Никакого платья, никаких свидетелей. Сначала процедура росписи, потом процедура венчания с батюшкой, который практически ни о чем не говорил с нами. Самое неистовое чего я когда-то хотела – это стать женой Влада. Я мечтала об этом, я грезила как надену белое платье, фату, красивые туфли. Как он поднимет меня на руки и отнесет к машине…Мы будем счастливы, мы уедем в медовый месяц в путешествие и у нас родятся дети. Двое. Мальчик и девочка. Мы будем очень счастливы. Я буду навещать мамочку, она будет любоваться внуками. Но вместо этого…вместо этого я превратилась в жаждущее мести существо, а мой любимый мужчина в жестоко палача, который хотел только одного – разорвать меня на куски.
И вот она я, разорванная и сшитая заново какими-то уродливыми стежками. Душа-Франкенштейн. Стою перед НИМ, лежащим в постели, измучанным, наколотым лекарствами и обезболивающими. Стою перед ним и понимаю, что мои мечты сбылись каким-то чудовищным образом. Они, вывернутые, наизнанку вместо марша Мендельсона выкручивали душу аккордами Реквиема.
Перед тем, как нас расписала равнодушная, похожая на робота женщина в красном костюме адвокат зачитал мне пункты брачного договора. Скорее я была не женой, а прислужницей, нянькой, шлюхой, сиделкой, санитаркой, но никак не той, кто имеет равные права с мужем. На десятках пунктов было полностью расписано какие права я имею…, а также, что в случае смерти супруга я не получу ровным счетом ничего. Как и в случае развода. Даже если он будет инициатором. Я уйду из его дома в том, в чем пришла. Я не смогу претендовать ровным счетом ни на что. Единственное, что мне было обещано в случае соблюдения мною всех пунктов – это официально быть признанной матерью Полины. Но разве я не этого хотела. Словно насмехаясь над моими желаниями мой искалеченный палач их исполнил и наслаждался своим триумфом.
Он знал, что победил. Знал, что не просто превратил мою жизнь в адский спектакль, а полностью подчинил меня себе. Я его рабыня, его игрушка, его тряпка. ЕГО. Он меня купил. И при этом не заплатил мне ни копейки.
Я подписала этот контракт. У меня не было выбора. Испытывала ли я ненависть в этот момент? Я сама не знаю, что я испытывала. Я была шокирована всем, что произошло. Я была раздавлена, потому что все мои планы рухнули и я снова оказалась на коленях в грязи. И даже то, что я теперь Салтыкова ничего не изменило. Гордиться было нечем.
Я задала только один вопрос, не знаю почему я его спросила. Наверное, больше ничего не приходило в голову.
– Зачем венчаться, если в контракте есть пункты о разводе…
– Хочу, чтоб ты принадлежала мне до самой моей смерти! Алина! Или до того момента пока я не передумаю, и ты мне не насточертеешь. Ведь есть и такой вариант, разве нет? Не допускала, что ты можешь попросту мне надоесть?
Сказал Влад и его искалеченное, бледное лицо в бинтах скривила ухмылка оскал.
– Ну если ты этого хочешь…, – тихо сказала я и улыбнулась ему в ответ. Вымученно и жалко. На войну сил не осталось. Я проиграла. Уже даже потому, что он больше не был тем Владом, с которым я вышла на поле боя. Я никогда не видела его таким, я никогда не предполагала, что он может оказаться на больничной койке, прикованный к ней и совершенно беспомощный.
И я… я почему-то ощущала себя виноватой. Не знаю почему. Это какое-то внутренне чувство вины, наверное, его испытываешь всегда рядом с человеком, который перенес увечья. Вина в том, что это произошло не с тобой, а с ним, и что ты стоишь перед ним совершенно здоровая, на обеих ногах, и чтобы сейчас не произошло тебе все равно никогда не будет в половину так же больно как ему.
– Поцелуй, жениха, невеста! – скомандовал он и я подошла к постели, судорожно глотнула воздух, набирая полные легкие и коснулась губами его губ. Думала, что на этом и все, но он вскинул руку, сдавал мой затылок и нагло ворвался языком мне в рот, толкаясь по самое горло, насилуя, не целуя, а подчиняя себе, словно ставя на мне клеймо и показывая, что он не беспомощен. Укусил до крови, заставив всхлипнуть и отпустил. Прижала пальцы к губе, вытирая кровь, глядя как он облизнул свой рот и триумфально посмотрел на меня, словно говоря всем своим видом «Твой ад только начался, детка!».
Ни ресторана, ни гостей. Только его друг Бодя. Он открыл бутылку шампанского налил мне и себе. Влад отсалютировал нам бокалом с водой. Мне кажется я не на свадьбе, а на похоронах. Потому что ощущаю это адское напряжение. Эту ярость, что клокочет в нем. Бодя попрощался с нами и ушел. Я осталась с ним наедине. Наверное, сейчас я боялась его намного больше, чем когда-либо раньше. Человек, который так много потерял может быть исключительно жесток.
– Закрой дверь на замок! – приказал и снова усмехнулся. И мне не нравилась эта усмешка. По телу пробежал холодок.
Выдохнула и прошла к двери, закрыла ее изнутри на ключ.
– Разденься наголо.
– Влад…Мы в больнице.
– У нас брачная ночь, разве нет? Я хочу, чтобы ты все сняла. Снимай!
– Нет! Не здесь!
– Здесь и сейчас! Слова нет больше не будет в твоем лексиконе. Ты помнишь договор…каждое нет чего будет тебе стоить.
Я помнила. Каждое «нет» будет стоить мне общения с дочерью. Каждое «нет» станет для меня могилой. Чем больше «нет» тем больше дней без нее. Один звонок Влада и девочку везут из дома в неизвестном для меня направлении и увижу я ее только тогда, когда он разрешит. А это может быть и через год.
Сняла платье через голову, расстегнула лифчик, стянула с себя трусики. На его шее дернулся кадык, и он судорожно глотнул слюну. Так что я услышала этот глоток. Смотрит на меня из-под опущенных ресниц.
– Повернись спиной, потом медленно боком. Я хочу вспомнить какая ты красивая сука и насладиться тем, что ты принадлежишь только мне.
Волна его боли ударила по мне такой же взрывной волной. Я словно ощутила, как он там лежит, беспомощный. И, наверное, это единственное для него удовольствие – заставить меня страдать, заставить меня ощутить себя тряпкой, вещью. Которая принадлежит ему и что он имеет власть даже будучи в таком состоянии.
– В тумбочке внизу лежит твой подарок. Достань его.
Никакого предвкушения, видя как сверкают похотью и яростью его глаза я понимаю, что подарок мне не понравится, но еще и не подозреваю насколько.
Я достала из нижнего ящика пакет с картонной коробкой, а когда развернула ощутила как внутри все каменеет.
– Большой и толстый двойной член для моей невесты. Сразу в две дырки. Мой сейчас не стоит от лекарств и неизвестно когда встанет, а я хочу, чтоб ты ощутила всю полноту первой брачной ночи. Выеби себя этим членом. Трахай пока не кончишь. Ты получишь награду, обещаю. Если выполнишь.
Тяжело дыша смотрю на проклятое дилдо с моторчиком. Его заботливо зарядили, и оно было готово к использованию.
– Смазку не взял. Но я думаю ты справишься. Да, моя девочка? Ты же повеселишь своего мужа, ублажишь его?
К горлу подкатила волна тошноты и все внутри замерло. Это было не просто унижение. Это было нечто гораздо более мерзкое.
– Я жду. Не зли меня. Этот брак может стать для тебя самым настоящим бессмысленным пеклом, если ты не будешь мне подчиняться.
Лицо исказилось от боли и на глаза навернулись слезы. Я знала, что он имеет ввиду. Он намекает на дочь.
Это был час насилия. Самый жуткий и мерзкий час в моей жизни, когда я сама себя унижала, причиняла себе боль, покрывалась потом, стонала, потому что меня заставляли стонать, трахала свое тело проклятыми резиновыми пенисами, которые были настолько огромны, что не влезали в меня. Вместо смазки приходилось использовать свою слюну. А он командовал.
– Соси, трахай, снова соси. Стань раком. Вгони его в глотку. Трахай себя пальцами. Когда ты уже кончишь, сука?!
Это был жуткий оргазм. Болезненный, выстраданный, вымученный. Он не принес наслаждения, он ничего не принес кроме разочарования и слез. Я распласталась на полу и плакала, вздрагивая от мерзких спазмов. Я чувствовала себя изнасилованной, оплёванной, испачканной. Наверное, если бы он взял меня сам насильно, то это и в половину не было бы так мерзко.
– Та ладно…можно сказать тебя целый час имели. Это должно принести радость…наслаждение, нет?
Хрипло говорит и смотрит на меня все так же. Бледный, весь осунувшийся, с заостренными чертами лица, покрытый каплями пота. Я медленно встаю с пола, иду в душевую. И там долго смываю с себя эту грязь, это адское разочарование и боль. Мне очень плохо. Меня буквально трясет от этого состояния. Никогда в жизни меня еще так не унижали и не смешивали с дерьмом. Моими же собственными руками. Ведь я могла отказаться? Я могла выйти отсюда с гордо поднятой головой. Я даже могла отказаться от этого брака и сесть в тюрьму, а потом выйти свободной. Но я сделала свой выбор. И палач здесь не он. Палач – это я. Слабовольная дура, которая недооценила противника и не продумала все ходы. Я сама себя казнила.
Когда вышла, остановилась в дверях, глядя на его лицо в профиль и застыла всем телом, превратилась в каменное изваяние. Он, наверное, не услышал, как я вышла…потому что не отреагировал, потому что я заметила, как по его щетинистой щеке скатилась слеза и, пробежав по подбородку и сильной шее, спряталась за воротником футболки, оставив мокрую дорожку. Глаза словно остекленело впились взглядом в никуда.
Его пальцы сильно сжимали простынь и, казалось, все его тело сейчас подскочит или сломается напополам. Треснет. Я долго так стояла, а он так же долго смотрел в потолок и по его щекам катились слезы. Я молчала, чтобы не знал, что я вижу…Боль внутри стала сильнее, оглушительней, она захлестнула меня с головой и я вдруг поняла, вдруг произнесла это внутри, охрипшим голосом. Сама себе. Мы прокляты. Мы с ним просто оба прокляты. Обреченные страдать и мучать друг друга.
И ведь кто-то это сделал…кто-то превратил нас обоих в инвалидов, в искалеченных безумцев, связанных друг с другом. Я подобрала с пола чудовищный подарок, вымыла его, спрятала обратно в коробку. Потом достала из сумочки томик Ремарка села на стул и просто начала читать вслух.
Он молчал и все так же смотрел в потолок. А я просто читала. Это было дико после всего что произошло в этой комнате, это было обреченно и безумно, как-то необратимо. Но я вдруг поняла, что должна читать. Ему. Просто сесть с ним рядом и читать «Триумфальную Арку», написанную в такой же агонии в какой мы с ним оба пребывали сейчас. И я не знаю что нас ждет завтра.