Все утро оттирал квартиру от прошедшей вписки. За эти несколько часов я уже раз сто поклялся больше никого не пускать к себе домой. К полудню квартира не то чтобы блестела, но вряд ли бы родители догадались о том, что происходило здесь в их отсутствие. Если бы не полностью испорченная звуковая система, купленная мною же еще до Чехова. Придется отнести в ремонт, хотя сомневаюсь, что тут можно что-то спасти, и сказать родителям, что случайно пролил на нее кружку воды или ведро… Не могу же я спалить Элю. Родители сразу же попрутся выяснять у нее, что случилось и зачем она это сделала, а там уже узнают про вписку.
В школу прихожу к пятому уроку. Если бы не предстоящая тренировка, не появлялся бы здесь до понедельника. Сразу иду в столовку к своим. Беру только морс, на остальное смотреть тошно, и сажусь за стол, где сидит моя команда.
– Думал уже, ты вообще не придешь, – говорит Дэн.
– Чтобы меня Саныч убил и заставил отжиматься двести раз? Спасибо. – Делаю глоток и даже щурюсь от удовольствия – то, что надо после вчерашнего.
– Ян, смотри. – Вадим кладет передо мной чью-то тетрадку. – За соседним столом нашел.
Смотрю на тетрадь и понимаю, кто ее хозяйка. Пацаны внимательно наблюдают. Почему-то хочу ее открыть, но только не при них.
– Пойду в учительскую отнесу.
– Да положи тут, – встревает Дэн.
Оставляю это без ответа, беру тетрадь и встаю. В туалете открываю. Думал, просто пролистаю – и все, но, дойдя до последней страницы, чувствую, как в помещении становится нечем дышать.
Она написала о нас. О нашей первой встрече, о том, как я помог ей, как наш переезд изменил ее жизнь. Глазам не верю. Почему она написала об этом? После вчерашнего вечера, после всего, что происходило за эти два года. Неужели ей все еще это важно?
Захлопываю тетрадь, как в тумане, иду по коридору, захожу в учительскую и кидаю ее на стол. В висках стучит. Школьный коридор сузился. Воспоминания из прошлой жизни вместо приятной ностальгии причиняют сильную боль. Это явно не то, что я хотел бы из себя доставать. Чуть ли не бегом направляюсь в бассейн в надежде выбить все это ненужное дерьмо из головы там.
Пять тысяч метров, около ста пятидесяти кругов, и как результат – ватные ноги в комплекте с легким шумом в голове. Но это еще цветочки в сравнении с тем, что я буду чувствовать завтра утром. Это то, что мне было нужно. Но и это не смогло окончательно привести меня в порядок. Поэтому, когда Вадим напоминает про сегодняшние планы на вечер, выдыхаю. Мне не придется оставаться один на один с самим собой.
– Дэн, все в силе? – спрашивает Вадим у сокомандника.
Тот утвердительно кивает, и после тренировки мы с парнями гоним к Бешеному.
«У Бешеного» – двухэтажный клуб, расположенный в трех кварталах от центра. Здесь тусила почти вся молодежь нашего поселка, ведь только тут любой желающий мог сделать ставку и тем самым отбить потраченное. Каждый вечер после одиннадцати бойцы Бешеного выходили на арену. Поначалу мы с Вадимом тоже приходили в качестве зевак, а когда нам исполнилось восемнадцать, сами стали теми, на кого ставят. Клуб был моим вторым домом, ведь только здесь я абсолютно легально мог выплеснуть весь накопившийся внутри меня гнев.
– Сегодня выйдешь на ринг? – спрашивает меня Бешеный.
– Не, сегодня я пас.
У Дэна днюха. Саныч убил бы нас за то, как мы с парнями проводим сегодняшний вечер. Накрыли поляну в випе, Вадим позвал знакомых девчонок. Все, чтобы забыться и выкинуть из головы все то, отчего мне было так плохо весь день. И до определенного момента мне даже казалось, что у меня неплохо получается.
– Следующий тост выпьем за любовь. – Вадим смотрит на меня и поднимает стакан, одной рукой придерживая девушку, сидящую у него на коленях. – Чтоб всем нам повезло, как нашему Одувану.
– Ты че несешь?
– Ну а как еще! У нашего Одуванчика любоо-о-офф. – И друг протягивает мне телефон, на котором в открытой вкладке вижу фотографию, где Эля стоит в обнимку с каким-то типом.
– Эй, Ян, телефон-то отдай. Бро, все в порядке?
– В полном.
Вокруг все немного плывет, и я не замечаю, как сбрасываю с себя какую-то деваху, встаю и иду к лестнице.
– Ты куда?! – окрикивает Вадим.
– Ща вернусь.
– Ян, ты ж в хлам!
Но мне все равно. Вылетаю на улицу, подставив лицо прохладному ветру в надежде прийти в себя, и пишу девушке сообщение. Мне хочется увидеть ее. Мне почему-то нужно это.
Не помню, как приехало такси, не помню и дорогу до дома. Только помню, как залезаю в лифт и через мгновение уже стою у ее двери.
Она все же выходит в коридор. Умница. Испуганно пялится на меня своими большими малахитовыми глазами. Такая домашняя, слегка взъерошенная и чертовски притягательная. Все в тех же коротких шортах. Знала бы она, какие желания она пробуждает во мне каждый раз и как сильно я хочу запустить свои руки ей под этот плюшевый соблазн.
– Это кто? – показываю ей фотографию.
Она даже не представляет, как сильно растоптала меня сегодня.
Я должен взять себя в руки, но не могу. Только не рядом с ней и только не тогда, когда ее бледно-дыневая шея находится в паре сантиметров от моих губ.
– Друг… из лагеря, – тихо говорит она.
– Друг, значит?
Мне хочется кричать, хочется крушить все вокруг. Пусть знает, как отвратительно я себя чувствую, пусть ощущает то же, пусть поймет. Бью в стену, а затем срываюсь с места. Через минуту я снова стою на улице. Руки пульсируют, все еще ощущая тепло ее кожи. Вызываю такси и возвращаюсь в клуб. Попутно пишу Бешеному, чтобы поставил меня сегодня на бой.
Вернувшись в клуб, сразу направляюсь не в вип, а в раздевалку. В висках стучит, и мне необходимо сейчас же выйти на арену.
– Ян, харэ, убьешь же! – кричит кто-то с трибун, но остальная толпа восторженно орет, призывая не останавливаться.
Я и не могу, пока двое охранников не оттаскивают меня от обездвиженного тела. Слезаю с ринга и схаркиваю на пол кровь. Этот урод и меня задел.
– Ян, придурок, ты че творишь?! – орет Вадим. – Ты у нее был?! Я тебя спрашиваю, у нее?!
– Ну, у нее – и че?
Вадим знал. Единственный, кто знал. Потому что единственный, кто бы меня не осудил.
– Может, пора завязывать? – спрашивает Вадим. – Сваливай оттуда, переезжай ко мне.
– Это ты так тактично признался в том, что педик?
– Заднеприводным ты станешь в тюрьме, если в таком же угаре когда-нибудь убьешь человека. Я говорю, завязывай.
– У самого-то вышло?
– Не вплетай меня. Это другое.
– Ага, другое, как же.
Вадим шумно выдыхает. Я не должен был этого говорить.
– Прости, брат.
– Чувак, я за тебя реально беспокоюсь. Ты о матери своей хотя бы подумай. Ну не можешь ты там жить. Или сваливай, или уже признайся и себе, и ей, что не можешь без нее.
– Ага, только после того, как ты признаешься Лере.
Друг меня понял, но то, как сверкнули его глаза, мне не понравилось. Лера была запретной темой. В этом мы с Вадимом были похожи – мы оба были влюблены в тех, кого любить не имели права.