ПРЕДИСЛОВИЕ


Середина 50-х-начало 60-х годов ХХ века, это период не только изменения политического курса в СССР, но и новый (четвёртый) этап репатриации русского населения из Китая, начавшийся после смерти Сталина в 1954 году. Среди причин данной репатриации можно назвать необходимость освоения целинных земель в СССР, а также ухудшение положения русского населения, отношения к нему со стороны новой власти в Китае.

В 1954 году советское правительство издало указ, согласно которому русским эмигрантам, изъявившим желание вернуться в СССР, было разрешено предоставить такую возможность, но только при условии их участия в освоении целинных земель, с этого момента начался массовый переезд русских в СССР и другие страны.

Сегодня добровольное решение вернуться на родину кажется странным, с учётом тех фактов, что часть репатриантов исчезла в лагерях НКВД, но в те годы, правду о реалиях в СССР, знали немногие. К тому же жизнь в Китае была нелёгкой, а отношение к иностранцам не всегда доброжелательным. Многих русских к возвращению в Советский Союз привели патриотизм, желание вернуться на родину, соединиться с родственниками и т.д. Патриотические настроения были особенно сильны среди молодёжи, определённую роль сыграла пропагандистская кампания, развёрнутая советским консульством и Союзом советской молодёжи (ССМ) в Китае.

Репатриантам предоставлялся бесплатный переезд по железной дороге и провоз определённого количества багажа, а также выделялась денежная помощь. В те годы, количество граждан, вернувшихся из Китая для освоения целины, составило где-то девятнадцать тысяч человек1.

Данная книга является продолжением дневниковых записей моего деда – Горячкина Всеволода Федотовича. Это не статистический отчёт о российско-китайских отношениях, а истории из личной жизни моего деда. В этой части повествования описан путь возвращения на родину после долгих лет жизни в Китае, его первые впечатления после переезда о жизни советских людей, их привычках, быте, о восприятии нового окружающего мира. Возможно, какие-то его высказывания сейчас кажутся смешными, местами политизированными, но это было его время и неизвестно, что думали бы мы живя в тот период.


Приятного чтения!


Виктория Кастюнина (Калистая)


Весна 1946 года стояла сухая и безветренная, погода была ясная, солнечная, по ночам земля подмерзала, а днем оттаивала, и в сырых местах образовывались небольшие проталины. Река Ган2 делала свои извилистые повороты, на больших перекатах которых лёд не замерзал всю зиму. Из-за таких полыней и пропарин3 в нём водилось немало ценнейшей выдры, которая не меняла своей шерсти ни зимой, ни летом, при этом зимой она становилась ещё краше, её шерсть лоснилась на солнце и отливала шоколадно-коричневым цветом.

Лёд и торосы на реке уже почернели, как будто готовились к последним дням своего существования и только изредка стоящие на реке льдины давали зеркальный отблеск на солнце.

Обоз, численностью примерно триста лошадей, запряжённых в русские телеги, забайкальские ходки и двуколки, даурские арбы с высокими колёсами и неокованными ободьями, тронулись из посёлка 12-го апреля 1946 года. До постоялого двора Тюкавкина, ехали по дороге, идущей на город Мерген4. Там и переночевали первую ночь, а на утро еще восемь вёрст ехали до Урупты, где держал раньше постоялый двор Мишка-орочен, от него повернули в юго-западном направлении, переехав большую долину, подошли к реке Ган.

Ган ещё стоял, но под правым берегом тянулась на несколько километров длинная пропарина, местами шириной она доходила до трёх-пяти метров. Пришлось возить лес и перебрасывать небольшой мост через неё, уже после осторожно переводили лошадей, держа их под уздцы. Только одна неспокойная лошадь съехала одним колесом мимо моста, но мужики её вовремя подхватили и выволокли на берег.

Дорога на берег была крутая и пришлось помогать каждой подводе подняться на крутой склон. Метрах в ста или больше находилась большая китайская деревня, в которой и было решено остановиться на обед и покормить лошадей.

Лавка торговца была открыта, но в ней ничего не было кроме китайской солонины5 и ханьжи6. Хорошо отдохнув и завершив первую переправу, тронулись дальше. Дорога была сухая и гладкая, шла по небольшим увалам7, постепенно переходящим в горы. На пятые сутки достигли подножья Большого Хингана8. Первоначально думали, что переход будет тяжёлый, но в том месте перевал оказался пологим с обеих сторон и его благополучно преодолели. Далее дорога шла всё время под гору, с небольшими сопками – острогами Хингана.

На восьмые сутки подошли к реке Намын9, река была уже вскрытая, только по берегам кое-где лежали не растаявшие льдины. Пришлось оборудовать лодку, которую везли мы на одной подводе, она оказалась единственной на весь обоз. Переправа была неглубокой и некоторые рискнули переехать прямо на лошадях, предварительно вымостив вещи на облака10 телег, местами лошади всплывали, но ненадолго, более рослые лошади доставали до дна. Шириной река была метров двести, не очень быстрая, со светлой водой.

Детей и женщин переплавляли на лодке, а мужики перегоняли подводы гружёные вещами и другим скарбом. Преодолевали реку практически целые сутки. Ночевали в деревушке, стоящей недалеко от реки Намын и на следующее утро двинулись дальше.

В тех местах население проживало редко и деревушки попадались через тридцать, а то и пятьдесят вёрст11. Население занималось сельских хозяйством, скотоводством, держали баранов. Не обошлось и без небольшого происшествия, в районе Арга выехала из леса конница, лошадей в двадцать, это были вооружённые китайцы, они хотели ограбить обоз, но монголы и дауры, сопровождавшие нас, отправили парламентёров. Те долго что-то с ними толковали, но вернувшись сообщили, что бояться нечего и надо продолжать дорогу. Они объяснили, что это была шайка бродивших конфудюнов и они побоялись нападать на обоз, так как с нами было более трёхсот винтовок и даже автомат ППШ. Монголы им это передали и те не рискнули нападать и ушли в другую сторону. Больше никаких препятствий не ожидалось, как кроме мелких горных речушек, попадавших по пути.

На восемнадцатые сутки обоз выехал на курортную станцию Чжаланьтунь12, стоявшую на центральной железной дороге – бывшей КВЖД13. Она была расположена на реке Ял, впадавшей в реку Нонни, Нонни впадает в реку Сунгари, ну а река Сунгари впадает в реку Амур, в районе Хабаровска у села Ленинское.

Станция стояла на живописном месте и летом здесь было очень красиво. Был построен Курзал и во времена КВЖД, при управляющим дороги Остроумовым, здесь отдыхали и лечились железнодорожники. Также здесь была построена большая оранжерея с разными цветами и южными растениями. Росли кактусы и алоэ, которым в 1946 году было по сорок-пятьдесят лет и много других интересных цветов, сохранившихся со времён постройки дороги.

Добротные здания были построены из кирпича в 1905-1913 годах. В парке, над специально оборудованным бассейном со светлой водой, находился мост, висевший на огромных цепях. Вокруг располагались родники и озёрца с чистой водой, по берегам росли деревья. В озёрцах водилась щука, карась, налим, сом, ленок и другая рыба.

Приехали на станцию как раз на первое мая, монголы праздновали, кругом висели красные флаги, китайское и монгольское население совместно танцевало янгыл – бесконечный однообразный танец под барабаны.

Войска Красной армии ещё стояли, но уже готовились к отправке на родину.

Мы остановились во дворе монгольской управы, накормили лошадей и решили также отпраздновать 1 мая. Помню, как в тот день Петька Маркин, разгулявшись, залез на кирпичную трубу в кочегарке, взялся за громоотвод и стал плясать, но стержень громоотвода обломился и он с высоты тридцать-сорок метров рухнул вниз, упал на лошадь, привязанную около кочегарки, сломал семь рёбер и позвонок, а часа четыре после происшествия умер в больнице. Это была первая жертва за весь переход. Так нехорошо закончился день 1 мая 1946 года. Последующие дни все отдыхали, бродили по базару, знакомились с местными жителями.

В один из вечеров, я узнал, что на станции Чжаланьтунь живёт тот офицер Романенко, который бил меня в отряде и из-за которого пропустили меня через строй, и я решил отомстить ему, во что бы то ни стало. В это время с Чола14 тоже выехали переселенцы и я встретил несколько знакомых ребят. Вечером, никому не говоря, я договорился с Колькой Соломатовым, мы взяли с собой мукденки15 и ушли искать Романенко, нашли его хату. Это была большая семья, отец был китаец, а мать – русская, детей было человек пять, кроме старшего Володьки, который и был нам нужен. Расспросили хозяев, они со слезами сообщили, что их сына с Сунгарийского отряда переправили в Пешковский отряд, находившийся тогда в городе Хайларе16, что с ним на данный момент, они не знали. Японцы, почуяв волнение в отряде, заранее до прихода Красной армии в Китай, организовали якобы тактические занятия, увели отряд в сопки, построили как вроде на занятия, а сами заготовили своих пулемётчиков и внезапно весь отряд, примерно двести человек, расстреляли из-за укрытий, потом живых докололи своими штыками и вернулись, как ни в чём не бывало, объявили всем, что отряд находится на занятиях. Вот в тот раз и был расстрелян Романенко, рука тех, на кого он служил, покарала его. Страшная была картина, когда жители Хайлара, Трёхречья, Якеше, Чжаромте и других населённых пунктов узнали о смерти своих сыновей и братьев. Это случилось накануне войны, за несколько дней до прихода Красной армии в Маньчжурию.

Началась война в районе Хайлара, где пало много воинов Красной армии. Хайлар был укреплён хорошо, но мощь военной техники, разгромила весь плацдарм Хайлара. В этом месте, под землёй был построен второй Хайлар из железобетонных катакомб, со всем необходимым техническим военным оборудованием и электростанциями. Всё это сохранилось до сих пор. Пока проходили бои, тела убитых лежали не схороненные и раздувались от палящего солнца Маньчжурии. Не точно, но одному или двум удалось спастись, когда японцы докалывали раненых, то, по-видимому, пропустили их и они, под покровом ночи, нетяжело раненные, ушли до первого населённого пункта, где уже рассказали о случившемся. Народ всполошился, весть разнеслась по всему району Маньчжурии. Многим парням, призыва того года не повезло, их жизнь закончилась так плачевно.

Некоторые порывались забрать трупы, но не решались из-за шедшей в то время войны. Выезжать куда-либо, было запрещено, был введён комендантский час, и рисковать было излишним, легко можно было погибнуть. Так месть моя не состоялась, и я успокоился, сама жизнь за меня отомстила.

Время шло, надо было устраиваться дальше, искать работу. В тот период какой-то предприниматель Черемушкин, организовал контору сельского хозяйства. В районе Чжаланьтунь, километрах в десяти, находился конный завод, он уже не работал, часть коней угнали в Союз, другую часть разобрали местные кители. Нам предложили обосноваться в нем и заниматься сельским хозяйством. Квартиры там были полуразрушенные, сначала пришлось привести их в порядок. После обустройства, этой же весной, земли около бывшего конезавода были вспаханы и посеян хлеб, овёс и картофель. Картофель и овёс уродились, а пшеница не выдержала засушливого лета и погибла. Все остались без хлеба и мы с отцом возили дрова на рынок в Чжаланьтунь, продавали их или меняли на муку, соль и другие необходимые продукты.

Год прожили на заводе, а после стали беспокоить конфудюны и оттуда пришлось убраться на станцию Чжаланьтунь и жить там одним днём, как птицы, бывало, что по несколько дней не ели хлеба, не было соли, за один дин (примерно 500 грамм) приходилось отдавать с большим трудом добытую телегу дров. Соль продавали пополам с содой или другой примесью. Жизнь становилось голодной, обношенной и надо было что-то делать.

И вот в 1947 году я сумел устроиться молотобойцем в Дистанцию, которая объединяла службу пути и гражданских сооружений. Принимал меня начальник кадров – Крюков Николай Михайлович, закоренелый холостяк, интеллигентный человек, всю свою жизнь занимавшийся спортом и гимнастикой. Его родители были коренными жителями Владивостока, во время революции его отец вёл подпольную работу ревкома17, о нём даже писали в книге.

Так началась моя трудовая деятельность. Работа была тяжёлой, работали по восемь часов, а вечером дорабатывали, восстанавливали народное хозяйство, фонд обороны и за эту работу нам не платили. Да и вообще денег не получали, а зерно, гаолян или чумизу, иногда кукурузу в соответствии с рабочим разрядом. Этого зерна хватало на одну неделю, а остальные дни кормились за счёт продажи дров и сена. Отец работал на своих лошадях, возил дрова, сено, иногда со станции груз, этим и существовали.

К концу 1947 года стало совсем голодно и отец решил переехать в район Таогена18, заниматься сельским хозяйством, а зимой возить лес из тайги. Я с семьёй остался один, у нас как раз родилась Лиза.

С рождением Лизы была связана небольшая история. У нас было боевое оружие и мы часто выезжали на охоту. Фиса должна была вот-вот родить, мы с нетерпением ждали ребенка и хотелось добыть мяса, так как его уже почти не было. Нас, охотников, собралось человека четыре и верхом на лошадях мы отправились на охоту. Доехали до реки Ял, время было в последних числах сентября – начале октября, река еще не замёрзла и мы перебирались через неё вброд. Но одна из глубоких проток уже замёрзла и мы, спешившись с лошадей, попробовали перейти по льду, он был достаточно толст. Все переехали благополучно, а моя рыжуха провалилась во льду, и я, в чём был, рухнул с ней в воду. Лошадь билась от испуга, лёд ломался, я отпустил поводья и она далее сама добралась до берега, вымочив продовольствие и седло, а я выплыл с винтовкой и патронташем в козлиной дошке19, весь мокрый, мороз был уже приличный и надо было срочно обсушиться.

Где-то с километр от берега стояла фанза20 какого-то китайца – огородника. Мы попросились к хозяину обсушиться, заодно и попить чая. Не успели просушиться, как на хребте большой сопки показалась конница человек пятьдесят и больше, это были конфудюны, они тоже держали направление к фанзе и нам немедленно надо было сматываться, иначе беды было не избежать. Мы быстро собрались и скрылись в густых зарослях мелкого дубняка, сквозь прогалины было видно как конница проехала, не заметив нас.

Конфудюны после войны зверствовали и небольшими отрядами грабили население, особенно им не нравились русские, так как они поддерживали политику и сторону Чан Кай-ши21 и если бы мы попали к ним, то не миновали бы расправы.

Охотились мы около недели, в первый же день я убил здорового гурана22, но с голодухи мы съели его за один вечер, так как другого продовольствия, кроме чумизы23, у нас не было. Дальнейшая охота была неудачной и за неделю мы убили всего пять коз, надо было возвращаться домой. Обратно мы поехали чольской дорогой и попали прямо на станцию Чжаланьтунь.

Мне сообщили, что у меня родился сын, я был очень рад и впервые почувствовал, что стал отцом. Ребята подтрунивали надо мной, называли меня папашей. Я уже представил маленького человечка, завёрнутого в одеяльце и гадал на кого он похож. Всё было необычно, я беспокоился за Фису, как у неё прошли роды, так как врачей поблизости не было и роды проходили с помощью бабушки. Принимали ребёнка опять же дед Пармен с бабкой Бутиной, но по каким-то причинам они допустили ошибку и решили, что родился мальчик, которого я уже хотел назвать Костей. Это смешно, но факт остаётся фактом. Когда мы уже добрались до дома и расседлали коней, я бросился смотреть сына, но тут кто-то сказал, что это не сын, а дочь. Я немного охладел, но делать было нечего, девочка, так девочка – тоже человек. К тому же больше меня беспокоило не кто родился, а все ли здоровы. Только иногда подсмеивались над дедом и бабой за их определение, что до старости не научились отличать мальчика от девочки.

Через месяц дочку крестили в церкви и дали ей имя по календарю – Елизавета, а заодно получилось, в честь бабушки – Елизаветы Константиновны Эповой. Так нас стало трое.

Время было тяжёлое, бедное, не во что было пеленать, пришлось рвать старые платьица матери, кое-что выделила бабушка Зина. Вот так незаметно росла наша дочка Лиза, кругленькая на личико и вообще, немного кривоноженькая и очень забавная, но на редкость спокойная, не вредная, не плаксивая, ела всё, хорошенькая и радовала нас – родителей. Ходить она начала в семь месяцев, а к году уже говорила. Слова выговаривала чисто и отчётливо, в три года знала буквы, читала букварь, пела песни и читала стишки, словом развивалась как нормальный ребёнок.

Помню, как я возвращался с работы всегда очень усталый и задымлённый в кузнице и маленькая Лиза встречала меня, усталость сразу снимало рукой. Я брал её на руки, такую маленькую и пухленькую и целовал, куда только удавалось, тискал её и не хотел выпускать из рук. Она лепетала и я уже заранее знал, что приготовлено на обед или ужин. Еда была одна – тапинзы24 из кукурузной муки и каша гаолян, всё жесткое и невкусное, но с голоду и этого не хватало досыта, про жиры не было и помину, а хлеба мы не ели года два-три, изредка пекли блины из чумизной или гречневой муки, печёные на бобовом масле.

Перед тем, как мои родные уехали в Таоген, с нами приключилась одна беда и опять из-за голода. Мы с братом Толей познакомились с одним коммерсантом-китайцем, он скупал скот, а мы его забивали и он продавал мясо и вновь покупал скот и так далее, доходы у него были немалые. Нам он платил за работу отдавая все внутренности, голову, ноги и немного мяса, за счёт этого мы стали немного лучше питаться, мясо – основной питательный продукт и хоть плохо было с хлебом, зато мясо поддерживало существование нашей семьи из восьми человек.