Глава 10 Рори
20 июня 1985 года.
Бостон
Обычно, просыпаясь, Рори находила возле себя книгу, однако этим утром рядом с ней на смятой постели лежало расправленное письмо. Бережно сложив листок, Рори отправила письмо на ночной столик к остальным. Поздним вечером она их все заново перечитала. Точнее, те, что были на английском. Все они являли собой вариации, по сути, одного и того же сюжета, имея в итоге или восстановленное здоровье, или поправленное финансовое состояние, или спасенную карьеру, или разрешенную наконец давнюю семейную распрю, или обретение того, что было когда-то утрачено. И все это происходило благодаря платью, сшитому госпожой Руссель. Во всяком случае, в это искренне верили благодарные ей невесты.
Рори непроизвольно перевела взгляд на коробку для платья, стоявшую на тумбе под окном. Самое простое было бы сразу отнести ее обратно под лестницу, где она не станет заставлять Рори размышлять о так и не случившейся свадьбе. Вместо этого она забрала коробку домой, поскольку у нее рука не поднялась вновь отправлять находку во мрак подлестничного закутка. Понимая, что выглядит это глупо, Рори никак не могла отделаться от того, что сказала ей мать:
«…И для каждой заказавшей у нее платье невесты делала индивидуальное заклинание на удачу».
Встав с постели, Рори подошла к коробке и подняла крышку, провела ладонью по тончайшему рукаву. Такое красивое, и явно не из «массовой» одежды, поскольку мадемуазель Руссель не делала готовые платья на продажу. Оно создавалось персонально для кого-то, принадлежало кому-то. Но кому? И как с этим связан футляр с набором для бритья? Очень может быть, что и никак, – но это казалось маловероятным.
И какое отношение к этому имеет пачка писем? Ведь совершенно очевидно, что на какой-то момент жизни они представляли собой большую важность – и тем не менее были убраны под лестницу вместе с остальными памятными вещами и остались брошенными, когда салон перестал существовать. Если только… Возможно ли такое, что Солин Руссель не знала, что все это уцелело при пожаре?
Она запустила кофеварку, потом, взявшись за телефон, набрала номер Дэниела Баллантайна. К немалому удивлению Рори, администратор тут же соединила ее с адвокатом.
– Здравствуйте, мисс Грант. Не ожидал так скоро вас услышать. Надеюсь, никаких неожиданных проблем у вас не возникло?
– Нет. Точнее, не совсем. Но мне необходимо лично связаться с мисс Руссель. Я помню, вы предупредили, что она не любит, когда ее кто-то беспокоит, но это очень важный вопрос. Я надеялась, что смогу убедить вас дать мне ее номер телефона.
– Боюсь, должен вам отказать. Как я уже сказал, мисс Грант, все деловые вопросы решаются через меня.
– Обращайтесь ко мне «Рори», пожалуйста. И у меня не деловой вопрос. Это очень личное. Я обещаю не досаждать ей. Мне просто необходимо поговорить с ней.
– А по какому вопросу, смею спросить?
Мало зная Дэниела Баллантайна, Рори не была уверена, можно ли с ним откровенничать или лучше держать подробности при себе.
– С вашего позволения, я предпочла бы не обсуждать этот вопрос ни с кем, кроме самой госпожи Руссель. Это довольно… деликатная тема.
– Все, что я могу сделать – это передать ей ваш номер телефона, – сказал наконец адвокат. – Хотя сильно сомневаюсь, что это что-то даст. Мисс Руссель не любительница телефона. Она и со мной-то редко по нему разговаривает.
– Хорошо, спасибо. Скажите ей, что я нашла в доме нечто, явно принадлежащее ей. Точнее, коробку.
– Какую коробку?
И вновь Рори засомневалась, стоит ли пускаться в детали.
– Просто передайте ей, что я нашла коробку. Если для нее это важно – она поймет.
– Хорошо. Я все передам. Но все же не удивляйтесь, если она не станет вам звонить.
Спустя пару часов у Рори зазвонил телефон. Поспешно отложив список дел на день, который она изучала и корректировала, Рори схватила беспроводную трубку:
– Алло?
В эфире ненадолго повисло молчание, и наконец раздался женский голос:
– Мне нужно поговорить с мисс Грант.
У Рори быстрее застучал пульс.
– Это Аврора.
– Меня зовут Солин Руссель. Мне позвонил мой поверенный, Дэниел Баллантайн. Он сообщил, что вы… кое-что нашли в доме. Точнее, коробку.
– Да, в закутке под лестницей. Не знаю, как она там оказалась, но я подумала, что, может, вы бы хотели забрать ее?
Снова протянулась пауза, на сей раз короче предыдущей, после чего женщина порывисто произнесла:
– Я не знала… Я думала… Да. Да, конечно, я хотела бы ее забрать.
– Я буду рада вам ее привезти, если вы дадите мне свой адрес.
– Нет. Это невозможно… Я уже давно не принимаю гостей.
Рори подавила невольное разочарование. Она так надеялась познакомиться наконец с этой иллюзорной мадемуазель! Но, похоже, этому не суждено было случиться.
– Если хотите, я могу завезти ее в контору мистера Баллантайна, а он вам ее передаст.
– Нет, спасибо. Дэниел чудесный человек, но он бывает иногда не в меру въедлив, а я бы предпочла на многие вопросы не отвечать. Содержимое этой коробки… действительно очень личное, как вы наверняка уже догадались.
– Может, тогда где-то в другом месте? В самой галерее… то есть, простите… в доме на Ньюбери?
– Там на соседней улице есть кондитерская. Называется «Bisous Sucrés». Знаете ее? Мы могли бы встретиться там в час тридцать.
– «Сладкие поцелуи», – с ходу перевела Рори. – Да, конечно же. Я буду там в назначенное время.
Рори положила трубку, и ее охватил трепет радости и предвкушения. Наконец-то она сможет познакомиться с таинственной Солин Руссель!
Рори втиснула свою «Ауди» в тесное местечко на парковке вдоль Бойлтон-стрит, опустила в счетчик несколько четвертаков и с высокой коробкой в руках двинулась по тротуару.
Через несколько минут показался и знакомый черно-белый навес той самой кондитерской. Правильное, изначальное ее название – «Bisous Sucrés» – было выведено на холсте золотыми витиеватыми литерами, ниже, в скобках, виднелись ярко-розовые строчные буквы английского варианта. Как и всегда, бизнес кондитерской вовсю процветал.
Вглядываясь в лица, Рори неторопливо прошла мимо уличных переполненных столиков, только теперь догадавшись, что и понятия не имеет, кого именно искать. На радостях она совсем забыла спросить у мисс Руссель, как ее можно узнать. Потом Рори вспомнила, что мать упоминала серьезные ожоги. От которых, надо полагать, остались шрамы.
Когда она открыла дверь в заведение, ее тут же обволокло густыми ароматами шоколада, вишни и крепкого черного кофе. Очередь от стойки тянулась чуть ли не до входа. Осторожно, бочком, держа коробку перед собою, Рори прошла вглубь заведения, поглядывая направо и налево. Отдыхающие семьи. Туристы. Студенты, склонившиеся над конспектами. Но не было никого, кто бы хоть как-то соответствовал ее мысленному образу Солин Руссель, которая сейчас рисовалась ей эдакой субтильной восьмидесятилетней старушкой со шрамами от ожогов и неловкостью во взгляде.
Внезапно глаза ее встретились с женщиной, одиноко сидевшей почти что в самом конце кондитерской. Темные волосы незнакомки были собраны высоко на затылке в глянцевый шиньон. На ней был элегантный малиновый трикотажный костюм с черными бархатными манжетами и блестящими золотыми застежками впереди. Шею закрывал клетчатый красно-черно-белый шарф, увязанный в виде галстука и скрепленный перламутровой булавкой. Когда их взгляды встретились, женщина на миг показалась испуганно-ошеломленной, словно ее внезапно охватила паника. Однако уже через мгновение незнакомка совладала с собой и слегка кивнула Рори.
Перенеся коробку к боку, Рори стала пробираться к ее столику и лишь в последний момент заметила, что перед свободным стулом стоит чашка с кофе и тарелка.
– Ой, простите, – пробормотала Рори. – Я подумала…
– Вы мисс Грант?
Она узнала голос, который слышала по телефону – низкий, слегка хрипловатый, как будто прокуренный. С французским произношением. Но женщина казалась такой молодой – лет за пятьдесят пять. Или, может, чуть больше, но ненамного. С исключительно прекрасной, белой, точно тонкий фарфор, кожей лица, с идеальным изгибом ярко-красных губ. И без каких бы то ни было шрамов.
– А вы… мисс Руссель?
– Да, это я. – Подбородком она указала Рори на пустующий стул.
Рори поставила коробку на угол стола и села на предложенное место. Она глядела на женщину во все глаза, не в силах оторваться.
– Я взяла на себя смелость кое-что вам заказать. Исключительно в знак благодарности.
Рори взглянула на столик, где ее ждали mille feuille[21] и café au lait[22].
– Спасибо, – кивнула она, – мне очень нравятся их пирожные. Но вам вовсе не обязательно было это делать, мисс Руссель. Я рада была просто сюда прийти.
– Солин, прошу вас. Не сомневаюсь, у вас есть ко мне вопросы.
Рори оторопело уставилась на нее, застигнутая врасплох этим высказанным как бы между прочим приглашением к беседе. Она совсем не представляла, с чего начать.
Солин, похоже, почувствовала ее смущение.
– Итак, вас зовут Аврора. Очень красивое имя. У нас, во Франции, вас называли бы Орор. Оно означает «богиня утренней зари».
Рори не смогла сдержать улыбку. В устах этой женщины ее имя звучало так мило и душевно. Совсем без старомодной степенности, что всегда слышалась в тоне матери.
– Все меня знают как Рори, – застенчиво произнесла она. – Но мама этот вариант терпеть не может.
У Солин слегка изогнулись уголки губ – легким намеком на улыбку.
– Матери любят те имена, которыми они нас назвали сами. – Тут она перевела взгляд на коробку, и улыбка ее исчезла. – Вы ведь, наверное, открывали коробку?
Рори опустила голову:
– Да. Простите. Я просто так удивилась, когда ее нашла. Я и представить не могла, как…
Она осеклась, и тогда Солин порывисто сказала:
– Спрашивайте то, что хотели спросить.
Рори удивил ее несколько резкий тон, а также и то, что женщина даже не прикоснулась к коробке. Солин как-то напряглась, застыла, сложив руки под столом, как будто приготовилась к допросу.
– То платье, – осторожно начала Рори, – оно ваше?
– Да.
– А… все остальное?
– Да, те вещи также принадлежат мне.
– Это платье такое восхитительное – оно будто из сказки! – Рори немного помолчала, не зная, как лучше продолжить. – Такое впечатление, что оно… прямо с иголочки.
– Да, оно действительно совсем новое. И притом очень, очень старое.
– То есть его так и не надели?
Солин опустила глаза.
– Oui[23].
Это единственное слово вызвало у Рори еще больше вопросов. Почему платье так и осталось невостребованным? Что случилось? Неверность одного из влюбленных? Или произошла какая-то трагедия? Рори вспомнила о письмах: все они были написаны благодарными невестами, которые обрели после свадьбы свой счастливый, как в сказке, конец. Но, судя по всему, как раз та, что делала им сказочные платья, такой удачи найти не смогла. Почему?
– Я прочитала некоторые письма.
– В самом деле?
Рори кивнула:
– Точнее, те, что были написаны по-английски. Другие я просто не смогла прочитать.
– Последние письма адресовались мне. Остальные были от женщин, которым когда-то шила платья моя мать. Еще давным-давно, в Париже. – Отведя ненадолго взгляд, Солин словно сглотнула комок. – Она умерла вскоре после того, как в Париж пришли нацисты. Когда разнеслась весть о ее кончине, ко мне стали один за другим приходить письма от ее заказчиц.
– И вы хранили их все эти годы.
– Да, в память о ней. И как напоминание самой себе, что когда-то в Париже были времена, когда все кончалось счастливо и благополучно, и что моя мать играла в некоторых таких финалах не последнюю роль.
– Благодаря таким платьям, как это? – спросила Рори, приложив к коробке ладонь.
Солин выдавила улыбку, не то чтобы печальную, но с ощутимой горечью.
– Какая же счастливая сказка о любви – да без надлежащего платья, chérie[24].
– Только для этого надо не просто платье, – с некоторым нажимом произнесла Рори, чувствуя уклончивость в ее ответе. – Для сказки нужно платье от Руссель. В них ведь есть что-то особенное, не так ли? То, что делает их приносящими удачу?
– Пейте свой кофе, Aurore. Пока он не остыл.
Рори послушно подняла чашку к губам.
– Простите, что так допытываюсь. Я просто надеюсь понять то, что прочитала в письмах. Все эти благодарные невесты, которые так поразительно обрели счастье и удачу… Притом все они признательны за это именно вам – как будто именно вы заставили эту удачу случиться. Я знаю, что говорят об этом люди, – мне самой об этом рассказала мать, – да и в письмах прямо указывается на то же самое. Что ваши платья… наделены магией.
Уголки рта у Солин снова изогнулись, придав ее лицу нечто кошачье.
– Каждая уважающая себя деловая женщина знает цену хорошей рекламной штучке. Зубная паста, вызывающая желание тебя поцеловать. Или сверкающие полы, пробуждающие зависть у соседок. Невесты жаждут волшебных сказок – и именно это я им и даю.
Рори скептически посмотрела ей в глаза.
– Вы хотите сказать, что сшитые вами платья никак не связаны с тем, что написано в тех письмах?
– Я хочу сказать, что люди склонны цепляться за те представления, что заставляют мир вокруг казаться лучше, нежели он есть на самом деле. И, пожалуй, в этом нет ничего неожиданного. Когда жизнь тяжела, такое тяготение к иллюзии помогает. Подозреваю, когда-то давно те письма тоже были для меня подобной иллюзией. Но жизнь научила меня, что даже в сказках героиня должна творить свою собственную магию… Или не творить – в зависимости от обстоятельств.
– Однако вы их все же сохранили. Вы же могли просто взять их и выбросить, но вы этого не сделали.
Солин глубоко вздохнула и очень медленно выпустила воздух.
– Тогда в моей жизни накопилось столько разного несчастья, столько душевной боли и потерь… куда ни кинь… Эти письма стали для меня своего рода способом запечатлеть хорошее и светлое.
– И тем не менее они оказались в коробке под лестницей.
Последовал неловкий промежуток тишины, но Солин наконец ответила:
– Перед кончиной Maman пыталась меня наставить, что есть время за что-то крепко держаться, а есть время – отпустить, и что мне необходимо научиться отличать одно от другого. Тогда я этого не поняла. Но потом пришло время – в какой-то момент, – когда я осознала, что должна уже отпустить те осколки своей жизни. Однако мне невыносима была мысль, что я с ними расстанусь навсегда. И я решила, что, если спрячу их от себя, если положу туда, где не буду их видеть каждый божий день, этого окажется достаточно.
Рори внимательно посмотрела на собеседницу поверх поднесенной ко рту кружки. Под безупречным стилем и старательно нанесенной косметикой в ее облике ощущался некий трагизм, почему-то сразу напомнивший ей Камиллу.
– Помогло?
– Должно быть, вам это покажется нелепым – стремление цепляться за столь болезненные напоминания о прошлом, – но это все, что у меня осталось от той части моей жизни. От Парижа и от той судьбы, которой я ждала.
«От той судьбы, которой я ждала», – эхом прокатилось в сознании Рори. Как легко эти слова слетели с губ Солин.
– Нет, мне это вовсе не кажется нелепым. Все мы находим какой-то способ с этим справляться.
– А вы, chérie? – спросила Солин, с неожиданной пронзительностью заглянув ей в глаза. – Вам тоже приходится… с чем-то подобным справляться?
Рори поерзала на стуле, чувствуя себя очень неловко и от самого вопроса, и от неотступного взгляда Солин.
– Я думаю, всем нам так или иначе приходится с чем-то справляться. – Она попыталась говорить небрежным тоном, но получилось только хуже. Явно пора было сменить тему разговора. – Мне очень грустно было узнать про ваше ателье. Про пожар, я имею в виду. А вы не думали вновь его открыть?
Солин опустила взгляд к коленям, как будто взвешивая свой ответ.
– Знаете, жизнь умеет дать нам знать, когда что-то подошло к концу. Это не всегда приятно, но всегда совершенно очевидно – так что стоит обратить на этот знак внимание. Я полжизни потратила на то, что пыталась достичь того, что для меня не предназначалось – и горько за это поплатилась. В какой-то момент все же нужно уметь распознавать посылаемые нам сигналы.
Рори отпила пару глотков кофе, гадая, что же это такое, к чему Солин так стремилась и почему для нее это не было уготовано.
– Думаю, у вас еще есть ко мне вопросы, – с некоторой даже резкостью спросила Солин. – Что ж, давайте, спрашивайте. Ответить на них, полагаю, мой долг.
Такая прямота этой женщины показалась Рори слегка обескураживающей и вместе с тем живительно бодрящей, особенно после осторожных разговоров с матерью.
– Тот бритвенный набор… Он ведь как-то связан с платьем, верно я поняла? Он принадлежал жениху?
– Да. Водителю санитарного фургона, которого убили на войне.
– А платье это – ваше?
Глаза Солин внезапно заблестели от слез.
– Должно было стать моим. Да.
– Простите. Мне не следовало так вас тревожить.
Солин слегка мотнула головой, словно раздраженная на саму себя.
– Прошу прощения, что распустила нюни. Просто… после пожара… Мне сказали, что там совсем ничего не осталось. Я никак не ожидала снова это увидеть.
– Ради бога, не извиняйтесь! Это я должна просить прощения, что растеребила ваши чувства. Пожалуйста, простите меня!
– C’est oublié, забыто, – пробормотала Солин и, взяв со стола салфетку, принялась осторожно промакивать глаза.
Рори изо всех сил постаралась не пялиться на нее в упор. Вплоть до этого момента руки Солин оставались на коленях, и лишь теперь она увидела перчатки: черные лайковые, с крошечными гагатовыми пуговками на запястьях – и совершенно неуместные в середине июня.
«Шрамы у нее не на лице. Они на руках».
Все же она отвела взгляд, делая вид, будто не заметила ничего необычного.
– Пока я не забыла, хочу поблагодарить вас, что согласились сдать мне в аренду дом. Я, если честно, уже было рассталась с идеей открыть галерею. А потом однажды переходила улицу – и тут вдруг на меня словно что-то снизошло! Я страшно расстроилась, когда Дэниел мне сказал, что этот дом не сдается и не продается. И я так рада, что вы все-таки передумали.
Солин подняла глаза к потолку.
– Мистеру Баллантайну хорошо известно, как найти ко мне подход. Он мне сказал, что вы задумали открыть галерею для начинающих и неизвестных художников. Он знал, что это меня смягчит. И когда вы планируете открыться?
Рори с облегчением непроизвольно выдохнула, когда их разговор перешел на более безопасную территорию.
– В октябре, если все пойдет как надо. Я была бы очень рада, если бы вы пришли на нее взглянуть, когда все будет закончено. А может, вы сможете прийти на само открытие? Для меня это была бы большая честь.
У Солин сразу заметно напряглись плечи.
– Благодарю вас, но нет. Я теперь уже почти что нигде не бываю. И в своем салоне не была с той самой ночи, когда все сгорело.
– Ни разу за все четыре года?!
– С ним связано много воспоминаний, знаете ли, – пожала плечами Солин. – И это… тяжело.
– Я ужасно сожалею. Из-за всего… что у вас случилось.
– Не берите в голову. Жалость для меня как яд. – Солин резко поднялась, оказавшись удивительно миниатюрной, несмотря на свои высокие каблуки. – Еще раз спасибо вам, Aurore. Было очень любезно с вашей стороны тратить время на такие хлопоты. А вам и вашей галерее я желаю bonne chance[25].
Она взяла в руки сумку, и Рори заметила, как Солин пытается удержать ремешок пальцами, неуклюжими и плохо гнущимися в кожаных перчатках. Наконец, после нескольких попыток, ей удалось накинуть ремешок на плечо, однако коробка была чуть ли не с нее размером. Дай бог Солин вообще вынести ее из кафе, не говоря уже о том, чтобы в одиночку нести по запруженному тротуару.
– Если хотите, я провожу вас до машины, – предложила Рори.
– Спасибо, но в этом нет необходимости. Я уже больше не вожу машину. Тем более мой таунхаус отсюда совсем недалеко.
– Тогда давайте я вас подброшу до дома. А то коробка…
– Я и так уже доставила вам изрядно беспокойства, к тому же я вполне способна прогуляться пешком.
Рори скептически взглянула на туфли Солин. По вспучившимся от морозов бостонским тротуарам (последствия не одного десятка суровых зим в Южной Англии) хорошо ходить в кроссовках да балетках. А тонкие, как карандашик, шпильки вкупе с высокой коробкой вполне могли там обернуться катастрофой.
– Никакого беспокойства, – уверила она Солин, тоже вставая из-за стола и решительно беря в руки коробку. – Я припарковалась прямо тут, на улице.
Тогда Солин согласно кивнула, но было видно, что чувствует она себя неловко.
– Хорошо.
Рори придержала дверь, и вместе они вышли на тротуар. Она сама не могла бы объяснить столь внезапно нахлынувшую на нее заботливость. Солин Руссель и отдаленно не производила впечатление слабой и нуждающейся в опеке. И все же в этой женщине ощущалась какая-то особенная хрупкость – она напоминала разбитую фарфоровую статуэтку, у которой неправильно скрепили куски. И от слишком грубого обращения она может разлететься на миллион осколков. А Рори уже очень хорошо понимала, каково это.