Вот уже два дня Фердинан не выходит из дому, лежит, съежившись, в постели, и пол вокруг него усеян носовыми платками. Ему неохота ни вставать, ни выходить. Да и куда идти? Наверняка ноги сами приведут его к огороду, где Дейзи писала на соседские помидоры, или к ограде дома, за которой важно лаяла какая-то шавка.
Фердинана гнетет тишина, царящая в квартире. Его вечные привычки кажутся ему теперь совершенно бессмысленными. Ему ничего не хочется, даже есть, совсем как после развода. Все же он заставил себя проглотить какие-то просроченные консервы. Его стошнило, но ему и без того было худо. Какая разница, от чего умирать, от пищевого отравления или еще чего-то. Кстати, у него давит в груди, даже дышать трудно. Ощущение удушья уже не покидает его, словно заполняя пустоту, образовавшуюся после Дейзи.
Печаль и одиночество теперь его новые товарищи по несчастью, это ясно, но его одолевало и другое чувство, куда более сильное, а именно ярость. Фердинан не мог смириться с версией несчастного случая, наверняка в этой истории есть виновный, на которого и обрушится его ненависть. Дейзи была такой молодой, ей еще семи лет не исполнилось. Черт-те что! И потом, его собака была самым нежным существом на свете, она бы и мухи не обидела. Даже к консьержкиным канарейкам Дейзи никогда не подходила. И плевать ей было на нападки соседского кота из квартиры 2Б, она просто поглядывала на него свысока.
И все-таки странно. Дейзи ни разу не попыталась высвободиться, когда он привязывал ее за поводок к столбику перед магазином. У нее было ангельское терпение. И даже если бы узел развязался сам, она бы не убежала. В крайнем случае вернулась бы домой, а для этого ей не надо было улицу переходить. Она бы дошла с закрытыми глазами, они с ней проделывали этот путь каждый день. Так в чем же дело? Почему она пропала? Почему одна стала переходить улицу?
А может, обознались? А вдруг он сам был потенциальной жертвой? Опять-таки невезуха, из-за которой он теряет всех своих женщин, одну за другой.
– Если и надо было кого-то забрать, то уж лучше бы меня, а не ее! – крикнул он.
Фердинан не отдавал себе отчета, что размышляет вслух:
– И что мне теперь делать? А что делать с моей красавицей? Хоронить или кремировать? А твои вещи, Дейзи? Выбросить их я не могу, ни твою игрушечную косточку, ни видавшую виды подушку… Я никем не смогу тебя заменить. Я так скучаю по тебе, красавица моя. Я чувствую, что конец близок, мой конец. Больше никто не будет ждать меня утром перед дверью, чтобы поздороваться, заставить выйти на прогулку и купить чего-нибудь на обед. Никто не посмотрит ласковым или осуждающим взглядом, когда я ругаю телеведущего последними словами. Я теперь пустое место. Я червь. И у меня даже нет твоей фотографии. Остались лишь воспоминания и миражи, когда мне кажется, что я вижу тебя вдалеке. Иногда я говорю себе, что все это просто страшный сон, что сейчас зазвонит телефон и мне сообщат о досадном недоразумении. И ты, живая, будешь вилять хвостом от счастья, что мы снова вместе. А порой мне снится, что я просыпаюсь и вижу тебя и мы идем гулять к озеру, где ты так любишь наблюдать за утками. Я все хорошо обдумал. Мне без тебя не жить. Я никого больше не хочу видеть. Мне обрыдло показушное участие моих мерзких соседок. Я знаю, что они думают в глубине души: “Так ему и надо! Получил по заслугам. Надо было вести себя как положено. Вот и поделом!” Но ты-то тут при чем. Не понимаю, если Бог есть, как он такое допускает? Да, я не верю в Бога, но видишь ли, я не понимаю, что меня ждет. То есть мы-то с тобой понимали что. Просто время ускорилось. Дай мне пару дней, чтобы все уладить, и мы увидимся, Дейзи, моя любимая.