…Промозглое раннее осеннее утро разбудило Ивана, – лучшего во всей горной Чечне рукопашного бойца, воина-легенду, на котором его хозяин сделал огромное состояние и которым дорожил больше, чем женой, детьми и даже своим оружием, – противной сыростью, от которой на коже Ивана выступала роса и воем собак во всем затерянном в горах чеченском селении.
Болело плечо, из которого вчерашний соперник, труп которого сегодня лежал на дне ущелья, рядом с десятками других врагов, убитых Иваном, вырвал зубами клок мяса в тот момент, когда его шейные позвонки хрустнули под пальцами Ивана. Но Иван привык не обращать внимания на боль. Он был жив, и это была единственная ценность его существования, остальное просто не имело значения…
Собаки надрывались то хором, то поодиночке, но Иван не слышал обычных хриплых криков хозяина, которыми тот усмирял свою свору, сторожившую Ивана, не слышал ругани трех охранников, нанятых хозяином сторожить Ивана. Собакам разрешили выть, сколько угодно их собачьим глоткам, и это было странно, необычно.
Дальше утренние события начали развиваться еще более необычно.
Хозяин никогда не трогал Ивана по утрам, давая ему возможность восстановить свои силы для вечерней схватки. Один из охранников приносил ему полведра горячей похлебки и огромный кусок мяса, обычно баранины или козлятины, которую Иван сразу же отличал по специфическому пряному вкусу. На запахи он давно перестал обращать внимание и самый отвратительный запах воспринимал, как само собой разумеющееся, как и все остальное, что окружало его сейчас – длинную цепь, которой он был постоянно прикован к врытому в землю столбу и которую пытался время от времени разорвать, но она была слишком крепкой для него; автоматы охранников, постоянно нацеленные в его сторону; вечерние костры, которыми был очерчен круг арены для схватки; необходимость убить того, с кем судьба и желание его хозяина столкнет его сегодня вечером на этой арене…
Но сегодня хозяин пришел сам ранним утром в сопровождении двух охранников. Они уселись у входа в сарай, в котором содержали Ивана, и, как обычно, взяли его на мушку, пока хозяин находился близко от него. А хозяин присел неподалеку от лежащего на куче соломы и старого тряпья Ивана и начал что-то хрипло говорить по-своему, по-чеченски… Иван не знал его языка, но хорошо разбирался в интонациях его голоса, и четко отличал, например, возгласы одобрения от приказов, пусть даже и произнесенных ровным, спокойным голосом…
Но сейчас в голосе хозяина он слышал какие-то очень непривычные нотки. Тот словно жаловался на что-то Ивану, в его словах звучали обида и негодование… И это было тем более странно.
Иван перебрал в памяти события вчерашнего дня и не нашел никакой своей вины перед хозяином. Вчера он не отказывался от еды, не рвал свою цепь, схватку выиграл чисто, хотя, может быть, слишком быстро и не так зрелищно, как хотелось бы его хозяину. Но тот вчера вновь сорвал солидный куш на ставках, это Иван видел по тому, каким довольством светилось лицо хозяина, когда тот провожал победившего Ивана в его сарай и приковывал на цепь… Деньги были главным удовольствием в жизни его хозяина.
Нет, Иван был абсолютно ни при чем, случилось что-то, к чему он не имел отношения, но касалось это, судя по всему, именно Ивана…
Хозяин часто повторял слово «Асланбек». Иван знал, что Асланбек – имя старика, который неизменно сидел в центре группы самых почетных зрителей, ставок никогда не делал, но хозяин всегда платил ему часть своего выигрыша… Асланбек был очень стар, судя по всему, бешмет висел на его иссохшем теле мешком, даже седая борода была жиденькой, и как бы выеденной временем, но глаза смотрели сурово, а на лице никогда не появлялось ничего похожего на улыбку или хотя бы, усмешку…
Асланбек, вероятно, был старейшиной рода, к которому принадлежал хозяин Ивана, вождем или кем-то, – черт их разберет, этих горцев, какие у них звания и должности существуют…
Иван не разбирался в таких тонкостях чеченской жизни, ясно было одно – Асланбек был самым уважаемым человеком для всех зрителей, что собирались вокруг арены смотреть ежевечернюю схватку.
Хозяин замолчал и начал теребить себя за ухо в явном замешательстве. Это был верный знак того, что сейчас он начнет говорить по-русски.
Иван смотрел на него внимательно, поскольку уже чувствовал, что ситуация серьезная и касается она его напрямую…
– Ты…
Палец хозяина уперся в грудь Ивана.
– …русский свэнья, идешь с Асланбек… Его брат нэ хочэт дэньги… Он хочэт тэбя… Там…
Палец хозяина показал на потолок.
– …ты сдэлаешь вэсело для Асланбек.
И хозяин вновь залепетал что-то по-чеченски. Из всех его дальнейших слов Иван разобрал только слово «деньги», которое чеченец, хмурясь, повторил раз, наверное, пятнадцать…
Хозяин встал, махнул рукой охранникам, те отковали Ивана от столба и под стволами автоматов перевели в другой сарай, на противоположном краю селения, рядом с самым большим в селении домом, вырубленным в скале и похожим на настоящую крепость. От этого дома веяло средневековьем, войной, осадой, звоном булатной стали, запахом сгоревшего пороха и визгом пуль…
В каменном сарае, куда привели Ивана, его встретил седой старик, очень похожий на Асланбека, но заметно помоложе, он был не таким иссохшим. На поясе у него висел кинжал в старинных, искусно выделанных ножнах, в руке он держал какой-то странный пистолет.
Иван удивился, узнав парабеллум, огромный и неуклюжий, который в России встретить в употреблении теперь практически невозможно, разве что, у дилетантов, начинающих киллеров-самоучек.
Старик махнул пистолетом куда-то в сторону, и охранники приковали цепь Ивана к большому железному кольцу, вделанному в стену сарая…
Старик жестом удалил всех из сарая, в том числе и хозяина Ивана, и встал перед Иваном, глядя ему в глаза и не спуская пальца с курка парабеллума. Потом он поклонился Ивану и, к его удивлению, заговорил по-русски, гораздо лучше, чем Ивану вообще приходилось слышать когда-либо от чеченцев…
– Мой брат, великий воин Асланбек, умер ночью… Обычай велит мне проводить его в последнюю земную дорогу с великими почестями, достойными его величия… Ты будешь сопровождать его в святую Небесную Ичкерию, как дикий цепной пес, который веселит сердце хозяина своей злобой и ненавистью… В долине наших предков живут все великие люди, которые рождались когда-либо среди народа нохчиев. Аллах поселил их выше снежных вершин, среди небесных заоблачных гор… Пойти с Асланбеком – великая честь для тебя, раб… Тебя выбрали за твое искусство убивать и твою злость… В Небесной Ичкерии много великих воинов, и у всех них есть рабы, ушедшие с ними – служить им в стране предков.. Асланбек любит ваши веселые собачьи драки. Ты будешь веселить Асланбека своим искусством и своей злостью…
Он замолчал.
Молчал и Иван, понимая, что попал в безвыходную ситуацию… Он знал, что не имеет никакого смысла ни угрожать, ни, тем более, – просить этого старикашку, собирающегося сегодня похоронить Ивана вместе со своим сдохнувшим, наконец, старшим братишкой.
Иваном овладело бешенство от сознания своего бессилия. Он злобно задергал свою цепь. Подбежал к стене, намотал цепь на руки и, уперевшись обеими ногами в стену, начал изо всех сил тянуть вбитый в нее штырь, на котором держалось кольцо. Штырь не шелохнулся. Иван в ярости отскочил от стены и бросился в сторону старика, насколько хватила цепь. Когда она полностью натянулась, Иван подпрыгнул как можно выше и постарался ступней правой ноги дотянуться до ненавистной ему физиономии.
Ивану не хватило буквально нескольких сантиметров. Его нога в форменных спецназовских ботинках просвистела перед носом у старика. Натянутая цепь дернула Ивана назад, и он упал на каменный пол.
Старик удовлетворенно засмеялся, и несколько раз выстрелил в пол рядом с Иваном.
Иван вскочил и снова бросился на старика. Цепь вновь опрокинула его на пол.
– Молодец! – похвалил его старик. – Хороший зверь! Злой!
И вышел из сарая.
Охранники тут же притащили здоровенный чан с дымящейся водой.
Иван, не мывшийся в горячей воде, наверное, с полгода, смотрел с изумлением, как от воды поднимается пар. Даже на расстоянии от чана он чувствовал тепло, которое от него исходит…
Охранник бросил ему на пол кусок мыла и махнул стволом автомата в сторону чана – лезь…
Иван не заставил себя упрашивать. Его тело требовало горячей воды и плевать ему было на то, что должно случиться с этим телом через несколько часов. Старину Асланбека сопровождать в Небесную Ичкерию? Да хоть самого черта в ад! Сейчас Иван не мог думать ни о чем – только об этой горячей воде…
Иван снял ботинки – добротные, крепкие, надежно защищающие ноги от ударов о камни. От рубашки у него остались клочья, даже не прикрывавшие его тело, Иван содрал с себя эти лохмотья и отбросил далеко в сторону от чана. А форменные спецназовские брюки, тоже порядком изодранные, но еще не расползающиеся на лоскуты, он не мог бы снять при всем желании.
Месяц назад кованый ботинок одного из соперников снес ему с левой икры кожу вместе с мясом. Чтобы унять кровь, Иван после боя сильно прижал к неглубокой, но обширной ране смоченный собственный мочой брезент штанины и держал так, пока штанина не прилипла. Эту процедуру ему приходилось повторять практически после каждого боя в течении всего месяца. От резких движений на арене брезент от раны отрывался, и она опять начинала кровоточить. После боя он опять унимал кровь проверенным уже способом, а потом не в силах был заставить себя оторвать брезент от раны – знал, что кровотечение возобновится.
Удивительно, но Иван, который на арене держал удары с поразительной стойкостью, вне боя боялся этой маленькой боли, которую должен был причинить сам себе… И теперь, когда нужно было лезть в воду, он не решился этого сделать. Но и отказаться от воды он тоже не мог. Поэтому Иван, не долго думая, залез в чан в брюках.
Охранники заржали. Иван даже внимания на них не обратил.
Горячая вода резанула болью по раненой ноге, но Иван быстро притерпелся к этой боли… Через некоторое время брезент брюк отмок и оторвался от раны. Иван, наконец, смог избавиться от осточертевших ему грязных и вонючих брюк. Он швырнул их подальше от чана мокрым комком, совершенно не думая о том, что через некоторое время ему придется во что-то одеваться…
Иван плескался в обжигающей воде, как щенок, не думая ни о чем, испытывая только блаженство от разливающегося по телу тепла, изгоняющего из него холод горных ночей, пробравшийся в самые кости. Цепь, прикованная к браслету на его правой руке, постоянно звенела, но Иван забыл о ней, как о досадной мелочи, присутствие которой не может испортить удовольствия от горячей воды…
Охранники, сидящие у входа посматривали на него с презрением, но стволы их автоматов, как и прежде, направлены были в его сторону. Слишком велика была слава Ивана, как непобедимого бойца, как убийцы без оружия, чтобы они могли хоть на миг забыть об этом…
Иван так увлекся свалившимся на него удовольствием, что не услышал автоматных очередей раздавшихся снаружи… Охранники вскочили и выбежали на улицу… Стреляли рядом, буквально – у входа…
Там явно шла перестрелка, в которой участвовали с десяток автоматчиков. Время от времени раздавались и звуки пистолетных выстрелов, в которых Иван узнал голос парабеллума брата Асланбека. Он сидел в чане с водой и прислушивался к тому, что происходит на улице… Смысла происходящего он не понимал, но отдавал себе отчет, что события развиваются помимо его воли, что хоть как-то повлиять на ситуацию у него нет никакой возможности…
Наконец снаружи раздались какие-то хриплые крики и все затихло. Минут через пять в сарай вбежал его прежний хозяин, увидел Ивана, сидящего в чане с водой, выругался по-своему и злобно заорал что-то на Ивана. Тот понял, что должен вылезти и с огромным сожалением покинул остывшую, но теплую еще воду…
Он стоял перед хозяином голый, от холодного воздуха нагревшееся тело покрывалось мурашками, Ивана начинало слегка трясти…
Хозяин опять выругался, выбежал наружу и через несколько минут вернулся с ворохом одежды. Иван узнал бешмет и рубашку, в которых только что он видел старика с парабеллумом. на рубашке видны были дыры от автоматной очереди, с расплывшимися вокруг них кровавыми пятнами… Хозяин зло закричал на Ивана, и тот принялся торопливо одеваться, потому что уже порядком дрожал от холода… Старик был чуть выше Ивана ростом и одежда висела на Иване мешком, но ему на это было наплевать так же, как и на кровавые пятна. Пачкаться чужой кровью ему не привыкать. Он с удовольствием натянул на себя эту одежду, еще хранящую тепло тела только что убитого человека, вместо своего рванья…
Ритуал сопровождения покойного Асланбека в Небесную Ичкерию отменялся, это Иван сразу понял, и это было сейчас самое главное… Смерть, которая подошла к Ивану вплотную, вновь отступила и теперь наблюдала за ним издалека… Ждала своего момента.