Рассказ о двух везирях и Анис аль-Джалис (ночи 34–38)

Дошло до меня, о счастливый царь, – сказала Шахразада, – что был в Басре царь из царей, который любил бедняков и нищих и был благосклонен к подданным и одаривал из своих денег тех, кто верил в Мухаммеда, да благословит его Аллах и да приветствует! И он был таков, как сказал о чем один:

Повелитель ваш, если конный враг кружит вокруг него,

Поражает рать неприятелей острорежущим,

И в сердцах копьём он черты проводит.

Столь гневен он,

Когда видишь ты, как он всадников под щитом разит.

И звали его царь Мухаммед ибн Сулейман аз-Зани, и у него было два везиря, один из которых прозывался аль Муин ибн Сави, а другого звали аль-Фадл ибн Хакан. И аль-Фадл ибн Хакан был великодушнейший человек своего времени и вёл хорошую жизнь, так что сердца соединились в любви к ному, и люди единодушно советовались с ним, и все молились о его долгой жизни – ибо в нем было чистое добро и он уничтожил зло и вред.

А везирь аль-Муин ибн Сави ненавидел людей и не любил добра, и в нем было одно зло, как о нем сказано:

Прибегай к достойным сынам достойных, – поистине,

Породит достойный и сын достойных-достойных.

И оставь злодеев, сынов злодеев, – поистине,

Породят злодеи, сыны злодеев – злодеев.

И люди, насколько они любили аль-Фадла ибн Хакана, настолько ненавидели аль-Муина ибн Сави.

И властью всемогущего случилось так, что царь Мухаммед ибн Сулейман аз-Зейни однажды сидел на престоле своего царства, окружённый вельможами правления, и позвал своего везиря аль-Фадла ибн Хакана и сказал ему: «Я хочу невольницу, которой не было бы лучше в её время и чтобы она была совершенна по красоте и превосходила бы других стройностью и обладала похвальными качествами».

И вельможи правления сказали: «Такую найдёшь только за десять тысяч динаров». И тогда султан крикнул своего казначея и сказал: «Отнеси десять тысяч динаров аль-Фадлу ибн Хакану!» – и казначей исполнил приказание султана.

А везирь ушёл, после того как султан велел ему ходить каждый день на рынок и передать посредникам то, что мы говорили, и чтобы не продавали ни одной невольницы выше тысячи динаров ценою, пока её не покажут везирю. И невольниц не продавали, прежде чем их покажут везирю, но никакая невольница, что попадала к ним, не нравилась ему.

В один из дней вдруг пришёл ко дворцу везиря аль-Фадла ибн Хакана посредник и, у видя его на коне, въезжающим в царский дворец, схватил его стремя и сказал:

«О ты, кто обычай царства снова воссоздал!

Везирь – о, да будешь ты обрадован вечно!

Умершую щедрость ты опять воскресил средь нас,

Да будут труды твои Аллаху приятны!»

«О господин, – сказал он потом, – то, что отыскать было прежде благородное повеление, – готово!» – и везирь воскликнул: «Ко мне с нею!» И посредник на некоторое время скрылся, и пришла с ним девушка стройная станом, с высокой грудью, насурьмлённым оком и овальным лицом, с худощавым телом и тяжкими бёдрами, в лучшей одежде, какая есть из одежд, и со слюной слаще патоки, и её стан был стройнее гибких веток и речи нежнее ветерка на заре, как сказал о ней кто-то:

Диковина прелести, чей лик, как луна средь звёзд,

Великая в племени газелей и нежных серн.

Властитель престола дал ей блеск и возвышенность,

И прелесть, и ум, и стан затем, что похож на ветвь,

И в небе лица её семь звёзд на щеке у ней,

Как стражи её хранят они от смотрящего.

И если захочет муж похитить хоть взгляд у ней –

Сожгут его демоны речей её жаром звёзд.

И когда везирь увидал её, он был ею восхищён до пределов восхищения, а затем он обратился к посреднику и спросил его: «Сколько стоит эта невольница?» – и тот ответил: «Цена за неё остановилась на десяти тысячах динаров, и её владелец клянётся, что эти десять тысяч динаров не покроют стоимости цыплят, которых она съела, и напитков, и одежд, которыми она наградила своих учителей, так как она изучила чистописание, и грамматику, и язык, и толкование Корана, и основы законоведения и религии, и врачевание, и времяисчисление, и игру на увеселяющих инструментах». – «Ко мне с её господином!» – сказал везирь, и посредник привёл его в тот же час и минуту, и вдруг, оказывается, он человек из персиян, который прожил, сколько прожил, и судьба потрепала его, но пощадила, как сказал о нем поэт:

Потряс меня рок и как потряс-то!

Ведь року присуща мощь и сила.

Я раньше ходил не уставая –

Теперь же устал, хоть не хожу я.

«Согласен ли ты взять за эту невольницу десять тысяч динаров от султана Мухаммеда ибн Сулеймана аз-Зейни?» – спросил везирь, и персиянин воскликнул: «Клянусь Аллахом, я предлагаю её султану ни за что – это для меня обязательно!» И тогда везирь велел принести деньги, и их принесли и отвесили персиянину.

И работорговец подошёл к везирю и сказал ему: «С разрешения нашего владыки везиря, я скажу!» – «Подавай, что у тебя есть!» – ответил везирь, и торговец сказал: «По моему мнению, лучше тебе не приводить этой девушки к султану в сегодняшний день: она прибыла из путешествия, и воздух над нею сменился, и путешествие поистерло её. Но оставь её у себя во дворце на десять дней, пока она не придёт в обычное состояние, а потом сведи её в баню, одень её в наилучшие одежды и отведи её к султану – тебе будет при этом полнейшее счастье».

И везирь обдумал слова работорговца и нашёл их правильными. Он привёл девушку к себе во дворец и отвёл ей отдельное помещение и каждый день выдавал ей нужные кушанья, напитки и прочее, и она провела таким образом некоторое время.

А у везиря аль-Фадла ибн Хакана был сын, подобный луне, когда она появится, с лицом как месяц и румяными щеками, с родинкой, словно точка амбры, и с зелёным пушком, подобно тому, как поэт сказал о нем, ничего не упуская:

Он луна, что взором разит своим, когда всмотрится.

Или, как ветвь – губящая стройностью, когда склонится.

Как у зипджей[63] кудри, как золото цвет лица его,

Он чертами нежен, а стан его на тростник похож.

О жестокость сердца и нежность стройных боков его!

Отчего нельзя от сердца к стану послать её?

Коль была бы нежность боков его в душе его,

Никогда бы не был жесток с влюблённым и злобен он.

О хулящий нас за любовь к нему, будь прощающим!

Кто отдаст мне тело, что взято в плен изнурением?

Виноваты здесь лишь душа и взоры очей моих;

Так забудь упрёки, оставь меня в этой горести!

И юноша не знал об этой невольнице, а его отец научил её и сказал: «О дочь моя, знай, что я купил тебя только как наложницу для царя Мухаммеда ибн Сулеймана аз-Зейни, а у меня есть сын, который не оставался на улице один с девушкой без того, чтобы не иметь с нею дело. Будь же с ним настороже и берегись показать ему твоё лицо и дать ему услышать твои речи». И девушка отвечала ему: «Слушаю и повинуюсь!» – и он оставил его и удалился.

А по предопределённому велению случилось так, что девушка в один из дней пошла в баню, что была в их жилище, и одна из невольниц вымыла её, и она надела роскошные платья, так что увеличилась её красота и прелесть, и вошла к госпоже, жене везиря, и поцеловала ей руку, и та сказала: «На здоровье, Аниз аль-Джалис! Хороша ли баня?» – «О госпожа, – отвечала она, – мне недоставало только твоего присутствия там». И тогда госпожа сказала невольницам: «Пойдёмте в баню!» – и те ответили: «Внимание и повиновение» И они поднялась, и их госпожа меж ними, и она поручила двери той комнаты, где находилась Анис аль-Джалис, там маленьким невольницам и сказала им: «Не давайте никому войти к девушке!» И они отвечали: «Внимание и повиновение!»

И когда Анис аль-Джалис сидела в комнате, сын везиря, а звали его Нар-ад-дин Али, вдруг пришёл и спросил о своей матери и о девушках, и невольницы ответили: «Они пошли в баню».

А невольница Анис аль-Джалис услыхала слова Нур-ад-дина Али, сына везиря, будучи внутри комнаты, и сказала про себя: «Посмотреть бы, что это за юноша, о котором везирь говорил мне, что он не оставался с девушкой на улице без того, чтобы не иметь с ней дело! Клянусь Аллахом, я хочу взглянуть на него!» И поднявшись (а она была только что из бани), она подошла к двери комнаты и посмотрела на Нур-ад-дина Али, и вдруг оказывается – это юноша, подобный луне в полнолуние. И взгляд этот оставил после себя тысячу вздохов, и юноша бросил взгляд и взглянул на неё взором, оставившим после себя тысячу вздохов, и каждый из них попал в сети любви к другому.

И юноша подошёл к невольницам и крикнул на них, и они вбежали от него и остановились вдалеке, глядя, что он сделает. И вдруг он подошёл к двери комнаты, открыл её и вошёл к девушке и сказал ей: «Тебя мой отец купил для меня?» И она отвечала: «Да», – и тогда юноша подошёл к ней (а он был в состоянии опьянения), и взял её ноги, и положил их себе вокруг пояса, а она сплела руки на его шее и встретила его поцелуями, вскрикиваниями и заигрываниями, и он стал сосать ей язык, и она сосала ему язык, и он уничтожил её девственность.

И когда невольницы увидали, что их молодой господин вошёл к девушке Анис аль-Джалис, они закричали и завопили, а юноша уже удовлетворил нужду и вышел, убегая и ища спасения, и бежал, боясь последствий того дела, которое он сделал. И, услышав вопли девушек, их госпожа поднялась и вышла из бани (а пот капал с неё) и спросила: «Что это за вопли в доме? – и, подойдя к двум невольницам, которых она посадила у дверей комнаты, она воскликнула: – Горе вам, что случилось?» И они, увидав его, сказали: «Наш господин Нур-ад-дин пришёл к нам и побил нас, и мы убежали от него, а он вошёл к Анис альДжалис и обнял её, и мы не знаем, что он сделал после этого. А когда мы кликнули тебя, он убежал». И тогда госпожа подошла к Анис аль-Джалис и спросила её: «Что случилось?» – и она отвечала: «О госпожа, я сижу, и вдруг входит ко мне красивый юноша и спрашивает: «Тебя купил для меня отец?» И я отвечала: «Да!» – и клянусь Аллахом, госпожа, я думала, что его слова правда, – и тогда он подошёл ко мне и обнял меня». – «А говорил он тебе ещё что-нибудь, кроме этого?» – спросила её госпожа, и она ответила: «Да, и он взял от меня три поцелуя». – «Он не оставил тебя, не обесчестив!» – воскликнула госпожа и потом заплакала и стала бить себя по лицу, вместе с невольницами, боясь за Hyp-ад-дина, чтобы его не зарезал отец.

И пока это происходило, вдруг вошёл везирь и спросил, в чем дело, и его жена сказала ему: «Поклянись мне, что то, что я скажу, ты выслушаешь!» – «Хорошо», – отвечал везирь. И она повторила ему, что сделал его сын, и везирь опечалился и порвал на себе одежду и стал бить себя по лицу и выщипал себе бороду. И его жена сказала: «Не убивайся, я дам тебе из своих денег десять тысяч динаров, её цену». И тогда везирь поднял к ней голову я сказал: «Горе тебе, не нужно мне её цены, но я боюсь, что пропадёт моя душа и моё имущество». – «О господин мой, а как же так?» – спросила она. И везирь сказал:

«Разве ты не знаешь, что за нами следит враг, которого зовут аль-Муин ибн Сави? Когда он услышит об этом деле, он пойдёт к султану…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Тридцать пятая ночь

Когда же настала тридцать пятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что везирь говорил своей жене: «Разве ты не знаешь, что за нами следит враг, по имени аль-Муин ибн Сави, и когда он услышит об этом деле, он пойдёт к султану и скажет ему: «Твой везирь, который, как ты говоришь, тебя любит, взял у тебя десять тысяч динаров и купил на них девушку, равной которой никто не видел, и когда она ему понравилась, он сказал своему сыну: «Возьми её, у тебя на неё больше прав, чем у султана». И он её взял и уничтожил её девственность. И вот эта невольница у него». И царь скажет: «Ты лжёшь!» – а он ответит царю: «С твоего позволения, я ворвусь к нему и приведу её тебе». И царь прикажет ему это сделать, и он обыщет дом и заберёт девушку и приведёт её к султану, а тот спросит её, и она не сможет отрицать, и аль-Муин скажет: «О господин, ты знаешь, что я тебе искренний советчик, но только нет мне у вас счастья». И султан изуродует меня, а все люди будут смотреть на это, и пропадёт моя душа». И жена везиря сказала ему: «Не дай никому узнать об этом – это дело случилось втайне – и вручи своё дело Аллаху в этом событии». И тогда сердце везиря успокоилось.

Вот что было с везирем. Что же касается Нур-ад-дина Али, то он испугался последствий своего поступка и проводил весь день в садах, а в конце вечера он приходил к матери и спал у неё, а перед утром вставал и уходил в сад. И так он поступал месяц, не показывая отцу своего лица. И его мать сказала его отцу: «О господин, погубим ли мы девушку и погубим ли сына? Если так будет продолжаться, то он уйдёт от нас». – «А как же поступить?» – спросил её везирь. И она сказала: «Не спи сегодня ночью и, когда он придёт, схвати его – и помиритесь. И отдай ему девушку – она любит его, и он любит её, а я дам тебе её цену».

И везирь подождал до ночи и, когда пришёл его сын, он схватил его и хотел его зарезать, но мать Нур-ад-дина позвала его и спросила: «Что ты хочешь с ним сделать?» – «Я зарежу его», – отвечал везирь, и тогда сын спросил своего отца: «Разве я для тебя ничтожен?» И глаза везиря наполнились слезами, и он воскликнул: «О дитя любви, как могло быть для тебя ничтожно, что пропадут мои деньги и моя душа?» И юноша отвечал: «Послушай, о батюшка, что сказал поэт:

Пусть и грешен я, но всегда мужи разумные

Одаряли грешных прошением всеобъемлющим.

И на что же ныне надеяться врагам твоим,

Коль они в почине, а ты по месту превыше всех?»

И тогда везирь поднялся с груди своего сына и сказал: «Дитя моё, я простил тебя!» – и его сердце взволновалось, а сын его поднялся и поцеловал реку своего отца, и тот сказал: «О дитя моё, если бы я знал, что ты будешь справедлив к Анис аль-Джалис, я бы подарил её тебе». – «О батюшка, как мне не быть к ней справедливым?» – спросил Нур-ад-дин.

И везирь сказал: «Я дам тебе наставление, дитя моё: не бери, кроме неё, жены или наложницы и не продавай её». – «Клянусь тебе, батюшка, что я ни на ком, кроме неё, не женюсь и не продам её», – отвечал Нур-ад-дин и дал в этом клятву и вошёл к невольнице и прожил с нею год. И Аллах великий заставил царя забыть случай с этой девушкой.

Что же касается аль Муина ибн Сави, то до него дошла весть об этом, но он не мог говорить из-за положения везиря при султане.

А когда прошёл год, везирь аль-Фадл ибн Хакан отправился в баню и вышел оттуда вспотевший, и его ударило воздухом, так что он слёг на подушки, и бессонница его продлилась, и слабость растеклась по нему.

И тогда он позвал своего сына Нур-ад-дина Али и, когда тот явился, сказал ему: «О сын мой, знай, что удел распределён и срок установлен, и всякое дыхание должно испить чашу смерти». И он произнёс:

«Умираю! Преславен тот, кто бессмертен!

Я уверен, что скоро мёртвым я буду.

Нет в деснице владыки смертного власти,

И тому лишь присуща власть, кто бессмертен».

«О дитя моё, – сказал он потом, – нет у меня для тебя наставления, кроме того, чтобы бояться Аллаха и думать о последствиях дел, и заботиться о девушке Анис аль-Джалис». – «О батюшка, – сказал Нур-ад-дин, – кто же равен тебе? Ты был известен добрыми делами и за тебя молились на кафедрах!»

И везирь сказал: «О дитя моё, я надеюсь, что Аллах меня примет!» И затем он произнёс оба исповедания[64] и был приписан к числу людей блаженства.

И тогда дворец перевернулся от воплей, и весть об этом дошла до султана, и жители города услышали о кончине аль-Фадла ибн Хакана, и заплакали о нем дети в школах. И его сын Нур-ад-дин Али поднялся и обрядил его, и явились эмиры, везири, вельможи царства и жители города, и в числе присутствующих на похоронах был везирь аль-Муин ибн Сави. И кто-то произнёс при выходе похорон из дома:

«В день пятый расстался я со всеми друзьями

И мыли потом меня на досках от двери.

И сняли все то с меня, в чем прежде одет я был,

И снова надели мне одежду другую.

Снесли меня четверо на шеях в моленную,

И многие близ меня с молитвой стояли;

С молитвой надгробною, когда ниц не падают,

И все, кто мне другом был, о мне помолились.

Потом отнесли меня в жилище со сводами,

Где дверь не откроется, хоть кончится время».

И когда схоронили аль-Фадла ибн Хакана в земле и вернулись друзья и родные, Нур-ад-дин тоже вернулся со стенаниями и плачем, и язык его состояния говорил:

«В день пятый уехали они перед вечером,

Когда попрощались мы – простились и тронулись.

И только уехали – за ними душа ушла.

«Вернись», – я позвал её, – спросила: «Куда вернусь?

В то тело, где духа нет и крови иссякнул ток,

Где кости одни теперь гремят и встречаются?»

Ослепли глаза мои от плача безмерного,

И на уши туг я стал – не слышат они теперь».

И он пребывал в глубокой печали об отце долгое время и в один из дней, когда он сидел в доме своего отца, вдруг кто-то постучал в дверь. И Нур-ад-дин Али поднялся и отворил дверь, и вошёл один из сотрапезников и друзей его отца, и поцеловал Нур-ад-дину руку, и сказал: «О господин мой, кто оставил после себя подобного тебе, тот не умер, и такой же был исход для господина первых и последних. О господин, успокой свою душу и оставь печаль!»

И тогда Нур-ад-дин перешёл в покой, предназначенный для сидения с гостями, и перенёс туда все, что было нужно, и у него собрались его друзья, и он взял туда свою невольницу. И к нему сошлись десять человек из детей купцов, и он принялся есть кушанья и пить напитки и обновлял трапезу за трапезой и стал раздавать и проявлять щедрость.

И тогда пришёл к нему его поверенный и сказал ему: «О господин мой, Нур-ад-дин, разве не слышал ты слов кого-то: «Кто тратит не считая – обеднеет не зная», а поэт говорит:

Я деньги храню и дальше от них гоняю –

Известно ведь мне, что дирхем – мой щит и меч мой,

И если раздам я злейшим врагам богатство,

Сменю средь людей я счастье своё на горе.

Так съем же их я и выпью я их во здравье,

Не дав никому из денег моих ни фельса.

И буду хранить богатства свои от всех я,

Кто скверен душой и дружбы моей не хочет.

Приятнее так, чем после сказать дурному:

«Дай дирхем мне в долг, – я пять возвращу – до завтра.

А он отвратит лицо от меня, и будет

Душа тут моя подобна душе собаки.

Как низки мужи, лишённые состоянья,

Хоть были бы их заслуги ярки, как солнце.

О господин, эти значительные траты и богатые подарки: уничтожают деньги», – сказал он потом.

И когда Нур-ад-дин Али услышал от своего поверенного эти слова, он посмотрел на него и ответил: «Из всего, что ты сказал, я не буду слушать ни слова! Я слышал, как поэт говорил:

Коль есть у меня в руках богатство и я не щедр,

Пусть будет рука больна и пусть не встаёт нога!

Подайте скупого мне, что славен стал скупостью,

И где, покажите, тот, что умер от щедрости!»

«Знай, о поверенный, – прибавил он, – я хочу, чтобы, если у тебя осталось достаточно мне на обед, ты не отягощал меня заботой об ужине».

И поверенный ушёл от него своей дорогой, а Нур-ад-дин Али предался наслаждениям, ведя приятнейшую жизнь, как и прежде, и всякому из его сотрапезников, кто ему говорил: «Эта вещь прекрасна!» – он отвечал: «Она твоя как подарок». А если другое говорил: «О господин мой, такой-то дом красив!» Нур-ад-дин отвечал ему: «Он подарок тебе».

И Нур-ад-дин до тех пор устраивал для них трапезу в начале дня и трапезу в конце дня, пока не провёл таким образом год. А через год, однажды, он сидит и вдруг слышит: девушка Анис аль-Джалис произносит стихи:

«Доволен ты днями был, пока хорошо жилось,

И зла не боялся ты, судьбой приносимого.

Ночами ты был храним и дал обмануть себя,

Но часто, хоть ночь ясна, случается смутное».

Когда она кончила говорить стихотворение, вдруг постучали в дверь, и Hyp-ад-дин поднялся, и кто-то из его сотрапезников последовал за ним, а он не знал этого. И, открыв дверь, Hyp-ад-дин Али увидел своего поверенного и спросил его: «Что случилось?» И поверенный отвечал: «О господин мой, то, чего я боялся, – произошло». – «А как так?» – спросил Нур-ад-дин, и поверенный ответил: «Знай, что у меня в руках не осталось ничего, что бы стоило дирхем, или меньше, или больше, и вот тетрадь с расходами, которые я произвёл, и записи о твоём первоначальном имуществе».

Загрузка...