Оконная рама, вырванная взрывом из окна восемнадцатого этажа высотки на площади Восстания, устремилась вниз, обгоняя по дороге кучу мелких стеклянных осколков, которые дождем посыпались из окон трех этажей выше восемнадцатого и пяти – ниже. Рама набрала скорость, траектория ее полета превратилась в отвесную прямую. Со свистом рассекая воздух, она врезалась в крышу стоящей на площадке перед высоткой «ауди», пробила ее и застряла в машине, возвышаясь над ней, словно монумент, символизирующий разгул терроризма в нынешней столице России.
Грохот взрыва опередил звук от удара, и все, кто находился в этот момент на площади перед бывшим кинотеатром «Баррикады» и даже еще дальше от высотки – у входа в московский зоопарк и на самой территории зоопарка, той, что расположена ближе к Красной Пресне, – вздрогнули первый раз.
Посетители и обитатели зоопарка не слышали уже, как грохнула через несколько секунд оконная рама по крыше машины, и как машина отозвалась неистовым воем сигнализации. Зоопарк взорвался криками всех его диких аборигенов, поднявших такой гвалт, что старичку-пенсионеру, единственному обитателю трехкомнатной квартиры, расположенной примерно в километре от зоопарка, в глубине квартала, образованного улицами, сегодняшних названий которых пенсионер не помнил, но зато твердо знал их прежние, родные ему названия – улица Большевистская, улица Заморенова и переулок Павлика Морозова, сразу вспомнился двадцать шестой съезд коммунистической партии Советского Союза и бурные продолжительные аплодисменты и овации, которыми зал стоя приветствовал докладчика, имя и фамилию которого пенсионер прочно забыл, о чем доклад – тоже, помнил только, что длился он часов шесть с тремя перерывами, во время которых выстраивалась огромная очередь у сортира… Старичок с интересом выглянул в открытое настежь окно, но, увидев только вереницу иномарок, сворачивающих с Большевистской в Предтеченский переулок, плюнул вниз со своего второго этажа и с ожесточением уставился на экран телевизора…
Те, кто оказался ближе к высотке, вздрогнули второй раз от рева взбесившейся сигнализации в разбитой «ауди» и сработавшим вслед за ней звонком сигнализации расположенного на первом этаже высотки «Продовольственного», включившейся неизвестно от чего, несмотря на то, что магазин был еще открыт, и его залах было полно вечерних покупателей… В магазине вылетело два витринных стекла, женщины завизжали, мат мужчин иногда, на мгновение, перекрывал электрически бесстрастный звон сигнализации…
И только те из покупателей, кто находился в «молочном» зале продовольственного, выходящем окнами к зоопарку, а также – в двух смежных с ним, вздрогнули третий раз, когда перекрывая звон сигнализации, ругань продавщиц, визг перепуганных женщин, крики мужчин и отдаленный рев встревоженных обитателей зоопарка, разнесся крик, мало похожий на человеческий, если бы не четко слышимое женское имя, выкрикнутое этим голосом.
– На-а-дя-а! – закричал Иван, едва услышал грохот где-то на улице.
Уж ему ли не узнать звук взрыва примерно стограммового заряда аммонала, обычной начинки радиоуправляемой зажигательной мины ДРУЗ-5, которую он сам не раз применял, когда нужно было ликвидировать не особенно внимательных и не особенно разбирающихся в типах современных взрывчатых средств людей…
Иван сразу же почувствовал, что случилась беда. И беда эта прямо связана с его Надей, которую он всего неделю назад нашел, уже совершенно отчаявшись ее когда-либо увидеть…
Тогда у него не было такого тревожного чувства. Ощущение опасности было, боль от чувства одиночества была так же, как и острейшее беспокойство за судьбу Нади. Но такого, мгновенно накатившего на него чувства потери – не было. Он даже и представить себе не мог, что существует такое острое чувство безысходности…
С таким же, примерно, ощущением провожают взглядом камень, летящий в колодец… Только прибавьте еще жгучее чувство сиротства…
Разбросав нескольких мужчин, застрявших на его пути, Иван бросился к выходу…
– На каком этаже взрыв? – закричал он, увидев мужчину, вбегающего в магазин с улицы и опасливо поглядывавшего наверх.
– А черт его… – запнулся мужчина, испугавшийся перекошенного тревогой лица Ивана. – Высоко где-то грохнуло… Примерно – пятнадцатый-шестнадцатый или даже еще повыше…
Он еще что-то говорил и даже кричал Ивану вслед, но того интересовал теперь только лифт второго подъезда… Если лифт не работает…
И едва Иван убедился, что лифт, действительно, не работает, он просто остановился, не в силах двинуться дальше. Теперь он был уверен, что взрыв прогремел на восемнадцатом этаже… И лифт не работает оттого, что в маленькой квартирке напротив лифта взрывом выбило дверь, взрывная волна пошла дальше, разворотила древнюю конструкцию лифта и повредила кабели…
Иван сел на бетонные ступени лестницы между первым и вторым этажами и сидел несколько минут растерянно, шепча еле слышно:
– Надя… Как же так?…
Потом он тяжело поднялся, еле заставив себя это сделать, и тихо побрел наверх. То и дело на него натыкались люди, выбегающие из квартир и контор, расположенных на втором этаже, на улицу. Таких было довольно много – бежали не столько спасаться от неизвестной еще опасности, сколько из желания не упустить главное из того, что снаружи происходит, из любопытства…
… На восемнадцатый этаж Иван добрел минут через десять. Наверх шел только он, остальные спускались вниз, и взглядывали на Ивана, как на идиота – сверху тянуло дымом. Слух о пожаре повыгонял людей из квартир, бросил их на лестницы подъезда.
Но Иван поднялся уже выше давки на лестнице. С восемнадцатого и семнадцатого этажей люди ушли в первую очередь, едва только увидели расползающийся после взрыва по этажу беловатый дымок. Все они встретили Ивана на лестнице. Иван вглядывался в лица женщин, но ни одно из них не было похоже на надино лицо…
Огонь на восемнадцатом этаже уже гудел, словно в топке печи, раздуваемый сквозняком из повылетавших на всем этаже окон.
Ивана встретил жар.
Едва он попытался пройти по коридору в сторону квартиры, в которой он оставил Надю, как загорелся паркетный пол у него под ногами. Иван все еще пытался продвинуться вперед. Языки пламени с косяков и раскрытых настежь дверей, тянулись к нему, как только он подходил чуть ближе, лизали джинсовую ткань одежды…
Он обмотал голову своей курткой, пряча от жара лицо, голову, но через несколько секунд понял, что куртка загорелась, и ее сейчас придется бросить. Терпеть жар уже было невозможно.
Иван уже не мог никуда бежать, его охватило сильное желание упасть на горящий под ногами пол и сгореть здесь заживо…
Он знал, что Надя горит где-то рядом, но помочь ей не мог…
В отчаянии Иван отбросил в сторону пылающую уже куртку, и жар ослепил его, заставил плотно зажмурить глаза, ресницы на которых тут же обгорели. Вспыхнули волосы у него на голове…
Резкий грохот ворвался Ивану в уши, и он почувствовал какое-то резкое движение раскаленного воздуха на этаже. На мгновение он приоткрыл глаза и увидел несущуюся ему навстречу стену огня…
«Все!» – успел подумать Иван…
Взрывная волна от взорвавшихся в трубах остатков газа, который успела перекрыть аварийная служба на магистральном газопроводе, подхватила его и швырнула вдоль коридора прямо на лестницу, по которой он прокатился почти до семнадцатого этажа…
Здесь его и нашли пожарные.
– Живой! – с искренним удивлением сказал молодой парень в пожарной каске, перевернув обгоревшего Ивана в тлеющей одежде вверх лицом и заметив, что глаза его открыты, а зрачки, хотя и застывшие, как у покойника, но все же немного двигаются.
Иван медленно перевел взгляд со стены на молодого пожарника…
– Крестный… – прошептал он.
– Что? – не понял парень в каске.
– Это Крестный… – повторил Иван, но обгоревшие губы слушались его очень плохо, слова получались невнятные, неразборчивые…
Парень-пожарный подставил ухо, но так ничего и не понял из его слов.
– Молчи уж! – сказал он Ивану. – Силы береги. Сейчас вниз тебя снимут…
Пожарник вызвал командира своего звена, сообщил о том, что обнаружил на лестнице около семнадцатого этажа раненного человека, объяснил – где именно, и заторопился дальше, в зону огня.
– Ну и угораздило тебя!.. – сказал он испуганно, еще раз взглянув на обгоревший голый иванов череп, бугристый и черный от сажи и пепла от сгоревших волос, и побежал вверх по лестнице.
Иван проводил его глазами.
«Крестный» – последней вспышкой мысли мелькнуло в его мозгу. Он даже не успел подумать, что обязательно отомстит Крестному за смерть Нади, но привычное ощущение готовности к убийству к нему вернулось, и он вновь превратился в хладнокровную, совершенную машину убийства, которая еще совсем недавно, прожив неделю с Надеждой, чуть было не стала человеком.
Крестный будет первым, кого он убьет после смерти Нади, решил Иван… Но это было бессознательное решение. Сознание его уже покинуло.