Самое обычное детство. Такое, как у большинства мальчишек позднего советского времени. Нельзя утверждать, что оно было удивительным и счастливым, оно вовсе не было необыкновенным. Но и не сказать, что до скуки тоскливым. Если бы пришлось писать сочинение на тему «Как я провёл лето», то оно вряд ли заполнило бы больше, чем одну страницу тетрадного листа. Школьные годы также окончились в подобном формате. Прозвенел последний звонок, и он последний раз вышел из школы, как это делали тысячи российских одиннадцатиклассников, разбредаясь в разные стороны от её парадного входа. Разумеется, он не стал отличником или медалистом с потенциально выдающимся будущим. Но и не троечником, которого с трудом вытягивали из неудовлетворительных отметок лишь бы поскорее выпереть из школы и не оставлять такового на второй год.
Внутренний мир нередко бывает незаметен окружающим людям. Иногда это вызвано неумением быть откровенным в общении с окружающими, или просто своеобразной неразговорчивостью. Как бы то ни было, в отличие от большинства сверстников, даже после выпускных экзаменов он не определился, чем же станет заниматься во взрослой жизни. Ведь не сто́ит же повторять ошибки тех, кто в его возрасте уже состоял на учёте в детской комнате милиции, и их недалёкое будущее уже было предсказуемо. Кто-то из его одноклассников и вовсе не дожили до времени окончания школы из-за разных криминальных выходок.
В армии после школы он не служил. Тщательные медосмотры выявили ряд невидимых болячек, которые, по сути, были следствием перенесённых болезней в раннем детстве. Медицина во многих случаях оказывалась несостоятельной. Лечение могли просто приостановить, не закончить, если пациент поправляется и выздоравливает. Недолеченный организм становился инкубатором для болезней, которые при их выявлении становились уже хроническими и пожизненными. Он не расстраивался. Ведь смог избежать незавидной участи своих ровесников, которых посылали в Чечню, а также избежать ненужной ему «дедовщины». В то время как большинство парней стремились «откосить», ему удалось это сделать «естественным» образом.
Чтобы хоть как-то занять себя, он решил пройти курс обучения на водителя, который предоставлял военкомат совместно с ДОСААФ, что казалось ему самым простым. Получив категории «BC», он при этом не пошёл работать по этой специальности. Ему почему-то вспомнились слова школьного трудовика: «Ну, пойдёте вы учиться на водителя, и что? Да этих водителей в городе – завались». Эти слова были правдивыми. Много мужиков попросту спивались из-за отсутствия работы и из-за того, что многие предприятия разорялись в постсоветское время. Через мамину знакомую устроился на рынок в другом городе продавать куртки и обувь.
Получая в очередной раз зарплату в виде процента от выручки, Алексей спросил:
– Тётя Клава, когда снова за товаром ехать?
– А что, так хочется ехать? – с лёгкой ухмылкой, но не без улыбки спросила начальница.
– Скучно же каждый день у прилавка торчать. Надоело нюхать аромат дублёнок. Так хоть какое-то разнообразие.
– Не волнуйся, в понедельник поедешь, – особенно делая ударение на последнее слово, ответила тётя Клава.
До понедельника оставалось ещё два дня. Вообще-то обычно Клавдия Николаевна сама ездила на оптовый рынок в Москву. Теперь же, когда у неё стал работать молодой наёмный продавец, она стала через раз и его отправлять за новой партией одежды. Иногда вдвоём ездили, так можно побольше товара закупить. Теперь надо как-то эти оставшиеся два дня прожить до очередной челночной поездки.
Придя вечером домой, Алексей молча отдал зарплату матери, та молча её взяла и удалилась на кухню. В их семье не было принято задавать вопросы вроде «как прошёл день?» «что нового?» или желать «спокойной ночи». А если бы вдруг эти вопросы были заданы, то это было бы ненужной тратой времени, потому что день был вполне обычным, и новых событий не произошло. Алексей скинул с себя рабочую одежду, принял душ, а потом направился на кухню, где мать приготовила ужин. Сама она с кухни уже ушла смотреть телевизор в общей комнате. На ужин был суп с кусочками говядины. Работа на рынке не была связана с физическими нагрузками, но Алексей всё же ощущал усталость. Поужинав, он присоединился к просмотру телевизора. Переключая каналы с неинтересной на его взгляд программы на ещё более неинтересную, остановил свой выбор на каком-то фильме с бестолковым сюжетом вперемешку с рекламными роликами. До конца он его не досмотрел, глаза сами закрывались, подсказывая, что пора бы уже позаботиться о здоровом сне.
Утром, как обычно, не имея малейшего энтузиазма просыпаться и открывать глаза, усилием воли всё-таки заставил себя поднять на ноги. Каждое утро одно и то же: посещение туалета и ванной комнаты, натягивание одежды, чтоб в ней направиться на работу. Пришлось ещё и нехотя съедать порцию вчерашнего супа. В утренние часы у Алексея суп как-то не совмещался с сонным желудком, забывшем за ночь о термине «аппетит».
На троллейбусе сквозь утреннюю давку внутри салона быстро доехал до вещевого рынка. Как обычно, с помощью грузчиков расположил товар на рабочем месте и приступил к работе. Скорее всего, большинство из тех, кто привык работать на производстве, такую работу работой не назовут. Весь день стоять в ларьке и расхваливать шмóтки на прилавке нечастым покупателям, большинство из которых покупателями не становятся. И это не из-за неумелости торговать, а из-за того, что покупатели часто привередливы или ищут подешевле, хотя заранее все знают, что в пределах рынка цены обычно не меняются.
А продавцом Алексей действительно считал себя никудышным. Он не стремился обманывать клиентов, устно скрывая дефекты товара или недоговаривая о каких-то некачественных деталях. Не заманивал фразами, что кто-то из родственников «тоже это носит». Но это не мешало работе, и приносить прибыль начальнице. Тем более он прекрасно видел, что всякие хитрые трюки других продавцов далеко не всегда дают успех.
В первой половине дня удалось продать пару пуховиков. Это Алексей посчитал законным основанием, чтобы сходить на обед в кафе недалеко от входа на рынок. Он уже убедился, что покупать беляши и чебуреки из тележек у тётенек, которые в течение дня несколько раз проходили вдоль торговых рядов, это недостаточно калорийно для его молодого организма. Поэтому в кафе он всегда покупал первое и второе, чтобы обед был достаточно сытный. В этот раз он заказал борщ и картошку с курицей, их он съел довольно быстро, как и любой другой обед. По пути обратно увидел около рынка старенький Мерседес O303, на котором собирались ехать в Москву уже ставшие ему знакомыми такие же торговцы с рынка.
– Здорово, Саня!
– Привет, Лёха. Ты чё не на работе?
– А. Перекусить ходил. Вы куда сегодня, в Лужники или Черкизово?
– Лужники. Там немного дешевле получается.
– Ладно, побегу, а то вдруг у прилавка уже очередь из покупателей.
– Мечтай!
– Привет, тётя Оля, – уже на бегу крикнул Алексей одной из уезжающих челночниц и скрылся в глубине торговых точек.
Вернувшись к своему месту, он крикнул в сторону соседнего торгового места:
– Спасибо, Свет, что поглядела, я уже пришёл.
– Не за что, должен будешь.
– Обязательно.
Алексей вспомнил, что минуту назад виделся с уезжающими коллегами и задумался, ведь послезавтра ему предстояло то же самое.
Остаток дня до вечера прошёл на удивление быстро, словно кто-то специально торопил ход времени, а ведь рабочий процесс был таким же монотонным и скучным. Постоянно болтать с продавцами соседних прилавков было не интересно. Многие из них постоянно курили, что тоже не прибавляло удовольствия стоять рядом с ними, ведь Алексей сам не курил.
Весь следующий день Алексей пытался размышлять о своей, как ему всё больше казалось, скучной работе. Вечно до бесконечности работать в монотонной торговле представлялось безумием и полной бессмыслицей. Даже если просиживание штанов за прилавком чередовать с просиживанием штанов в автобусе и беготнёй по оптовому рынку, это также не виделось привлекательным.
Вот и наступил долгожданный понедельник. Тётя Клава дала выходной, поэтому я смог подольше поспать, отдохнуть. Мать, как обычно, приготовила сэндвичи и заправила термос горячим чаем. Мне всегда не хотелось таскать с собой этот продуктовый догруз, но к сожалению, на трассе по пути в Москву очень мало закусочных. К тому же неизвестно, как там приготавливается пища, возможно, в антисанитарных условиях, а по внешнему виду придорожных кафе можно сделать вывод, что это именно так.
Чтобы успеть к отправке, выходить из дома нужно было ещё в первой половине дня. Поездка в столицу не праздничная, а рабочая, поэтому я всегда надеваю простую незамысловатую одежду. Спортивные штаны, кроссовки и джинсовая куртка, которую беру только, чтобы ночью и рано утром было поуютнее на прохладном воздухе. Надев всё это на себя, взял сумку с ночной едой и отправился к месту сбора челноков.
Пока шёл от места остановки троллейбуса, уже издали заметил краснеющий у рынка Икарус и стоящих рядом людей, последние минуты разминающих ноги. Клавдия Николаевна уже оплатила поездку заранее, чтобы не приходилось заморачиваться прямо перед отправкой. Подошедши к автобусу, понял, что попутчиков будет сравнительно немного, а значит, свободное пространство салона торгаши постараются использовать по максимуму.
– Всем привет! – крикнул я коллегам, докуривающим последние сигареты. Потом протянул руку водителю: – Здорово, Васильич.
Виктор Васильевич был профессиональным водителем. Он, как и большинство челночных водителей, перебрался в частные перевозки после разорения государственных автобусных парков. Работал в АТП он сразу после армии, и к своим пятидесяти годам успел крутить баранки почти всех марок автобусов своего времени. Аварий у него не было, всегда отличался качеством обслуживания пассажиров, в парке получил разные грамоты, обозначался на доске почёта, технику, на которой работал, знал, как это говорят, до винтика. Поэтому те, кто с ним ездил, могли спокойно себя чувствовать, зная, что на дороге он довезёт их живыми и здоровыми.
– Сегодня я без напарника, Юрок запил.
Васильич, конечно, не намекал, известно, что он спокойно мог бы и один весь рейс в обе стороны проехать и даже не пытаться устать. Однако, такая ситуация давала понять, что я могу при случае помочь сменить его за рулём, чтоб он мог всё ж хоть сколько-то, но поспать. Тем более, что я уже не раз в пути заменял ненадолго водителей, хотя и не имею категории «D». А я был не просто не против, а обеими руками за то, чтоб порулить, хоть и старым, но всё ж Икарусом. Тем более, что Икарус наш был не списанный из какого-нибудь автобусного парка, который мог непредвиденно сломаться на трассе, а бывший развозной северных вахтовиков. Он достался нам очень ухоженным и аккуратным с полностью исправной механикой. Сиденья не были изрезаны ножиком и на стенах не высвечивались надписи типа «здесь был Вася», «Миша+Маша» или «Пинк Флойд форэвер». В общем, в наше время, когда многие частники уже катали б/ушные Мерседесы, Зетры и Каросы, в наш Икарус входить было очень даже приятно.
– Ну, тогда зови на помощь, как надо будет поменять, – легко и без сожалений я сказал Васильичу.
Мотор плавно взвыл, на первой передаче разгоняя тяжёлую машину, и мы уже оказались на дороге города, оставляя позади рынок и провожающих нас коммерсантов и родственников. Знаю, что Раифа Ильдусовна, хозяйка автобуса, сейчас вслед пальцами крестит. Она, конечно, не такая уж и верующая, но всё же ей было боязно за людей в её Икарусе, и жалко потерять сам Икарус. А кого или чего ей потерять было бы сложнее, знала, наверно, только она сама.
В кабине из магнитолы звучала музыка городской радиостанции. По пути её приходилось постоянно подстраивать, потому что зона вещания невелика, а в других городах уже свои частоты радиоволн. За сиденьем водителя, я это постоянно замечал при входе, были пара бутылей с водой, небольшой ящик с инструментами, какие-то тряпки и во всей этой куче слегка виднелась деревянная дубинка. В поездке может всякое случиться, может, и мелким ремонтом придётся заняться, а может, и та самая дубинка пригодится. Некоторые водители её называют «димедрол», тем самым недвусмысленно, но переносно, показывая цель её применения.
Я разместился справа по борту не совсем спереди, но и не в середине салона. Поскольку пассажиров вокруг немного, все разместились поодиночке на двух сиденьях. Вот и я, задрав ноги, занял два кресла и молча смотрел в боковое окно. Однообразный пейзаж время от времени менялся. Сначала после выезда из города нас окружали поля, которые для сельскохозяйственных нужд почти не использовались. Потом деревушка прямо у дороги, за ней редколесье, снова деревня. Всё это иногда своеобразно сочеталось с нефтяными насосными установками, какими-то промышленными постройками и странным неописуемым ландшафтом пустырного типа, но явно указывающего на следы редкого появления здесь признаков цивилизации. При таком необильном разнообразии заоконных сюжетов всё это сливалось в единую тусклую картину, совершено не привлекающую внимание своим отсутствием колорита.
С некоторым подобием удобства я постарался расположиться в сиденьях, чтобы подремать. Условия, конечно, не идеальные, но это сделать было необходимо. Ведь ночью надо будет порулить вместо Васильича, а завтра бодро перетаскивать барахло по рынку. Я всегда не замечал, каким образом засыпал. Процесс засыпания выглядел какой-то загадкой. Только просыпаясь, всегда осознаю, что я было уснул. Вот и сейчас, закрыв глаза, сначала чувствовал лёгкое потряхивание, передававшееся от неровностей дороги к телу, слышал равномерный шум двигателя и звуковые всплески проезжающих навстречу грузовиков. В таком состоянии я нахожусь сколько-то минут, сколько именно – не знаю. Сам того не понимая, каким-то образом всё это забывается. Иногда что-то даже начинает сниться, хотя обычно в момент пробуждения – сна всё же нет. В этот раз так и случилось. Уснул. Но понял это, когда проснулся. А проснулся от ощущения, что автобус замедляет ход. Но я точно знаю, что пока дремал, изменение скоростного режима происходило неоднократно. Но сейчас это было не снижение скорости перед поворотом или медленно едущим впереди автомобилем. Мы останавливались.
Васильич съехал с дороги на небольшую асфальтированную площадку слева. Я узнал это место – это в Марий Эл. Вообще участок пути между Казанью и Чебоксарами пролегает по федеральной трассе, но очень многие водители ездят этой дорогой, так как здесь немного короче и движение не такое интенсивное.
Дверь открылась, и все вышли на улицу. Некоторые первым делом достали из карманов пачки с сигаретами и зажигалки и стали загрязнять атмосферу табачным дымом. Я был в числе тех, кто считал необходимым удалиться ненадолго в заросли леса, для его «удобрения». Несколько часов в пути всегда подсказывают, что у людей есть вполне нормальные естественные потребности. Обычно мы тут стоим минут пятнадцать, и я пользовался этим, чтобы дать мышцам ног и суставам возможность побыть в состоянии противоположном от согнутых. К концу стоянки на асфальте оказалось десяток новых окурков и плевков. Пока мы ещё не отъехали, я, зайдя в салон, налил себе полчашки чая, чтоб снова иметь причину выходить при очередной остановке.
Во многих междугородных автобусах, я это хорошо знаю, есть встроенный биохимический туалет. Сам видел их в иномарках. Но абсолютно во всех они не используются. Где-то они, говорят, сломаны, а где-то их намеренно не используют из-за широко известной культуры поведения русских пассажиров. Но наверняка, даже если бы туалеты работали, останавливаться приходилось бы, чтобы размять кости. А и всё равно резервуар имеет ограничение в объёме. Вот ведь мысли при какой-то обычной остановке!..
Перед отправлением Василиьч включил телевизор и установил диск в проигрыватель. Все диски, само собой, пиратского происхождения, на каждом до десяти фильмов, но в таких дальних рейсах это выгодно, не нужно постоянно перезаряжать проигрыватель, и фильмы хранятся компактнее. На экране отобразился список воспроизведения, Васильич, не выбирая, нажал «воспроизведение», и просмотр начался. Титры, название, список актёров. «Орёл и решка» Данелии. Какая-то отечественная мелодрама. Скучные фильмы обычно крутят. Но большинство челноков это устраивает, при своей рыночной жизни телевизор они смотрят чаще всего только в автобусе.
Я кино не смотрел. Вернее, смотрел, но наполовину. Постоянно мыслями где-то был в стороне. То в окно смотрел, словно там что-то новое можно увидеть. В общем, внимание постоянно переключалось, и за развитием сценария я не следил. Один фильм сменился другим. Таким же скучным и неинтересным. Вперемешку с просмотром окна и телевизора иногда впадал в дремоту, словно на рекламную заставку. А в интервалы времени, когда не дремал, просто смотрел в потолок, откинувшись в кресле. Взгляд был направлен в блок регулировки индивидуального освещения и вентиляции, расположенный под полкой для ручной клади. Прямо на меня были направлены два сопла подачи воздуха, а рядом с ними кнопки для включения маленьких фонариков. Но они уже давно не работали, да и ни к чему. Глядя в потолок, сидел и как-то монотонно перебирал мысли. Я не думал о чём-то конкретном, не размышлял, а просто само собой происходило чередование разных тем в мыслях. То представлял себе свою мать, которая осталась дома, то своё рабочее место, в котором проходят обычные дни, то рынок, в котором окажусь спустя уже несколько часов, то салон Икаруса, где сейчас и располагаюсь.
За таким вот не отличающимся разнообразием времяпровождением мы прибыли в Лысково, на очередную стоянку. Васильич нашёл свободное место у края дороги, так чтобы какое-нибудь кафе было буквально рядом. Их тут на краю города было выстроено около десятка подряд. И в этом были свои преимущества. Именно в это время здесь выстраивалась вереница автобусов из Чувашии, Марий Эл, Татарстана, Башкирии. Уезжали одни, на их место подъезжали другие. Говорят, это продолжается вечером примерно в течение двух часов. И это только в направлении из регионов в сторону Москвы. А ещё с другой стороны останавливались автобусы утренних рейсов из Москвы в сторону Чебоксар, Алатыря и прочей Чувашии. Поэтому вечером в этом месте торговля пирожками, орешками и прочими закусками происходила особенно активно.
Виктор Васильевич пошёл в кафе принимать пищу, а пассажиры разошлись по придорожной территории. Кто-то ушёл в поисках бесплатного туалета, ведь между плотно стоящими кафешками протиснуться в лесок, расположенный сразу за ними, было невозможно. Некоторые болтали с знакомыми попутчиками из других автобусов. Кто-то просто курил, не найдя более подходящего проведения досуга.
Полчаса тут стоять, по-моему, всё-таки много. Пока Васильич ел в кафе и одновременно болтал с другими водителями, проходило примерно как раз столько времени. Когда мне надоело отдыхать и ходить туда-сюда по слегка пыльному асфальту, я просто вернулся в салон, занял своё место и уныло уставился в экран телевизора, где продолжалась какая-то низкосортная мелодрама.
Сытый Васильич вышел из дверного проёма кафе и направился к автобусу. Все наши пассажиры тут же, как по сигналу, тоже поспешили возвращаться.
– Я пойду покемарю, подмени меня, – сказал мне Васильич и отправился в заднюю часть салона, чтобы принять горизонтальное положение на пяти самых задних сиденьях. Они теперь всегда использовались вместо кровати.
Я сел в кабину, подстроил под себя кресло, нажал кнопку зажигания. Знакомым движением включил первую передачу, при этом ощущалось, как другой конец рычага передвигал невидимые глазу детали. На руль передавалась едва ощутимая вибрация двигателя. Нажимая педали, я плавно вывел автобус на шоссе и постепенно разогнал его до необходимой скорости.
Раскачивание кабины из-за неровностей асфальта, передающихся через колёса, завывание воздуха, скользящего по стёклам, равномерный гул двигателя – ощущения знакомые любому междугороднику. Теперь они знакомы и мне. А ведь кто-то всю жизнь вот так проводит. Странно, как им не надоедает такое однообразие. Из года в год всё одно и то же. Впереди перед глазами серая полоска дороги. Часто рейсы длятся несколько суток. И что из того, что можно многое повидать, в разных местах побывать? Ведь это какие-то сиюминутные взоры на невиданное ранее. А основное время тратится просмотром одного и того же фильма через лобовое стекло.
Пару часов я пристально смотрел в светлое пятно, которое расстилалось вперёд от света фар. Навстречу двигались яркие огни от тяжёлых грузовиков, ночных автобусов, редких легковушек. Временами дорога освещалась фонарями столбов небольших поселений. Но сколько бы ни было искусственного света, всё равно приходилось вглядываться, ведь опасность может возникнуть в любом месте.
Нижегородская область уже позади. Глубокая ночь. Ночь сейчас сравнительно короткая, и темно делается ненадолго, а зимой, хоть и тьма длится в три раза дольше, было бы ощутимо светлее. В этой темноте проглядывались силуэты деревьев, иногда каких-то неосвещённых построек. Иногда свет фар на недолгие мгновения озарял дорожные знаки на обочине. Среди них часто были названия населённых пунктов, большинство уже были знакомы: Коурково, Лихая Пожня, Симонцево. Нормальные люди в это время уже спят, но мне спать не хотелось. Я даже не зевал. За спиной все уже стихли, скорее всего, уже спят. Хотя, возможно, кто-то просто сидит беззвучно, чтобы не мешать другим.
На обочине иногда попадались небольшие скопления грузовиков разной грузоподъёмности. Какие-то стояли прямо у края дороги, какие-то на асфальтированных стоянках. Водители хотят спать, поодиночке отдыхать не рискуют. И правильно. У многих ещё остались в памяти времена, когда на трассе практически не было освещённых общественных мест – разных стоянок, столовых, мотелей, но были любители заработать на чужом имуществе. Разбойные нападения, грабежи и даже убийства междугородников были привычными явлениями. А все эти бывшие разбойники сейчас не исчезли, они также и остались работать на трассе. Просто поменяли профиль деятельности. Они точно также продолжают обирать междугородников. Но уже не выборочно, а всех подряд. И делают это легально, с помощью закусочных, мотелей, автосервисов, которые организовали на финансы, вырученные от когда-то ворованных товаров с грузовиков.
А поговаривают, что на челночные автобусы тоже иногда нападали. Челноки, едущие за товаром, с собой все вместе везут огромные суммы наличных денег. Некоторые водители автобусов по такому случаю тайком даже огнестрельное оружие возили. Но профессиональные разбойники, если их, конечно, так можно назвать, само собой, нападали после тщательных наблюдений и вынюхиваний, и не рисковали вступать в конфликт с теми, кто может их подстрелить. Их даже само количество людей обычно уже отталкивает. Поэтому, нападая на денежный автобус, они действовали обычно наверняка. К сожалению, нередко их планы удавались.
Я как-то об этом не беспокоился. Уже некоторое время все эти грабежи стихли. Но очень многие водители всегда готовы оказать сопротивление, и при необходимости оказать помощь коллегам. Вот и осторожничают. Ездят колоннами, останавливаются на отдых в людных местах, возят с собой средства обороны.
Я не сразу понял, что вдали у дороги что-то белеет. Заметил это что-то, в общем-то, сразу, как только глаза были способны его разглядеть. На всякий случай я выключил передачу и стал почти незаметно притормаживать. Лишь совсем приблизившись, я увидел, что в кювете или стои́т или лежит автобус. Я стал останавливаться, из-за большой скорости остановился, немного проехав вперёд, и одновременно осознавал, что там тот самый Мерседес O303, который я видел накануне. Я открыл дверь и выбежал наружу. Автобус действительно располагался как-то несуразно: и не стоял на колёсах, и не был опрокинут. Он был весь помятый, местами расцарапанный, стёкол в нём не было. Сразу понятно, что произошла авария. Он должен был приехать из Лужников вчера. Стало быть, он тут уже со вчерашнего дня находится брошенный. Я вернулся обратно в наш автобус.
– Васильич, – тихим шёпотом я сказал почти в ухо спящему Виктору Васильевичу. Он не отреагировал. Я стал толкать его в плечо. – Васильич, просыпайся.
– Чего? Меняемся?
– Нет. Быстрее! Пошли на улицу выйдем. Людей только не разбуди.
Явно нехотя, Васильич поплёлся через весь салон к передней двери, иногда шаркая тапками по полу. Он вышел на улицу, но со стороны я видел, что он ещё не до конца проснулся. Я повёл его в сторону разбитого автобуса. Когда он увидел перед собой то, что уже успел видеть я, он застыл в изумлении. Ему не нужно было разглядывать детали, привыкая к темноте, ведь он уже из темноты вышел. Так что Васильич отчётливо мог видеть последствия аварии, и уж тем более легко узнать автобус, который так часто встречал в разных местах страны. Даже не глядя на его номер.
Васильич просто стоял и смотрел. В течение пары минут не сказал ни слова. Это не «минута молчания», а результат эффекта неожиданности, ещё и при таких обстоятельствах. Ещё бы. Разбудил человека, отвлёк, можно сказать, его от просмотра чего-то интересного, хоть и виртуального, и внезапно показал то, к чему даже если заранее подготовить, всё равно будет сильным воздействием на психику.
Лёгкий ветерок шевелил занавески, свисающие из разбитых окон. Было слышно, как при этом шелестела листва на берёзах, и шуршал высокий травостой. Рядом с Мерседесом валялись несколько сумок, какая-то одежда, вылетевшие стёкла и прочий мусор. Приглядевшись, я заметил в некоторых местах у окон смазанные пятна. Следы крови. Нам оставалось только догадываться о количестве и степени тяжести потерпевших.
– Перевернулся на скорости, – первым нарушил молчание Васильич. – Непонятно только почему.
– Я доеду до следующей стоянки, как и договаривались, – предложил я Васильичу, и он отправился обратно досматривать свой сон.
Такие эпизоды надолго запечатлеваются перед глазами. Я уже давно покинул место аварии, и, соответственно, не могу его видеть, но оно словно застыло перед глазами. И никак не получается выбросить это из головы. Мало этого, я ещё мысленно представляю, как произошла авария, хотя и не видел этого сам. На встречную полосу съезжает легковой автомобиль, водитель автобуса пытается уйти от столкновения, зацепляет боковиной легковушку и уезжает вниз с дороги. Заваливается на бок, вспахивает землю, затем падает на крышу, кувыркается. Скрежет, треск, звон стекла. Из окон вываливаются люди, сумки. И всё это видение происходит как на самом деле. Я понимаю, что им надо помочь, но не могу. Потому что меня там нет. Потому что это уже случилось и теперь в прошлом. А ведь там наверняка находились кто-то, кого я знал.
Часто случается, что водители со страхом садятся за руль, когда прямо на трассе видят последствия аварий. Не аварий вообще, а тех, в которых участвовали их друзья, знакомые, коллеги. У меня же почему-то нет такого страха. Словно и не случалось чего-то. Просто снова сел в кабину и поехал. Вполне уверенно жму педали и обращаюсь с рулём. Но в памяти след всё равно остался.
Я вздохнул. Без каких-то особых причин, это как-то само собой получилось. Так же непроизвольно я стал замедлять ход автобуса. Я езжу не часто, но похоже, маршрут следования уже глубоко отпечатался в мозге, и он уже сам подсказывал сознательной части меня, что пора на отдых. Справа мелькнула надпись Сенино, и я вскоре завернул на стоянку около кафе. Взял микрофон, пробормотал: «Стоянка двадцать минут», и первым вышел на улицу. За мной вместе с несколькими пассажирами вышел и Васильич.
– Больше не мог уснуть. Лежал и ворочался. Не по себе как-то. Ты сам-то как себя чувствуешь?
– Не в настроении, – после некоторой паузы ответил я. Ну не знал я, что ответить. А сказать правду, что на самом деле со мной всё в порядке, то мне или не поверят, или я только расстрою Васильича.
– Пойду кофе попью. Собирайся на боковую.
Васильич удалился и скрылся в кафе. Я потоптался на месте. Осмотрел без особой пристальности кругом автобус. Потом тоже зашёл в кафе, чтоб купить чай. Посидел, медленно попивая горячую жидкость, рядом с Васильичем. Сидим и молчим. Такого ещё не было. Если во время стоянки кто-то был рядом, то обязательно был хоть какой-то разговор. Видимо, увиденное его очень впечатлило. Мне это казалось чуточку непонятным, ведь он же за время работы многое видел, и ему, что называется, не привыкать. Но может, я его просто плохо знаю. Может, он такой впечатлительный. Я уже было собрался спросить: «Ехать сможешь?» но потом решил этого не делать. Вдруг это его оскорбит. Ну и что, что он затих, но его профессиональные навыки не испарились. Это меня можно было спросить так. А Васильич точно справится.
– Я пошёл спать. Увидимся на рынке.
Проснулся я уже после прибытия в Москву. Будить меня не стали. Я, проснувшись, понял, что многие челноки уже разошлись в поисках дешёвого опта, а некоторые ещё прихорашивались или давали себе короткую возможность поспать. Я и сам вскоре опять заснул, не обращая внимания на всё нарастающий шум снаружи.
Открыв глаза, я понял, что уже выспался. Было уже давно светло. Я, шаркая обувью по запылённому полу, пробрался к кабине, где сидел Васильич. Он развалился на одном из передних сидений и наполовину уже спал.
– Ладно, отдыхай, – сказал я ему, а сам вышел на улицу, чтобы угостить себя горячим кофе из какой-нибудь одноразовой лавочки.
Пробираясь между рядами автобусов, я дошёл до одной из окраин стоянки, где люди самых разных национальностей, кроме русских, торговали выпечкой, простыми горячими гарнирами, напитками и сигаретами. Купил у женщины вьетнамки сразу два стаканчика кофе и пошёл обратно. Подойдя к автобусу, я прислонился спиной к его боковой стенке, и стал медленно попивать горячий, обжигающий через тонкие пластиковые стенки стакана, кофе. При этом практически полностью загородил проход между нашим Икарусом и стоящим рядом МАНом. Я никак не мог понять, как коммерсанты по таким узким переулкам между автобусами на стоянке могут быстро и ловко возить свои огромные тачки с покупками. При этом не задевая стенки автобусов. Но судя по небольшим царапинам и ссадинам на их боковинах, похоже, иногда всё же задевают.
Я допил кофе и полез в багажник за пустыми сумками. Открыл. Внутри уже стояли несколько ящиков разного типа алкогольной продукции. Значит, Васильич с утра уже потрудился. Ему часто заказывают привезти по дешёвке коньяк, вино или водку, которую продают представители Кавказа. Неизвестно, правда, где они её берут, но наверняка добывают каким-то способом в обход закона. Я и не пытался уточнять на всякий случай. Однако, если милицией выяснится, что мы везём в багажнике такой груз, водителю мало не покажется.
Не знаю, сколько раз я подвозил тележку с закупленным товаром от продавцов к автобусу, но процесс продвигался быстро и обыденно. Я уже знал нужные мне координаты контейнеров и прилавков, в которых нужно было закупать туфли и куртки. Отдаю бумажные купюры, получаю товар, складываю одежду одного фасона, но разных размеров в одну большую сумку, везу к автобусу. Такую деятельность делает каждый приехавший на этот огромнейший рынок. Самое сложное было передвигаться по стоянке. Ведь таких тянитолкаев, как я, несколько тысяч, и нужно как-то уметь не создавать заторы и разминуться с другими рыночниками. Но большинство с первых дней работы приноровились, стараются передвигаться примерно одинаково, в одну сторону по одному «коридору», а встречный поток по другому. Если вдруг кто-то останавливался, чтобы загружать свой груз в багажник, то я мгновенно менял направление движения, выбирая новую траекторию перемещения.
Весь багажник Икаруса уже был загружен наглухо, но мы ещё далеко не всё погрузили, что планировали. Многие из коммерсантов разошлись за очередной партией товаров. Я, в общем-то, тоже затолкав баул в отсек под пол салона, удалился, чтобы закупить ещё несколько порций вещей. В такой суматохе нет времени ни поговорить с кем-то, ни перекусить, ни в туалет сходить. Надо в имеющееся время успеть закупить товар на привезённую с собой сумму денег. Можно представить насколько это было бы сложно, передвигая большие товарные сумки или коробки вручную без помощи тележек.
Примерно в послеобеденное время все челноки уже подтаскивали последние упаковки рыночных шмóток. Теперь их оставалось разместить во внутреннем пространстве автобуса, чтобы можно было ещё и сидеть самим. Обычно все не пытались каким-то образом церемониться с размещением багажа в салоне. Впихнут в проход между сиденьями и на этом успокаиваются. А уже по прибытии домой можно спокойно разобрать, кто и что привёз, тем более что каждый прекрасно знает внешность своих коробов и сумок-баулов.
Окончательно загрузившись и распределив грузы по салону, большинство быстро бегут по закусочным, чтобы восстановить свои утраченные силы. Кормят на рынке, конечно, не настолько качественно и калорийно, но такой еды вполне хватает, чтобы утолить голод.
Самое сложное, когда все готовы ехать обратно, выбраться с территории стоянки. Ведь автобусы стоят по бокам, и спереди, и сзади. Их по всей территории несколько сотен со всей России и ближнего зарубежья. Пока не отъедут соседние, нам просто невозможно сдвинуться с места.
Ближе к вечеру проезд наконец освободился. Отдохнувший Васильич уверенно маневрирует по узким пространствам рыночной парковки, между грузовыми «газельками» представителей солнечного Кавказа, между челночными автобусами, между бесстрашно снующими по оставшемуся незанятым асфальтовому покрытию грузчиками с тележками, аккуратно выволакивая Икарус на широкое московское шоссе. Такое мастерство должен однозначно выполнять стажированный профессионал. Несмотря на всю аккуратность и крайне медленное передвижение, у некоторых иногда всё же случаются и здесь своеобразные аварии. Васильичу всегда удаётся успешно выполнять рыночный пилотаж.
На широких московских проспектах автомобильное движение достаточно напряжённое, но по ним двигаться уже спокойнее, нежели по парковке. Движение общим потоком в одном направлении доставляет меньше психологических неудобств. Теперь главное – выбраться поскорее из города, до начала вечерних пробок.
Москва позади. Уже проехали и её ближайшие пригороды, вроде Купавны и Ногинска. Автотранспорта на трассе уже меньше, и автобус всё быстрее разгоняется в сторону дома. Я в это время отдыхаю после рыночной беготни, ощущаю некоторую дремоту. В таком состоянии совершенно непонятно работают мысли. И специально не думаю о чём-то, и при этом происходит какая-то безразборная кутерьма обрывков какой-то информации, хранящейся в памяти мозга. Но точно знаю, что я не сплю, но и не бодрствую в полном смысле слова. Вполне привычное хоть и, возможно, странное состояние. Но похоже, в какой-то момент дремота плавно перетекла в кратковременный сон.
Открыл глаза, посмотрел в окно: Покров. Проехали всего-то сто километров. А по ощущениям казалось гораздо больше. Мало приятного, когда собственное чувство времени не совпадает с реальным. И не совпадает не в мою пользу. Наверно, это оттого, что едем мы уже несколько часов с учётом московских пробок. А может, потому, что ехать в сторону дома предпочтительнее побыстрее.
Ну и ладно. Едем и ладно. Заранее с Васильичем договорились, что я пока отдыхаю, а потом после первой остановки для отдыха меняемся, но ближе к утру поменяемся обратно, и за руль снова сядет Васильич. Так что под плавное завывание мотора я продолжаю делать вид, что сплю.
Какой-то неведомый рефлекс просыпаться при снижении скорости автобуса. И не тогда, когда это происходит перед светофором или возникшим на трассе затором, а именно в тот момент, когда он собирается заехать на придорожную стоянку. И это не слабое пробуждение, которое иной раз случается при смене скоростного режима в движении или у тех же светофоров, а окончательное прекращение процесса сна, словно автоматически переходящее в фазу бодрствования. Проснулся. Настежь открыл веки. Вечер, но ещё светло, ещё бы – лето. Васильич заруливает на стоянку около Двориков. И, как всегда после открытия двери, челноки врассыпную удаляются по сигаретно-туалетным мероприятиям.
После отправления прошло уже больше четырёх часов, и можно бы и поужинать, но я совсем не голоден, видимо, «иностранная» кухня с рынка оказалась очень сытной и до сих пор оформляется в желудке. Решил лишь кофе попить.
Напитки и закуски продаются внутри здания кафе, и некоторые размещаются в зале за столиками, но я, взяв пластиковый стаканчик, почти до краёв наполненный тёмной горячей жидкостью, вышел наружу. И как возможно этот стаканчик держать? Стенки у него тонкие, а кипяток горячий, словно его специально перекипятили. И нет времени ждать пока остынет, скоро уже ехать надо. Присел возле колеса Икаруса, а стаканчик поставил на асфальт, чтоб пальцы не обжигать. Так и сидел на корточках минут пять. Хорошо, что когда кофе заканчивается, он остывает быстрее. И верхняя часть стакана при этом уже не жжёт пальцы. Спокойно допил, не поленился пройти несколько метров до урны. Ещё один пустой стаканчик на площадке не повлиял бы на здешний пейзаж, отображающий всю культуру поведения пользователей придорожных услуг, но я как-то не приучен мусорить где попало, и чистосердечно разместил пластиковую тару в железном бачке.
Все уже и из туалетов вернулись, и покурили, и перекусили. Теперь топчутся на месте, болтают о ненасущном. Как бы и не торопятся, но как бы и готовы ехать. Большинство не первый год ездят, торопить их не нужно. Сами прекрасно понимают, чем больше времени терять в пути, тем позднее приедем.
Васильич уже разместился горизонтально и готов продолжать путь, не прилагая для этого усилий. Ключ уже в замке зажигания, собственно, обычно его и не вынимают. Усевшись в кресле, жму кнопку стартера, заурчал двигатель. Пока челноки наполняют салон и располагают в нём свои туши, я рассматриваю панель приборов, это таки нормально – постоянно контролировать работоспособность техники. Масло в норме, воздух есть в обоих контурах. Тахометр показывает пятьсот оборотов. Гляжу в зеркало – вроде все на месте. Если кто-то не зашёл, об этом моментально громогласно сообщат. Закрываю дверь. Поворачиваю ручник. Обычные рутинные процедуры. Медленно крадусь к краю федеральной трассы. Пропускаю череду большегрузов и выворачиваю прочь с парковки, куда скоро подъедут другие челночники.
Близится место аварии, которое мы проезжали прошлой ночью. Издали видно, что обстановка изменилась. Очевидно, днём разбитый автобус вытащили из канавы. Сейчас он находится на низкорамном прицепе, который стоит на обочине в попутном направлении. Если так, значит, повреждения таковы, что на буксире его оттащить нереально. Слегка снизил скорость, но не остановился. Мельком увидел, что рядом мужики что-то обсуждают, видимо, завершили погрузку и планируют выехать, чтоб доставить эти руины к его законному владельцу. Не исключено, что он там же около тягача среди мужиков находится и с ними приехал. Наверняка успел повздыхать, поохать. Если нет, то когда подвезут, повздыхает, поохает. Меньше всего он будет думать о потерпевших пассажирах. Ну, пострадали и ладно. А вот у него действительно трагедия: огромный материальный убыток.
Ещё раз взглянул в правое зеркало, чтоб запечатлеть стоящий на обочине тягач с автобусом на трале. Неприятно это всё. И словами не описать. Тоже лишь вздыхать остаётся. Гнать надо эти мысли. С такими впечатлениями не по себе как-то ехать. Только память коварная штука. Чтобы что-то забыть, это надо очень постараться, и всё равно не получится. Надо просто сосредоточиться на дороге. Редкие знаки на обочине, разметка, встречные грузовики, лес по бокам.
Вот и стемнело. Позади Нижний Новгород. Я ещё помню, когда его именовали Горьким. А люди постарше до сих пор не стесняются его так и называть. И среди бывалых шоферов часто фигурируют Свердловск, Ленинград, Куйбышев, Горький, хотя им давно уже вернули царские названия. И среди этого сборища названий я бывал только в Горьком (Нижнем Новгороде), и то лишь проездом. Ночная трасса нижегородской области очень тёмная, на ней очень мало освещённых мест. Почти везде по одной полосе в каждом направлении. И это называется федеральная трасса. Она ещё отличается обилием трещин и выбоин на дорожном полотне, отчего приходится быть внимательнее, чтоб не испортить подвеску автобуса. Она, конечно, на воздушных подушках, но всё равно при наездах на все эти неровности кузов грохочет, словно его со всех сторон время от времени осыпают булыжниками, и тряска хочешь не хочешь ощущается. В таких условиях спать особенно непросто. По крайней мере, мне обычно не удаётся. А некоторым будто всё равно. Спят, что называется, как убитые.
Получается, в пути я уже около четырёх часов. Нельзя сказать, что устал. Совсем не устал. Но ощущается некоторая утомлённость. Когда перед глазами очень длительное однообразие, да ещё и в условиях недостаточной видимости, это и порядком надоедает, и притупляет внимание. Если часами смотреть вперёд на полотно дороги, то начинает казаться, что это не закончится. Асфальт с его поперечными трещинами, белые продольные полоски, яркие фонари навстречу. На кого-то это настолько сильно воздействует психологически, что случается эти кто-то засыпают за рулём, совершенно не понимая как. Меня в сон не клонит. Может, нет такой предрасположенности, а может, сказывается наличие отдыха перед поездкой. Или попросту растрясло на недавних «то яма то канава». Самые плохие дороги, как ни странно, редко бывают виновниками дорожных аварий.
В темноте спереди краснеют фонари, и мы явно их постепенно нагоняем. По мере приближения, когда уже и дальний свет стал доставать очередного нерасторопного попутчика, стало ясно, что это такой же ночной автобус. Лучи фар дали понять, что он белого цвета. Светлые объекты в темноте быстрее распознаются. Ага, так и есть, автобус Мерседес. Чего он так плетётся-то, у него же мотор в полтора раза сильнее нашего. Если у него не работает автоматический ограничитель скорости, он сможет с лёгкостью наш Икарус обойти. Но… что это… И тут у меня под ложечкой засосало. По всему телу вдруг будто проскочил электрический разряд от ног до макушки. Я посмотрел на госномер. Быть этого не может! Нет, ну правда, это же невозможно! Это он. То есть нет не он. Или… Как-то вообще… Короче, это Мерседес O303, который я видел разбитым прошлой ночью во Владимирской области. Тот, который несколько часов назад загрузили на полуприцеп, и по идее, должен ехать где-то за нами. Разумеется, в качестве груза, а не своими колёсами по дороге. Обознался? Ну, допустим, бывает. Номер. Подделать? Или даже перевесить с того разбитого на точно такой же? Технически возможно. Но тут вот какое дело. Когда очень часто видишь один и тот же объект, то запоминаешь его таким, какой он есть. Не специально, конечно, неосознанно. Со всеми его царапинками, сколами, вмятинками, пятнышками ржавчины. Повторить такое, просто покрасив такой же автобус в такой же оттенок цвета, невозможно. Мало того, подержанных иностранных автобусов не так уж и много колесит по стране, а в западной Европе не делали двух одинаковых. Весь заграничный сэконд-хенд до сих пор сохранил на себе полоски и рисунки иностранных фирм. Полный перекрас кузова делают настолько нечасто, что такие экземпляры можно в красную книгу записывать. Обнаружить такой же белый Мерседес O303 можно с наименьшей степенью вероятности, но он всё равно будет отличаться многочисленными мелочами. Я вижу это и понимаю – ошибки быть не может. Или это потрясающе реалистичная галлюцинация. Или… я не знаю что. Призрак?
Плавно с замиранием сердца обгоняю. Освещённая левая боковина не оставила сомнений в изначальных рассуждениях. Все нанесённые временем повреждения окраски на своих местах. Вон и шторки за стёклами такие же. Сейчас поравняюсь с кабиной. Через окно видна зелёная подсветка индикации на приборной панели. В остальном темно. Странно, но я не увидел, кто же там в кабине. Притормаживать не стал, чтоб не задерживать сзади едущих и успеть завершить обгон, не создавая проблем встречному. Обогнал и занял свою полосу. Как на это всё реагировать?
От некоторых бывалых шоферюг я слышал всякие рассказы. Выглядят они иногда как-то сказочно, ненатурально что ли. Кому-то что-то почудилось, что-то привиделось. Но ведь верят же некоторые в них. И якобы есть очевидцы невероятных происшествий. Впечатление от некоторых рассказов, что это байки, надуманные на пьяную голову после затяжного рейса. Что-то составлено в стиле, что в пору рассказывать ночью у пионерского костра. «Чёрной пречёрной ночью, в чёрном пречёрном доме…» Естественно, многое из таких баек выдумки. Что-то если и является правдой, то обвешана такими деталями, которые не могут быть её частью. Во всяком случае, до настоящего момента я так и считал.
Слышал я и легенды о «летучем голландце». Якобы разные водители в разных местах видели грузовик, которого не должно быть. Списанный много лет назад, либо разбитый в аварии. Вот и мне, получается, довелось увидеть «летучего голландца». Или же всё это померещилось. От усталости. Но я же не устал. Рассказать кому – не поверят. Кстати, рассказывать, наверно, лучше об этом точно не стóит.
Кажется, я успокоился после этого необычного видения. И это хорошо. Ведь ещё некоторое время надо ехать до очередной остановки для отдыха и пересменки. Мы с Васильичем условились, что доедем до Семьяночки. Удобно, справа от дороги. Доеду, улягусь спать и забуду обо всём.
Не быстро, но и не долго, доехал таки до поворота на Семьяны. Как-то ловко удалось запарковаться на полупустой стоянке. Как обычно, началась привычная церемония кратковременного отдыха. Украдкой постоянно посматривал в сторону шоссе, ведь этот Мерседес должен вот-вот догнать нас и проехать в этом же месте. Свернуть-то ему некуда. Разве что в какую-то деревню. Ну или прямиком в поле. Только зачем. Он так и не появился. Объяснить это можно было лишь тем, что он где-то остановился. Или попросту его нет и не было. Не стал я Васильичу говорить о призраке. Больше, наверно, не оттого, что он может не поверить, хоть и слышал он немало похожих историй, а оттого, что не собирался его лишний раз волновать. Ему же ещё оставшуюся часть ночи рулить. Считается, время между поздней ночью и ранним утром самое напряжённое для ночных вождений.
Не стал я пить остатки остывшего чая из термоса или перекусывать. Просто поскорее устроился на своё кресло и закрыл глаза. Уснул я не сразу, но забывшись, я как-то не заметил, как перерыв закончился, и мы снова оказались на трассе. Несколько раз во время движения я пробуждался, но в итоге глубокая ночь окончательно погрузила меня в мир сновидений.
Проснулся я как-то необычно. Я ощутил себя как будто в невесомости. Понятное дело, невесомость, которую чувствуют космонавты, мне не знакома и вряд ли будет доступна. Но ощущение было явно связано с отсутствием хоть какой-то опоры. Я же должен был спиной и пятой точкой ощущать привязанность к сиденью, но не было с ним соприкосновения. И я даже не успел осознать, что оторван от кресла. Длилось это невесомое явление, наверно, пару секунд, при этом было мысленное мгновение, что лечу и достаточно долго. А потом невесомость прекратилась. Я всем телом ощутил удар о что-то твёрдое. И в этот самый момент одновременно у меня словно открылся слух. Оказывается, в полёте я ещё не слышал реальности, так бывает, когда ещё не проснулся. Ударившись, я услышал грохот, но его звучание будто было в быстро затухающей форме. И после проявились шелест, шуршание, крошащийся звук. И всё стихло.
Тут я наконец приоткрыл глаза. Не потому, что это обыкновенно при пробуждении, а из-за необходимости понять, что же произошло. Была бы зима, в темноте я бы не увидел ровным счётом ничего. Но сейчас уже рассвело, и можно было, не напрягаясь, отчётливо увидеть обстановку. Перед глазами травинки. Я лежу на земле. И по ощущениям, как-то странно лежу. Голову тянет вниз что ли. Попытка приподняться, и стало ясно, что я оказался на уклоне кювета, и головой как раз вниз. Неуклюже в такой позе стал перебирать руками и ногами, чтоб не сползти по траве ещё дальше. Как же ломит и руки и ноги. Но больше всего болит голова, значит, это была основная причина тяжести, когда я ещё лежал ногами кверху. Встал на ноги в самом низу уклона, кювет неглубокий, и можно видеть полотно дороги. Я обомлел.
Зрелище непривычное. Именно непривычное. Такое не только не каждый день увидишь, но и, скорее всего, такого вовсе не должно быть. Во всяком случае, при нормальных обстоятельствах такое не планируется, чтоб стать неотъемлемой частью жизни. Но и непривычное – это не самое главное. Ужасающее. Наверно, это самое подходящее слово. Тем, кто не обладает крепкой психикой, лучше на такое не только не смотреть, но и не знать о подобных вещах. А ведь кому-то не по своей воле пришлось стать непосредственным участником этого зрелища. К сожалению, на дорогах редкий раз случаются такие происшествия.
Первое на что уставился мой взор – был Икарус. Всё-таки красный цвет легко виден на фоне другой цветовой гаммы, и даже небольшое его количество будет всегда отчётливо видно, если общий фон не является таким же красным. Но вот красного в его облике осталось совсем мало. Собственно, только по оставшейся задней двери и части правого борта, которые мне видны, только и возможно опознать Икарус, который ещё минуту назад был в нормальном облике. Передняя дверь отсутствует напрочь. Передней части нет вовсе, а там, где были фары и бампер, теперь неразборчивое месиво из железа, каких-то проводов и прочих деталей, по останкам которых не определить, чем они являлись изначально. Через обнажившуюся настежь кабину отчётливо просматриваются передние пассажирские сиденья, застывшие в несколько несуразном виде, а рядом колышутся шторки. Снаружи перед кабиной на асфальте лежат несколько человек, и вокруг всё усыпано мелкими осколками. Понятно, что их выбросило после удара через образовавшуюся дыру. У таких Икарусов не было штатных ремней безопасности. Если бы были, то эти люди сейчас остались бы на своих местах и обмякли бы, повиснув на этих ремнях. Но вот они лежат неподвижно на жёсткой поверхности. Глядя на них, неясно – мертвы они или без сознания.
Вся эта неприглядная картина была рассмотрена и оценена мгновенно. Не понял, как я мог вылететь через боковое окно, не почувствовав самого стекла, ведь мне известно, что разбить его не так просто. Ещё и улетел достаточно далеко. Дальше, чем те бедолаги на асфальте. Вон оно – то окно, за которым я сидел. Второе справа после передней двери. Стекла нет. Межоконная стойка изогнулась, а в стенке борта образовалась выпуклая волна. Ясно, от удара кузов тут же смялся, а стекло резко лопнуло, разорвавшись на множество маленьких осколков. Автобус от удара резко вывернуло под углом к дороге, именно поэтому меня по инерции выбросило в окно, а не впечатало в спинку сиденья передо мной.
Как же гудит голова. Я схватился за неё рукой, на ощупь понял, что в волосах запутались травинки и мелкие кусочки почвы. Лицо липкое и чумазое. Убрал руку и на ладони увидел кровь вперемешку с грязью. Еле волоча ногами, вылез таки на дорогу. Подойдя ближе, увидел изначально недоступную взору обстановку с левого борта автобуса. Вернее, теперь уже остатками левой его части, поскольку левый борт отсутствовал полностью. Видны лишь сиденья, которые остались в салоне, и большинство из них сильно наклонены спинками вперёд. На некоторых едва шевелятся люди. Но большинство из тех, кто находились в салоне, разбросаны по асфальту с явными признаками увечий и травм. Между ними равномерно разбросаны сумки и мешки, которые вылетели из багажников, часть из них разорваны, вывалив из себя вещи. И дополняло этот беспорядок наличие разбросанных здесь же бутылок с алкоголем, словно кто-то издевательски постарался окончательно его испоганить, причём многие бутылки оказались целыми. С противоположной стороны дороги на обочине стоял тягач с полуприцепом-фургоном. Коробка фургона повреждений не имела, разве что потёртости, появившиеся за время многолетней работы. Я находился у задней части прицепа, и отсюда было видно, что кабина у тягача исчезла. Там, где она должна быть, теперь располагается передняя часть фургона, то есть рама существенно заехала под него. От такого вида даже неясно, какой марки был этот грузовик.
Я опять схватился за голову, она ужасно закружилась. Кроме этого ещё возникло ощущение тошноты. В глазах стало мутно, как будто близорукость усилилась в десятки раз. Пытаясь перемещаться в этом чрезвычайном лежбище, понял, что ноги не только по-прежнему нужно с трудом волочить, но они стали просто отказываться повиноваться усилиям, которые я в них вкладывал. Без труда понял, что могу сейчас же отключиться. И действительно, я стал терять сознание, наряду с этим свалившись, когда ноги окончательно подкосились. В последнюю секунду бытия я осознал, что среди этого кошмара не разглядел водителя. «А где же Васильич?»
Примерно так всегда и происходили челночные поездки Алексея. За исключением разве что последних событий в виде аварии и появления некоего призрака. Ну и за рулём он бывал не каждый раз. В целом же всё обыденно. Туда-обратно, рынок, трасса, остановки. По приезду передаёт закупленный товар тёте Клаве, а та вместе с мужем на «Жигулях» увозит покупки в неизвестном направлении. Потом все эти вещи распродаются с прилавка. Остальных челноков также поджидали бы их «подельники», чтобы разгрузить барахло из багажника и переправить его к местам временного хранения. Встретила бы их Раифа Ильдусовна, а Виктор Васильевич отчитался бы перед ней о исправности автобуса, передал бы заправочные чеки и путевые документы. Так всегда и бывало. А потом можно и отдохнуть от поездки. Самые стойкие и не отдыхали, а уже утром начинали суетиться на рынке.
Потеряв сознание, Алексей уже не видел, как вскоре после аварии люди, которые должны были ехать мимо, не проехали мимо, а стали оказывать первую помощь. Настолько насколько это было возможно в таких обстоятельствах. Постарались вызвать экстренные службы. Вскоре стали подъезжать «газельки» с красными крестиками, а люди в белых халатах неторопливо кого перевязывать, кого таскать на носилках, а кого просто накрыли кусками тканей и оставили на потом. Работники ДПС занимались своими делами с оформлением протоколов, съёмкой места аварии, постоянно что-то замеряли рулеткой. Прошло несколько часов прежде, чем движение по трассе возобновилось до нормального. Прежде чем дорогу полностью освободили от разбитой техники.
Алексей несколько раз приходил в себя, когда начинали работать первые бригады медиков, но тут же отключался. Также происходило и пока его везли на скорой в больницу. Сколько времени понадобилось медикам, чтоб довезти его до больницы, ему не было известно, как не было известно и куда его определят на лечение. На месте аварии было выяснено, куда следовал автобус, поэтому его и ещё нескольких направили в Нижнекамск. Их сочли не тяжёлыми пострадавшими, так что лишние часы бездействия, так сказать, им не повредили бы. Самых же тяжёлых сразу увозили в Казань, это и существенно ближе, и специалисты там дескать более квалифицированы.
В больнице не было какой-то необычной кутерьмы. Там для медперсонала оказание помощи пациентам является повседневной работой, какими бы болезнями или травмами не обеспечивали их новые клиенты. В этой обыденной больничной рутине новый пациент отлёживался в палате. К тому же в отдельной одноместной. И буквально с первых же минут поступления возле него стала дежурить мать, которой немедленно сообщили о случившемся. Врачи просили её ехать домой, необходимости задерживаться нет, он же не при смерти, но она настояла на своём. Естественно, её он и увидел первой, когда открыл глаза, окончательно очнувшись.
– Как ты?
– Кажется, нормально.
– Помнишь, что произошло?
– Авария, – негромко проговорил Алексей, а для себя отметил, что провалами памяти не страдает, и забыть такое нереально. При этом он старался вспомнить те недолгие минуты, пока был в сознании, чтоб для самого себя внести ясность обстоятельств, в которых оказался. – Я в больнице, да?
– Ну да. Врачи уколов каких-то наделали, чтоб ты отдохнул, поэтому ты так долго был в отключке.
– Какой сегодня день?
– Четверг. Утро. Ты почти сутки проспал.
– Личный рекорд. Хоть выспался.
– Тебе повезло. Синяки, ушибы, но не переломал ничего.
– Обнадёживает.
– Медсестра сказала позвать её, когда очнёшься.
– Настойчивые доктора.
Мать вышла из палаты за «настойчивым доктором».
Вошла медсестра. Средних лет женщина, как и полагается – в белом халате и шапочке. Сходу, ещё не дойдя до койки, задала вопрос, который из её уст звучал совершенно естественно:
– Как себя чувствуете?
– Нормально, – он ответил врачихе так же, как и недавно матери.
– Что-нибудь болит?
Секунду Алексей подумал, прислушиваясь к своему организму, как бы считывая жизненные показатели.
– Нет.
Но выдержав паузу добавил:
– Только, кажется, немного голова болит. – Ощутилась боль не сразу, почему-то в беседе с матерью её не заметил.
– Ну, это вполне нормально, – как бы отстранённо говорила медсестра. При разговоре она успевала наполнить шприц какой-то жидкостью с решительным намерением его использовать. – У вас явные признаки сотрясения. Ещё пару дней голова может болеть. В остальном: тошнота, шум в ушах, ещё какие-нибудь расстройства есть?
– Нет, такого нет.
– Это очень хорошо, – и тут же, не спрашивая, сделала укол шприцем. – Обычное седативное. Не волнуйся.
Как будто он знает, что такое седативное. Но спрашивать не стал. Вряд ли теоретические подробности фармакологии ему как-то помогут.
– Когда вас привезли, мы сделали МРТ. Результаты вполне удовлетворительные. Серьёзных нарушений нет. Так что надеемся на скорейшее выздоровление. Отдыхайте.
– Мне ходить-то можно? Или лёжа лечиться?
– Лучше не напрягать себя. Разве что до туалета и обратно. А так прописан постельный режим.
Врачиха сунула руки в карманы и поспешила удалиться. Перед выходом она как-то пристально недоверчиво посмотрела на Алексея и вышла.
Мать, ожидавшая всё это время за пределами палаты в коридоре, вернулась. Снова уселась рядом с койкой.
– Мам, иди домой. Чего ты тут торчать будешь? Сказали же, всё хорошо.
– Я просто волновалась. Вот и осталась тут.
– Да понятно. Но причин-то для волнений нет. Они же наверняка не собираются меня тут долго держать. Выпишут, и снова буду дома надоедать.
– Ну ладно, ладно, – заулыбалась мать и поняла, что нужно действительно собираться. Как никак на работе уже второй день отсутствует.
Когда мать выходила из палаты, Алексей окликнул:
– Мам. А что с Васильичем?
– Я не знаю.
А всё ли я помню? Говорят же, при сотрясении возможны провалы в памяти. Но результаты анализов-то, сказали – неплохие. Надо вспомнить детали последних дней, хоть я и не имею обыкновения специально запоминать что-либо. Повспоминал. Помню многое. А если я что-то вдруг забыл, как я это пойму? Допустим, есть какой-то провал в памяти, который был наполнен каким-то событием, я смогу об этом узнать только, если мне об этом скажет кто-то другой. Вот же незадача. Тогда и смысла напрягаться с воспоминаниями нет.
Я даже припоминаю, как бродил около разбитого Икаруса. Там же полно покалеченных людей было. И наверняка трупы. Вот вам и провалы в памяти. Настолько отчётливо всё помню. Эти изувеченные наверняка не выжили. Даже жалко как-то. Вовсе не умерших. Жалко в том смысле, что они умерли, а я лежу тут целёхонький, наслаждаюсь гособеспечением. Очень неуютно от таких выводов. Неприятное состояние, если выживаешь среди множества смертей. Придётся с этим мириться и жить дальше.
Голова всё ещё болит. Или я просто внушил себе, что она болит, а на самом деле боли нет. Ну-ка. Всё-таки побаливает. И болит-то как-то странно. Я, помнится, имел несчастье ощущать головную боль. Так вот сейчас она отличается. Она какая-то другая. И якобы, по словам врачихи, это может ещё на два дня. Ах да, ещё и ходить нежелательно. И что? Лежать всё время до самой выписки? Я же все бока себе отлежу. Ну уж дудки. До туалета же можно. Вот туда я и направлюсь. Хоть ноги разомну.
Ох, ноги какие-то дубовые. Но вполне поддаются моим двигательным командам. Голова… м-м, что-то слегка кружится. Надо постоять, привыкнуть. Посмотрел по сторонам. Пустые стены, какой же скучный интерьер в больницах. Окно. Чтобы тело привыкло к вертикальному положению, я пока полюбуюсь видом. Я медленно подошёл к окну, опёрся руками в подоконник. Полно деревьев. А, ну понятно, где я. Отсюда, кстати, и до рынка совсем недалеко. С головокружением справился. Теперь пройдусь дальше. До туалета.
Прекрасно, здесь даже зеркало есть. Можно рассмотреть свою унылую ро… О, пластырь на лбу. Значит, там порез или ссадина. Да, припоминаю, за голову хватался, кровь была. На щеке какая-то широкая ссадина, но не закрытая, потому-то не существенная. Правильно, чего на неё пластырь расходовать, к концу недели это точно всё заживёт. Верчу головой у зеркала и понимаю, что где-то под одеждой есть ещё подобные наклейки. Стал шевелиться и почувствовал их. Мм-да, действительно повезло. Я вспомнил, что приземлился я на траву. А вот если бы я грохнулся на асфальт. Наверно, так легко бы не отделался. Лицом проехался по траве, и до крови. На асфальте бы пластырем не обошлось. Он бы мне точно косточки переломал. Хорошо, что я пользуюсь контактными линзами, очки бы мне добавили травм. А ещё ведь сидел в таком месте, которое, можно сказать, стало чуть ли не спасительным. Я сообразил – тот, кто сидел передо мной, также вылететь через разбитое окно не мог. Вертикальная стойка между окнами просто не даст. Другие два передних ряда. Не знаю, но с самого переднего из них люди точно оказались на асфальте, сквозь то место, где был лобешник. А если б я сидел по левому борту. Похоже, участь была бы самой незавидной. Я снова вспомнил о водителе. Что же случилось с Васильичем? От кабины Икаруса ведь вообще ничего не осталось. Смутно помню, но там, кажется, не было видно ни руля, ни водительского кресла. И среди тех, кто лежал на дороге, его тоже не было. Пора бы покинуть эту кафельную комнату, а то воспоминания не самые жизнерадостные.
Вернулся я к койке и улёгся опять на казённый матрас. И тут я понял, что уже более суток не ел. Желудок звуковыми сигналами напомнил о себе, и проявилось чувство голода. Повернул голову, у койки стоит тумбочка, а на ней тарелка с фруктами. Мама что ли принесла? Больше посетителей ведь не было. Ну не врачиха же позаботилась, в самом деле. Укол в попу или горькую микстуру – это она с удовольствием, а фрукты на завтрак – перебьёшься. Вообще-то я не понимаю манеру приносить для больных апельсины или яблоки. Другой еды что ли нет? Согласен, что витамины, что это полезные для здоровья продукты. Но не ими же одними питаться. Но в моём случае сейчас выбирать некогда. И я сразу сжевал два крупных яблока. Огрызки. Урны здесь нет. Некультурно, но я выбросил их в открытую форточку. Бестолковое, но кратковременное развлечение.
Прошёл час или два. Снова наведалась медсестра. Поспрашивала о самочувствии. Снова произошёл типичный диалог лечащего врача и пациента. Выяснив сведения о здоровье Алексея, она приоткрыла дверь и проговорила куда-то в коридор:
– Проходите, пожалуйста.
Вошёл мужчина. Из-за усов был не совсем понятен его возраст, вроде не старый, но и точно не молодой. Белый халат был накинут поверх классического костюма.
– Здравствуйте. Я следователь Парфёнов, – представился мужчина, при этом развернув удостоверение.
Алексей непонимающе уставился на незваного посетителя.
– Врачи сказали, что вас не сто́ит сейчас беспокоить, поэтому я не задержусь надолго. Чтобы сразу внести ясность, я расследую дело об аварии, участником которой вы невольно стали. И попрошу вспомнить максимум подробностей, связанных с этим ДТП. Дело в том, что вы один из немногих выживших.
Всё это очень неожиданно, подумал Алексей. Он не предполагал, что в больницу могут наведаться с такими вопросами. Но с другой стороны, он решил, что, возможно, этот следователь уже знает какие-то детали и может сам поведать о них.
– Вряд ли я смогу что-то сказать, чего вы не знаете. Я же в сознание по-нормальному только здесь пришёл.
– Тем не менее, для протокола просто необходимы любые показания. Расскажите, что помните на момент самой аварии.
– Особо и рассказать нечего. Я спал. Ночь ведь была. Проснулся лёжа на земле вне автобуса, ну, выпал как-то из окна, похоже. Встал на ноги, огляделся, автобус всмятку. Рядом валяются вещи. Покалеченные пассажиры без чувств. На другой стороне дороги разбитый грузовик. Всё это, как в тумане было, голова гудела. Видимо, я потом вырубился, потому что больше не помню. Вот и простите все известные мне подробности.
– Спасибо. Даже такие сведения нужны следствию. А что можете вспомнить до того, как уснули?
Алексей немного призадумался. Про Мерседес-призрак он точно упоминать не станет, он не имеет отношения к делу. Кстати, мысли были и таковы, что надо бы умолчать, что он сам был за рулём. Ведь на управление автобусом у него нет права. Это возымело бы неприятности ему самому и хозяйке автобуса.
– По пути с Москвы всё было обычно. Пару раз остановились для отдыха. Не знаю, может, на заправку заезжали. Повторюсь, что спал почти всё время. Сколько-то раз просыпался.
– Что можете сказать о водителе? По имеющимся сведениям, он в этом рейсе был один без напарника. Было ли заметно, что он устал, может быть был сонным? Употреблял ли спиртное перед рейсом? – задавая вопросы и слушая ответы, следователь Парфёнов постоянно делал записи у себя на бумаге.
– Я знаю точно, что за рулём он точно не выпивал. Ни в этот раз, ни раньше. Он опытный водитель. У любого спросите, слова плохого о нём не услышите. Ну и не был сонным. Он же отсыпался пока мы на рынке загружались. – Алексей говорил вполне искренне. И понимал, что если и скажет всю правду о том, когда именно он спал, а когда нет, на исход дела это уже не повлияет. – Кстати, что с водителем? Помнится, последний раз я его возле кафешки перед сном видел.
– Не хочется расстраивать, но он погиб.
– Я, когда очнулся, помнится, не увидел его в кабине.
– Похоже, в момент лобового столкновения с грузовиком его вбросило в кабину грузовика. Её настолько смяло, что оба водителя получили травмы не совместимые с жизнью.
Повисла пауза. Можно было сразу предположить именно такой результат, но оставалась же надежда – Васильич пострадал, но выжил. Теперь уже всё. Задумчиво уставившись в потолок, Алексей негромко спросил:
– Сколько вообще погибло?
– Много, – следователь не стал называть число, – но некоторые живы и сейчас в казанской больнице. – Не стал он говорить и об их тяжёлом состоянии, чтобы не расстраивать Алексея, ведь известие о гибели водителя и без того его расстроило.
– Вы можете сказать, почему случилась эта авария?
– Пока рано говорить. Следствие рассмотрит возможную вину каждого из водителей. А экспертиза будет выявлять техническое состояние и исправность транспорта.
Следователь привстал, протянул лист бумаги с рукописным текстом:
– Прошу ознакомиться и расписаться.
На бумаге были написаны показания Алексея, многие фразы слово в слово. Прочитав, он убедился, что всё с его слов описано верно, и расписался.
– Не смею вас больше задерживать. Выздоравливайте, пожалуйста.
С этими словами следователь удалился.
Вроде нормальный, подумал Алексей. Не пытается обвинить кого-то. Хотя ему, скорее всего, это и ни к чему, просто факты собирает. Ещё одна рутинная работа.
В течение дня медсестра наведывалась ещё несколько раз. Одни и те же вопросы о самочувствии, медицинские процедуры. Алексей напомнил, что неплохо бы заодно подкрепиться более питательно, нежели только медицинскими химикатами. И в обеденное время организовала приём пищи. Какая-то каша непонятного происхождения, не очень аппетитно, но пришлось съесть, поскольку дали понять, что другая пища ему пока крайне нежелательна. Фактически запрещена, хоть такие слова и не использовались. Ну хоть запить дали фруктовым соком, а не каким-нибудь отваром. Как же тоскливо находиться в больнице. Не позавидуешь тем, кто прописывается здесь на долгие недели или даже месяцы. Хотя кто-то вроде как воспринимает возможность полежать в больнице чуть ли не курортом или способом отдохнуть от работы и прочих дел.
Вечером навестила мать. Хоть сын и просил её не беспокоиться, но надо же зайти для приличия и порядка. Заодно пополнить запасы фруктов, которых и так хватило бы на ближайшие дни. Тем более оказалось, что без пропитания больничных постояльцев не оставят. Рассказала, что на рынке многие шокированы случившимся, что-то вроде поминок делается. Тётя Клава за испорченный багаж казнить не собирается, прекрасно понимая случившуюся ситуацию. В её торговой практике и не такие неприятности случались. Сообщила, что желает ему быстрее поправиться. Икарус забрали в ГАИ, и изучают. Также теперь и она в курсе гибели Виктора Васильевича.
Ну вот опять. Только об этом и получается думать. Уже несколько раз мысленно переваривал случившиеся с ним события. Две аварии за две ночи. И ему по несчастью посчастливилось стать участником одной из них. Вот же вляпался.
Когда мама ушла домой, Алексей решил, чтоб хоть немного отвлечься, подойти к окну, рассматривать однообразный пейзаж. Шелестят листья деревьев при слабом дуновении ветра. Летают какие-то птицы, наверно, голуби. Возле гаражей крадётся кошка. Вдали между деревьями чуть виднеется кусок уличной дороги с автомобильным движением. Сквозь проблески древесной листвы можно заметить даже высотки соседних районов.
Пока он без особого интереса наблюдал за происходящим на улице, дверь в палату открылась, и за спиной он услышал:
– Добрый вечер.
В палату вошли двое мужчин. Белые халаты накрывали строгие костюмы.
– Как самочувствие?
Этот вопрос меня уже начинает немного бесить. Я его уже столько раз за день слышал. И отвечать надоело. И со стороны неужто не видно, что выгляжу я, как здоровый человек. Или нахождение в больнице – это приговор? Раз я здесь, значит, самочувствие у меня должно быть обязательно плохое. А эти, скорее всего, не врачи, так что им можно и не отвечать.
– Ближе к делу, – сказал я бодро, чтоб они поняли, что с самочувствием всё в порядке.
– Мы хотели бы, чтобы ты рассказал нам всё, что знаешь об аварии.
Я уставился на них так, что, наверно, на лице явно считывалось: «Вам что, заняться больше нечем?» Но вслух произнёс:
– Я же вашему сотруднику днём уже всё рассказал. Зачем повторяться? Вряд ли я вспомню что-то новое.
– Мы в курсе, что приходил следователь. Но нас интересует другая авария. Та, которую ты видел до того, как сам разбился.
Внутри стало как-то неуютно, и я ощутил, как по всему телу вдруг будто сменилась температура. Сразу стало и будто холоднее и немного теплее.
– Про неё я знаю меньше, чем та, в которую сам угодил. Просто видел разбитый автобус у дороги. И всё. Как это случилось, я не знаю.
– Собственно, это нас и интересует. Ты видел последствия. Исходя из увиденного, можешь предположить, что произошло?
Я снова вспомнил увиденное. Помедлив, соображая над увиденным и вероятным движением того Мерседеса, я сказал:
– Автобус, видимо, каким-то образом оказался на встречной полосе. А потом оказался на обочине, съехал в кювет и перевернулся. А уж отчего он на встречную покатил, я точно не знаю. Разные могут быть причины. Самое простое, кто-то ему тоже навстречу выехал, и он пытался уйти от столкновения. Могло колесо лопнуть. Или дикий зверь выбежать на дорогу, и также необходимость уйти от столкновения. Гадать тут бессмысленно. Нет очевидцев – нет и правильного ответа.
– Что ж. Понятно. Постарайся вспомнить ещё какие-то детали. Можно ли допустить, что было столкновение с другим транспортом? Или же всё было похоже на то, что водитель мог заснуть? Либо, как ты говоришь, пробитое колесо.
Я нахмурился. Силюсь напрячь память. Смотрел я на искореженный автобус не долго, но в памяти сохранилась хоть и смутная, но картинка:
– Если бы кто-то в него врезался было бы сразу заметно. Характер вмятин отличался бы существенно. – Тут я на секунду вспомнил разрушенный в хлам Икарус. – Тот Мерседес просто уехал с дороги. А что водитель уснул, я просто отказываюсь верить.
– Ты видел, как его вытаскивали из кювета или как везли обратно?
– Ну, как вытаскивали, точно не видел. А вечером, проезжая мимо, видел его стоящим на прицепе, похоже, подготовили к перевозке.
– Что ещё?
Я изобразил, что не понимаю, чего от меня ещё хотят. При этом сам собой всплыл в памяти «летучий голландец». Но про него-то уж точно не сто́ит заговаривать. При всей своей нелепости, он даже косвенно не может быть связан с аварией.
– Что ещё? – переспросил я. – Что вы имеете ввиду?
– Что ещё ты видел?
Темнят. Явно на что-то намекают, может, даже что-то знают, но сами напрямую не говорят. И это одновременно и раздражает и беспокоит. Так что для того, чтобы изобразить, что вопросы немного глуповаты, я тоже решил поглупить:
– Деревья на обочине. Заправки у дороги. Кучу машин разных марок. Знаки…
– Ну ладно, хорош дурачиться, – перебили меня.
Тут эти двое переглянулись. Ну точно темнят. И неожиданно:
– Ты видел этот автобус целым позже? Только правду скажи.
Смотрю на них и не знаю, что ответить.
– Ну, допустим, видел. Что дальше?
– Мы догадывались, что это так, но решили уточнить. Ты кому-нибудь говорил об этом?
– Нет. Решил, что не сто́ит. Но вы, похоже, что-то знаете об этом.
– Что-то знаем. И поэтому пришли. Наверно, ты неплохо понимаешь, что рассказывать об этом не надо. В лучшем случае – посмеются, а в худшем – окажешься в другом корпусе больницы.
– Ну и что это было? Как это понимать?
– Боюсь, что пока ты не готов услышать ответ на этот вопрос.
С этими словами визитёры встали с постели, которая всё это время служила им сиденьем, а напоследок сказали:
– В общем. Повторим. Как ты понял, не рассказывай об этом. Никому.
И ушли также естественно, как это было и с другими приходившими в палату. Ничего нового. Только… Кто ж это такие? До меня только сейчас дошло, что я не знаю кто это. Следователь хоть корочку показал. А эти. Ну в костюмчиках. Это что – какой-то показатель. Полно самых разных людей так одеваются. Даже фамилии вроде не назвали. Спецслужбы что ль какие-то? По всей беседе было явно, что она просто формальность. Они же и так всё знали. Или, как один выразился, «догадывались». Зачем они приходили? Что им нужно?
Следующий день оказался насыщенным медицинскими процедурами. Уже с утра пришла медсестра и сразу заявила:
– Подъём! На сегодня у нас очень много планов.
Не только позавтракать, но и перекусить она не разрешила, объяснив, что некоторые анализы делаются натощак. Вручила две пластиковые ёмкости: «кал, моча». А потом выдала список, в какие кабинеты нужно было прийти.
За несколько часов Алексей посетил больничные кабинеты, где осуществлялись разные действия над пациентами. Пластиковые ёмкости, наполненные продуктами его жизнедеятельности, он молча оставил в лаборатории, где бесплатным приложением оставил малое количество своей крови. Потом посетил доктора, который произвёл манипуляции, знакомые каждому человеку с детства, а именно прослушивание стетоскопом с фразами «дышите/не дышите», удары молотком по суставам, замер температуры и давления.
В перечне процедур оказались электрокардиограмма, МРТ головы, проверка слуха и зрения. Среди всего этого были также замер веса и роста, что Алексею оказалось непонятным, зачем это нужно при сотрясении. Ну и, разумеется, надоедливые вопросы у терапевта о самочувствии и о том, что и как функционирует в его организме в настоящее время.
За всеми эти похождениями время прошло незаметно. Закончилось всё это как раз в обеденное время, что оказалось весьма кстати, ведь он уже изрядно соскучился по еде. Изголодавшись, он с лёгкостью проглотил безвкусную кашу в местной столовой. А уже в палате закусил апельсином и яблоком.
На ногах Алексей при всех этих медицинских процедурах находился недолго, это не сравнить с ношением рыночных тяжестей. Он не устал, но понял, что всё это немного его вымотало. Ещё и насыщение обедом сказалось. Он также предположил, что текущее состояние мозга тоже даёт свой след. Поэтому он решил даже против своего желания в остаток дня соблюсти требуемый постельный режим.
Не заставила себя ждать и медсестра. Алексей ещё не успел нормально улечься на койке, как подумал «опять припёрлась». Обоим было ясно для чего. Нужно было задрать одежду, и та лихо впаяла шприц и выдавила его содержимое, словно всю жизнь только этим и занималась. Вот же работёнку себе нашла, с досадой подумал он.
Отделавшись от назойливой медички, Алексей наконец расслабился, лёжа на койке. Глаза прикрыл, но не засыпал. Тишину палаты нарушали многочисленные звуки, которые доносились то с улицы через окно, то через входную дверь, хоть она и была закрыта. Какие-то приглушённые голоса и чьи-то разговоры. Хождения людей по твёрдому полу коридора, и их звучания различались скоростью передвижения и видом поступи: иногда скользящее шарканье, как движение лыж по снегу, иногда цоканье каблуками, наверняка женских туфель, а иногда мягкое едва слышное, будто кто-то шагает по ковру. Один раз даже было что-то похожее на гулкий звук кирзовых сапог. И всё это на фоне шума автомобилей и крика галок со стороны окна. Когда ещё представится возможность послушать такую необычную симфонию.
С одной стороны Алексей был вполне доволен. Незапланированный, но отдых. Без лишней суеты и забот. Уже даже стал понимать ценителей такого времяпровождения. При этом безделье уже успело нагнать тоски. Находясь на работе или дома, всегда можно чем-то себя занять. А тут нет ни телевизора ни даже радиоприёмника. Вместо телевизора – окно с одним единственным каналом и передачей, которая меняется только от освещения. Вместо радио – коридорный галдёж и степ по бетонному полу.
Медсестра приходила ещё несколько раз, не забывая о своей обязанности выяснять в каком состоянии находится пациент. При последнем за текущий день визите, уже вечером, кратко отчеканила «анализы у вас нормальные». Опять укол. И её рабочий день закончился. Пациенту оставалось лишь устроиться на ночлег, скоро должно было уже стемнеть.
И Алексей уснул безмятежным сном.
Сонный паралич??? Я о нём что-то такое слышал, вроде как бывает перед пробуждением такое явление у отдельных людей. У кого-то крайне редко, у кого-то часто. Но мне таким страдать не приходилось. Нет, вряд ли. Но что это со мной?
Не могу пошевелиться. Вообще! Я даже не ощущаю себя. Ни рук, ни ног, ни всего тела. И даже глаза открыть не могу. Но я в сознании. И, кажется, чувствую, что всё на месте. Вестибулярный аппарат намекает, что я вроде бы в горизонтальном положении. Лицом вверх. Лежу. Но при этом не чувствую себя совсем. Лёжа должен спиной ощущать лежанку, как и ступнями опору, если бы стоял на ногах. Но и этого нет. И ещё. Я не дышу! Где стук сердца? Я что, умер?..
Ну тогда бы я, наверно, хоть как-то ощущал себя как-то и где-то. Летал бы где-нибудь или что там вообще происходит. Всякое разное говорят. Не знаю, но хотя бы видеть-то и слышать мог бы. Ну а если, когда умирают, это просто состояние «выкл», то, видимо, и сознания быть не должно. Тоже не знаю, как это описать.
Я что, так ударился, что у меня теперь всё вырубилось? Я вообще очнулся было или нет? Уж слишком всё явным и реальным выглядело в больнице. На сон это точно не было похоже. Чудесные уколы однозначно были настоящими. Как и, в общем, всё остальное.
А может, это сейчас я сплю? Вот такой вот странный сон. Просыпаясь, и если вдруг сон помню, я часто воспринимаю его не только, как нереальность, но выглядит там как-то всё по-идиотски. Вот как сейчас. Но во сне же я не рассуждаю на такие философские темы. Философские… конечно, уж прям… Короче, я не верю, что сплю. Не верю, что умер. Как там было: «мыслю, значит, существую?» Что же это происходит со мной в таком случае?
Учитывая такое необычное состояние, я также осознаю какое-то странное безразличие к происходящему. Нет ни страха, ни раздражения. Вообще нет каких-либо эмоций. И как будто так и должно быть. Мне словно в голову вбили, что это моё нормальное состояние. Я совершенно не обеспокоен происходящим. Во всяком случае, настолько, чтобы переживать из-за этого.
Мне кажется, или я действительно слышу голоса? Да, очень похоже. Только звучат они как-то странно. Очень приглушённо, как будто издалека. И ещё они как будто растянуты, вроде того, как ленту в магнитофоне прокручивают медленнее, чем нужно. Из-за всего этого непонятно – голоса мужские или женские, не разобрать их тембров и тональности, всё звучит очень одинаково. И неразборчиво. Я лишь понимаю, что это голоса, но не могу понять самих разговоров.
Продолжается это уже долгое время. Может час, а может, и несколько часов. Хуже, если много дней. Чувство времени пропало. Если бы я мог понять продолжительность происходящего, наверно бы возмутился. Но эмоции пропали, так что я просто мирюсь со своей безысходностью.
Кажется, я ощутил какие-то вибрации. Не могу быть уверен до конца, но, возможно, кто-то или что-то меня передвигает. Сначала ощущение движения было таким, словно я в лодке, которая раскачивается от волн. Затем всё стихло, но едва ощутимые вибрации остались. Прекратилось подобие голосов, оно сменилось на равномерный очень тихий гул, но я его едва могу разобрать. В какой-то момент прекратились и ощущения внешних волнообразных вибраций, и стихли все звуки. Снова тишина и умиротворение. Несколько раз где-то рядом прозвучало что-то похожее на глухой стук. Это напомнило, как кто-то пинает автомобильное колесо, но тоже всё воспринималось удалённо и растянуто. И теперь настала абсолютная тишина. Такая, какую я даже не ощущал ранее. Тишина настолько тихая, что это действительно Тишина.
Я знаю время-то идёт. Сколько я уже в этой тишине? Силюсь очнуться. Нет не могу. Силы отсутствуют, ведь я же не ощущаю себя. Что будет, если я оказался в этом странном заточении навсегда? Это настолько несуразно, что не поддаётся воображению. Что же будет дальше?
Не уверен, но кажется, восприятие внешнего мира стало более уверенным. Я по прежнему обездвижен, но снова стал слышать. И звуки стали отчётливее, хоть не прояснились окончательно. Послышался продолжительный шелест, а потом лёгкий скрежет. Вновь движение, потому-что я почувствовал раскачивание. И голоса. Всё также неразборчивые слова, но слышны лучше, а выглядят словно смазанный шёпот:
– Ай-е… о-е-е…
Те, кто их произносит, тоже не стоят на месте, ведь можно расслышать, как они шелестят обувью по земле.
Какой-то тихий хлопок, похожий на то, как закрывается холодильник. И снова неравномерные вибрации, сопровождающиеся всё тем же гулом, который заметно стал временами отличаться тональностью. В этой неясности прошло несколько часов.
Часов… Похоже, возвращается естественное ощущение времени. Определённо я слышу гул уже часов шесть. Изредка кто-то рядом едва слышно разговаривает. Но безразличная отрешённость всё ещё обладает мной. Я невольно вздрагиваю, когда подо мной раздаются резкие незначительные встряски, сопровождающиеся такими же резкими, но тихими звуковыми ударами. Что… кажется, я узнал, на что это похоже. Такое я точно не спутаю с чем-то другим.
Транспортное средство мчится по дороге, временами ударяясь шинами в трещины асфальтового покрытия. Значит, я нахожусь внутри автомашины, позволяющей перевозить человека лёжа. Так. Меня что, везут на скорой в другую больницу? Я значит, под наркозом что ли? Была какая-то хирургическая операция? Допустим, операцию не помню, но перед ней должны же были меня предупредить. Помнится, самочувствие было нормальное, и точно не ухудшилось. Тогда и операция не нужна. А при сотрясении вообще делают операции? Куда меня везут?
Чувствую, что кто-то задевает мою руку. Очень похоже на это. Осязание какое-то слабое. Но понятно, что рука не просто задета. Сквозь неё словно с мягкостью проникло ещё что-то неведомо мягкое. И она будто стала нагреваться. Первые тепловые ощущения за последние часы.
Теперь я уверенно могу считать себя живым. Все ощущения медленно, но возвращаются. Я точно лёжа еду в транспортном средстве. Сопровождают как минимум два человека, но голосов их я не слышу. Видимо, они просто молчат, потому-что слух работает почти как надо. Шевелиться пока не могу, но тихонько двигаю пальцами. Стабилизируется дыхание. Сначала оно было очень неуверенным, а за несколько минут я стал с упоением воспринимать каждый новый вздох. Всё это даёт понять, что вскоре я наверняка вернусь в нормальное человеческое состояние.
Алексей почувствовал, что едут уже медленнее. Предположил, что подъезжают к какому-то месту, которое можно считать пунктом прибытия. Он пытается открыть глаза. Получается, но только чуть-чуть. Ох, а голова-то какая чумная. Может, именно так бывает при похмелье, которого у него в жизни не было, но других ассоциаций не возникло. Пробует шевелить губами и языком. «Значит, смогу говорить». Приложил усилия, но слов не получилось, прозвучало лишь бестолковое мычание.
– О, похоже, очнулся, – тут же послышался мужской голос.
И вот остановка, обозначившая прекращение движения. Замолк двигатель. Открылась сдвижная боковая дверь, и в неё пролез один из сопровождавших, который, видимо, находился в кабине. Первое, что он произнёс:
– Встать можешь?
Алексей неуверенно приподнял себя, а этот мужчина подхватывает его и помогает сесть на сиденье рядом с кушеткой, на которой он лежал до этого несколько часов. И тут же протягивает ему кружку:
– На, выпей.
Безропотно, не задавая вопросов, он берёт кружку. И выпивает. При обычных обстоятельствах он вряд ли взял бы от постороннего неизвестно что. А сейчас действует, будто всё так и должно быть. Сначала предположил, что это просто вода, ведь жидкость прозрачная. Но вкус оказался слегка горьким, но вполне терпимым.
– Это поможет тебе поскорее прийти в норму. Посиди пока. Через несколько минут нормализуешься окончательно.
«Ладно, посижу». Вроде реально всё приходит в норму. Хотя осознание происходящего вводит в ступор. И ведь нет паники, дезориентации, есть непостижимое чувство рациональности того, что с ним происходит.
Когда он понял, что организм окончательно проснулся от пережитого, то встал с сиденья и вышел через открытую дверь наружу. Переминаясь с ноги на ногу, чтобы ощутить подвижность, он оглядывает тёмно-зелёный Мерседес Спринтер с тонированными боковыми окнами, в котором, значит, он и приехал сюда. Щебечут птицы, возвышаются многолетние деревья. И видит невысокие здания, у которых они остановились. Одно не было каким-нибудь примечательным: двухэтажное, можно даже считать типовое, наверно офисное. А другое показалось необычным: невысокое, примерно в два-три этажа, с высокими, но узкими окнами, и имело оно круглую форму. Из округлых сразу ему вспомнились казанский цирк и стадион в Лужниках. Здесь он не просто впервые, но и не мог предположить, что это за место.
– Наверно, у тебя много вопросов, – сказал уже знакомый голос сбоку. Из двоих мужчин в Спринтере только он и разговаривал. А второй даже не выходил из кабины, и до сих пор там сидит, будто он просто таксист.
Да. Вопросы, разумеется, у Алексея были. Только он даже не знает, как их сформулировать и с чего начать спрашивать. И чтобы предупредить возможные вопросы заранее, этот мужчина снова заговорил:
– Я тебе всё объясню, а сейчас нам надо идти. Следуй за мной.
Алексею не оставалось ничего, и он последовал.
– Можешь называть меня дядя Стёпа. Мы сейчас находимся в городе Дубна. Смотрел кино про Шурика?
Конечно, он смотрел, кто ж не видел культовых комедий Гайдая. Не дожидаясь ответа, дядя Стёпа продолжил:
– Там было такое: «отвечаю на первый вопрос седьмого билета – в основу работы синхрофазотрона положен принцип ускорения заряженных частиц магнитным полем». Так вот этот синхрофазотрон ты сейчас как раз таки увидишь. – Цитату дядя Стёпа произнёс с интонацией точь-в-точь, как в фильме.
Он быстро вошёл в здание, у входа в которое висела табличка с множеством слов, описывающих наименование учреждения. Но из-за многословия Алексей сходу не успел прочитать надписи, в поле зрения успели промелькнуть лишь «институт» и «наук». Внутри круглого здания оказалась какая-то установка, которая занимала почти всё внутреннее пространство. Круглая, состоящая из множества узких железных сегментов, соединённых в единую конструкцию. Через мостик подвешенный над этой установкой они перешли в середину внутрь этого сооружения. В этой части здания находились вертикальные металлические опоры, которые упирались в потолок, и условно разграничивали техническую часть от зоны управления. Никаких перегородок, просто два десятка рамных опор по кругу. Приборы управления, выглядели очень старомодными, явно полувековой давности. Множество шкафов с переключателями, кнопками и стрелочными измерительными приборами. И все они также расположены по кругу с промежутками, чтобы попасть в это внутреннее помещение без стен.
– Эту штуку построили в 1957 году. Естественно, любая уникальная научная деятельность всегда интересовала военных, так что большинство опытов в давние годы были связаны с военной деятельностью. Хотя им это так толком и не пригодилось. Как говорится, деньги на ветер. Собрано очень много наработок и материалов на основе проведённых здесь исследований. Значительная часть знаний не используется. Это или никому не нужно или требует колоссальных финансовых затрат. А потенциал для применения этой установки огромный.
Слушая историческую справку, Алексей смекнул, что кое-чего не знает, а это неплохо бы выяснить. К нему окончательно возвратилась способность соображать. Он вспомнил, как двое неизвестных приходили в больницу, и не хотел быть в неведении о человеке, с которым разговаривает. Поэтому спросил:
– А вы кто? Учёный что ли какой-то?
– Ну, во-первых, не «вы», а «ты». Будем без не нужного официоза. А касаемо того, кто я… Скажем так, это секрет. Учреждение в котором, я работаю, официально не существует, у него даже и названия-то нет. Из-за секретности было решено не обозначать себя каким-то термином. Поэтому я даже не скажу, чем мы конкретно занимаемся, а поведаю лишь то, что можешь знать только ты. Я тебе даже имя ненастоящее назвал. Дядя Стёпа. Оно для разных людей будет разным. Можешь звать меня хоть Вася, хоть Маша, это не изменит ситуацию. Но это не самое главное.
– Это, наверно, какое-то подразделение ФСБ?
– Нет. Мы отдельная структура. Иногда с ними пересекаемся, но не сотрудничаем.
Дядя Стёпа повернулся к находившемуся тут дежурному сотруднику в белом халате:
– Борис, запускай пока.
Названный Борисом подошёл к пульту управления и стал перебирать разные выключатели. Послышался гул трансформаторов и необычный вой со стороны синхрофазотрона.
– Ну что ж. Наверно, настало время рассказать, что с тобой произошло после больницы и для чего ты здесь.
Борис откуда-то из закромов приволок стул, предложил его Алексею. А он, в свою очередь, только когда присел на него, обратил внимание, что мебелью интерьер не изобилует. Борис куда-то удалился. Дядя Стёпа остался стоять. И начал говорить.
– Я очень попрошу тебя отнестись ко всему с максимальным спокойствием. Для начала я тебе расскажу, что произошло в больнице. Ты же помнишь, что накануне целый день был занят обследованием и сбором анализов. Всё это было просто формальностью. В больнице собранные данные не фиксировались, поскольку всё это было сделано по нашей просьбе. Более того, кое-какие данные мы потребовали сфальсифицировать, они диагностировали, что с тобой якобы всё плохо, но это было необходимо. То есть фактически все показатели были в норме, но для публики изобразили, что всё плачевно. Тебе было поэтапно сделано несколько уколов, почти все, когда ты спал, я не знаю, помнишь ли ты первый из них. Эти уколы тебя ввели в состояние искусственной гибернации и остановили метаболизмы.
Алексей вспомнил, что слово гибернация звучало в каком-то фантастическом польском кинофильме. Но не помнил его сути. Поэтому решил уточнить:
– Гибернация? Это что?
– Ещё недавно это считалось невероятным, но мы научились приостанавливать все жизненные функции организма, а потом возвращать всё в естественное русло. Такое в природном виде есть у некоторых животных, например, когда они впадают в зимнюю спячку, а людям такое недоступно.
Он сразу вспомнил недавние ощущения, но сопоставить их с тем, что сейчас слышал, ему всё ещё не получалось. Объяснения продолжались:
– Такая технология не является распространённой. Как я уже говорил, мы секретная структура, поэтому и гибернация на сегодняшний день тоже засекречена. Когда человек находится в таком состоянии, внешне он не выглядит живым. Если попробовать снять с него биологические показатели, то они констатируют смерть. Ты уж извини, но в настоящий момент документально ты мёртв. И врачи в больнице это подтвердили.
Алексей застыл. Он же живой. Вот он, дышит, разговаривает, может двигаться. Но остался спокоен, как его и просили.
– По официальной версии твоё состояние резко ухудшилось, и все действия врачей реанимировать тебя оказались безуспешны. Поскольку ты умер, то необходимо было совершить все действия, которые делают с покойниками. Была похоронная церемония, с гробом, цветами. Потом тебя в гробу закопали на кладбище. Само собой, твоей матери было неприятно, но ей пришлось смириться. Естественно, похороны были фиктивными. Но официально ты умер. Для всех. Ночью мы приехали на кладбище, незаметно выкопали гроб, и положили тебя в наш катафалк. Ну а пустой гроб зарыли обратно. По пути сюда введением специальных препаратов тебя реанимировали. И вот ты сейчас здесь.
– То есть всё. Я больше мать не увижу?
– Пока я не знаю. Я же не вижу будущее. Но я знаю прошлое, и вот ради этого ты и здесь. Необходимо, чтобы ты сделал кое-что и очень многое. Но, пожалуйста, не считай, что ты какой-то избранный. Все события твоей жизни – это то, что просто должно быть.
– Судьба? Ты про неё?
– Если называть судьбой то, что заранее предначертано и не подлежит переменам, то нет. Мы все свою судьбу сами делаем в том виде, как нам это удобно. И это касается исключительно будущего. А вот с прошлым ситуация иная. То, что случилось, уже случилось, и оно не изменится.
– Что-то не пойму, куда клонишь. Хочешь как-то изменить прошлое?
– Как раз таки совсем наоборот. Говорю же: то что произошло, уже не изменится. Что бы ни случилось, будь то хорошее или плохое. Тем более по всем здравым понятиям, даже если и возможно менять прошлое, делать этого категорически нельзя.
– Тогда для чего весь этот цирк? Явно вы хотите что-то провернуть, но не говорите этого.
– Почему же, просто нужно постепенно предоставить тебе всю нужную информацию, а уж потом я скажу, что собираюсь «провернуть». Сам должен понимать, что раз мы идём на такие серьёзные меры, то это имеет огромное значение. Уж так получилось, что именно ты стал важной составляющей событий, которые были в прошлом.
– Ты про аварию с автобусом? Ваша контора как-то в ней замешана?
– Авария была совсем недавно. Мы даже не знали, что она случится. Поверь, уж точно в ней не замешаны и не подстраивали её. Но она, можно сказать, стала отправной точкой для наших нынешних решительных действий, поскольку до этого мы слабо представляли, когда выйти с тобой на контакт. Но авария случилась, и всё стало на свои места.
– Кстати, о какой из двух аварий ты говоришь? – немного призадумавшись спросил Алексей.
– Вообще, можно сказать, об обоих. Тебя ведь по существу коснулись обе. К тебе даже в больнице приходили, спрашивали о первой, которую ты просто видел. Для ясности – это тоже были наши сотрудники.
– Они меня спрашивали… Я так понимаю, тебе известно о чём.
– Ну, конечно.
– И что можно сказать об этом странном призраке? Это же невозможно.
– Боюсь, пока я не готов тебе этого объяснить. Да это выглядит странно. В твоём понимании. Пока что ты это не поймёшь. Можешь считать, что ты видел мираж. Хрономираж. Лучшего объяснения пока не дам. Не заостряй на этом внимание. Тем более что мы такими разговорами удаляемся от сути и тратим драгоценное время. Авария – это не те события прошлого, которые были частью тебя.
– Тогда говори уж наконец о сути.
– То, что от тебя ожидается и что нужно тебе сделать, на самом деле уже давным давно сделано. Сделано тобой, – на эту фразу дядя Стёпа сделал особый акцент. – С твоей точки зрения события твоей жизни ещё не произошли, и тебе только предстоит сделать многое. Но с моей точки зрения, ты всё уже сделал. Короче говоря, тебе нужно отправиться в прошлое, чтобы цикл событий существовал как надо. Технически я не знаю, что произойдёт, если ты откажешься, тем более, что я действительно не собираюсь тебя заставлять. Разрушится ли вселенная или просто всё пойдёт своим чередом по неведомому сценарию, я не знаю. Но я уверен, что уговаривать тебя не придётся.
– Отправиться в прошлое? У вас есть машина времени? Я считал, что всё это фантастика, и путешествия во времени не возможны.
– Ты что, в школе не учился? В основе всего теория относительности, но она лишь малая доля необходимых составляющих.
Конечно, Алексей знал ответ на вопрос о школе. Учился, как и все нормальные люди. Но там точно не преподавали о машинах времени или о чём-то похожем.
– Если я стану подробно объяснять тебе все эти научные принципы, ты вряд ли их поймёшь. Но могу сказать, что на деле всё очень просто. Но то, что ты об этом не знаешь, это хорошо. Технология скрыта даже от правительства. Неизвестно, как могут ею распорядиться люди. К сожалению, многие научные открытия часто направляются на зло.
Алексей слушал и переваривал слышимые слова. Всё так просто, но верится с трудом. И ведь от него ожидается согласие на нечто невероятное, на что он якобы уже давно согласился и, видимо, согласится вот-вот опять. Замкнутый круг, который как-то запутан сам в себе. И если он согласится, что ждёт его в будущем? Или в прошлом? Такой набор информации не стыковался у него в уме. И во всей этой несколько бредовой неразберихе было что-то невероятно заманчивое. Отправиться в прошлое. Кому и когда ещё представится такая уникальная возможность. «А здесь я считаюсь мёртвым, и если останусь, может, эти секретные агенты меня прикончат по-настоящему». А это уж точно бесперспективно. Он вздохнул и промолвил:
– Так. Ладно, что делать?
– В общем-то, ничего сверхъестественного. Аппаратура, как ты заметил, уже включена. Сейчас приступим.
– Здесь машина времени спрятана? Или это здание она и есть?
– Если цепляться к терминологии, то «машина времени» звучит по-дилетантски. Нет ни машины, ни ещё какого-то устройства. Повторюсь, объяснения сложны и нет на них времени. Но если тебе так проще, то всё находится именно здесь. Хотя в большей мере всё делает не техника, а природа.
– Видимо, действительно, мне всё это не нужно знать и не пригодится. Говори тогда, что имеет для меня какую-то важность.
– Самые главные инструкции, когда окажешься в прошлом. НЕ рассказывать о своём происхождении и НЕ рассказывать о будущем. Никаких деталей. О учёбе в школе, и всякие бытовые вещи, конечно, можно говорить, но без подробностей. Думай, что говоришь! Интернет, МММ, и прочее, чего не было в прошлую эпоху, не упоминать и даже не намекать. НЕ пересекаться с людьми, которых ты знаешь, и не искать с ними специально возможностей увидеться. И уж тем более не пересекаться с самим собой. В каких-то разговорах то, что ты попал в аварию, может стать неплохой легендой…
– Год-то хоть какой будет?
– Тысяча девятьсот восемьдесят пятый. Очень благоприятное время для развития экономики и сферы транспорта. Спасибо Юрию Владимировичу. Именно в сфере транспорта ты и будешь задействован. Мы тебе подготовили липовые документы. Но, по идее, они вполне настоящие. Паспорт и водительские права. Имя там настоящее, а даты рождения исправлены с вычетом от сегодняшнего времени. Их тебе просто необходимо выучить, – дядя Стёпа вручил документы, которые всё это время наготове были при нём.
– В правах все категории. Я учился только на «BC».
– Нужны будут все. И тебе даже переучиваться не надо. Как раз с восемьдесят пятого мы о тебе уже всё знаем. Ты всё время действовал самостоятельно, мы ни разу не вмешивались. Ну, ты готов?
Он не знал можно ли быть полностью готовым к такому. Несмотря на полную моральную готовность, было некоторое волнение. Он просто кивнул головой.
– Тебя там встретят. То есть не там, а здесь. Пространственно ты останешься в этом самом месте, в этом же здании, но в другое время. Проходи вот сюда, – и указал на середину зала.
В географическом центре было пусто. Но рядом были небрежно разбросаны толстые пучки проводов и кабелей, стояли индуктивные обмотки разного типа, ещё какие-то неведомые ему приспособления и всё это было соединено между собой. Только общий вид у этого был, как будто это просто свалка из электротехнического барахла. Видимо, эта куча не является тут стационарной, как шкафы с переключателями, намертво вкрученные в пол, которые выглядят старомодно, но аккуратно.
– Больно будет? – спросил Алексей.
– По правде говоря, не знаю, но не должно. Глаза закрой.
В нависшей паузе снова стали слышны жужжание трансформаторов и всего остального включенного оборудования, хотя оно работало всё это время, пока дядя Стёпа устно проводил подготовку. Но теперь от теории всё должно перейти в практику.
– Прощаться не будем, – сказал он и стал нажимать кнопки на панели управления. Делал он это уверенно, словно уже не первый раз. – Поехали! – и совершил последнее нажатие.
Вспыхнул яркий свет, который раздался электрическим треском. Вспышка длилась меньше секунды. И стало темно.
– Ну вот и всё, – сказал дядя Стёпа.
Я не знал, чем это обернётся. Что может ощутить человек, перемещающийся во времени. Когда была нажата контрольная кнопка, я узнал. Хоть я и послушно закрыл глаза, это не помешало увидеть резкую яркую вспышку света. Настолько яркую, что при открытых глазах я бы, наверно, ослеп. И вместе с этим я ощутил, как будто я рассыпался на миллиарды миллиардов мельчайших частиц, но оставался в сознании. А потом все эти частицы собрались воедино. Свет резко погас, так же как и включился. Всё это произошло за такое короткое мгновение, что трудно понять, как я успел ощутить и осознать этот момент. И тут же стало темно. Не только оттого, что пропало это кратковременное свечение, но и темно, потому что источников света не было совсем. Я открыл глаза и сначала решил, что, видимо, я всё-таки ослеп. Но постепенно глаза привыкли к темноте, и я увидел, что на улице ночь, поскольку прояснились окна расположенные по периметру здания. Свет в помещении был выключен, и, судя по всему, тут никого. Вот тебе и «встретят». Я понял, что тут должен бы кто-то ждать наготове.
Вспоминая, как я сюда заходил, стал на ощупь пробираться к выходу на улицу. Вот она железная лесенка к мостику. В тишине гулко было слышно, как шлёпают кроссовки о стальные ступени, когда я не спеша наступал на каждую из них. Перебрался по мостику через синхрофазотрон и оказался в маленьком вестибюле, минуя который вышел наружу. В небе видны звёзды сквозь переменную облачность, было темно, но лежал снег, поэтому очертания окрестностей были вполне различимы. Куда идти теперь, ума не приложу. Ориентируясь по асфальту, направился в нужном, как мне казалось, направлении.
– Алексей, – негромко кто-то окликнул сзади.
Я оглянулся. Кто-то стоял в темноте, оперевшись рукой о капот «Жигулей». И как я сразу при выходе не заметил. Наверно, из-за того, что цвет слишком тёмный. Я подошёл к незнакомцу, пригляделся и недоверчиво спросил:
– Дядя Стёпа???
Этот человек был определённо именно он, только выглядел иначе. Другая одежда, но не в этом дело. Причёска? Нет. Он… будто моложе стал что ли.
– Какой я тебе дядя Стёпа? Меня с детства Слава зовут. И уж точно я не дядя.
Я вдруг подумал, не с этого ли момента этот Слава впоследствии и возьмёт себе новый псевдоним. Получается, это не он сам его придумал. Опять эта круговая околесица. Ладно, Слава, так Слава. И до меня тут же стало доходить. Если этот фокус с перемещением во времени точно произошёл, значит, передо мной тот самый дядя Стёпа и есть, просто он моложе. А пройдут годы, и он станет тем секретным махинатором, который меня потом зашлёт к себе молодому.
– Я вообще-то тебя днём ждал. Собирался, когда стемнело, уехать и вернуться завтра. Мало ли с датой ошибся. Но остался. Торчу вот уже несколько часов и замёрз.
– Какое сегодня число?
– Десятое марта. Меня посвятили в курс дела, и я буду постоянно тебя курировать, хоть и видеться будем, скорее всего, нечасто. Поехали, тебе надо переодеться. Да и сам хочу согреться.
«Жигули» крадучись передвигались по пустым улицам небольшого города. Все нормальные люди ночью спят, поэтому было неудивительно, что почти полностью отсутствует движение, и нет людей. В жилых домах повсеместно окна окутаны мраком, лишь в некоторых из них был свет, сообщая о жителях, которые любят полуночничать. Алексею такое не было в диковинку. Ночными рейсами он часто проезжал сквозь спящие города. Отличием было только меньшее количество освещения.
Город небольшой, и вскоре они выехали за его пределы. В заснеженной темноте были видны домики пригородных поселений. Но пустота за городом выглядела более отчётливо, и становясь темнее, словно пыталась поглотить единственный автомобиль на дороге. А он усиленно сопротивлялся темноте, пронзая её светом фар.
Поездка длилась долго. Час. Может два. На незнакомой дороге Алексей не мог с точностью определить пройденное расстояние. Когда Слава свернул с основной дороги в сторону, вычислить километры оказалось сложнее. Узкая дорога вела через однообразный лес, а обочины были лишены знаков и других ориентиров. В конце концов они въехали в маленький дачный посёлок, и у одного из деревянных домов они остановились. Вокруг было также темно, освещения нет ни на улице, ни в окнах немногочисленных домов.
– Пошли греться, – сказал Слава. Но он, наверно, и так перестал мёрзнуть, ведь во время поездки включил салонный обогреватель на полную мощность.
Войдя в дом, стало очевидно, что греться в нём в данный момент не получится. Внутри прохладно, из-за длительного отсутствия человека воздух успел остыть. Слава включил свет и попросил помочь с дровами и растопкой камина. Из сухих дров успешно удалось развести огонь, и вскоре нарастающее пламя стало распространять тепло, которое на порядок приятнее автомобильного обогревателя.
– Есть хочешь? – спросил Слава.
Хотя Алексей довольно часто не спал ночами, в такое время он обычно не ел, если речь идёт о наборе блюд комплексного обеда. В лучшем случае стакан чая с каким-нибудь пирожком.
– Можно разве что немного перекусить.
Слава стал хлопотать на небольшой кухне, а Алексей сел в кресло и стал пока разглядывать непритязательный интерьер дачного домика. Простая деревянная дачная мебель: стол, стулья, шкафчики. В углу старенький телевизор. Полы устланы ковровыми дорожками. Всё просто, но со вкусом. На стенах несколько картин с пейзажами и чьи-то фотографии. На одной из стен, под несколькими фото была сооружена полка, на которой стояли сувенирные предметы: миниатюрный якорь на подставке, парусный корабль в бутылке, и причудливые фигурки дженни хэнивер[1]. Он подошёл ближе, чтобы лучше видеть все эти коллекционные прелести.
– Это дача моего деда, – сообщил Слава, когда через проём кухни заметил, что Алексей разглядывает памятные предметы на полке. – Он был моряком. Когда вышел на пенсию, отстроил этот дом. Он здесь бывал часто, можно сказать, жил здесь. Недавно его не стало. А мне и другим родственникам просто нет возможности бывать здесь часто и поддерживать тут хозяйство. А продать кому-то этот дом рука не поднимается. Всё-таки память.
На электроплите быстро вскипела вода. Слава заварил чай и расставил на столе чашки, а дополнительно предложить мог только баранки. Имеющиеся в запасе консервы, он решил, будут к чаю не совсем уместны. Когда скромный банкет был готов, он пригласил гостя к столу.
– Некоторое время тебе придётся пожить здесь. По идее, все вопросы уже улажены и всё готово к твоему прибытию. Но нужно утрясти некоторые мелочи. Документы же тебе выдали?
– Выдали. Я что, стану работать в перевозках? В стране недостаток водителей?
– Недостатка нет. Но наиважнейших транспортных задач множество. И поспевать за всеми очень тяжело.
– И много таких, как я?
– Мне известно лишь об одном. И это – ты.
– В чём будет заключаться моя работа?
– Она точно не будет однообразной. Говорю же, решаем детали, но известно, что будешь водить грузовики с прицепами с важными грузами государственного значения.
– Я не работал с прицепами, для этого нужно учиться.
– Времени нет. Мне сообщили, у тебя высокие навыки, так что легко справишься.
Алексей прикинул, какие у него навыки. Работал-то всего ничего, причём неофициально. А на грузовик садился вообще только при учебной езде. Но он понимал, что особой разницы нет. Когда едешь вперёд, есть за тобой прицеп или нет, езда, наверно, не особо отличается.
– Уже поздно. Ты отдыхай давай.
Слава показал в этом доме небольшую спальню в мансарде, где можно нормально заночевать. Там оказалось чуть прохладно, но от камина воздух ощущался подогретым. Спать предстояло на обычной советской кровати, но для сна большего и не требуется.
– Удобства, если что, на улице, легко найдёшь. Там же дровяник. Завтра привезу продуктов и одежду.
Когда Слава вышел, было слышно как недолго урчал для прогрева мотор «Жигулей», и он уехал. В образовавшейся тишине Алексей безмятежно уснул на прохладной постели, которая постепенно нагрелась от тепла его тела.
Проснулся Алексей уже днём, ведь спать отправился не просто поздно, а почти уже под утро. Спустившись по лестнице с мансарды, он первым делом забросил в камин дров и разжёг огонь. А потом заглянул на кухню. Электроплита, разделочный столик и холодильник, отключенный от розетки. Больше в тесном пространстве разместить было нечего. В шкафчиках на стенах обнаружились соль, сахар, пачки чая с нарисованным слоном, крупы и макаронные изделия. Не густо, но даже на таких харчах можно прожить некоторое время. Спрашивать разрешения не у кого, к тому же было заявлено, что ему тут жить, поэтому он по-хозяйски взял кастрюлю и решил сварить макароны. А пока кипятилась вода, решил осмотреть двор возле дома.
Двор, как двор. Всё, как в стандартной деревне. Сарайчик для хозяйственного инвентаря, склад дров и классический сортир в удалении, которым самое время воспользоваться. Сходив до него и обратно, начерпал в кроссовки снега, ведь тропинки на этом участке не были вытоптаны. А учитывая отсутствие зимней одежды, стал быстро ощущаться уличный холод, джинсовая куртка не очень-то помогала, поэтому он поспешил вернуться в дом. Тем более нужно следить за закипанием воды на плите.
Сварив макароны, он худо-бедно подкрепился. Потом сделал запас чая в заварнике.
Чтобы хоть как-то развеять скуку, включил старый телевизор. Изображение оказалось не таким чётким, к какому он привык, но картинку разобрать можно. Показывали какой-то классический концерт. Нашёл вторую программу, там тоже оказалось что-то музыкальное, но в образовательном духе. Других каналов не оказалось. Решил оставить включенным на концерте Бетховена. Пусть пиликает, чтоб не так тоскливо было.
Заняться тут оказалось совершенно нечем, поэтому Алексей стал делать то, что будет некоторым заделом для его существования на этой даче. Натаскал побольше дров к камину, пусть отогреваются и просыхают. А во дворе стал ногами медленно вытаптывать дорожки, потому что лопату он не нашёл, сарай закрыт на замок, а местонахождение ключа ему неизвестно.
Вытоптав дорожки, он соизволил высунуться за забор. Пустота и тишина. Возле похожих друг на друга домиков нет припаркованных автомашин, из труб не струится дым. Если это дачные домики, то ожидать кипящую жизнь тут не стоило. Вероятно, дачники здесь бывают нечасто, может даже просто не сезон.
За такими нескучными делами прошла пара часов. По телевизору сейчас крутили документальный фильм. Смотреть его было не интересно, и Алексей стал попивать чай вприкуску с чёрствой баранкой, прохаживаясь по дому и рассматривая настенные картины и фотографии.
Когда начало темнеть, в дом шумно ввалился Слава.
– Здорово! Пойдём поможешь.
Под помощью подразумевалась переноска провизии из «Жигулей» в дом. Крупы и макароны, мешок картошки, свежие овощи, хлеб. Создавалось впечатление, что запасы нужны на очень длительный срок. Потом Слава вручил спортивную сумку, в которой оказалась одежда советского периода и тёплая куртка, весьма нужная в это время года.
– Я тут на кухне уже немного потратил запасы, чтоб голодом не умориться, – сознался Алексей.
– Правильно сделал. Ты извини, что-то вчера я подзабыл тебе о имеющихся запасах сообщить.
Он показал небольшой погреб, вход в который Алексей даже и не замечал. В нём оказались небольшие запасы консервов промышленного производства в виде тушёнки, рыбы, а также домашние соленья-варенья. Если б знал, макароны бы можно было сделать с «начинкой».
Когда все продукты были распределены по разным закоулкам в доме, они снова уселись за стол переговоров.
– Я бы, может, пораньше приехал. Но вырубился, когда приехал домой, ведь целую ночь не спал. Даже в машине за рулём чуть не уснул. Днём уже встал, пока по магазинам набирал припасы, уже вон и день закончился. А самому и поесть некогда было.
– Так давай сейчас приготовим нормальный ужин и поедим. Вон сколько всего теперь. Один я точно это не съем.
– Не возражаю.
Решено было отварить картошку с тушёнкой. Приготовили, открыли банку квашеной капусты, расставили на столе всё, что могло на него уместиться.
– Если хочешь, то в закромах и горячительное имеется.
– Нет. Точно не буду. Не увлекаюсь.
– Ну, как хочешь. Я тем более не стану, за рулём всё-таки.
За ужином Слава немного рассказал о своём деде, какой он был человек, чем он занимался и всё такое.
– Сегодня просто не было возможности на службе появиться, так что твои дела опять откладываем назавтра. Но не переживай, всё будет улажено.
Ещё один день насмарку. Но это всё же получше, чем отлёживаться в больнице.
– Ну, спасибо за гостеприимство. Я поехал. Завтра вернусь с новостями.
Уже давно стемнело. Сытный ужин ещё долго напоминал о себе приятной тяжестью в желудке. От этого уже и делать что угодно не хотелось. Алексей уселся у телевизора. Показывали хоккей. Болельщиком он не был и спортом особо не интересовался, поэтому переключился на другой канал, где транслировалась «Международная панорама». Набор сообщений ему показался неинтересным и он переключил обратно на хоккей. По завершении матча включилась заставка с часами, потом появилось слово ВРЕМЯ красными буквами на фоне кремля и надпись ниже «информационная программа». Главным событием дня стало сообщение, что накануне от тяжёлой болезни умер Константин Черненко, далее его заслуги и свершения и описание всякой партийной деятельности ЦК. И всё это минут на пятнадцать. После этого сказали, что пленум единодушно избрал Горбачёва генсеком.
Не досмотрев до конца выпуск новостей, Алексей пополнил топку дровами, тлеющие угольки могли вот-вот угаснуть. Предстояла ещё одна ночь на чердаке, и хорошо бы, чтобы там стало тепло.
Утром Алексей доедал остатки вчерашней картошки. Потом стал примерять новую для себя одежду. Она оказалась не модной, но и не выглядела доисторической. Обычные классические брюки, пара клетчатых рубашек, пара футболок нейтральных окрасок, простенький свитер. Особого выбора нет, но чтобы выйти на улицу, вполне сойдёт. Тем более красоваться в этой деревне не перед кем. Но больше всего его впечатлила яркая утеплённая куртка. Судя по всему, она имела заграничное происхождение. Алексей даже решил, что её покрой неплохо будет выглядеть и через десятки лет.
В обеденное время снова появился Слава. Без долгих вступлений он сообщил, что работать Алексею придётся в Средней Азии. Там рассредоточены несколько огромных продуктовых складов и их надо периодически наполнять. И вскоре его заберут, чтобы полностью подключить к работе. Он будет вполне официально трудоустроен и получать зарплату. Рассказав все эти новости, Слава умчался решать деловые вопросы. Если вскоре заберут, то ждать не долго придётся.
Вот только ему пришлось ждать ещё многие дни. И это называется «нет времени». «Я бы точно успел попрактиковаться где-нибудь, чтоб оправдать категорию «Е» в правах». Хвалёные советские чиновники явно расторопностью не блещут. Он с тоской наблюдал, как на улице постепенно тает снег, образуя лужи и непроходимую слякоть. В таких условиях, если даже взбредёт в голову уйти с дачи в большой мир, вряд ли это получится. Шагать по колено в сырой снежно-грязной массе – удовольствие сомнительное. На дачи в соседние дома тоже явно люди не наведывались, ведь по местной дороге можно было пробраться разве что на тракторе. Соответственно, и Слава тоже перестал приезжать. Чтобы время было занято хоть как-то, он даже еду приготавливал каждый раз на одну порцию. Готовить пришлось чаще, но время протекало незаметнее. Передачи по телевизору были скучными, редко было что-то, что вызывало даже слабый интерес. В таком однообразии прошёл целый месяц. «Ну хоть ссадины на морде зажили, не пришлось рисоваться с ними на публике».
– Завтра у тебя самолёт в Ашхабад, – объявил Слава, когда наконец изволил объявиться. – Я, разумеется, тебя подвезу до аэропорта.
– Ну наконец-то.
Алексей спешно стал собираться, укладывать в сумку одежду, которую он уже стал считать своей. И назавтра он уже был в аэропорту. Куда и как нужно добраться, Алексею доходчиво было разъяснено.
Самолёт, набрав высоту, быстро удалялся от Домодедово. Салон почти как в Икарусе, сравнительно подумал Алексей. Только окна круглые. Через четыре часа Ту-134 приземлился в Ашхабаде. А оттуда на автобусе он доехал до автобазы в Байрам-Али. Прибыл он уже вечером. Фёдор Сергеевич, начальник автобазы, предложил устроиться на отдых, а завтра уже посвятить время труду. Но Алексей настойчиво попросил о деталях рассказать прямо сейчас. Всё-таки потраченный впустую месяц подействовал на его терпение, и было бы неплохо даже как-то наверстать его.
– Ладно, как скажешь, – согласился начальник.
Они прошли до его кабинета, который располагался в лачуге простейшей конструкции. Алексей уже успел заметить, что автобаза расположена на открытой местности, построек здесь минимум, а большая часть даже зданиями не являлась. Разнообразные бытовые помещения были сооружены в металлических контейнерах и вагончиках. И на обширной площади рядами стояли МАЗы и КамАЗы. Внутреннее убранство кабинета начальника, было таким же элементарным, как и сама лачуга.
– Наш шестьсот второй автобат занимается перевозками самых разных грузов самого разного назначения. Поскольку автобаза военная, то занимаемся, естественно, и обеспечением военных частей и объектов, но это тебя не коснётся. Мне сказали, что тебе будут поручать только гражданские перевозки. Разнарядки будут регулярно выдаваться через диспетчерскую службу. Когда наши машины направляются в Афганистан, то чаще всего они ездят колоннами и в сопровождении БМП, неважно везут ли они стройматериалы или боеприпасы. Душманы иногда устраивают засады и обстреливают колонны. Это случается, когда мы возим топливо или снаряды. Обычно при перевозке народных товаров, нападений не случается. Духи хоть и отмороженные на голову, но не безмозглые. Продовольствие всё-таки нужно для них самих и для их сограждан. Но тебе везде указано ездить в одиночку, уж не знаю почему, но это указание сверху.
– Не волнуйтесь. Так и должно быть. Я готов в к этому.
– Очень хорошо. Давай пока документы, я перепишу данные.
Когда закончилось письменное оформление, он позвал на улицу:
– Идём, покажу тебе технику.
Они направились к рядам грузовиков и подошли к одному из пятьсотчетвёртых МАЗов. Песочного цвета кабина, как и у всех стоящих рядом. Крупное число 6023 на спойлере. Дверь оказалась не заперта, ключ в замке зажигания. Хоть сейчас заводи и катись в рейс.
– На чём до этого ездил? – спросил начальник.
– На междугородном Икарусе.
– На Икарусе??? – удивлённо спросил начальник. – Такой молодой. Я слышал Икарусы очень опытным доверяют. Ну, раз так, с «мазуриком» точно управишься.
– Я заночую прямо в кабине. Сразу надо привыкать.
– Дело твоё. Только идём, хоть поужинаешь.
Утром, когда я проснулся, то сразу направился к Фёдору Сергеевичу. По территории автобазы уже слонялись молодчики в солдатской форме, кто-то просто ходил туда-сюда, кто-то копошился в технике. Заприметив меня, некоторые пристально уставились, стали о чём-то переговариваться. А, ну понятно, я в своей яркой куртке разительно отличался от хлопцев в сапогах.
Я зашёл в кабинет, когда начальник как раз закончил с кем-то телефонные переговоры. Фёдор Сергеевич сел на свой стул за стол, а мне предложил сесть напротив, как это, наверно, бывает во всех кабинетах начальства.
– Ситуация следующая. Мне тут сообщили, что сюда тебя направили по ошибке. Я об этом догадывался, но перечить вышестоящим не стал. Так вот, кабинетные бюрократы, как всегда, что-то напутали, они это умеют. Короче, тебя должны были сразу направить в АФСОТР.
– Это что ещё такое?
– Афганско-советское автопредприятие. Очень большое. Как раз занимается народно-хозяйственными грузами. Тебя там ждали, а когда вовремя ты не появился, стали искать, уж подумывали вдруг живым не добрался. Тут же война всё-таки. Узнали, что ты в нашем автобате, и приказали немедленно тебя переправить. К нам сейчас вертушка летит с запчастями для машин. На ней тебя доставят в Терме́з, а уж оттуда на место.
Неожиданные новости. Путать бюрократы умеют, это я и так знал. Но чтоб со мной такое приключилось, нельзя было предугадать. А про себя ещё рассуждаю, замешан ли в этой путанице Слава или дядя Стёпа. Поскольку я месяц слонялся на даче, то это очень даже не исключено.
Собираться мне было недолго. Вещей с собой не много, всё было в кабине, а чем-то новым разжиться за день не успел. За минуту всё сложил в сумку, убедился, что ключ остался с замке зажигания, а не в кармане, и пошёл к вертолёту. Фёдор Сергеевич на прощание пожал руку:
– Ты уж извини, что так вышло.
– Да ладно. Вы же ни виноваты. Спасибо, что приняли.
– Будь здоров.
Под нарастающий шум двигателей я наблюдал из иллюминатора за суетой автобата. Все привыкли к частым прилётам авиации, поэтому попросту не обращали внимания на поднимающийся в воздух Ми-8, а занимались своими делами. И только Фёдор Сергеевич стоял и глазами провожал винтокрылую машину. О чём-то он думает в этот момент. О странном появлении гражданского водителя среди его подопечных? Или о материально-техническом обеспечении? Я уже вряд ли когда-то узнаю.
Полёт длился около двух часов. Больше половины пути внизу была пустыня. Без всего, сплошная пустота. Только в середине пути пролетели над каким-то водоёмом. А дальше почти постоянно летели вдоль реки, как выяснилось – это Амударья. На берегах возникали небольшие посёлки, была видна автодорога и около неё сельхозугодья.
Вертолёт приземлился. На площадке стоит «Волга», рядом с ней средних лет мужчина в белой рубашке. Алексей понял, что это его ждут.
– Ты, наверно, Алексей, – спросил тот. Получив утвердительный ответ, он представился: – Меня зовут Швец Степан Степанович. Я технический директор общества АФСОТР. Прошу в нашу карету.
Он, видимо, шутник, решил Алексей, раз простую «Волгу» каретой называет. Хотя были времена, когда это было похоже на правду. За рулём был бородатый афганец, который при появлении в салоне нового пассажира сразу же выдавил «Салам алейкум». Швец по пути стал рассказывать:
– Меня направили в Афганистан помогать в руководстве транспортом в прошлом году. А сам АФСОТР существует с 1979 года. За все эти годы это предприятие стало настолько огромным, что найти что-то подобное в нашей стране будет трудно. Разве что «Совтрансавто», но у них несколько иная структура. Так вот, это афганско-советское предприятие стало играть огромнейшую роль в экономике Афганистана, и если вдруг его работу резко остановить, то здесь нормальная жизнь сразу же и прекратится. Настолько всё отлажено. Я не люблю просиживать в кабинете и часто бываю на выездах, чтобы на местах решать проблемы и заниматься урегулированием разных вопросов. Потому, кстати, и сам лично решил тебя встретить.
Алексей при этих словах заметил для себя, что это удивительный начальник, который не занимается просиживанием штанов.
– Ты не представляешь, но скорость передвижения грузов до Кабула удалось повысить в полтора раза. Это при том, что на дороге постоянно случаются какие-то задержки и непредвиденные обстоятельства.
«Волга» стала пересекать Амударью через Мост Дружбы. После него Швец попросил водителя ехать чуть медленнее.
– А это Хайратон, – вскинул он руку, показывая по сторонам. – Сюда по железной дороге доставляют многочисленные грузы и товары, а мы потом автомобильным транспортом распределяем их до потребителей. Что-то доставляется и по реке. Сейчас заедем, всё сам увидишь.
«Волга» свернула с дороги и, перепрыгнув через железнодорожный переезд, оказалась на перевалочной базе. На рельсах нескольких путей стояли составы товарных вагонов. И возле них множество грузовиков, и туда-сюда сновали разнорабочие.
– Здесь находится основной перевалочный пункт. Тут почти ежедневно с вагонов сразу в грузовики перегружают всё, что нужно стране.
Все ненадолго вышли, чтоб осмотреться. Затем, выезжая с железнодорожной станции, снова продолжилась речь:
– Есть здесь и заправка, и возможности для ремонта техники. Всё, что только нужно для качественного осуществления грузоперевозок.
Немного помолчав, Швец сказал:
– Можешь немного о себе рассказать.
– Да особо нечего рассказывать. После школы получил права. Ещё недавно катался на Икарусе по межгороду. В этом году получил права для прицепов. – Что-то придумывать не было времени, да и проколоться где-то не хотелось, поэтому Алексей просто сообщил факты, но в очень сокращённом виде. – Вчера вот впервые на МАЗе попробовал.
– У нас в предприятии как раз исключительно МАЗы. В Кабуле построена большая ремонтная база с диспетчерской. Также обустроен весь необходимый сервис на дороге.
Когда закончилась сельская часть Хайратона, дорога плавно повернула в сторону пустыни. И весь дальнейший путь пролегал по монолитному пустому фону, в котором изредка торчали, какие-то непонятные кустики. Навстречу проехали МАЗы, передвигающиеся колонной. Попался даже красный Икарус. Ехали бы молча, дорога показалась бы бесконечно долгой, однако, за непринуждёнными разговорами постепенно доехали до аэропорта Мазари-Шариф. Это было уже днём в послеобеденное время. Швец предложил пообедать. Торопиться было некуда, поскольку нужный им вылет в Кабул планировался только вечером.
В Кабул самолёт приземлился уже затемно. И Алексею сразу показалось, что это очень оживлённый город, потому что в аэропорту в это позднее время оказалось очень много людей. А пока он шёл со Степаном Степановичем к выходу в город, с аэропорта успели взлететь несколько самолётов. Они сели в такси и доехали до гостиницы, где Алексею было предложено переночевать.
На следующий день из простенькой, но уютной гостиницы, имеющей зеленоватый светлый цвет, на которой вертикально написано Spinzar Hotel, меня на такси забрали, чтоб доехать до автобазы АФСОТР.
Уже с утра на улицах столпотворение народу. Необычно было увидеть возле гостиницы автобусы ЗИЛ. Старый чехословацкий троллейбус, на который я, может, и не обратил бы внимания, имел на лобовых стёклах нарисованные огромные глаза, и как они не мешают видеть дорогу. Вообще Кабул оказался обильно нагромождён советским автопромом. Такое ощущение, что это чуть ли не основной выбор в технике. Даже такси и те – «Волги», хотя я видел такси «Москвичи» и «Жигули», а ещё какие-то иномарки.
Такси остановилось около здания, у которого верхние два этажа были типового вида для советских офисов, а нижний был оформлен полукруглыми арками, этакое сочетание востока и модернизма. На трехэтажном крыле сверху буквы AFSOTR, на двухэтажном… не знаю, иероглифы, видимо, тоже самое, но на арабском.
Степан Степанович сразу же сделал обзорную экскурсию по территории. На огромной площади просторно. Газоны вымощены бетонными тротуарами. Посередине красуется искусственный водоём с фонтанчиком. А основу объекта составляют огромные длинные ангары, стоящие в три линии. А на асфальтовых площадках рядами стоят МАЗы-504 синего и красного цветов. По словам Степана Степановича, здесь имеется хорошая ремонтная база. И действительно, когда мы зашли в один из ангаров, то взору предстало разнообразное оборудование для обслуживания техники. Естественно, всё обустроено при содействии Союза. Настолько щедро вкладываться в такой амбициозный проект, наверно, очень расточительно для государства. Вряд ли своими силами бедная страна смогла бы свершить что-то подобное. И повсюду трудились люди как с славянскими, так и афганскими лицами, но последних существенно больше. Явно нет поломки, которую тут не смогли бы устранить. Должно быть, и Швец опытный хозяйственник, если управляет такой огромной автобазой. Он говорит, что здесь числится, наверно, восемьсот тягачей, которые из Хайратона в Кабул ежедневно привозят сырьё и продовольствие. Для борьбы с безграмотностью местного населения на базе АФСОТРа даже организованы образовательные курсы. Передовое предприятие, ничего не скажешь.
– Салам алейкум, – только и слышно от проходящих мимо работников. Должно быть, его тут все хорошо знают. Судя по всему, он точно не кабинетный сиделец, а постоянно на людях, время от времени он коротко разговаривал по каким-то техническим вопросам то с одним, то с другим рабочим. Вскоре мы подошли к очередному сотруднику, к которому обратился Швец:
– Джумадин, это наш новый водитель. Покажи, пожалуйста, ему свободный грузовик.
– Кха, – ответил тот.
Видеть афганца в деловом костюме очень необычно. Джумадин оказался местным главой предприятия. Он проводил меня к кучке тягачей, часть из которых, похоже, в данный момент находятся на обслуживании. Откинуты кабины, у каких-то сняты колёса и мосты, один и вовсе без двигателя. Но были и комплектные.
– Эти готовы к работе. Выбирай любой.
Выглядят МАЗы одинаково, все синие. Выбирать, по сути, нечего. Так что решил выбрать ближайший.
– Сегодня пока что можешь внимательно осмотреть МАЗ, проверить, убедиться, что всё в порядке и подготовить его к работе. А завтра поедешь на погрузку.
– Согласен. Если позволите, то ночевать я останусь в кабине. Считаю верным привыкать к дорожной жизни.
– Не возражаю. Хотя с нормальным жильём проблем совсем нет.
Весь день я провозился с полученным МАЗом. Половину времени уходило на то, чтоб разобраться в нюансах технического устройства. Общие принципы, конечно, везде одинаковы, но вот деталировка, как ни крути, везде отличается. Всё досконально перепроверил, нет ли подтёков или ещё каких неприятностей. Подтянул все крепежи, везде и так всё нормально, но зато теперь уверен. В общем, рутинная шофёрская работа. День прошёл незаметно. Когда стемнело, я устроился на полке в кабине для ночлега.
Утром проснулся, едва началось движение работников на автобазе. Уже привыкаю спать в кабине. Лежанка позволяет растянуться в полный рост, в ширину не тесная. Самая настоящая кровать с подушкой и одеялом, просто находится в железной комнатке. Ночью было прохладно, но кабину не прогревал, одеяла мне вполне хватило.
Дождался Степана Степановича, который распорядился зайти в диспетчерскую, чтоб получить все необходимые бумаги для поездки и получить прицеп. Также сказал, что ехать буду в колонне. Дескать странные указания, что мне дозволено ездить в одиночку. По одному тут не ездят из соображений безопасности. Если что с одиночкой случится, то кто потом отвечать будет. Хотя мне кажется, что что-то случиться может хоть с одним хоть с группой, и ответственность будет в любом случае. А если что случится с колонной, то отвечать придётся в гораздо большей мере, чем за одного. Но эти суждения я высказывать не стал.
После диспетчерской я пошёл искать по номеру, указанный в бумаге, прицеп. Это оказался бортовой тентованный, таких тут полно, видимо, значительная часть МАЗов работает в сцепках именно с такими полуприцепами. Зацепился, подсоединил перекидки, и уже автопоездом подъехал к выезду, где уже стояли в ожидании несколько таких же сцепок.
Все водители – афганцы, и по-русски большинство не понимают. Лишь один или двое немного могут изъясняться, и с их помощью удалось понять детали поездки. Мне сказали быть замыкающим. Едем, не разрывая колонну. Если у кого-то вдруг неисправность или какая-то проблема, подать сигнал и останавливаются все. Несколько раз в день плановые остановки для отдыха и обедов, передний сам для этого будет останавливать всю колонну. И так, пока не доедем до Хайратона.
Степан Степанович пожелал хорошей дороги на обоих языках. Все разошлись по своим грузовикам. И колонна из десятка пустых автопоездов отправилась в путь.
Объездных дорог здесь нет, так что на загородную трассу ехали прямо через центр Кабула. Прое́зжая часть улицы широкая, и это вполне позволяет передвигаться по ней на крупногабаритной технике. Людей много, все идут по своим делам. Где-то прямо на улицах кипит торговля. Успел заметить, что некоторые пешеходы, остановившись, будто зачарованно смотрят на проезжающую по улице колонну грузовиков. Не знаю, но может, у них есть в умах понимание, что благодаря им они могут существовать в этом городе и не терпеть нужду в товарах.
Когда слышится «Афганистан», то наверно, у всех в умах сразу рисуется образ войны. Так и было, нам всем говорили, что там была война, что там был контингент советских войск, а позднее там были американские военные. И вряд ли кто-то может представить, что там может быть мирная жизнь. И вот я еду по Кабулу и как раз вижу вполне мирную жизнь. Нет намёка, что где-то тут может быть война. На улицах резвятся дети. Работают торговые точки и общественный транспорт. Здания вокруг все целые и невредимые. В городском шуме нет выстрелов или взрывов. Полная противоположность общепринятого представления об этой стране.
Спустя пару часов доехали до города Чарикар, дорога до него была нормальной, без происшествий. А по бокам от дороги постоянно была сельская местность. И даже непонятно, где заканчивается один аул и начинается другой. Прямо построение мегаполиса, только из маленьких аулов. И неожиданно много зелени. Самые настоящие приусадебные участки местных крестьян. Значит, именно в этих огородах выращивают плодовые культуры, которые потом массово продаются на базарах Кабула. А вдалеке за аулами виднеются горы. Чарикар, в котором мы остановились для отдыха, тоже выглядит как деревня, только занимает больше территории. Горный массив уже существенно ближе, в каких-нибудь двух километрах.
Все водители, не сговариваясь, направились в чайную. Само собой, позвали и меня. Это и жест местного гостеприимства, ну и в нашем случае элемент придорожного сервиса в виде пункта питания. Чайная, конечно, не похожа на привычные мне придорожные кафе и закусочные. Простая каменная избушка, в которой из обстановки лишь приземистые столики. Тут уже сидят немало местных жителей. А употребление чая, оказывается, целая церемония, и относятся здесь к этому, как особому ритуалу. Говорят, что некоторые могут за разговорами засиживаться в таких местах по несколько часов. Конечно, если у них нет каких-то особых забот, чего бы и не посидеть.
Чай подавали в обычных разрисованных чашках. Я в посуде не разбираюсь, так что для меня эти чашки обычные. Может быть, кому-то они покажутся уникальными или редкими или ещё какими-то. Но для меня – это просто чашки. Что же касается чая, то я не знатный чайный сомелье, и не могу толком оценить его. Чтобы не обижать местных, изобразил, что причмокиваю, наслаждаясь вкусом, и кратко уведомил, что он вкусный. Но он и правда приятный и легко пьётся, не похож на сбор берёзовых листьев. К чаю подаются и разные виды выпечки, от хлеба в виде лепёшек до разных сладостей. К хлебу, как мне сказали, тут тоже относятся с уважением, и даже поговорки есть, что-то наподобие «клянусь хлебом».
Хоть место и выглядит не изысканно, но для отдыха и приятного времяпровождения очень даже ничего. Не знаю, мы тут, наверно, около часа провели. Афганцы не просто чаёвничали, но и о чём-то болтали, наверно, обменивались новостями. Такие вот традиции. На федеральной трассе мы обычно не более получаса стояли около кафе. Этого хватало для того, чтобы и отдохнуть и пообедать и остального, что обычно нужно, ради чего останавливаются на трассах.
Покинув толпой чайную, мы снова двинулись в путь. Довольно быстро закончились нескончаемые крестьянские поместья около шоссе, и мы доехали до какой-то горной речки. Дорога стала пролегать вдоль её русла. Правда, «вдоль» звучит весьма условно, ведь река очень извилистая. Дорога тоже стала петлять и изобиловать поворотами. Быстро ехать нереально, к тому же постепенно шоссе поднималось вверх. А навстречу то и дело едут другие автомашины. И интенсивность напоминает привычные российские трассы.
Навстречу двигаются колонны МАЗов, таких как у нас. Между ними старые Мерседесы и причудливо разрисованные старинные грузовички, которые зовут барбухайками. Постоянно в потоке присутствуют военные грузовики в сопровождении броневиков. Иногда они зачем-то стоят на обочине в попутном направлении. А легковушек как-то мало. Дорога узкая, всего две полосы. Из-за обилия транспорта двигаться приходится медленно. И всё это в горном ландшафте. Утёсы порой так близко к дороге, что, кажется, они вот вот рухнут на асфальт.
В этих горных районах стала встречаться и другая техника. Не то чтобы другая. И уже даже и не техника. Местами на обочинах дорог попадаются останки техники. То ЗИЛ-131 без кузова, то КамАЗ, иногда валяется помятая цистерна. Вся техника явно горела, поскольку осталась только металлическая часть, без резины, без стёкол. В каких-то случаях на обочине такое металлическое месиво, что непонятно, чем оно было изначально. Наверно, это результат прямого попадания мощных снарядов. Некоторые останки техники лежат далеко внизу склона. Участи тех, кто был внутри этих машин, не позавидуешь. Частота появления таких останков разная. Иногда они стоят поодиночке. А иногда на обочине целая вереница уничтоженных цистерн. И чем дальше мы удаляемся от Чарикара, тем чаще всё это приходится видеть. Вот оно – эхо войны.
Медленно ползём по змееобразной дороге. Не могу видеть, что там впереди, но можно предположить, что наша колонна следует за потоком других автомашин, которые следуют за другими. В московском потоке это было обычным явлением. А здесь, надо понимать, дорога к Хайратону единственная, и объехать нет возможности, вот и сосредоточился весь поток в одной линии. Несколько раз были короткие туннели, то сплошные, то с колоннадами вместо стены. По бокам дороги то и дело стоят сложенные из камней постройки, похожие на дува́лы[3], а на них дежурят солдаты. Часто скорость падает практически до пешеходной. Если так будем ехать, то доберёмся лишь к концу года. В таких условиях ездить просто невыносимо, когда технически вроде можно ехать, но из-за непреодолимых сил приходится ползать, как черепаха. Вот таким вот черепашьим ходом уже к вечеру мы добрались до туннеля Саланг. Вернее, даже не до самого туннеля, мы просто остановились в общем потоке большого количества автотранспорта, а въезд едва виднелся в нескольких километрах, если мерить по самой дороге, которая в этом месте несколько раз извивается. Водители из колонны сказали, что делаем привал до утра. Въехать в туннель всё равно не сможем, даже если захотим. Я и не знал, что движение в нём одностороннее, и каждый раз на один день его направляют то в одну, то в другую сторону. Наша очередь будет завтра. А пока придётся терпеливо ждать, и удобно, что мы приехали вечером, можно как бы закончить трудовой день и ложиться спать. Я глянул на счётчик пройденных километров. Около ста двадцати километров. В нормальных условиях это можно за час проехать, ну или за два, если без спешки. А мы целый день пёрлись. И это считается ещё быстро доехали.
Делать нечего, значит, буду отдыхать. Достал свои пожитки в виде консервов и поужинал. Надо засыпать. Окна я закрыл, чтоб не поступала пыль и холодный воздух. Но и при закрытых окнах отчётливо слышно, что где-то вдалеке тарахтят моторы. Под такие мерные звуки я и засыпал внутри кабины.
Утром проснулся сам по себе. Может, рассвет вынуждает, а может, и охлаждённый воздух. Даже под одеялом ощутилось, что в кабине стало зябко. Так что первым делом я завёл двигатель и запустил обогреватель.
Вскоре движение началось. Постепенно оно коснулось и наших машин. Мы медленно стали подползать к въезду в туннель. Меня заранее предупредили, что там нужно ехать медленно и аккуратно. В покрытии есть неровности, а внутри темно и дымно. Также с пешеходной скоростью подъехали к въезду в виде полукруглой арки. С виду она широкая, и кажется, что проехать не составит труда, но двустороннее движение тут точно будет проблемным. Теперь понятно, почему поток едет лишь в одну сторону. Включил фары. Внутри и правда темно. Потряхивает. Значит, точно куча неровностей. Это даже странно. На улице, где подрывалась техника, ровное покрытие, а тут всё наоборот. Стенки по бокам едва заметны, поэтому в основном ориентируюсь по красным фонарям впередиидущего автопоезда. Хорошо хоть сам туннель не извилистый, а практически прямой. Вроде бы и нетрудно проехать в этой загазованной темноте, но всё равно как-то напряжённо себя чувствую. Как будто эти стены как-то давят на психику. Более двух километров ехали в темноте по рытвинам, и наконец солнечный свет. Туннель закончился. Я мельком глянул в зеркало. С этой стороны точно такая же арка, как и там, где мы въехали. И сразу же вижу стоящие в ожидании здесь другие грузовики. А ведь им, выходит, нужно будет стоять до следующего утра. Потом начался ещё один длинный туннель, немного изогнутый. А потом ещё несколько коротких. Да, и дорога теперь стала идти на понижение. Начался многокилометровый затяжной спуск по извилистой горной дороге. Приходилось постоянно пользоваться горным тормозом. Вниз ехать, усилий технике не нужно, но если замешкаться, можно легко улететь в овраг. Да ещё и ненароком других зацепить. Все передние грузовики продолжают ехать крайне медленно. Значит, опять за день проедем очень мало.
На встречной полосе так и стоят бесчисленное множество грузовой техники разного типа, как гражданские, так и армейские. Учитывая дорожные условия, получается так, что невозможно предугадать, когда получится доехать до Саланга. Может, тогда, когда движение открыто, а может, и стоять придётся в ожидании нужного дня. Наша возможность уже настала. Медленно, но верно движемся вперёд.
Начался серпантин. Видно, как справа по нижней дороге колонна движется вниз. Тихонько спускаясь вниз, миновали шесть крутых поворотов, которые ступенчато направляют трассу всё ниже и ниже к мосту Душа́х. Когда проехали мост, то наконец-то наша колонна остановилась. Очень своевременно. За всё время после въезда в Саланг будет неплохо передохнуть. Ехать по горам совсем не тоже самое, что ехать по равнинной трассе. Ладно бы просто постоянно вертеть руль в разные стороны, так ведь надо постоянно держать руку на рычаге коробки передач и управлять горным тормозом. Наверно, даже тем, кто часто тут ездит, требуется хоть какой-то перерыв, а мне и подавно.
Снова чай, хлеб, болтовня местных. После отдыха снова в путь. Встречные грузовики. Разбитая техника в оврагах. Горные хребты, на вершинах виден снег. От протяжного воя мотора уже в ушах звенит. За несколько дней так вот добрались до Хайратона, по пути было много остановок для отдыха и ночлега. Самая запомнившаяся была в Пули-Хумри, где была хорошая стоянка для ночного привала и где угощали бараньим мясом, лепёшками и обильным чаепитием. А после Ташкургана продолжительный спуск с гор практически прекратился, и дорога пролегала по пустой равнинной местности до самой железнодорожной станции. Четыреста шестьдесят километров от автобазы в Кабуле до Хайратона. Да это же совсем небольшое расстояние, можно за один день преодолеть, а мы больше недели плелись. И это пустые, без груза.
В Хайратон приехали во второй половине дня. По идее, можно загружаться, и потом начинать ехать обратно. Но все, особо не сговариваясь, решили по-хорошему отдохнуть, а уж за дело взяться на следующий день с утра.
Солнечное утро оповестило начало нового дня. Десятки грузовиков, большинство из них афсотровские МАЗы, готовы к погрузке. Помимо них на станции есть барбухайки и Мерседесы от одиночных перевозчиков. Мы стали подгонять прицепы к зоне погрузки. Площадь тут огромная, так что тесниться не пришлось. Удалые грузчики быстро стали закидывать мешки. В разные грузовики складывали разные грузы, это было заметно по отличающимся этикеткам на мешках. Кому-то досталось зерно, кому-то сахар, кому-то какая-то не ядовитая промышленная химия. Мне загрузили муку.
После завтрака колонна выдвинулась в путь. Тем же маршрутом, той же дорогой, но уже обратно. Двадцать тонн груза ощутимо заставляли мотор трудиться с усилием. И это пока что мы едем по прямой дороге. Как только повернули на горную трассу, подъём стал тяжёлым. Вроде бы и мотор сильная V-образная «восьмёрка», но силёнок явно не хватает. Теперь мы ползём не потому, что есть помехи движению, а потому что просто физически не можем ехать быстрее.
Общими усилиями по горным серпантинам, тоннелям, подъёмам, спускам и перевалам за пару недель доехали до Кабула. Несколько машин остались выгружаться в Пули-Хумри, возможно, потом двинулись снова на погрузку в Хайратон. Я же и ещё несколько других довезли муку до кабульского хлебокомбината.
Грузов доставлять нужно много, поэтому времени на отдых почти нет. После многодневных рейсов тягачи проходят тщательную проверку на автобазе, при необходимости делается мелкий ремонт и замена расходных деталей. А потом они снова направляются в работу. Мне также пришлось по прибытии через два дня снова поехать за новым грузом.
Хотя рейсы длятся очень долго, учитывая расстояние, к особенностям дороги быстро удалось привыкнуть. Уже бесстрашно преодолевал все узкие участки шоссе, где между краем асфальта и обрывом даже не было ограждений. Пропало чувство беспокойного напряжения в тоннеле Саланга. С каждым разом всё увереннее на МАЗе в сложной обстановке возил товары для нужд народа. И до Кабула было доставлено множество продовольствия.
Середина лета, и очередная поездка с продуктовым грузом в Кабул. Неспешно продвигаемся по горам. Стал замечать, что двигатель как-то неравномерно работает. И непонятно, то ли из-за того, что с грузом в гору едем, или ещё какая-то причина. Потом вроде всё стабилизировалось. Но спустя время двигатель снова дал о себе знать. Явно что-то не в порядке. Долго так ехать нельзя, и в Пули-Хумри я решил заехать на ремонт, а основная колонна поехала дальше.
С обученными механиками стали ковыряться. Видимо, все проблемы уже давно известны, так что особенно долго вычислять им не пришлось. Всё, что нужно, было сделано, и двигатель стал работать как новый. Заодно для страховки они провели полную диагностику моторного пространства. Молодцы ребята, понимают, что в пути другого случая для нормального ремонта может не предвидеться, а грузы нужны для их братского народа. Это ли не сплочённость нации и содействие общим интересам. День уже заканчивался, и в путь решил отправиться утром с другой колонной, а вечером выезжать бесполезно, ведь придётся снова скоро делать привал. Не лучше ли остаться для этого в приспособленном месте.
Наступило утро. С другой колонной выдвигаемся в путь. Движемся также не спеша, как и всегда. Спустя час после выезда из города колонна явно снижает скорость для остановки. Я находился в колонне одним из последних, поэтому не мог видеть того, что увидели передние водители. После остановки вышел из кабины, вижу, что также вышли и другие. Проходим вперёд. На краю дороги в попутном направлении стоят обгоревшие остовы. МАЗы с прицепами! Это те, которые ехали здесь вчера. И от которых я отсоединился из-за ремонта. По устным способам передачи новостей выяснилось, что колонну остановили душманы. Был какой-то религиозный праздник, в который не положено работать, и душманы решили наказать нарушителей. Сожгли грузовики вместе с грузами и водителями. Подонки, мягко говоря. Странные убеждения, если они готовы убивать беззащитных мирных людей. У них разве есть полномочия для казни от самого Аллаха? Афганские водители нынешней моей колонны что-то пробубнили, может, даже пропели, наверно, вознесли какую-то молитву, и мы поехали дальше, подав звуковой сигнал на прощание.
Еду и думаю, что вместе с ними мог бы и я оказаться. И меня бы тоже не пощадили. Если они своих же земляков прикончили, то иноземца и подавно не стали бы жалеть. Тем более, что шурави как раз на стороне их врагов. У меня снова те же ощущения, когда я выжил в разбившемся Икарусе. И нахлынули воспоминания совсем еще недавних событий. А эти события, если смотреть на них иначе, ещё только должны будут произойти спустя многие годы.
Потом пришлось лично объясняться перед Степаном Степановичем. А что я ему скажу? Грузовик не сообщает, когда собирается сломаться. Заехал на ремонтную базу, которая во многом стала функционировать именно благодаря Швецу. Не было бы её, пришлось бы своими силами устранять неисправности на обочине, и, возможно, ждать несколько дней техпомощь. А грузы нужно везти, так что разумно было, чтоб колонна не стояла целый день в ожидании меня одного. А про местные религиозные традиции я вообще не был в курсе. У нас в стране важнейшие товары всегда перевозились не взирая на особые даты в календаре, и наказаний за такое не происходило, наоборот, ещё и спасибо скажут. Швец с пониманием меня выслушал. Ругать не стал. Было бы за что. Ругать надо душманов и их предводителей. Как бы там ни было, я всё равно ощущал на себе часть вины за произошедшее, хотя формальной вины никакой.
Пережив пару дней, можно сказать, траурного периода, вместе с другими водителями снова направились в рейс. Снова покорять горные высоты шумом моторов. Снова снабжать население каждодневными необходимостями.
Лето. Жара. И ведь как-то живут тут люди. Справляются с таким климатом. Можно заметить, что одеваются в несколько слоёв одежды. Это мне хватает одной майки, а эти афганцы одеваются так, как я бы только в середине весны позволил себе одеться. Тут даже дожди бывают редко. А кабины старых МАЗов не имеют кондиционеров, которые давно уже имеют многие иномарки. Открыл окно, включил маленький вентилятор, вот и все способы охлаждения. И в такой жаре приходится работать.
Сколько я уже за лето сделал рейсов и перевёз грузов, не считал. Не так много, если учитывать, что в дороге приходится по две недели быть. Но в масштабах страны сделано немало. Не было бы этой совместной автобазы, даже не знаю уже, какова была бы обеспеченность населения товарами народного потребления. И я наравне с другими водителями продолжаю снабжать местное население.
А вокруг иногда гремят взрывы и происходят перестрелки. В июне в Шинданде, говорят, самолёты были взорваны прямо на аэродроме. Сбивают иногда военную авиацию в воздухе. На трассе каждый месяц не по разу происходят обстрелы военных колонн с боеприпасами и наливняков[4]. Даже в самом Кабуле иногда происходят небольшие взрывы. И на таком фоне продолжает идти своим чередом мирная гражданская жизнь.
Осенью тоже жара не спадает. По осенней жаре снова из Хайратона еду в Кабул. Когда ездишь в одном направлении, то уже не обращаешь внимания и не запоминаешь, что именно везёшь, тем более, что грузы обычно однотипные. Всякие продукты, бытовая мелкая утварь и всё это в мешках или ящиках. Редко кому выпадает привезти какой-то станок для фабрики или оборудование для больницы, негабаритные конструкции для строек. Такое запоминается. Вот и в этот раз груз неприметный в виде мебели для жильцов новостроек. Вес поменьше, чем у продуктов, но везти надо осторожно, чтоб не повредить.
Колонна без военного сопровождения, как иногда это бывает, да и всего-то три машины выехало. Из-за разного веса груза, мы даже немного растянулись, но сохраняли себя в поле зрения. Я был легче всех и ехал впереди. Регулярно посматривал в зеркала, чтоб остальные не отставали и самому не уехать совсем вперёд. На извилистых подъёмах это особенно и не удастся, но мало ли что. К вечеру кучковались снова в колонну и ночевали вместе рядом с какой-нибудь заставой. Вместе выжидали очередь у Саланга.
Утром, когда проехали туннель, и дорога постепенно стала снова направлять под уклон, я опять уехал чуть вперёд. Вниз тяжёлой машине ехать легче, чем забираться вверх. Поэтому МАЗ запросто скатывался почти сам, но приходилось делать усилия торможением, чтобы не укатиться, куда не нужно. Если потерять бдительность, или не рассчитать со скоростью, которой тут непозволительно быть высокой, то можно потерять и машину и груз. Ну и самому покалечиться. Съезжая по серпантинам, видно, что отставшие грузовики по-прежнему движутся следом.
На одном из прямых участков уклона произошло что-то неясное. По крайней мере, мне сначала так показалось. МАЗ, как будто, сильно встряхнуло, хотя дорога совсем ровная, ни ям, ни бугров. Потом послышался какой-то хлопок. А может, даже было наоборот: сначала хлопок, а потом встряска. И я даже, кажется, оглох. Или просто заложило уши. Неужели лопнуло колесо? Я даже не сразу понял, что перед кабиной не стало видно дороги. Куда она делась? Я сижу в кресле, но сижу как-то очень мягко, почти не прижимаясь к нему, будто я в невесомости вместе с кабиной. А потом почувствовал жар. Ну да, жара. Здесь такой климат. Но жарче стало очень существенно. И вижу за стёклами оранжевый цвет. Пламя огня. И новая тряска. Даже не совсем тряска. Кабину стало бросать из стороны в сторону, а я вдруг выпал из кресла и стал всеми частями тела ударяться о внутренности кабины, наблюдая, как стёкла разлетаются на мелкие осколки. Жар вдруг пропал. Даже стало немного прохладно. Это даже странно. Похолодание в середине дня под зноем солнца не может произойти. А тягач, кажется, уже остановился. Только непонятно где, и что вообще происходит за пределами кабины. Чувствую себя в каком-то исступлении. Надо бы выйти, чтобы разобраться в происходящем, только не могу. Понимаю, что надо, но какое-то странное безразличие, подавляющее любые проявления к самовыражению и действиям. Глаза затянуло странным красным цветом, пряча от меня зрительное восприятие окружающего. А потом чёрным. Таким чёрным, какой может быть самая тёмная чернота.
Конечно, водители не возражали, что Алексей ехал чуть дальше спереди на некотором удалении. Второму, следующему за ним, не нужно постоянно смотреть в задний борт полуприцепа, и обзор всей дороги и местности гораздо лучше. Вот он едет внизу слева, миновав крутой поворот Говара, а после следующего поворота нырнёт в противообвальный туннель. Когда они в него заезжали, Алексей уже успел вынырнуть с другой стороны. Собственно, это не совсем туннель, а галерея, защитный бетонный навес, который держится на вертикальных сваях. Таких сооружений тут много.
Когда два МАЗа выехали из такого туннеля, Алексей был в нескольких сотнях метров. Слушая шум двигателя в кабине, порой не слышно того, что происходит снаружи, особенно источники звука вдали. Поэтому они не слышали и тем более не видели, что происходит в горах. Но громкий взрыв не услышать было невозможно, хоть и было до него метров триста. А уж не увидеть и подавно, всё происходило прямо перед глазами.
Откуда-то слева сверху что-то очень быстро вонзилось в тент полуприцепа. И тут же громогласным звуком, сопроводившимся густым воспламенением, преобразовало прицеп в полыхающий костёр. При этом весь автопоезд дёрнулся и был сдвинут вправо от дороги. Он не остановился, а продолжая ехать, через несколько секунд сорвался в обрыв и кувырком стал падать вниз. Несколько раз перевернувшись на утёсе, горящий тягач с прицепом шлёпнулся на дорогу, на которой он и так бы вскоре оказался, если бы размеренно продолжал движение по серпантину.
Водители оставшихся нетронутыми двух МАЗов незамедлительно подъехали как можно ближе, чтобы посмотреть, можно ли чем-то помочь. Остановившись достаточно близко у пламени, которое целиком охватило изувеченный полуприцеп, они увидели, что кабина, ещё не успела вспыхнуть, хотя огонь уже её коснулся. Поэтому они мигом подбежали к ней. Была бы дверь закрыта, её бы точно заклинило, но открывать её не пришлось, она болталась на петлях. Собственно, можно было бы даже и окнами воспользоваться, чтобы проникнуть внутрь, стёкла разбились, но кабина смялась не очень сильно. Алексея быстро выволокли наружу и оттащили подальше. Через какое-то мгновение кабина тоже стала гореть.
У Алексея были открыты глаза, но он был без чувств. Его окровавленного положили в кабину одного из МАЗов и наспех перевязали раны и ссадины максимально чистыми тряпками, которые нашлись в разных автомашинах. Было решено везти его по направлению Кабула, по крайней мере, ближайший пункт помощи точно будет южнее.
Ехать пришлось довольно долго. Но на ближайшем диспетчерском пункте удалось связаться с автобазой и вызвать помощь. Швец лично распорядился, чтобы за пострадавшим отправили вертолёт. Доставка на автомобиле заняла бы несколько дней. Из Килогая тут же вылетел Ми-8, забрал Алексея и переправил его в Душанбе. В аэропорту уже ждала скорая, которая по прибытии вертолёта, оперативно отвезла его в больницу. Швец знал, что в кабульских больницах есть специалисты, но подозревал, что в Союзе медпомощь будет более качественной. По своим связям Алексея удалось направить в больницу железнодорожников, хотя рядом располагается городская больница.
Прошло уже несколько дней. В Душанбе октябрь, всё равно, что август в средней полосе, где в это время уже желтеет листва на деревьях. То есть по климатическим показателям, самое настоящее лето. За окнами больницы густые деревья даже не собираются готовиться к зимней спячке.
Когда Алексей очнулся, то увидел белые стены, а рядом две пустые койки. Знакомый тип обстановки указывал на то, что он находится явно в больнице. Это доказывали и звуки за дверью, похожие были, когда он был в больнице Нижнекамска. Пошевелиться он почти не мог, что-то очень сковывало его тело, но он его чувствовал, а значит, он не парализован. Имея небольшую возможность шевелить головой, он смог заметить, что почти весь перебинтован.
Будучи в сознании, он визуально, как мог, изучал интерьер, и за этим непростым занятием прошло около часа. В палату наконец зашла медсестра. Подошла к нему. Молча осмотрела и, не сказав ни слова, вышла обратно.
Через несколько минут вошёл лет пятидесяти мужчина в белом халате. На шее висит стетоскоп, значит, он врач. Уверенной походкой подошёл к Алексею, пододвинул ближайший стул и сел рядом с койкой.
– Ну, привет, уважаемый! – бодро с озорными нотками сказал он. – Ничего не болит?
– По-моему, нет, – чуть помедлив, ответил Алексей.
– Вот и прекрасно. Помнишь что-нибудь?
– Я в автоаварию попал, – не особенно напрягаясь, удалось вспомнить, что именно случилось.
– Что ж, значит, с памятью всё в порядке, это хороший показатель.
– Только я не помню, что случилось потом. Ну, когда я, наверно, без сознания оказался.
– О. Тебе несказанно повезло! Твои товарищи на дороге оказали тебе помощь, можешь им спасибо сказать. Если бы не они, тебя, может быть, и не спасли.
– Обязательно скажу, когда увижу. Чего я весь связанный?
– Тебя привезли всего переломанного. Обе руки, рёбра, сильный вывих одной и перелом другой ноги. И это не считая ушибов и порезов. Наши врачи тебя как конструктор собирали.
После этих слов до Алексея снова дошли сигналы от рук и ног, и он ощутил их неестественное присутствие. Какие-то тупые сдавливания. Не боль, а какое-то чувство, будто кости хотят выпрыгнуть наружу из тела.
– Теперь тебе придётся провести здесь некоторое время, пока косточки срастутся.
– И сколько это?
– Ты молодой, заживать всё будет быстро, но полагаю, что до конца года точно задержишься.
– А вы, кстати, кто? – решил спросить Алексей, вспомнив, что иногда приходилось общаться с неизвестными людьми, а его нестандартная ситуация может снова вызвать подобную беседу.
– Я главврач этой больницы. Зовут меня Гани Хакимович. Если будут какие-то вопросы, то через медсестёр можешь всегда меня позвать. Для пациентов я всегда свободен. Разумеется, если я не на операции или не на выезде. Кстати, Степан Степанович просил ему сразу сообщить, когда ты очнёшься, так что ему уже позвонили.
– Он собирается навестить меня?
– Не знаю, он же занятой человек. Но вполне вероятно, что ради соотечественника он сможет оторваться от своих дел. А пока по телефону он передавал привет, и пожелания скорее поправиться.
– Спасибо. Удивительно, что он оказался у телефона. Он же в кабинете совсем не сидит.
– Как видишь, и я в кабинете не всегда бываю.
Главврач встал со стула, потрогал лоб Алексея и сказал:
– Ну что ж, поправляйся. Я пойду осмотрю других пациентов. Но буду регулярно тебя навещать. Хорошего дня, – с этими словами он покинул палату.
Алексею ничего не оставалось, как остаться и неподвижно рассматривать потолок.
Через два дня явился с визитом Слава. Зашёл в палату в халате поверх летней рубашки. В руках нёс фрукты.
– Ты зачем их принёс? – без элементарного «здрасте» начал Алексей. – Я как их есть-то буду?
– А… извини. Я же не знал, что ты в таком виде.
– Да хоть в каком. Ты должен был знать, что нет нужды мне фрукты таскать.
– Ну, значит, не знал. Поделишься с кем-нибудь, не понесу же я их обратно.
– Я тут один в палате. Делиться не с кем. Так что если унесёшь обратно, будет лучше. Я даже не обижусь.
– Так. Предлагаю не беспокоить фрукты, а поговорить о чём-то другом.
– Про самочувствие тоже не спрашивай.
– Ладно. Как скажешь, – согласился Слава. И сделав паузу, продолжил: – Как себя чувствуешь? – на секунду повисла неловкая пауза. – Ой, извини. Что-то я не переключился…
Алексей с явным неудовольствием смотрел на гостя. Мало того, что он опять оказался в больнице, где предстоит тоскливо прозябать ближайшие дни, да ещё и на более длительный срок, так его ещё и пытают вопросами, в которых он для себя усвоил нет хоть малейшего смысла. «Взгляни на меня, и увидишь какое у меня самочувствие» – так и хотелось выпалить из себя. Радости, от того, что он в гипсе, нет и быть не может. И больше не от самого гипса, а от того, что придётся в таком виде потратить продолжительную часть своей жизни.
– Честно говоря, я не знаю, зачем тебя направили в Афганистан. Чтоб ты понимал, я решений не принимаю. Я изначально был уверен, что ты будешь ездить только в пределах своей страны.
– Опять что ли начальство что-то перепутало?
– Почему перепутало? Видимо, изначально так было задумано. Говорю же, я не полностью и не во всём проинформирован. Но оно видишь как вышло.
– Как вышло??? Я несколько раз чуть не умер. На дороге жизни постоянно здоровался со смертью. Не слишком пафосно звучит?
– Не слишком. Кто же мог знать.
– А вот мне начинает казаться, что знать очень даже кто-то и мог.
– Душманы часто устраивают засады, и знать о них заранее нереально.
– Чушь собачья! Я уж начинаю допускать, а были ли это душманы. А если и душманы, то не по чьей-то ли указке они действовали, чтоб уничтожить колонны. Мне вообще говорили, что грузовики с народными грузами они не трогают. Я мебель вёз. Зачем было её сжигать?
Слава уставился на Алексея чуть ошалелым взглядом. Интересные доводы, но он не мог знать наверняка, был ли это заказ или просто нелепое совпадение. В такой непростой ситуации не хотелось верить в первый вариант. Но и совпадение тоже вот-вот могло рассыпаться и стать просто устной теорией.
Алексей сам прекрасно понимал, что вряд ли кому-то может понадобиться проворачивать такие сложные махинации, чтобы вывести его из строя. Такое если и станут делать, то уж только ради какой-то важной персоны, которая может стать помехой в какой-то политической игре. А заказное убийство доставщика еды, выглядит нелепым, ведь эту еду потом привезёт кто-то другой, пусть и с отсрочкой. Душманов же, у которых горные тропы сродни дому, как он смог убедиться за лето, и вправду почти невозможно вычислить.
– Оставь душманов солдатам. Разберутся. Это их дело. А я позабочусь, чтобы после выписки ты оказался в безопасном месте. По сути, мы уже решили, где ты будешь базироваться.
«Безопасном» подумал Алексей. Любая дорога по-своему опасна. Это ж игра в рулетку, в которой он уже дважды сорвал куш.
– Ладно. Ты поправляйся. А я пока пойду готовить всё необходимое, чтобы тебя перевели на новое место.
В этот же день, но позже, навестил и Швец. Видимо, он действительно смог оторваться от своей работы, если специально прилетел ради него.
– Здравствуй! Мне очень жаль, что ты тут оказался.
– Да что там. Это же вроде вы меня сюда упекли.
Степан Степанович посмеялся.
– Ну да, поспособствовал. Но я про ситуацию в целом. Жаль, что ты пострадал. Но главное, что жив остался.
– Машину жалко. И груз не довёз.
– А вот об этом вообще не беспокойся! Да, техника утеряна, но её можно заменить. А человека, сам понимаешь, заменить нельзя. Когда мне позвонили и сообщили об обстреле, я первым делом распорядился, чтобы тебе оказали полноценную врачебную помощь. А обгорелая машина, кстати, до сих пор там стои́т, её только оттащили в сторону, чтобы движению не мешала. Я приезжал на то место, печальная картина.
– Почему душманы стреляют по гражданской технике?
– Да кто же их знает? По идее, интересов Ахмад Шаха[5] в этом нет. В пропитании нуждаются все – и мирные жители и повстанцы. Если духи прекратят поставки продовольствия, то сами станут вымирать. Может, запугивают просто. А может, выполняют боевой приказ командования. Я не раз смог убедиться, что жизнь они не ценят абсолютно. Если помнишь, когда твой МАЗ был на ремонте, они сожгли всю колонну. И не пожалели жизни своих земляков. У них такие убеждения, что они безропотно расстанутся со своими жизнями ради исполнения, как они считают, воли Аллаха. Тринадцатого числа они взрыв у кооперативного магазина устроили, хорошо, что не было пострадавших.
Алексей молчал. Что можно сказать, когда жизнь висела на волоске. И теперь оставшись в живых, находишься в таком плачевном состоянии. А подонки, которые его чуть не прикончили, продолжат безжалостно убивать, как солдат, так и мирных жителей. Потому что душманы свято верят, что это их враги, у которых нет права жить.
– Мне сообщили, что после выписки тебя переведут в другое АТП. Жаль. Я был бы рад, если бы ты остался у нас.
Перед тем, как выйти из палаты, Алексей окликнул Швеца:
– Степан Степанович. Передайте тем, кто меня вытащил из кабины, большое спасибо. Я просто не знаю, как кроме слов ещё их отблагодарить.
– Передам обязательно. Не сомневайся.
Лежать так долго в больнице было невыносимо. Большинство пациентов могут хотя бы передвигаться. Ходить по палате, выходить в коридор. Кому-то даже позволяют выйти на улицу во двор больницы. А Алексею даже с койки нельзя слезть. Он просто физически не может это сделать. И так часы напролёт. Каждый день. В неподвижной лежачей позе, от которой всё тело затекает со временем. Даже если провести в таком виде один день, можно от скуки свихнуться. А когда это длится месяцами, томящее ожидание, что это хоть когда-то кончится, начинает раздражать и изматывать.
Но и это ещё не всё. Из-за многочисленных перевязок и гипса Алексей не в состоянии о себе позаботиться. Поэтому медсёстры кормят его из ложечки. В самом буквальном смысле. Приносят еду в палату. Приподнимают его на постели. И ложкой запихивают в него еду. Даже те фрукты, которые ему принёс Слава, скормили ему, разделив на маленькие куски. Хотя он настаивал, чтобы они забрали их и унесли к другим пациентам. То, что его кормят, как маленького ребёнка, он считал для себя унизительным. Но как бы то ни было, без сторонней помощи он бы просто умер от голода. А ещё, и это больше всего его смущало, он не мог посещать туалет. И приходилось, как это говорится, «ходить под себя». Каждый день не по разу медички вынимали из под него железную ёмкость, и взамен ставили другую чистую. Такой факт биографии, который даже если попросят, не станешь рассказывать.
Но медсёстры со всей ответственностью относились к своей работе. Алексей считал, что врачами становятся, чтобы помогать людям. И своими глазами убеждался, что это так. Они очень о нём заботились. Ребёнком его не считали. И с честью выполняли свой врачебный долг. С проворной сноровкой кормили его и вычищали горшок. И делали это так, как и подобает медику при оказании помощи пусть и постороннему, но всё-таки человеку. Ведь без их помощи у него мало шансов, чтобы поправиться.
Это продолжалось почти три месяца. Периодически заходил Гани Хакимович. Ему явно было небезразлично здоровье пациентов больницы. Иногда он передавал приветы от Швеца, значит, тот тоже не забывал и звонил. Постоянно сновали медсёстры с едой и медикаментами.
Недавно ему сделали рентген. И по его результатам главврач одобрил удаление гипса. Пришли врачи и необычными ножницами и пилками повсюду стали удалять жёсткие повязки. Наконец-то можно подвигать конечностями. Хотя врачи настоятельно рекомендовали разминать их с осторожностью и не делать резких движений. Собрали в кучу остатки повязок, потом медицинским раствором обработали почти всё тело, ведь оно было забинтовано почти полностью. Процедура, которая показалась некоторым блаженством, ведь он почти три месяца не мылся. Терпеть было уже невмоготу, и Алексей решил стать на ноги, чтобы пройтись по палате. Опять же врачи просили осторожничать и на всякий случай с обоих сторон поддерживали его. Было ощущение, что тело забыло, как нужно ходить. Даже с поддержкой врачей Алексей шагал неуклюже и чуть пошатывался. Пройдя до двери, развернулся и дошёл до койки. И сразу на неё присел. В сидячем положении он также не находился длительное время. Он хотел, чтобы больничное проживание поскорее закончилось. Но, как оказалось, снятие гипса, это ещё не всё.
Потом последовали восстановительные процедуры. Алексею делали массаж разного типа, нужны были двигательные упражнения. Как объяснил ему главврач, это необходимо, чтобы вернуть мышцам и связкам нормальную функциональность, ведь от длительного бездействия они атрофировались. Вроде как даже циркуляция крови нарушилась. Так что избежать всех этих процедур по реабилитации просто нельзя.
До конца зимы он в палате делал чудодейственную зарядку, которая должна была вернуть ему прежнюю подвижность. И ведь она действовала. Ходил в процедурный кабинет, где опытный массажист колдовал над ним, проделывая хитрые манипуляции с ногами и руками. Алексей подметил для себя, что массаж ему делают впервые в жизни. С каждым разом он определённо чувствовал себя всё лучше и лучше. И передвигался самостоятельно всё более уверенно.
В конце февраля его уже стали готовить к выписке. Гани Хакимович после всех терапий и окончательных осмотров подтвердил, что Алексей поправился. И пора бы уже наконец заняться общественно-полезной деятельностью. Давно пора. Он уж измаялся за зиму сидеть на одном месте.
В больнице Алексей носил пижаму, временно выданную, как постояльцу. Одежда, в которой он был в момент подрыва МАЗа, пришла в полную негодность и была утилизирована. И даже, если бы она сохранилась, то не подошла бы к зимней погоде Таджикистана. В пижаме он уйти не мог. Поэтому подходящий комплект привёз с собой Слава. Как для весны, коей здесь была зима, так и для настоящей зимы, в которую они должны были направиться после окончательной выписки. Но он в любом случае собирался встретить его, и сопроводить до нового места дислокации.
Алексей распрощался с врачами, которых он всех стал неплохо так знать за все прошедшие месяцы. Попрощался крепким рукопожатием и с Гани Хакимовичем. Он вообще стал почти родным. Таким врачам надобно памятники ставить, думал Алексей. После этого вместе со Славой направился к аэропорту. Пешком. На этом Алексей настоял, идти недалеко, всего минут двадцать, заодно и для суставов зарядка.
Ближайшим рейсом они вылетели в Москву.
Из солнечного теплого февральского Душанбе самолёт совершил посадку в Москве, где в это время было очень морозно и белым бело от снежных сугробов. По снегу Алексей даже немного соскучился, ведь из окна больницы он видел его крайне небольшое количество. Он если выпадал, то почти сразу таял. А в Москве и солнце светит иначе, по-зимнему. Оно уже почти приблизилось к горизонту, оповещая о скором наступлении тёмного вечера. Организм Алексея отвык от холода, и уже в самолёте пришлось надевать зимние куртки, чтобы не обморозиться.
«Жигули» Славы были припаркованы неподалёку от терминала Домодедово. Пришлось несколько минут прогревать двигатель, прежде чем они смогли поехать. Поездка заняла часа два. Они снова приехали на дачу, где Алексей почти месяц прозябал прошлой весной. Приехали уже затемно при свете ночной луны.
Алексей зашёл в знакомый дом. Внутренняя обстановка совершенно не изменилась. Всё те же предметы мебели, и всё стоит на прежних местах. Он хорошо помнил, что и где здесь находится. Но после почти года отсутствия этот дом казался ему чужим. Он и так не был его собственным, но возникло чувство отчуждения и отстранённости от этого места. Такое же, но в существенно меньшей степени он ощущал после челночных поездок, заходя домой после отсутствия всего две ночи. Но оно исчезало в течение часа. А сейчас ему, видимо, придётся заново привыкать к этому месту, хотя он и провёл здесь длительное время.
– Располагайся, – скомандовал Слава. – Всё здесь знаешь. Продукты найдёшь где обычно. Ты извини, я не останусь, дел по горло. Если хочешь, завтра можешь весь день отдохнуть, а послезавтра отвезу тебя на автобазу.
– Идёт. Хоть отойду после больницы и после перелёта.
Слава уехал, и Алексей снова остался один. Последний раз он ел ещё в больнице утром, прошло часов девять, так что первым делом он направился на кухню. Открыл первую попавшуюся банку рыбных консервов и вилкой сразу несколько кусков отправил себе в рот. Немного таким способом перебив голод, принялся за приготовление ужина, решив отварить крупу, которая также оказалась ближе всего, и потом употребить с остатками открытых консервов.
Со знанием дела, пока варилась каша, быстро растопил камин. Включил телевизор, хотя смотреть в его сторону даже не стал. Когда ужин был готов, Алексей полакомился прямо из кастрюльки. Хотя он и насытился вдоволь, чувствовал себя всё равно утомлённым, а ведь в течение дня совсем не подвергал себя нагрузкам. Видимо, авиаперелёт как-то забрал все силы. Он поднялся наверх в спальню и плюхнулся в кровать, не снимая одежду. Уже через мгновение он заснул.
Утром он проснулся, ощущая явное восстановление сил. Оказывается, вчера так устал, что даже не обратил внимание, что оставил включенными освещение и телевизор. Так они всю ночь и потребляли киловатты. Сделал зарядку, которую теперь по советам врачей делать необходимо, приготовил завтрак, прогулялся по двору. Снова, как и в прошлом году, в окрестностях тишина. Уже к обеду понял, что зря согласился отдыхать весь день. Бодрость всего организма так и жаждала заняться делом. На этой даче, кроме как перекладывать с места на место снег, делать больше нечего. Ещё один день из жизни псу под хвост.
Следующим утром Слава приехал, не заставив себя ждать. Алексей предложил:
– Завтракать будешь?
– Нет, спасибо. Я уже завтракал.
– Ну тогда я… если тебя не смутит.
– Да, конечно.
Алексей стал поглощать приготовленную яичницу с хлебом и запивать горячим чаем.
– Если помнишь, год назад я говорил о перевозках в Малой Азии. Теперь тебе определённо предстоит именно этим заниматься. Тебя причислят московскому филиалу «Совавто», но появляться тебе там не придётся. Формально ты будешь работать в стороне от их деятельности. Так что заканчивай с едой, и поедем забирать грузовик.
Слава вручил атлас автодорог, сказав, что он Алексею точно пригодится.
Вскоре они покинули дачу, и в «Жигулях» направились в сторону Москвы. С предвкушением снова сесть за руль время прошло незаметно. И вот они подкатили к белому зданию кубической формы. Квадратные окна семи этажей геометрически правильно были распределены на стенах. Такой вид почему-то напомнил Алексею старый настенный светильник у него дома, только у того были круглые окошки, а не квадратные. Наверху здания красовалась надпись – Первый автокомбинат.
Хлопнув дверями «Жигулей» и перешагивая через снежные массы, которые не счистил трактор, они вошли в проходную.
– Мы к Геннадию Леонидовичу, он нас ждёт, – сказал Слава сотруднику на вахте.
Вахтенный позвонил кому-то по телефону, сообщив о пришедших. Слышно было, что там в трубке кто-то говорил, и тот, получив ответ, сказал:
– Подождите, пожалуйста.
Спустя две минуты к ним вышел пожилой мужчина, явно пенсионного возраста. Над высоким лбом небольшой кучерявый чубчик. Одет в костюм, но уже в шубе, то есть собирается идти на улицу.
– Здравствуйте, коллеги, – вежливо он обратился к гостям. – Прошу за мной.
Все трое вышли во двор автокомбината. На просторной площади было немало грузовиков разных марок, в основном бортовые и техника строительного назначения. Неподалёку как-то обособленно стоял КамАЗ-5410 с холодильным полуприцепом. К нему троица и направилась. Подойдя, мужчина названный Геннадием Леонидовичем, обратился как бы с выступлением:
– Мне выпала честь вручить ключи от этого нового автомобиля КамАЗ. Достойная машина для достойного водителя. Надеюсь молодое дарование оправдает оказанное доверие. И хотя этот тягач не будет приписан к нашему предприятию, но уверен он принесёт много пользы на просторах страны. Прошу, – и протянул ключи Алексею.
– Благодарю. Доверие оправдаю, – коротко вымолвил он в ответ.
– В бардачке вся техническая документация. В диспетчерской уже подобрали первый груз. Так что можешь после приёмки машины зайти и получить направление.
КамАЗ сверкал гладкими поверхностями ярко алого цвета. До Алексея только теперь дошло, что он совсем новый, то есть до него в нём сидели только работники завода и перегонщик. Время, в которое он начал работать, такие КамАЗы были уже устаревшими, а те, что продолжали работать, грозились развалиться на ходу. А сейчас он находится в ту эпоху, когда получить новый КамАЗ считалось верхом престижа в отечественных грузоперевозках.
– Ну что, управишься, – спросил Слава.
– Разумеется, – ответил Алексей. А про себя думал, что тут не то же самое, что на МАЗе. Он со времён обучения знал, что у здешней коробки передач есть «половинки», и придётся её осваивать, а путной практики не было.
Он без промедления завёл двигатель, который заурчал мелодией, знакомой всем, кто хоть раз слышал звук КамАЗа. Похожего нет ни у одного автомобиля, если только у него не установлен такой же мотор. Осмотрев приборную панель, он решился и сделал круг, прокатившись по территории. Остановился ровно в том месте, где и получил ключи.
– Я поехал заниматься своей работой, – сказал Слава.
– Тогда я в диспетчерскую, – резонировал Алексей.
В диспетчерской выдали путевой лист. Нужно было пустым доехать до Одинцово, и уже там получить груз на мясокомбинате. С путёвкой он вернулся в кабину. Достал из бардачка руководство по эксплуатации, пролистал. Нашёл раздел об контрольно-измерительных приборах, чтоб убедиться, что правильно их понимает. А также прочитал раздел об управлении коробкой передач. Решил, что всё просто, и направился к выезду автокомбината. Выезд напоминал огромную подкову, весьма нестандартное инженерное решение для ворот.
Алексей выкатил КамАЗ на улицу. Посигналил на прощание, хотя среди людей, которые оказались рядом с проходной, совсем не было знакомых. И, набрав скорость, направился к МКАДу.
Новая машина. Это, конечно, здорово. Вот только идёт КамАЗ как-то совсем не так, как я ожидал. Колёс больше, а едет как-то жёстче. Я же весь позвоночник так себе отшибу. Вроде и сиденья похоже подрессорены. Хотя, может, просто с непривычки. Или кости после долгого застоя слишком чувствительны стали. Ладно, привыкну, пройдёт.
Вдруг вспомнил, что забыл включить холодильную установку. Пришлось остановиться на обочине. По книжке быстро сообразил, как работает рефрижератор. Хорошо, что сейчас вспомнил, воздух успеет остыть по пути. Хотя в феврале внутри фургона и так не тепло.
За час езды до мясокомбината успел свыкнуться со всеми нюансами КамАЗа.
Вот он мясокомбинат. Заруливаю на территорию. Ищу свободное место между другими рефрижераторами, в основном ЗИЛами. Бывалые шофера подсказали, как найти диспетчерскую.
Подождал очередь из трёх человек, которые поочерёдно получили свои путевые документы. Моя очередь. Протягиваю свою путёвку упитанной женщине средних лет. Та небрежно взяла листок, посмотрела и среди вороха бумаг на столе нашла другие бумаги, которые предназначались мне.
– Поедешь на третий холодильник, – сухо сказала диспетчерша.
– А что это? – спросил я.
– В первый раз что ли?
– Да, в первый раз, – без стеснения ответил я. Ведь во всех местах когда-то приходится бывать впервые. Если я приехал на КамАЗе, это ведь не означает, что я исколесил все возможные точки загрузок.
– Хладокомбинат № 3. В путевом листе адрес.
Беру в руки путёвку. Адрес – Жуков проезд, 8; в наименовании груза – мясо кусками. И температурный режим. Другие водители понятливо объяснили, к каким воротам подъехать для погрузки. Не теряя времени, поспешил на улицу, и подогнал прицеп задним ходом к пандусу погрузки продукции. Сверился с показаниями термометра, морозит как надо. Значит, порядок. Рабочие на тележках стали закатывать внутрь ящики, в которых было рубленое мясо, не знаю, свинины, может, говядины. Хорошо, что сейчас зима, и воздух в фургоне не смешивается с теплом, как это, наверно, было бы летом. Когда весь объём мяса оказался внутри, я поскорее затворил ворота. И сразу же стал расспрашивать у шофёра стоящего рядом ЗИЛа, как к искомому хладокомбинату лучше проехать.
Я снова оказался на дороге. Теперь я чувствую, как натужно едет гружёный КамАЗ. Стало понятно, почему придумали переключатель для пониженки. Если умело его использовать, то скорость можно удерживать на нормальном уровне. При движении вспоминаю Икарус, и сравниваю почему-то именно с ним, а не с афганским МАЗом. Икарус казался мощнее и мягче. Я для себя быстро решил, что сравнивать два таких непохожих аппарата не уместно.
За техническими размышлениями я быстро доехал до нужного адреса. Выехал с Москвы, в неё и вернулся. Кирпичное здание хладокомбината оказалось визуально каким-то старинным. Должно быть, построено ещё в прошлом веке. Я не эксперт по строительному ремеслу, но вроде такие давно уже не строят.
На внутренней территории полно грузовиков. ЗИЛы, такие же КамАЗы, даже Шкода разгружается. Встал на выгрузку, и закипела работа грузчиков. Опустошив фургон, отогнал автопоезд в сторону, чтобы не мешаться другим. И направился к диспетчерам.
Сдаю путёвки. Диспетчер, бегло изучив их, сообщает, что для меня уже есть следующий груз. Дескать могу уже сейчас загрузиться, либо подождать до завтра. После ночного отдыха. Времени терять я опять не собираюсь, и решаю грузиться сейчас же. А про себя тут же соображаю, что как выеду отсюда, смогу где-нибудь пристроиться для ночлега. Получаю новый путевой лист. Снова везти мясо. Что за бред. Нельзя было напрямую из Одинцово что ли везти? Место назначения только другое: хладокомбинат аж в Казахстане. С тупым видом ухожу, не пытаясь оспаривать этакую нелепость.
При погрузке заметил, что ящики немного отличаются от тех, что я привёз, а содержимое практически такое же. Куски мяса. Уж не знаю, с того же мясокомбината оно или с какого-то другого. Но такая схема распределения грузов, по-моему, выглядит бестолково. А если такое происходит по всей стране, то это по меньшей мере очень странно. Очень неэффективное использование ресурсов.
Как я и планировал, загрузившись, уехал за пределы города. Нашёл у дороги небольшую площадку, где можно поместить тягач с полуприцепом, и встал там для ночлега. Уже стемнело. Включил в кабине свет и стал изучать толстую книжку, которая подробно описывала устройство всех механизмов КамАЗа. Надо же детально усвоить, как работает порученная мне техника.
Ночевать в кабине мне не в диковинку. Утром я изучил маршрут до Казахской АССР и отправился в путь. Преодолевая тысячи километров, замечал как меняется ландшафт за окнами. Леса превращались в степи. Менялись и погодные условия. Морозы переходили в слякоть, и в конце концов признаки снега пропали вовсе, а кругом стало сухо. Выехал из зимы, а приехал в весну. За пять дней, с остановками для ночлега, удалось добраться до нужного адреса.
Здешний хладокомбинат оказался не таким внушительным, как в Москве. Простая постройка индустриального типа, огороженная типовым забором. У склада также ютятся рефрижераторные автопоезда. Но пока я разгружался, водители «по секрету» поделились, что это всего лишь верхушка айсберга. Якобы внизу под землёй тут находятся огромные складские площади, на которые отовсюду свозятся самые разные продовольственные товары. Официально об этом не говорят, и, само собой, туда с улицы не пустят кого попало. Но многие возят сюда грузы постоянно, а уезжают всегда пустыми. Лишь иногда вывозят часть продукции на реализацию. И то лишь из-за того, что кончается срок годности. Интересные, конечно, сведения, но меня это всё не касается.
Чтобы не ехать пустым, тут же мне подсказали, что нужно ехать в другое место, где без проблем загрузят цветами. Очень неплохо. Когда все заинтересованные водители освободились, мы группой поехали к складу в Уральске. Все были из разных городов, и получили путёвки и грузы в попутном направлении. Поскольку я предполагал, что вернусь в Москву, цветочные работники весьма воодушевились, ведь туда планируется очень много доставок. А тут им подвернулся фургон большого объёма. Так что загрузили его под завязку тюльпанами. На словах доходчиво объяснили об особых температурных условиях, которые нужно контролировать в течение всего пути. И настоятельно просили успеть до шестого марта. Дата, в общем-то, без слов подсказывала причину такой необходимости. Уже зная время, затраченное для поездки сюда, уверил себя, что с лёгкостью можно успеть.
Груз лёгкий по весу, поэтому КамАЗ мчался более резво, чем с десятью тоннами мяса. Поэтому спокойно уложился в срок и доставил тюльпаны вовремя. Благо, что холодильник работал исправно, так что цветы не завяли и не испортились.
В течение марта ещё несколько раз съездил в Казахстан. С разных московских складов привозил в секретные хранилища госрезерва разные консервы и крупы. И каждый раз с мест выгрузки выезжал пустым. В половине случаев пустым ехал весь обратный путь. Так, конечно, легче и быстрее, но нерационально. Но опять же моё дело маленькое. Если нет обратного груза, то даже диспетчер в этом не виноват.
В самом конце месяца меня снова навестил Слава. Подкараулил на новорязанке, когда я возвращался из рейса. Других способов у него не было. У меня ни рации, ни телефона в кабине.
– Есть важный груз до Киева. Когда там выгрузишься, надо будет временно поменять холодильник на цистерну и поездить по Полтавщине. Сначала хотели с Ярославля с цистерной ездить, но это дольше. Практичнее работать там на месте.
А мне не принципиально. Лишь бы что-то делать. А то опять увезёт на дачу к дедушке, и сидеть там вдали от цивилизации. Киев, так Киев.
После дня отдыха, я приехал к хладокомбинату № 8. Получив путевой лист, увидел слово «мороженое». Стал вникать, что же в этом грузе такого важного, что ради этого надо было специально меня дожидаться, и заявлять о смене устоявшегося за несколько недель маршрута. Ну, раз мороженое это так важно, то кто я такой, чтобы это опровергать. На всякий случай подсмотрел во время погрузки, что размещается в фургоне. Обледенелые коробки. В них и правда мороженое в вафельных стаканчиках, и ещё какая-то «Лакомка». С важным видом закрыл ворота полуприцепа. Важной походкой направился к кабине важного тягача.
Если это важный груз, то я решил с особой гордостью, насколько это было в моих силах, ехать по трассе. Расстояние чуть меньше, чем я обычно ездил на Икарусе, но преодолел я его всё же дольше, чем мог бы. Ведь еду без сменщика. Ну и КамАЗ с телегой должен ехать медленнее. Так что два полных дня и ночлег под Брянском, и вот я уже выгружаю мороженое на одном из киевских складов.
После выгрузки полуприцеп разрешили оставить на территории автобусного парка № 1. Я утолкал его подальше, чтоб он не стал мешать автобусам, а потом только тягачом поехал в Кременчуг. На нефтеперерабатывающий завод. Ехать недалеко. Выехал рано утром, и уже к обеду подкатил к заводу, где, как мне сказали, надо будет зацепить цистерну. Завод по нефтепереработке вижу впервые. Куча труб, которые растянулись во всех направлениях и извиваются под прямыми углами. В этих переплетениях же невозможно разобраться.
Дежурные работники сначала не могли понять, почему я приехал без телеги, и даже не были осведомлены, что она уже где-то здесь. С горем пополам разобрались. Опять какое-то дурошлёпство в верхах. Кто-то что-то не так понял. Другой не так передал дальше. Третий вообще обо всём забыл. Короче, телефонные звонки по кабинетам внутри завода в течение, наверно, около часа продолжались. Нашли таки цистерну. Как и следовало по закону подлости, стоит она на самом видном месте. Пока зацеплялся, заставил этих недотёп по-скорому оформить документы и указать резервуар, к которому подъехать. А то в этом лабиринте до вечера буду колесить в поиске нужного.
В общем, ещё около часа понадобилось для залива цистерны бензином. Всё-таки почти двадцать тысяч кубометров, это не ванная для купания. Получив все необходимые бумаги, я наконец поехал обратно в Киев. Но по пути, как полагается, пообедал. Вечером был уже в автобусном парке и сливал в подземный бак запас горючего.
Почти четыре недели я катался по одному маршруту, по рейсу в день. И возил бензин и дизельное топливо в некоторые автобусные и грузовые автопредприятия. В них же по утрам проходил предрейсовый медосмотр. По моим подсчётам около пятисот тонн навозил за это время. Работа, как говорится, не пыльная. Только груз опасный, тут и объяснять не надо. Но если соблюдать противопожарные правила, чего поганого не случится.
Когда командировка закончилась, мне скомандовали менять цистерну обратно на холодильник. Механик автобусного парка сказал, дескать позвонили сверху, надо вертаться в Москву. И я вернулся. Хорошо, что в киевском УТЭПе[6] подобрали груз попутный, какие-то полуфабрикаты. Так что поездка не была холостой.
За это время в Москве уже давно снег растаял, стало тепло. Приближалась пора очередных многодневных поездок к подземным хранилищам.
Телевизор я не смотрел, газет не читал и радиоприёмником в кабину ещё не обзавёлся, хотя уже не раз задумывал. Но в сводках новостей всё равно не всё говорили. Так что когда в начале мая поползли слухи, я вдруг вспомнил о своих поездках за горючим. Как же я сразу не допёр! Чернобыльская катастрофа, разрушение реактора на АЭС двадцать шестого апреля. А потом последовала эвакуация населения сотнями автобусов из Киева. Вот зачем я заранее пополнил запасы топлива. Неужели кто-то заранее знал, что авария случится? Это же вроде не было спланировано. Просто цепь случайностей, повлёкшая аварию на производстве. Наверно, я что-то не знаю.
Когда представился случай увидеться со Славой, я спросил его об этом.
– Неужели заранее было известно, что станция взорвётся?
– Ну, во-первых, она не взорвалась. Любой физик-атомщик скажет, что реактор устроен совсем не так, как атомная бомба. И он взорваться просто не может. Реактор разрушился из-за …
– Я не об этом спросил. Заранее было известно?
– Я видел строго засекреченные документы. Точно такие же испытания, как в Припяти, уже проводились ранее на других АЭС. И аварии не было, потому что вовремя аварийно остановили работы. Были выявлены недостатки реактора. А чернобыльские сотрудники не были в курсе этих недостатков и смело отключили аварийную защиту, которая мешала им в испытаниях. Эта авария всё равно бы когда-нибудь произошла. Не в этом так в другом месте. Теперь крайними несомненно сделают работников АЭС, а не тех, кто знал, что может случится трагедия, но молчал. В Союзе ведь продукция не может быть недоработанной и некачественной; всё, что попало потребителю, является самым лучшим.
Почти целый месяц был рядом с местом знаменитого радиационного карантина, а в памяти вообще не промелькнуло хоть что-то, что намекнуло бы на связь с предстоящими событиями. Как будто кто-то специально переключил мою голову на нужное направление, чтобы я не вспомнил об аварии. Которой на тот момент ещё предстояло произойти. И люди совсем не подозревали, какая опасность их ждёт. И я тоже.
Я как раз возвращался из Казахстана. Загрузился овощами. Еду где-то между Саратовом и Тамбовом. Имею привычку время от времени смотреть в зеркала. Любой транспорт, который нагоняет и едет быстрее, в конце концов обгонит. Посмотрев очередной раз в зеркало, увидел белую «пятёрку». Любой ВАЗовский продукт легко может обойти большинство отечественной техники, разве что с «Волгой» придётся потягаться. Но советский грузовик точно не помеха. Так ведь нет, не обгоняет. Километров десять я её тянул. Потом пропала, и долго не было видно. Ну хорошо, что отстали. Но рано облегчённо вздыхать. Через полчаса в зеркале эта «пятёрка» замаячила снова. И преследовала несколько километров. Напряжения добавляло то, что уже вечер, скоро стемнеет, надо будет искать место для ночлега. Уже стало очевидно, что меня пасут. Чего им надо? Денег у меня нет. Ну лишь на карманные расходы: еды купить, заправиться. Сумма ради которой грабитель не станет мараться. Груз? Прикарманить овощи, это надо быть круглым идиотом. Надо иметь какой-то надёжный канал сбыта. А отобрать КамАЗ… в эту эпоху его невозможно продать мимо государства. «Пятёрка» всё-таки обогнала меня. Значит ли это, что можно облегчённо вздохнуть?
Я сразу вспомнил, что в девяностые происходило много разбоя на дорогах. Или теперь уже – это вскоре только будет происходить. Не суть. Я, конечно, сам не сталкивался с подобным, но рассказывали, что бандиты и наличность отбирали, и ценные грузы, а многие водители были убиты. Неужели в восьмидесятые тоже такое было? Есть? Видимо, зародыш бандитизма уже появился.
Решил дотянуть во что бы то ни стало до Тамбова и поискать парковочное место в городе или близко к нему. На одной из заправок увидел эту «пятёрку». Причём стояла она не у колонки, а просто рядом. Значит, ждёт. Хорошо, что на самом краю города оказался пост ГАИ, так что я остановился поблизости. Спать лёг не сразу. Уже стемнело и с выключенным светом в кабине немного понаблюдал за улицей, жуя сухпаёк.
Вскоре «пятёрка» объявилась. Подъехала прямо к посту ГАИ. Минут пять стояла, пока из будки не выбежал постовой. Не знаю, сколько там было человек, но вышел один с водительского места. Он о чём-то разговаривал с постовым. Даже не могу представить, о чём именно. Но говорили минут семь-восемь. Наконец дверь «пятёрки» захлопнулась, и она уехала. А постовой полез в свою конуру, но перед входом бегло глянул на мой грузовик. Даже не знаю, чего от них ожидать. Решил себя не нагружать ненужными беспокойствами и полез в колыбельку.
Проснулся рано, когда уже солнце взошло. Первым делом вышел из кабины и обошёл автопоезд кругом, внимательно всё осмотрел. Кажется, нет признаков, что кто-то мог рядом тут топтаться среди ночи. По крайней мере, свежих следов на пыльном песке, кроме моих, нет. Пока нет наблюдателей, попи́сал и снова залез в кабину. Стал завтракать. Пока жевал, по атласу определил, что ехать ещё где-то четыреста пятьдесят вёрст. Прилично. Решил, что надо этот путь проделать до конца дня.
Первое время ехал, как обычно. Но в районе полей около Ряжска увидел ту «пятёрку» снова. Стои́т себе рядом около перекрёстка. Ну точно, это не просто попутная машина. Им чего-то от меня надо. Вот только вся дорога тут в окружении полей и множества деревень. Для нападения не самое лучшее место. Преследовали меня, то отставая, то обгоняя, то поджидая, весьма долго. Отвязались лишь около Каширы. А может, мне лишь показалось, что отвязались. До самой Москвы я эту «пятёрку» больше не замечал. Но не покидало чувство уверенности, что я её ещё когда-то увижу. Выгружался уже в обычных обстоятельствах, без приключений.