Первый луч солнца, острый и навязчивый, как игла, вонзился в щель между неплотно сдвинутыми шторами и уперся прямо в веко. Марина застонала, не открывая глаз, и повернулась на другой бок, спиной к назойливому свету. Голова гудела, словно после долгого праздника, но в памяти не было ни бокалов вина, ни громкой музыки, лишь смутная, вязкая тяжесть, как после забытого кошмара, от которого осталось только неприятное послевкусие тревоги.
Она потянулась рукой к другой половине кровати. Простыня была еще теплой, но место пустовало. Сергей, как всегда, встал раньше. Привычный утренний ритуал: его осторожные движения в полумраке, щелчок зажигалки, запах кофе, доносящийся с кухни. Сегодня кофе пахло особенно горько и густо, этот запах почему-то бил в нос, вызывая лёгкую тошноту.
Марина с неохотой открыла глаза. Спальня была залита странным, неестественно ярким светом. Солнце, должно быть, уже поднялось высоко, что было необычно для неё – она всегда просыпалась с первыми лучами. Она приподнялась на локте, и комната на мгновение поплыла перед глазами. Головокружение. Возможно, давление. Или не выспалась.
Она сбросила одеяло и опустила босые ноги на прохладный паркет. Пол под ступнями казался каким-то чужим, слишком гладким и холодным. Она потянулась, чувствуя, как ноют мышцы спины и плеч, будто всю ночь таскала мешки с цементом. Во рту пересохло и горько.
«Чай, – подумала она. – Мне нужно много горячего крепкого чая».
Марина встала и, пошатываясь, как после долгой болезни, направилась в ванную комнату. Рука сама потянулась к выключателю, пальцы нашли знакомую шероховатость пластика. Раздался щелчок, и ослепительный свет люминесцентной лампы залил маленькое помещение, выхватывая из полумрака белую плитку, хромированные краны, дверцу душевой кабины и большое, в полстены, зеркало над раковиной.
И она увидела её.
Не себя. Совершенно незнакомую женщину, которая стояла напротив, широко раскрыв от ужаса глаза. Женщину с бледным, испуганным лицом, с тёмными, почти чёрными волосами, коротко стриженными и беспорядочно взъерошенными после сна. Женщину с тонкими, нервно сжатыми губами и острым, почти хищным подбородком.
Марина замерла, не в силах пошевелиться, не в силах издать звук. Ледяная волна страха прокатилась по её спине, сдавила горло, заставила похолодеть кончики пальцев. Это был чей-то дурацкий розыгрыш. Зеркало. Кто-то подменил зеркало на какое-то записанное видео. Или она всё ещё спит. Это самый правдоподобный вариант. Кошмар. Она зажмурилась, сосчитала про себя до десяти, сжала кулаки, вонзив ногти в ладони до боли. Острая, реальная боль пронзила кожу. Она снова открыла глаза.
Незнакомка в зеркале повторила её движение. Её глаза, огромные, серые, полные животного ужаса, смотрели на Марину. Марина медленно, будто против своей воли, подняла руку и прикоснулась к своему лицу. Холодные пальцы коснулись кожи щеки. В зеркале бледная женщина с тёмными волосами сделала то же самое.
Нет. Нет-нет-нет-нет-нет.
Это не сон. Это зеркало. Настоящее. И отражение в нём – её собственное.
Она рванулась вперёд, чуть не поскользнувшись на мокром после душа Сергея кафеле, и вцепилась пальцами в раковину, впиваясь взглядом в каждую черту, каждую деталь этого нового лица. Это было не её лицо. Совсем не её. У неё были светлые, длинные волосы, которые Сергей любил распускать по плечам. У неё были круглые, голубые глаза и веснушки на переносице, которые она всегда пыталась замазать тональным кремом. У неё было широкое, доброе лицо, лицо «деревенской барышни», как иногда, смеясь, говорил её муж.
А это… это была чужая женщина. Лет тридцати, может быть, тридцати пяти. Худая. Напряжённая. Чужая.
Она с силой провела руками по своему лицу, по волосам, пытаясь стереть эту маску, сорвать её, как плёнку. Кожа под пальцами была живой, настоящей. Она чувствовала прикосновение. Она щипнула себя за щёку – больно. Она рванула за короткие пряди волос – больно. Всё было настоящим. Кроме неё самой.
– Сергей! – вырвался у неё хриплый, сиплый крик. Голос тоже был не её. Он звучал ниже, грубее, с новой, непривычной хрипотцой. – Сергей!
Она отшатнулась от зеркала, спина больно ударилась о косяк двери. Она не сводила глаз с отражения, боясь, что если моргнет, незнакомка сделает что-то ужасное, выйдет из зеркала, протянет к ней руки.
Послышались быстрые, уверенные шаги по коридору. Сергей появился в дверях ванной. Он был уже одет для работы – тёмные брюки, свежая голубая рубашка, в руке он держал чашку с дымящимся кофе. Его лицо, обычно спокойное и сосредоточенное, выражало лёгкое раздражение.
– Марина, что случилось? Ты кричишь, как будто тебя режут.
Она метнулась к нему, вцепилась пальцами в рукав его рубашки, чувствуя, как её собственная рука дрожит крупной, неконтролируемой дрожью.
– Сережа, посмотри! Посмотри в зеркало! – её слова путались, вылетая комом. – Это не я! Это не я!
Он нахмурился, его взгляд скользнул по её лицу, затем перешёл на зеркало и снова вернулся к ней. Раздражение в его глазах сменилось недоумением, а затем мягкой, снисходительной улыбкой.
– Мариш, дорогая, ты чего? Не выспалась? Опять тебе эти ночные кошмары. – Он свободной рукой потянулся, чтобы пригладить её взъерошенные волосы, но она отпрянула, как от удара.
– Не трогай! Ты что, не видишь? – она почти закричала, тыча пальцем в зеркало. – Посмотри! Чьё это лицо? Это не моё! Моё лицо другое!
Сергей вздохнул, поставил чашку на полку для полотенец и повернул её к себе лицом. Его руки были тёплыми и твёрдыми. Он внимательно посмотрел на неё, изучающе, так, как смотрит врач на беспокойного пациента.
– Я вижу тебя, – сказал он тихо и очень чётко. – Я вижу свою жену, Марину. Ты плохо спала. У тебя нервное истощение, врач же говорил. Пойдём, я налью тебе чаю. Тебе нужно успокоиться.
Она вырвалась.
– Нервное истощение? – её голос сорвался на визг. – Ты что, слепой? У меня были светлые волосы! Длинные! Голубые глаза! Где они? Куда они делись? Это что, парик? – Она снова схватилась за свои короткие тёмные пряди, дёргая их с безумной силой. – Это грим? Что это?
Сергей продолжал смотреть на неё с тем же спокойным, почти жалостливым выражением. В его глазах не было ни капли удивления, ни тени сомнения. Только усталая забота.
– Марина, милая, у тебя никогда не было светлых волос, – произнёс он мягко, как ребёнку, объясняя очевидное. – Твои волосы всегда были тёмно-каштановыми. Ты сама их коротко постригла месяц назад, после той истории с краской, помнишь? Ты сказала, что хочешь перемен. А глаза… – он пожал плечами, – у тебя всегда были серые глаза. Прекрасные, я всегда тебе говорил. Просто ты переутомилась. Очень сильно. Пойдём, выпей успокоительное.
Она отступила назад, натыкаясь на холодную плитку стены. Мир рушился на её глазах, проваливался в какую-то чёрную, бездонную яму. Он не видел. Он действительно не видел разницы. Он видел её – эту новую, чужую женщину – и был абсолютно уверен, что это и есть его жена. Для него ничего не изменилось.
Паника, острая и неконтролируемая, сменилась леденящим душу, тошнотворным ужасом. Это было страшнее, чем увидеть в зеркале незнакомку. Страшнее было осознать, что единственный человек, который мог бы подтвердить её правду, её реальность, видит всё иначе. Он жил в другой реальности. Или это она жила в другой?
– Уйди, – прошептала она, сжавшись в комок. – Просто… уйди, пожалуйста.
– Марина…
– УЙДИ! – закричала она так громко, что сама вздрогнула от собственного крика.
Сергей вздохнул ещё раз, более тяжело. В его глазах мелькнуло что-то – раздражение? усталость? – но он кивнул.
– Хорошо. Я ухожу. У меня совещание в десять. Ты позвонишь врачу, да? Пожалуйста. Я буду звонить. Выпей корвалол, он в аптечке.
Он повернулся и вышел из ванной. Его шаги затихли в коридоре, потом послышался скрип открываемой двери и тихий щелчок замка.
Она осталась одна. Наедине с собой. С незнакомкой в зеркале.
Тишина в квартире стала гудящей, давящей. Марина медленно сползла по стене на пол, обхватив колени руками. Она сидела на холодном кафеле и смотрела прямо перед собой, на шкафчик под раковиной, не в силах поднять взгляд на зеркало. В голове стучало: «Этого не может быть. Этого не может быть. Этого не может быть».
Она пыталась мыслить логически, отбросив панику. Галлюцинация? Но она чувствовала всё слишком реально. Боль, холод плитки, шероховатость полотенца на ощупь. Провал в памяти? Амнезия? Может, с ней что-то случилось, её изуродовали, сделали пластическую операцию, а ей внушили, что так и было? Но Сергей… его реакция была совершенно естественной. Он не играл. Он искренне верил, что она всегда выглядела именно так.
Она заставила себя подняться и снова подойти к раковине. Теперь она избегала смотреть себе в глаза, изучала детали. Кожа. На ощупь она была её кожей – знакомой, родной. Но выглядела иначе – чуть более бледной, с едва заметной сеточкой морщин у глаз, которых, она была уверена, у неё не было. Она наклонилась ближе. Родинка. У неё на шее, чуть ниже левого уха, была маленькая родинка. Она всегда её ненавидела. Марина провела пальцами по коже. Родинки не было. На её месте была гладкая, чистая кожа.
Она судорожно стала ощупывать себя, ища знакомые приметы. Шрам на колене, который остался с детства после падения с велосипеда. Она задрала хлопковую подол ночной рубашки. На колене была чистая, гладкая кожа. Никакого шрама.
Она откинула голову, глядя в потолок, пытаясь подавить подступающие рыдания. Страх постепенно начинал трансформироваться в нечто иное – в полную, абсолютную потерю почвы под ногами. Если нет шрама, если нет родинки… то что ещё? Что из её воспоминаний было правдой? Были ли у неё вообще светлые волосы? Или это ей всё привиделось? Может, она и правда сошла с ума?
Она вышла из ванной, бредя по коридору, как лунатик. Её ноги сами понесли её в спальню, к прикроватной тумбочке. Там стояла их с Сергеем свадебная фотография в серебряной рамке. Она схватила её дрожащими руками.
На снимке они оба улыбались, прижавшись друг к другу щеками. Сергей, молодой, с ещё не прорезавшейся сединой у висков, смотрел на неё с обожанием. А она… она смотрела на объектив своими голубыми глазами. Её светлые волосы были уложены в элегантную, но простую причёску, на губах играла счастливая, немного смущённая улыбка. Это было её лицо. То, настоящее.
Облегчение, острое и сладкое, хлынуло на неё. Вот оно! Доказательство! Она не сошла с ума. Она помнит правильно. Она протянула палец, касаясь стекла над своим изображением.
И в этот момент её взгляд упал на отражение в стекле витрины. На него накладывалось отражение из реальности – её новая, тёмноволосая голова, склонившаяся над фотографией. Контраст был чудовищным, разительным. Две абсолютно разные женщины.
Она опустила рамку и пригляделась к снимку внимательнее. Что-то было не так. Фотография казалась… старой. Не по сроку, а по качеству. Цвета были чуть выцветшими, как это часто бывает со снимками, которые долго лежат на свету. Но она точно помнила, что переставляла эту рамку с тумбочки на комод и обратно всего пару месяцев назад. Она помнила, как протирала пыль, и снимок был ярким и чётким.
А теперь… теперь он выглядел так, будто ему лет десять, а не пять. И самое главное – черты лица невесты на фото. Они были знакомыми и в то же время чужими. Да, это были её глаза, её улыбка, её волосы. Но если приглядеться… если сравнить с образом в памяти… нос казался чуть более вздёрнутым, губы – чуть более полными. Незначительные отличия, которые можно списать на работу фотографа, на грим, на ракурс. Но в совокупности с происходящим эти мелочи начинали пугать.
Марина снова посмотрела на своё отражение в стекле витрины, затем на фото. И вдруг её пронзила дикая, парализующая мысль: а была ли эта женщина на фотографии ей? Или это была кто-то другая? Та, чьё лицо она теперь видела в зеркале? Может, её память подменена? Может, она всегда была этой женщиной, а образ светловолосой Марины – всего лишь плод её больного воображения, симптом той самой «нервной болезни», о которой говорил Сергей?
Эта мысль была настолько чудовищной, что у неё перехватило дыхание. Она отшвырнула фоторамку, как ошпаренная. Стекло треснуло, по нему побежала паутина трещин, рассекая её свадебную улыбку на десятки осколков.
Она отступила от тумбочки, её сердце бешено колотилось. Нет. Нет, она помнила! Она помнила свой первый день в школе, помнила, как влюбилась в одноклассника в десятом классе, помнила университет, знакомство с Сергеем, их первое свидание… Всё это было с ней. С ней, с той, голубоглазой и светловолосой.
Или это были не её воспоминания? Может, она их у кого-то украла?
Она метнулась к шкафу, к старой коробке, где хранились её альбомы, школьные грамоты, открытки. Нужно было найти ещё доказательства. Что-то неоспоримое. Она с силой дернула ручку шкафа, но дверца не поддалась. Она была заперта на ключ. Марина потрясла её – нет, это был не привычный щелчок защёлки, а именно замок. Её шкаф с личными вещами был заперт. Она никогда его не запирала.
Она обернулась, осматривая комнату. Что-то ещё было не так. Комната была чистой, почти стерильной. Слишком чистой. На её туалетном столике, который обычно был завален баночками с кремами, флаконами духов, украшениями и кистями для макияжа, сейчас стояло лишь несколько предметов. Одинокая помада, тушь для ресниц, расчёска. Всё остальное куда-то исчезло. Её любимый аромат «Красная Москва» – его тоже не было.
Она подошла к столику и потянула за ручку верхнего ящичка. Ящик не поддался. Тоже на ключе.
Кто это сделал? Сергей? Зачем? Чтобы она не нашла доказательств? Чтобы скрыть правду? Но какая правда? Что он хотел скрыть?
Или… может быть, это она сама всё убрала и заперла? В каком-то другом состоянии, о котором теперь не помнила? Во время своей «болезни»?
Голова шла кругом. Марина опустилась на край кровати, чувствуя, как её вот-вот вырвет. Она была в ловушке. В ловушке чужого тела, в ловушке чужой жизни, в ловушке квартиры, в которой самые простые, привычные вещи вдруг оказались недоступны, заперты на ключ. И единственный человек, который мог бы помочь, смотрел на неё и видел не её, а кого-то другого, и искренне считал, что с ней всё в порядке.
Она осталась совершенно одна. Совсем одна со своей правдой, которую, возможно, и правдой-то нельзя было назвать.
За окном прозвучал гудок автомобиля. Обычный городской звук. Кто-то куда-то ехал. Жизнь за стенами этой квартиры шла своим чередом. Люди спешили на работу, встречались, разговаривали, смеялись. И никто, абсолютно никто не подозревал, что за обычной дверью в обычной квартире обычного дома происходит нечто немыслимое. Исчезла женщина по имени Марина. А на её месте появилась другая. И мир даже не заметил подмены.
Марина медленно поднялась с кровати и снова пошла в ванную. Она уже не бежала, а шла медленно, как приговорённая к казни. Она подошла к зеркалу и вгляделась в глаза незнакомки. Серые, глубокие, полные того же ужаса, что и её собственные.
– Кто ты? – прошептала она.
Губы незнакомки в зеркале повторили её вопрос беззвучным движением.
И тогда Марина поняла, что вопрос был задан не тому отражению. Она смотрела на него и спрашивала саму себя: «Кто я?»
Ответа не было. Только леденящая тишина и пара глаз, смотрящих на неё из зазеркалья, полных немого вопроса и всепоглощающего страха.