Вообще-то Томас Кромвель, говоря о «…шлюхе, у которой отец – рыцарь…», несколько преуменьшил проблему. Он вполне мог сказать, что ее дядя – герцог, это было бы сильнее. Дело в том, что сэр Томас Болейн в молодые годы был хорош собой – и сумел жениться «вверх», взяв жену из рода, выше которого хватить было бы трудно. Его жена была дочерью 2-го герцога Норфолка – того самого, которого король так щедро наградил за победу над шотландцами, – и, следовательно, сестрой его наследника, Томаса Говарда, 3-го герцога Норфолка. Следовательно, дети четы Болейнов были в известной степени Говардами со всей полагающейся этому семейству аристократической спесью. Их так и воспитывали. Как уже говорилось – Томас Болейн был честолюбив и сумел устроить так, что его дочери, Мария и Анна, воспитание получили во Франции, при королевском дворе.
Мария в 1520 году вернулась в Англию, вышла замуж – и очень скоро стала любовницей короля Генриха.
Собственно, точно известно только это. Марии Болейн приписывалось несколько романов еще во Франции, и один из них – с самим королем Франциском Первым. По крайней мере он любил поговорить на эту тему и утверждал, что девицы более бесстыжей, чем Мария Болейн, у него в постели не бывало…
Однако что тут правда, а что сплетни и выдумки, выяснить невозможно. Про Марию Болейн мало что известно, даже ее возраст – и то неясен. Возможные даты ее рождения колеблются от 1499 и до 1508 года. Во всяком случае, замуж она вышла в 1520-м. Как ни странно, это не отменяет возможности того, что годом ее рождения все-таки был 1508-й. B те времена девушки, случалось, выходили замуж и в 12 лет – достаточно вспомнить леди Маргарет Бофорт, бабушку короля Генриха VIII.
У Марии Болейн было двое детей – и утверждалось, что один из них или даже оба рождены от короля. Однако она довольно быстро отступила в тень перед своей младшей сестрой, Анной. Она вернулась в Англию в 1522-м. Точь-в-точь как с Марией, ее возраст известен только гадательно – документов не сохранилось. Разные источники указывают разные годы – от 1501-го до 1507-го.
Наиболее вероятным считается все-таки 1507-й. То есть ей было примерно 19, когда она закрутила свой бурный роман с лордом Генри Перси, по поводу которого так гневался кардинал Уолси. Когда именно она приглянулась королю Генриху, непонятно. Первый раз он увидел ее в 1522-м, когда она вернулась из Франции. Он в нее влюбился. Если верить энциклопедии, то считается, что знаменитые «Зеленые рукава» («Grееnslееves») – посвящение влюбленного короля Генриха VIII своей будущей жене, леди Анне, положенное им на старинную мелодию. Как говорит энциклопедия:
«…Неизвестно, действительно ли эти строки сочинил Генрих VIII, но красивую легенду берегут, – и принято считать, что прекрасная незнакомка в зеленом платье и есть леди Анна Болейн…»
Текст баллады, если кому интересно, есть в Приложениях – а мы пока двинемся с нашей историей дальше.
Анна Болейн сводила мужчин с ума. Как она это делала – вопрос хрестоматийный, и ответ на него, пожалуй, столь же хрестоматиен. Все самым исчерпывающим образом обьясняет английское выражение «sex appeal», которое не имеет удачного русского эквивалента. «Призыв пола» – дословный перевод – совершенно не звучит, да и выглядит каким-то замшело-аптечным.
А в случае с Анной Болейн ни о какой замшелости и речи идти не могло.
Молодой придворный короля Генриха Томас Уайетт ухаживал за ней, рискуя жизнью – причем выражение это следует понимать не в фигуральном смысле, а совершенно буквально. Нрав Генриха VIII был уже известен, а влюбленный поэт, зная, что за Анной Болейн ухаживает король, писал даме своего сердца такие строки[9]:
Какое имя чуждо перемены,
Хоть наизнанку выверни его?
Все буквы в нем мучительно блаженны,
В нем – средоточье горя моего,
Страдание мое и торжество.
Пускай меня погубит это имя, —
Но нету в мире имени любимей.
Можно предположить, что она его ухаживания поощряла. Вот строчки из сонета, написанного им уже потом, когда все было кончено:
Хвала Фортуне, были времена
Иные: помню, после маскарада,
Еще от танцев разгорячена,
Под шорох с плеч скользнувшего наряда,
Она ко мне прильнула, как дриада,
И так, целуя тыщу раз подряд,
Шептала тихо: «Милый мой, ты рад?»
Доказать, что стихи посвящены именно Анне Болейн, я не могу, но она оставалась его любовью на всю жизнь, да и похоже все это на леди Анну. Лорд Перси, на которого она обратила внимание более серьезным образом, от любви к ней буквально спятил.
Так что чему ж удивляться, если Анной Болейн увлекся и король? Он сделал в ее сторону, что называется, «заход» – как правило, этого хватало с головой. И желание короля было законом, и сам он в свои 35 был завидным кавалером, высоким, сильным, с превосходным вкусом ко всякого рода светским забавам вроде музыки или маскарадов. Никаких проблем он не ожидал – в конце концов, Мария Болейн не больно-то и сопротивлялась, и они прекрасно проводили время вдвоем.
Но вот Анна Болейн своему государю в любви отказала. Ну, не следует понимать это так уж буквально. Она, разумеется, показала ему, что полна восхищения перед его талантами, перед его достижениями на турнирном поле, наконец – перед его высоким саном. Но вот спать с ним она отказалась – и ссылалась при этом на то, что он, упившись страстью, всегда оставляет своих подружек и стремится к чему-то новому. А ей не хочется быть оставленной. В общем, она отказывалась стать его любовницей – но, так уж и быть, соглашалась стать его женой-королевой.
А поскольку король был женат и королева у него уже была – требовалось как-то освободиться от уз брака.
И вот этим Великим Делом Генрих VIII и занялся со всей силой, отпущенной ему господом.
Так это и стало называться – Великое Дело Короля. Были нажаты все рычаги и задействованы все средства. Королеву Катерину самым настойчивым образом попросили признать всю ошибочность ее 18-летнего сожительства с ее супругом, который ей, как оказалось, вовсе не супруг, ибо не мог он вступить в брак с вдовой своего брата Артура. Была отрыта из архивов бумага, составленная в свое время, еще при Генрихе Седьмом, в которой юный принц Генрих выражал свои сомнения по поводу законности брака с принцессой Катериной. Конечно, сведущие люди прекрасно знали, что никаких сомнений у принца не было и быть не могло просто в силу его нежного возраста, а сама бумага была составлена юристами его батюшки как средство давления на испанцев в вопросах, связанных с приданым, – но куда там? Сейчас каждое лыко шло в строку, и любые бумажки шли в дело.
Наконец, был запрошен Святой Престол, давший когда-то разрешение на брак. Если решение было легко дано, то, наверное, столь же легко будет и развернуть это решение в противоположную сторону? Но нет, нет и нет… Ничего не получалось.
Обычно покорная воле мужа, королева Катерина сообщила ему, что готова повиноваться ему во всем, как доброй супруге и положено, но Господа она все-таки чтит выше мужа и что брак их заключен перед алтарем, и она своих брачных клятв не нарушит.
А Папа Римский Климент Седьмой, просвещенный понтифик, вполне понимающий и земные нужды своей многогрешной паствы, и государственные проблемы, связанные с отсутствием принца-наследника, и внимательный, как правило, к запросам влиятельных просителей, в данном случае почему-то уперся.
Почему Папа Римский уперся, в Лондоне было известно очень хорошо. Дело тут было в том, что в 1527 году случилось событие, потрясшее весь христианский мир: войска императора Карла Пятого взяли штурмом Рим и разграбили его. Сам папа сумел выкрутиться из беды, только уплатив чудовищный по величине выкуп в 400 тысяч дукатов золотом, и теперь являлся более или менее пленником императора.
А поскольку император Карл Пятый был племянником королевы Катерины Арагонской, супруги Генриха Восьмого, Папа Римский помочь королю Генриху никак не мог – он не был свободен в своих действиях. В романе Хилари Мантел циничный Томас Кромвель, повидавший мир, говорит, что «…в Италии вопрос с королевой Катериной был бы уже давно решен…». Ибо сказано в «Государе» Никколо Макиавелли, что государь должен держаться пути добра, если это возможно, но не чураться и зла, если это необходимо. Макиавелли умер в 1527 году. Книга его, как мы знаем, была впервые напечатана только в 1532-м. Но в конце концов, если Томас Кромвель не читал Макиавелли, то уж с миром и делами мирскими он был знаком, как никто другой. А Макиавелли как раз и гордился тем, что «…описывает мир таким, каков он есть…».
В общем, да – будь это все в Италии, наиболее просвещенной части Европы, королева Катерина умерла бы без долгих отлагательств, и проблема исчезла бы вместе с ней. Но дело происходило в Англии, где правил закон и где даже убийство осуществлялось не кинжалом, а законом.
Король Генрих Восьмой решил действовать юридическими методами.
Собственно, именно этот путь предлагал ему его верный слуга кардинал Уолси. Сначала он измыслил ловкий ход, которым можно было бы обеспечить престолонаследие. У Генриха Восьмого был сын от одной из его подруг, похожий на него как две капли воды, названный Генрихом и с фамилией Фицрой, что, как всякому было понятно, означало Фиц-Рой, или «Сын Короля». Мальчик был всем хорош, только вот рожден был не в законном браке. Но законности ему можно было добавить – у короля была вполне законная дочь, принцесса Мария. Почему бы не поженить детей короля? А уж ту мелкую подробность, что это, собственно, инцест – ибо матери у них разные, а отец-то один, – кардинал брался уладить в Риме. Папа Климент королю Англии в этом не откажет…
Интересно, что против идеи кардинала не возражала даже Катерина Арагонская, жена Генриха. По крайней мере не возражала открыто…
Но Генрих VIII сочетал в себе две черты характера: во-первых, невероятный, превосходящий всякое воображение эгоцентризм, во-вторых, твердое желание, чтобы «…все было правильно…» и чтобы правильность эту признал весь мир. Так что кардиналу ввиду невозможности переделать желания короля пришлось попробовать переделать мир. И он попробовал. Отчаявшись переубедить короля, он решил переубедить папу Климента. И привел ему разумный аргумент – ну не может же папа лично заниматься всеми делами на свете? Коли так – почему не делегировать свои полномочия в разборе королевского дела легату Святой Церкви в Англии? А так как легатом, по счастливому стечению обстоятельств, сам кардинал Уолси и является, то и дело будет решено нужным образом, и папа останется в стороне и не обрушит на себя гнев императора Карла…
Эта схема имела все шансы на успех, но, конечно, зависела от соблюдения строгой секретности. Папа Климент должен был быть поставлен перед фактом – по крайней мере официально. Ну, подумаешь – передал дело по принадлежности местному куратору, ну, тот ошибся и слегка превысил свои полномочия, ну, взял ответственность на себя – но сам-то папа Климент ни в чем не повинен.
A своего легата по Англии, кардинала Уолси, он строго накажет и приговорит к покаянию…
Все было задумано замечательно и не менее замечательно исполнено. Посланец кардинала Уолси, его верный ученик и сподвижник Стивен Гардинер устроил все самым лучшим образом. Они с папой Климентом достигли полного взаимопонимания, и легат Святого Престола в Англии Томас Уолси получил все пономочия, которые требовались Томасу Уолси, верному слуге короля…
К сожалению, король Генрих все испортил.
Он явился к своей супруге, королеве Катерине Арагонской, и заявил ей, что отныне считает ее не женой, а своей дорогой сестрой, что то, что они в заблуждении своем считали браком, было ужасной ошибкой, но он ее ни в чем не винит, и пусть она считает все прошедшие 18 лет некоторым недоразумением… Зачем Генриху VIII было рассказывать о таком его убеждении королеве – тому самому человеку, который больше всех в Англии был заинтересован в том, чтобы ему помешать, – можно только гадать. Возможно, он был искренне убежден, что единственной заботой его «…дорогой сестры…» все еще было доставление ему радости и покоя, даже ценой того, что сама она будет отвергнута, а ее дочь признана плодом заблуждения и лишена прав и наследия?
Ну, у королевы на этот счет были другие идеи.
Из этой истории можно было бы сделать неплохой детектив: один из преданных испанских слуг королевы Катерины, некто Фелипез (Felipez), обратился к королю Генриху с нижайшей просьбой – разрешить ему навестить его больную матушку, проживающую в Испании. К просьбе он присовокупил обьяснение причин, по которым он вынужден побеспокоить своими семейными делами самого короля Генриха: дело тут в том, сообщил в своем прошении Фелипез, что он просил о дозволении свою госпожу, королеву Катерину Арагонскую, но вот беда – она ему отказала.
Король был человеком отнюдь не глупым и, конечно же, Фелипезу не поверил. Он немедленно увидел тут умысел – конечно же, просьба была камуфляжем, а на самом деле королева отправляла в Испанию гонца с вестями и с просьбой о помощи. И Генрих решил ответить ей в том же духе – он задумал перехватить гонца и получить письменные доказательства того, что супруга злоумышляет против своего законного короля и повелителя.
Как сказано у Шекспира в «Гамлете»: «…ну и переполох, когда подвох нарвется на подвох…» Впрочем, в то время эта пьеса еще была не написана – до ее создания должно пройти немало лет.
Короля Генриха, при всем его бесспорном уме, часто подводил безмерный нарциссизм. Он был очень уж самонадеян, и дела его часто кончались неловкостью, в которой он винил кого угодно, кроме себя. Скажем, во время встречи с Франциском Первым на Поле золотой парчи он вдруг внезапно предложил ему посостязаться в борьбе.
Генрих Восьмой был действительно очень силен от природы, но его оппонент изучал приемы рукопашной куда более серьезно – и на глазах у всех он попросту свалил Генриха ловкой подножкой, к великому его конфузу…
Так вышло и с гонцом королевы. Если бы Генрих посоветовался в этом деле со своим главным министром, то все было бы слажено быстро, четко – и в Англии. Но король советнику своему уже не доверял, решил сделать все сам и перехватить гонца решил почему-то только во Франции.
B результате Фелипез ушел от погони, добрался до Испании и немедленно огласил планы Генриха об аннулировании его брака с королевой Катериной. Император Карл Пятый узнал обо всем из первых рук и немедленно – он как раз пребывал в своих испанских владениях – выразил Папе Римскому Клименту свой формальный протест. Увы, хитрый план решить дело тишком провалился, даже не успев начаться.
Папа отобрал у кардинала Уолси данные было ему полномочия и направил в Англию нового легата – кардинала Кампеджио.
Лето 1528 года выдалось жарким. В Лондоне началась эпидемия так называемой «потницы» – заболевший покрывался холодным потом, начинал дрожать и умирал, случалось, в течение нескольких часов. Короля Генриха такие вещи приводили в ужас. Он немедленно уехал из своей столицы и пустился в долгий путь, кочуя от одной своей резиденции к другой и нигде не задерживаясь надолго. Анне Болейн он писал самые нежные письма с клятвами в вечной любви – и при этом король делал все возможное, чтобы избежать личного свидания с дамой своего сердца. Ему кто-то шепнул, что леди Анна не совсем здорова и что у нее на лбу видели капельки пота…И король писал леди Анне, что, как он знает из надежных источников, «…потница не так опасна для женщин…» и что «…многие все-таки выздоравливают…».
Влюбленная пара, король Генрих Восьмой и леди Анна Болейн, твердо надеялась пожениться уже в этом году. Им было известно, что папа Климент передал полномочия кардиналу Кампеджио еще в апреле 1528 года, что человек он надежный, с Англией давно связанный, что у него есть важное и выгодное епископство в Солсбери и что ссориться с королем он не захочет…
Кампеджио, однако, долго собирался в дорогу, а ехал еще дольше – вместо нормальных шести недель он ехал из Рима в Лондон долгих четыре месяца. И приехал только в октябре. Помимо официальных папских инструкций, у него были неофициальные, и сводились они к тому, что дело следует затянуть как можно дольше – а если уж затягивать дальше окажется невозможным, то его следует спустить на тормозах.
А пока что леди Анна, у которой уже были свой двор и свои придворные, ревностно отстаивающие интересы своей госпожи, писала кардиналу Уолси самые дружеские письма, в которых говорила, что и не знает, сможет ли она когда-нибудь отблагодарить его должным образом…
Ей был нужен каждый друг, на помощь которого она могла опереться, – общественное мнение в стране поворачивалось против нее, в пользу королевы Катерины были настроены очень многие. Анну Болейн считали уже не только шлюхой, но еще и ведьмой, околдовавшей короля.
Кардинал Кампеджио был умным человеком, глаза держал открытыми, видел, что происходит, – и увиденное ему не нравилось. Он сделал попытку решить вопрос миром – почему бы королеве Катерине не удалиться в монастырь? В этом случае она «…умерла бы для мирской жизни…», но жила бы в монастыре в покое и почете, сохранив за дочерью все ее права и титулы. О том же королеву молили английские прелаты.
Кардинал Уолси даже встал перед королевой на колени. Из этого ничего не вышло – королева отказалась признать, что все эти годы она жила во лжи и во грехе.
Она сказала кардиналу Кампеджио, что «…у нее есть совесть…».
Уж что подумал про это заявление кардинал Кампеджио, сказать трудно. Он был старый человек, многое повидал, и, наверное, в искренности королевы не усомнился. Но как кардинал и князь Церкви с вопросами совести он работал профессионально – долгие годы и на очень высоком уровне. А если ему был все еще нужен урок в этой области, то кардиналу Кампеджио было достаточно только оглянуться на Генриха VIII – в ноябре 1528 года он выступил с речью, в которой заявил, что единственный мотив его действий – это муки совести, а иначе он никогда не расстался бы со своей «…возлюбленной сестрой, принцессой Катериной, вдовой его покойного брата…».
Ну, а попутно – уже частным образом и в узком кругу – он накричал на кардинала Кампеджио, сказал ему, что коли папа не даст ему освобождения и избавления от постылой жены, то он возьмет дело в свои руки и примкнет к тем государям Европы, которые следуют ереси Лютера, и горе тому, кто встанет у него на пути, потому что «…нет в Англии головы столь замечательной, что не могла бы слететь с плеч по его воле…».
Это заявление было сделано при свидетелях – и французский посол сообщает о нем своему двору.
Тем временем юридические баталии шли своим чередом. Кардинал Уолси оспорил буллу Папы Римского от 1503 года, в которой Генриху давалось позволение жениться на Катерине Арагонской и шаг за шагом опровергались все те аргументы, которые сейчас приводились как основания для развода.
В Англию была послана заверенная копия этого документа.
Тогда Уолси оспорил аутентичность копии и потребовал представить оригинал. Справедливо опасаясь, что оригинал в этом случае может «…бесследно потеряться…», ему в этом было отказано.
Королева Катерина, безупречно играя свою роль безупречной супруги, официально просила своего племянника Карла Пятого все-таки выслать оригинал буллы на рассмотрение – но он совету своей тетушки, вряд ли искреннему, не последовал. Дело, таким образом, затягивалось все больше и больше – и наконец нервы короля Генриха VIII не выдержали.
Он велел Уолси назначить день открытого суда для разбора своего дела и никаких возражений слушать не пожелал.
21 июня 1529 года король Генрих и королева Катерина выступили перед судом. Первым свои показания дал Генрих Восьмой. Он говорил о «…муках совести, терзающих его из-за ложного брака, заключенного им по ошибке…» – видимо, эта тема казалась ему выигрышной с точки зрения общественной морали.
Он даже сказал, что если бы закон Божий позволил ему оставаться в том браке, в котором он состоит, он не желал бы ничего лучшего. Но что же делать, если суровый закон не позволяет ему следовать искренним порывам его сердца?
В общем, все шло, с его точки зрения, как бы хорошо, пока он не сказал о том, что его мнение поддержано петицией, подписанной всеми прелатами Англии.
И вот тут последовало возражение – епископ Джон Фишер заявил, что документа не подписывал, а его имя было использовано без позволения. Король, видимо, оторопел и не нашел ничего лучшего, как сказать, что все говорят в его пользу, а епископ Фишер – «всего лишь один человек» – «yоu are but оne man».
Когда трибунал вызвал королеву, она не стала ничего говорить судьям, а совершенно неожиданно обратилась прямо к Генриху. Она встала перед ним на колени и сказала ему следующее:
«…Сэр, я умоляю Вас ради любви, что однажды была между нами, сжалиться надо мной и даровать мне правосудие, ибо я лишь бедная женщина, иностранка, рожденная вне ваших владений. Здесь у меня нет ни друзей, ни советников. Я могу обратиться лишь к Вам, гаранту правосудия в Вашем королевстве. Господь и весь мир тому свидетель, я была Вам верной и преданной женой…(…) Любила всех, кого любили Вы, была на то причина или нет, ради Вашего блага, были ли то мои друзья или враги…»
Она еще поклялась в том, что досталась королю Генриху девственницей – одним из возражений, которые он приводил в пользу аннулирования их брака было то, что «…Господь не дозволяет ему коснуться тела женщины, которая однажды была познана его братом…».
А потом она встала и ушла. И король ей ничего не ответил. На этом, собственно, суд и кончился. Два месяца публичного, на глазах у всего королевства перетряхивания грязного белья ничего не дали. В июле 1529 года кардинал Кампеджио на последнем заседании объявил, что проблема чересчур серьезна, и ее расследовать следует в Риме.
Дело провалилось. И в провале его леди Анна обвинила кардинала Уолси.