На днях зашла меня навестить подруга. За чашкой чая стали мы вспоминать студенческие годы, наших преподавателей, однокурсников. И конечно же песни, с которыми росли, дружили и любили. Ведь наша молодость выпала на 70-е, романтичные, песенные годы. У кого-то они остались в памяти, главными образом, пустыми полками в магазинах. А нам самые счастливые годы молодости запали в душу не содержимым холодильника, а роскошью человеческого общения, звоном гитар во дворах и теми дивными мелодиями, что звучали с больших черных пластинок на наших проигрывателях. В 1976 году стала музыкальной сенсацией всей нашей огромной страны, вышедшая в свет пластинка Давида Тухманова «По волне моей памяти». Мне прислал её из Вильнюса мой литовский друг, преподаватель музыки. Кстати, в той же посылке, вместе с пластинками сонат Чурлёниса и песен Давида Тухманова лежал душистый кусочек туалетного мыла. В те годы туалетное мыло у нас тоже было дефицитом. С грустной улыбкой вспоминаю сейчас «литовский подарок», это соединение, преходящего и главного, вечного…
Но вернёмся в тот недавний вечер, когда «две женщины сидели у окна» и вспоминали любимые песни молодости. Так вот, нам обеим сразу на ум пришла мелодия популярной в 70-е песни «Портрет работы Пабло Пикассо».
Впервые мы услышали её не в родном Архангельске, а в Пятигорске. Потому, что в то лето мы, студентки пединститута, всем курсом поехали поработать на каникулах в совхоз «Бештау» Ставропольского Края. Северный Кавказ с его щедрым солнцем и роскошной природой, очаровал на, северянок, впервые приехавших на юг. Пять дней в неделе мы работали в садах, собирали яблоки, вишни и сливы. А в выходной отправлялись в путешествия по городам Кавказских Минеральных вод. Особенно нас притягивал Пятигорск, Лермонтовские места: Эолова Арфа, Грот княгини Веры, любимой женщины Печёрина. Провал. Ресторация. Место дуэли. Домик Лермонтова и мемориальный музей – всё это до сих пор стоит перед глазами.
Однажды, напитав душу гармонией, мы гуляли по Пятигорску. А откуда-то быть может, из открытых окон кафе, лилась над улицей дивная мелодия, и приятный мужской голос пел:
Мне снится этот сон,
Один и тот же сон.
Он вертится в моём сознании
Словно колесо.
Ты в платьице стоишь,
Зажав в руке цветок.
Спадают волосы с плечей,
Как золотистый шёлк…
Не знаю, чем пленила нас эта незатейливая песенка. Может быть, пульсирующим ритмом мелодии. Словно билось сердце влюбленного молодого человека. Состояние такое близкое и понятное… Ведь в двадцать лет все мы были в кого-то влюблены. В песне звенела печаль разлуки и несбывшаяся мечта о счастье…
Мне снятся вишни губ
И стебли белых рук.
Прошло всё, прошло,
Остался только этот сон…
Остался у меня
На память от тебя
Портрет твой
Портрет работы Пабло Пикассо…
К сожалению, песню эту всё реже и реже доводилось услышать по радио или с экрана телевизора. А потом она исчезла совсем. У меня с тех лет сохранилась пластинка, – призналась подруга,– только я отвезла её на дачу. И вот мы едем на дачу. Включаем старенький проигрыватель «Юность». Крутится чёрный диск. И с каждым, знакомым до боли сердечной, звуком, всё ближе и ближе наша далёкая юность.
– Песня как волшебный ключик в мир прожитых лет, с их чувствами, событиями, встречами. Мы поворачиваем этот ключ, и в миг переносимся через годы и расстояния.
Работа в редакции «Правды Севера» давала мне счастливую возможность ездить в командировки по всей нашей огромной области, встречаться с удивительными людьми– самородками. Много было таких встреч за годы работы в газете. Сейчас в памяти всплывает самое – самое… Город Каргополь, заснеженный, вьюжный. Закованная в лёд Онега. Убелённые инеем купола церквей. Столбики дыма над крышами домов… И как подарок судьбы – встреча с Марией Хволынской, женщиной-легендой, собравшей и знающей на память почти все две с половиной тысячи частушек. Дочь священника, она учила детей грамоте в сельских школах. С котомкой за плечами, в которой умещалось всё её добро, она странствовала от села к селу. Потому, что как только становилось известным, что учительница эта – попова дочка и сама глубоко верующий человек, её лишали права учить детей в школе. И она снова искала место, где её никто не знает.
На склоне лет Мария Хволынская поселилась в Каргополе. Вырастила возле дома своего сад из 33 яблонь. От этого сада осталась одна единственная яблонька, что стоит напротив калитки её дома.
Я приехала к Марии Васильевне в морозном декабре. Меня встретила меленькая, хрупкая женщина, словно ожившая из сказки Крошечка-Хаврошечка. И была искренне рада нежданной гостье. Одетая в огромные серые валенки и теплый платок, повязанный концами за спину, она поразила меня голубым сиянием не по годам живых и ясных глаз. В них то и дело вспыхивала лукавая улыбка. Неожиданно она забралась на низенькую табуретку и запела:
Много горюшка у девушки
А виду не кажу
Отвернуся да утруся
Вновь веселая хожу.
…На прощанье Мария Хволынская перекрестила меня и сказала, значительно: «Знаешь, какой самый большой грех? – Жизнь не любить».
…Опять и опять возвращалась я в город Каргополь, благодатное место, щедрое на одаренных людей. Писала в газету зарисовки и очерки о каргопольских мастерицах, ткачихах и кружевницах, о замечательных сельских учителях. Но до сих пор самым ярким воспоминанием живёт в душе встреча с Марией Хволынской.
Где-то в 80-е годы по радио стала звучать песня «Каргополочка» (музыка В. Борисова на стихи Д. Сухарева) Она как-то сразу легла мне на душу:
«Город Каргополь, да город не велик,
Но забыть его мне сердце не велит.
Он хотя и мал слегка,
Но Онега велика
…
Так и вижу: на Онеге белый лед
Так и слышу: каргополочка поёт.
Всё реже удаётся мне где-то услышать эту песню. Но теперь она звучит в моей душе. И оживают каргопольские впечатления. И маленькая хрупка женщина в скромненьком сером платочке делится со мной сокровищами своей большой прекрасной души.