Одно из моих любимых мест в городе –улица Серафимовича, от Троицкого до Чумбарова-Лучинского. Причем та её сторона, что начинается зданием архангельского лесничества, которое в 1983 году было сдвинуто на 20 метров вглубь квартала. Я любовалась, проходя мимо, его гармоничными пропорциями. Но стоял на этой улице, да и теперь он есть, заветный дом с мезонином и высоким шпилем над крышей. Дом, к которому я летела как на крыльях.
Вот и теперь многие годы спустя, когда иду я мимо чудом уцелевших с моего детства, крепких деревянных домов, и старые тополя приветливо шелестят листвой, всё видится мне, будто из дома с мезонином выходит седая как лунь женщина, благородного облика, в изящной шляпке с вуалью, непременно в перчатках. Её темное, строгое платье украшает цветной крепдешиновый шарф, скрепленный на груди красивой брошью. Всегда элегантная, она идет по улице легкой не по годам, походкой. Эту женщину знали в Архангельске все, кто так или иначе был связан с музыкой, у них и теперь её имя вызывает трепет преклонения. – Александра Ивановна Воскресенская, преподаватель музыкальной школы №1 по классу фортепиано. Любимая ученица известного композитора Майкапара, аристократка по духу и происхождению, человек энциклопедических знаний, владеющая пятью иностранными языками, она отличалась редкой душевной теплотой и щедростью. Благодаря ей, моей учительнице, я на всю жизнь усвоила: чем интеллигентней человек, тем меньше он подвержен высокомерию, тем проще он в общении, с учениками, коллегами. Мало сказать, что она была моей учительницей музыки. Она стала кумиром моего детства. Не экранным или эстрадным, как это было у моих сверстниц. Но живым близким человеком.
Помню её чуткие руки, закутывающие меня, восьмилетнюю малышку в пуховый платок поверх шапки и шубейки, завязав его концы на спине. В те зимы стояли сильные морозы. И никто из младших учеников Воскресенской не уходил с занятий домой, не пройдя её личного «дресс-контроля».
… Вспоминается один эпизод. Мне было лет восемь-девять. Я сижу в длинном, тускло освещенном коридоре старого здания первой музыкальной школы. Жду, когда Александра Ивановна закончит занятие с одним из её учеников и пригласит меня в класс. На мне старенькие валенки, они насквозь промокли. Ноги замерзли. Мне холодно… Чувствую, как «мурашки» озноба пробегают по спине. А из класса доносятся звуки пьесы «На тройке. Ноябрь» из «Времен года» Чайковского. Музыка настолько точно эмитирует бег тройки по морозному заснеженному полю, и звон колокольчика под дугой, что от этих выразительных звуков мне становится ещё холодней… Но вот, наконец на пороге класса появляется Александра Ивановна. Её лицо всегда спокойное, словно озарено каким-то внутренним светом. От него идет тепло. Я прохожу к роялю, беру первые аккорды. Учительница касается моих, холодных как ледышки, рук и вздрагивает: «Что с Вами?» Она всех учеников, от мала до велика, называла «на Вы». Я заплакала, и призналась в своей беде… А у рояля под моими валенками уже растекалась грязная лужица… И тут Александра Ивановна берёт меня за руку и ведёт в канцелярию: «Екатерина Александровна, – обращается она к секретарше, будьте так любезны, напоите эту юную особу горячим чаем. А сама тем временем протягивает мне большую шоколадную конфету, вроде «Гулливера», «чтобы чай был слаще».
У Воскресенской в работе с детьми был любимый приём. Когда она чувствовала, что ученик утомился и его надо встряхнуть, она давала шоколадную конфету и просила пройтись до канцелярии, посмотреть на часы что висят на стене и сообщить ей, точное время. Рассказывают, что Воскресенская в голодные военные годы подкармливала своих учеников, конечно же не только конфетами…
Но вернемся к эпизоду с мокрыми валенками. Когда вернулась я в класс, напившись горячего чая, учительница вместо урока, отправила меня домой. И посоветовала хорошенько прогреться. Нет, ванны у нас тогда не было в деревянном доме с печным отоплением. Её заменил потогонный отвар из сушеной малины. Склонная в детстве к простудам, на сей раз я не заболела.
Своих учениц Александра Ивановна часто приглашала на занятия к себе домой. Она давала уроки музыки и тем детям, которые по нездоровью или бедности не могли посещать музыкальную школу. Помню с каким трепетом я всякий раз подходила к дому на Серафимовича. В комнате Воскресенской царствовал рояль. И был невообразимый «лирический беспорядок». Всюду – нотные альбомы, книги, журналы, газеты на иностранных языках. Стены комнаты украшены картинами художников и модными тогда вышивками в рамках под стеклами. И живые цветы от благодарных учеников.
Когда-то, в этой квартире, где жили сестры Воскресенские, Александра и Зинаида, часто собиралась «творческая элита» Архангельска. Здесь бывал и Степан Григорьевич Писахов и многие другие известные в городе художники, музыканты. Летом из открытых окон мезонина, где жили сёстры, разливались прекрасные звуки, и долго звенели над домами, доносились до самой набережной…
Александра Ивановна дарила каждому, кто посещал её, забытую ныне «роскошь человеческого общения». К ней тянулись, её навещали даже те, кто давно покинул Архангельск. Почти всякий раз, когда я приходила к любимой учительнице, у неё уже сидели гости, бывшие ученицы. Мы всегда находили общий язык.
Давно закончила я музыкальную школу и мои занятия в доме на Серафимовича прекратились. Но за годы учения и человеческого общения с Александрой Ивановной у меня сложилась привычка ходить к её дому перед экзаменом. Из школьных лет привычка перешла на студенческие годы. Это была дорога загаданных желаний и надежд на удачу. В институте, особенно в летнюю сессию, когда за окном белые ночи тянут и манят куда-то, так трудно сосредоточиться на подготовке к экзамену. Сказывается утомление конца учебного года…
И вот однажды, успев подготовить только десять из двадцати пяти билетов, я закрыла учебники и отправилась на вечернюю прогулку к дому моего кумира. Мысленно просила Александру Ивановну послать мне завтра удачу, которую, быть может, я не заслужила… Чудо или совпадение, но я вытянула билет из тех десяти, которые, были хорошо подготовлены…
В другой раз я выучила всего семь билетов! И вытащила седьмой! Это было на моей последней студенческой сессии. А потом, уже после института, когда моя не избалованная счастьем жизнь, преподносила один за другим, скорей удары, чем экзамены, опять по старой привычке стала я ходить к заветному дому на улице Серафимовича. И всякий раз любимая учительница, верней, вера в её благодать помогала мне сохранить спасительную надежду.
И вот уже совсем недавно меня со страшной силой потянуло к старому дому с мезонином. Я шла к нему просто так, ничего не загадав.
Но неожиданно трепет восторга охватил меня! Всего в нескольких метрах от заветного дома, на перекрестке улицы Серафимовича и Чумбарово-Лучинского, появилась скульптура русским женщинам работы Сергея Сюхина. Мне показалось, что неслучайно памятник возник именно в этом месте, возле дома А. Воскресенской. И пусть совсем несхожи внешне скульптурный образ женщины за прялкой и моя преподавательница музыки. Но по сути своей поморская крестьянка, хранительница семейного очага, и учительница, согревающая теплом своей души, сотни детишек, обе они в равной мере – хранительницы глубинных душевных черт русской женщины.