слушай задаваемый вопрос. Я спросила не кто, а что. Что может заставить тебя делать то, что ты не хочешь?
– Угроза. Если кто-то угрожает мне или близкому мне человеку. Но меня беспокоит другое. Электронный браслет Кеннеди. Почему он потратил время на то, чтобы срезать браслет и сломать его, если считал, что Зоуи угрожает опасность? Если бы я был на его месте, я бы наплевал на это. Рискнул бы, попытался бы все объяснить судье после ареста за нарушение условий освобождения. Браслет прекратил подавать сигнал в Ледиуэлл-Филдс, но мы его нашли сломанным под кроватью. Как он там оказался?
– Хороший вопрос, но мы пока не можем ответить даже на главные: где, кто и почему. Где их убили? Кто их убил? Почему?
– Связи между Зоуи и Кеннеди недостаточно? – спросил Рамоутер.
– Нет, – Хенли закрыла блокнот. – Какие будут наши следующие шаги? Какие еще у нас имеются улики?
– Записи с камер видеонаблюдения в том районе, где было найдено тело Зоуи, а также записи, предоставленные Гринвичским муниципалитетом. Единственное, отсутствуют записи с берега реки.
– А чего у нас нет?
– Свидетелей и оставшихся частей тела Дэниела Кеннеди. Не хватает его правой руки, – поморщившись, сказал Рамоутер.
Хенли взглянула на часы.
– Уже поздно. Тебе пора домой. Я завтра с утра приду пораньше. Эзра мне сказал, что ты пытался добраться до папок по первому делу.
– Я ничего не вынюхивал, не пытался совать нос не в свои дела и все в таком роде, – быстро ответил Рамоутер. – Я просто подумал, что не помешает посмотреть материалы дела.
– Посмотреть, не упустили ли мы что-то?
Хенли приложила руку к груди, как будто была оскорблена до глубины души.
– Что? Нет. Конечно, нет… Я просто…
– Успокойся. Я пошутила. Ты можешь взглянуть на дело свежим взглядом. Посмотри, может, обратишь внимание на что-то, что было упущено при проведении изначального расследования. Может, что-то просто бросится тебе в глаза.
Хенли наблюдала за собиравшим вещи Рамоутером и никак не могла отделаться от одной мысли, которая вертелась у нее в голове. А что, если Рамоутер действительно обнаружит, что она что-то упустила?
Рамоутер сидел на полу у себя в гостиной в шортах и старой майке футбольного клуба «Вест Бромвич Альбион» с номером «8». Он открыл все окна, но вентилятор, цену на который явно завысили, только гонял по комнате горячий воздух и никак не помогал. Он взял последний спринг-ролл и опустил его в шрирачу[31]. Ему было стыдно за то, как он теперь питался. Содержимое его холодильника не пополнялось. Там стояли две пинты[32] молока, лежала половина буханки хлеба, яйца и сосиски в тесте, которые он купил вечером в воскресенье.
Он распечатал материалы дела с флешки. Бумаги были разложены вокруг него на полу. Он придавил их пультом, мобильным телефоном и двенадцатикилограммовой гирей, чтобы не разлетелись. Рамоутер взял в руки фотографию Оливера, сделанную после ареста. Оливер улыбался в камеру, лицо у него было заостренным, но определенно красивым. Эдакая суровая красота и магнетизм. Рамоутер почувствовал на себе силу его очарования, когда они встретились лично. На фотографии у Оливера была разбита губа, а на носу оставалась запекшаяся кровь. Левый глаз опух и был налит кровью. В материалах дела говорилось, что Оливера арестовал Пеллача и он оказал сопротивление при аресте. Судя по виду Оливера, Рамоутер почти не сомневался, что Пеллача использовал не только тазер[33], когда Оливер порезал Хенли ножом. Оливер за восемь недель убил семь человек и разбросал их тела в разных местах в юго-восточной части Лондона. Рамоутер поднял с пола еще одну фотографию, вымазав соусом низ страницы. Последняя жертва. До сих пор не опознанная. И до сих пор не найдена голова. Ноутбук Рамоутера издал сигнал, означающий, что ему пришло письмо. Это было сообщение из тюрьмы Белмарш, от отдела, занимающегося допуском посетителей. У Оливера не было ни семьи, ни друзей, но за последние три месяца заявления подали сорок три человека, которые хотели его навестить. Оливер согласился встретиться только с одним.
– Кто такой этот Чанс Блейн, черт его побери? – пробормотал Рамоутер в пустоту.
В четверг с утра Хенли с Рамоутером не успели провести в отделе и часа, когда Джоанне позвонил полицейский из отделения в Дептфорде. Нашли еще одно тело, разрезанное на куски, его подбросили во двор церкви Святого Николая. Церковь была частично отгорожена от окружающей ее территории, принадлежащей муниципалитету. Рядом, за забором, также находился частный участок, на котором возвышался многоквартирный дом.
– Выглядит не очень гостеприимно. Как-то мрачновато для церкви, – высказал свое мнение Рамоутер, останавливаясь у открытых ворот.
По обеим сторонам ворот на столбах красовалось по черепу с костями. На них смотрел пустой глаз, будто пронзая взглядом и бросая вызов: осмелитесь зайти? Перед мысленным взглядом Хенли черепа сменились головой Зоуи. Она содрогнулась.
– В детстве мы обычно говорили, что это пиратская церковь, – у Хенли на губах мелькнула легкая улыбка от этого воспоминания. – Нам кто-то сказал, что эти черепа и кости послужили вдохновением для «Веселого Роджера».
– Серьезно? – Рамоутер снова задрал голову, перед тем как последовать за Хенли по забетонированной дорожке, ведущей к зданию церкви.
– Нет. На самом деле они здесь, чтобы напоминать прихожанам о неминуемом конце и о том, что есть жизнь после смерти.
– Вы выросли в этом районе? Я помню, как старший в группе криминалистов, Энтони, говорил, что вы хорошо знаете территорию у реки.
– Да, – кивнула Хенли. – С другой стороны парка.
– Местная девчушка, которая многого добилась.
– Это смотря с чьей точки зрения. Так, давай-ка…
Звонок мобильного телефона Рамоутера не дал Хенли закончить фразу. Она замолчала, Рамоутер виновато на нее посмотрел, перед тем как повернуться к ней спиной, чтобы ответить на звонок, и отошел. Через несколько минут Рамоутер робко вышел из-за белого грузового автофургона, рядом с которым полицейский огораживал территорию сине-белой лентой.
– Закончил? – с сарказмом спросила Хенли, когда Рамоутер вернулся.
– Простите. Это… Неважно. Простите.
Хенли уже подумывала поподробнее расспросить его про этот звонок, но передумала. Последнее, чего ей не хватало, – это сближаться с ним.
– Пошли, – позвала Хенли, роясь в карманах в поисках перчаток.
Она сошла с дорожки и стала пробираться по разросшейся траве, между надгробий и памятников, на которых уже давно стерлись имена усопших. Вся деятельность была сосредоточена на участке позади церкви, где возвышалась средневековая колокольня. Энтони со своей группой криминалистов уже трудился на месте, а молодой человек с характерным черно-белым воротничком пастора и закатанными рукавами разговаривал с двумя полицейскими в форме.
– Здесь три входа на территорию церкви, – пояснила Хенли, жестом подзывая женщину-полицейского, которая стояла рядом с маленькой бледной старушкой, крепко сжимавшей в руках собачий поводок. На земле тихо лежал стаффордширский бультерьер.
– Нам нужно поговорить с пастором. Насколько я понимаю, рядом с вами сейчас стояла свидетельница, Джанин Муллинс? – уточнила Хенли у женщины-полицейского, предъявляя той свое удостоверение.
– Да. Я записала ее показания. – Она опустила руку в задний карман, достала блокнот и вручила Хенли. – Простите, почерк у меня ужасный.
– Ничего страшного.
Хенли пролистнула страницы, потом передала голубой блокнот Рамоутеру. Тот вернул блокнот назад с гримасой отвращения.
– Она видела, как лисы поедали руку, – покачал головой он.
Лисы оттащили одну руку метра на полтора от мемориальной доски в память о Кристофере Марло[34]. Остальные части тела кучей лежали у подножия ступенек, спускающихся к одному из входов в колокольню.
– Боже праведный! – воскликнула Хенли, подойдя ближе.
Она остановилась в трех шагах от последней ступеньки и прикрыла рот рукой. Среди разбитых пивных бутылок, смятых пакетов из-под крекеров и заляпанных маслом коробок из-под курицы лежало разрезанное на куски разлагающееся тело мужчины.
– Как вы считаете, он здесь давно? – Рамоутер заглянул внутрь. Все это выглядело как разрытая темная могила.
По оставшейся плоти в задней части шеи мужчины – там, где ему отрезали голову, – ползали жирные белые черви. Конечности кто-то завернул в прозрачные куски пластиковой пленки, и в тех местам, где их грызли лисы, она оказалась разорвана. Когда-то белая кожа туловища приобрела зеленоватый оттенок, покрылась пятнами и натянулась, как шкурка на переваренной сосиске. Хенли поднялась на несколько ступенек вверх.
– Если лисы его только что нашли, значит, кто-то его здесь сбросил очень рано утром. Но сколько времени он уже мертв? – спросила Хенли и сама себе ответила: – Неизвестно. Где пастор?
– Вернулся в церковь, – ответил Рамоутер. – Я только не понимаю, почему его бросили здесь?
– Не знаю, – честно ответила Хенли. – Но сделал это человек, который хорошо знает эту местность. Неслучайно тела Кеннеди и Зоуи нашли совсем недалеко отсюда и…