Творчество и потенциал. Выпуск 4. 2023 - читать онлайн

В одном лесу жила старушка

В избушке древней, обветшалой.

Стоял домишко на опушке.

Ручей проглядывал сквозь травы.

Старушка знахаркой слыла.

Людей лечила, травы знала.

Коль туча чёрная плыла,

Дождём умело управляла.

Кривой немного правый глаз,

Длинный нос, как у Хавроньи [1].

Сменило времечко окрас:

Был волос чёрным, как вороний.

– Где мои былые двадцать лет,

Глаза большие, с поволокой,

Курносый носик. Девицы расцвет.

Ходила павой, а не кривобокой.

Сватались и Леший, и Кощей,

На коленях ползали, просили.

Обоих выгнала взашей.

Сейчас прошу, чтоб заходили!

Забыли тропку. Нашли подружек.

Один нарыскал мумию в пещере.

Валяется среди перин, подушек:

Не видно худобы, по крайней мере.

Другой лягушку где-то подцепил.

Горланит песни днём и ночью.

Леший жаловаться приходил:

Авторитет его порочит!

А я не старая совсем.

Девушка в рассвете – двести лет.

Здоровье вовсе без проблем.

Хочу услышать под окном сонет!

А может, переехать из избушки,

Где больше женихов свободных:

Сижу в лесу, как в той ловушке,

В мечтах купаюсь благородных.

Избушка ножки поломала.

Приходится на обе ей хромать.

Раньше не бежала, а летала.

Не многие могли её догнать!

Теперь стоит, страдает одиноко.

Затрудняюсь, чем же ей помочь?

Перекосились ставни однобоко,

На страдания её смотреть невмочь!

Пойду-ка в лес, с дубравой пообщаюсь,

Ягод и грибов насобираю.

Скоро осень. С летом попрощаюсь.

Пойти со мной, кот Жулик, предлагаю!

Зашли, котяра, мы с тобой далече.

Полны лукошки. Отдохнём давай-ка!

Ты Яглаше расцарапал плечи.

Погуляй пойди-ка на лужайке.

Ну вот, исчез, теперь надо искать.

Где ты, шаловливый мой мурлыка?

Нашёл занятие – траву жевать…

Стал котёнком… вот это закавыка…

Взяла на зуб, немного пожевала.

Стала дряблость быстро пропадать.

Моложе, красивей, бодрее стала.

Кости перестали дребезжать.

Домой вернулась справной молодицей.

Заволокло глаза туманом и закрыло.

Горько думала, когда проспится,

Проснулась. К зеркалу скорей:

– Свершилось! Я – славная девица!

Вот так вот, Леший и Кощей!

Осталось только нарядиться!

Лягушек разогнала, пауков.

Сундук с нарядами открыла.

Иронично осмотрела хлам веков:

Платье новое лет сто назад как сшила!

Засели пауки ей пряжу прясть.

Сороки платья шили, украшали.

Жулик наблюдал, чтоб не смогли украсть

Брюлики [2], что сказочно блистали!

Нарядилась. Ну… право, королева!

Самоцветы радостно сияют.

Вот этот, красный, тот, что слева,

Лучами яркими сверкает!

Перед зеркалом часы крутилась.

– Ах, теперь бы жениха прелестней!

Манерам я хорошим обучилась…

Мир стал намного интересней!

В избушке старой стыдно прозябать.

Нужно новый теремок построить.

Да не в один этаж, а – в пять.

И баньку новую пристроить!

Соорудили терем споро, быстро.

Все звери взялись за работу.

Укладывались брёвна, как монисто.

Дружно ладилась работа и с охотой.

Видано ль в лесу?! Сама Яглаша

Преобразилась, красавицею стала.

Жизнь стала веселее наша:

Старая карга навек пропала!

В какое время, никто не увидал,

Но в маковку стрела вонзилась.

Кто-то, ищущий любви, её послал:

Яглаша радостью светилась!

Но опыт всё ж тянул в былое:

Хотела жизнь довольную в богатстве.

Царство грезилось большое,

Великое, в последний случай, графство!

– По-новому теперь придётся жить.

Встречать гостей с улыбчивою лаской.

Стражу завести, чтобы могла служить,

Жизнь охранять от всяческой опаски.

Само собой, должна быть свита,

Шлейф платья держат лишь пажи.

Благородство невежеством прикрыто.

Память, возврати всё, услужи!

Не вечно в дебрях жили предки.

Среди людей большой имели вес.

Потомкам же остались лишь объедки

От роскоши и титулов. В дремучий лес

Дерзость привела из неприятия,

Непредвиденных людских мышлений.

Обвинила в колдовстве святая братия,

На костре сожгли бы, без сомнений.

В тёмный лес пришлось уйти подальше,

Где сосны с елями небо достают,

Где жизнь свободная, без фальши,

В лесном приволье нашли себе приют.

Все предки занимались чародейством:

Способность древних так сейчас зовут.

Видят в этом страшное злодейство.

Возможность человека не поймут!

Во мне возможностей осталось мало:

По силам в ступе вверх взлетать,

Не так, как предки, как бывало,

Судьбами людскими управлять.

Всякие в роду нашем бывали:

Как людей, хороших и плохих.

Душ немало зверством испытали.

Я была одной из них.

А теперь вот всё перевернулось.

Что-то светлое в душе мелькнуло.

Может, это счастье улыбнулось,

Утихла злоба к людям, утонула.

А как счастья хочется волшебного,

Пусть прискачет на коне верхом.

Сделала я много бесполезного,

Дела хорошие совершу потом.

Так рассуждала в тереме Яглаша,

Разглядывая пеших на дороге.

Рыцаря ждала «царевна» наша.

Мужик явился, в кровь истёрший ноги.

Яглаша вздрогнула от стука.

(Грохот помешал вздремнуть.)

Дала поесть тарелку супа.

В подворье разрешила отдохнуть.

Приглянулась мужику хозяйка.

К тому ж на маковке стрелу увидел.

Не сказал: «Я пришёл, снимай-ка!»

Увидал: её – его приход – обидел!

В услужение нанялся сперва,

Садовником работать напросился.

Поднялась в подворье кутерьма:

Принц наследный вскоре объявился.

В серебряной с золотом одежде,

Что самоцветами блещет и сверкает.

Жила Яглаша в искренней надежде:

Счастье повстречала – так бывает!

Балы, приёмы, конные прогулки,

Принцу свою душу отдала.

Вопили громко мысли в закоулке:

«Одумайся, ты не молода!

Проныра и прохвост тебе не нужен!

Любящее сердце ты ждала!

Его чувства веют зимней стужей,

Почему ты до сих пор не поняла?

Самоцветов множество прельщает.

Он привык гулять и шиковать.

Слишком много рыцарь обещает,

Не пришлось бы горячо рыдать!»

– Страсть бушует, отведу сомнения.

Слишком долго я любви ждала.

Разум врёт. Отдам без сожаления

Остаток сердца и души тепла.

Дни бежали весело вприпрыжку.

Взгляд мужика серьёзным и унылым стал.

– Садовник, ты тут задержался слишком.

Клад в саду зарытый ты украл?

Он посмотрел в глаза открытым взглядом,

Что говорил: брать не могу, лишь отдавать.

– Чужого не беру, чужого мне не надо.

Ушёл с подворья, забыв котомку взять!

Кольнуло что-то далеко внутри.

Что это было, трудно разобрать:

То ли горе поселилось вновь в груди,

То ли жалко упускать мужичью стать?

Жить с размахом продолжала.

Разгул, цветы, веселье и подарки.

От возвышенной любви – летала,

Не заметила, объятия не жарки!

Лесные нимфы принца окружают.

Моложе, красивее, симпатичней.

Они энергией, любовью заражают,

Им чувства пылкие – приличней!

А через время принц совсем пропал,

Домой уехал, самоцветы прихватил.

Яглаша знала: сокровища мужик не крал,

В саду никто не зарывал и не хранил!

Сердце разрывается на части:

Пред гостями нужно форс держать.

Показать, что не дворовой масти,

Только золото вот неоткуда взять.

Веселье потихоньку затихало,

Разъезжались гости кто куда.

Сердце ныть надрывно продолжало.

Поглядела в зеркало: «Беда!»

Сеть морщинок снова появилась,

Взгляд лучистых глаз потух,

Густо седина пробилась,

Дряблость ощущалась рук!

Вспоминала, разум-то подсказывал,

Предчувствовал, может так случиться.

Верный путь он правильно указывал:

Вовремя желал остановиться.

В лес пошла, поляну не нашла.

Она сквозь землю провалилась.

Уставшая совсем, на травку прилегла.

Пропавшая поляна ей приснилась.

Летали феи, весело резвясь,

Птичий гомон лился, как фанфары.

Сказала Фея: «Не знала отродясь,

Чтоб так бездумно использовали чары!

Яглаша, ты, конечно, поняла,

Нужно пылкость разумно применять.

Чувства мужика не сберегла,

А он пришёл свою стрелу забрать.

Это не мужик был, а наследник

Из дальнего, громаднейшего царства.

До лесов дошёл, дремучих и последних.

Тут и кончились его мытарства.

Хотел узнать тебя и в жёны взять.

Испытывал желание на прочность.

Но ты дала свою мечту распять,

Раскрыла чувств своих порочность!

Бездумно бросилась в объятия мужлана

В самоцветами украшенной одежде.

Теперь кровавая на сердце рана,

Остаётся уповать надежде!

Но шанс последний за тобой.

Доброте позволь в тебя вселиться.

Женщина с прекрасною душой

Достойна быть любимой и влюбиться!»

Проснулась. Тихо к дому побрела.

Задумалась о смысле жизни:

«Со злобой в сердце двести лет жила.

Как совершить добро до тризны?

Как извести всю ненависть и злость,

Что людям я несла из детства?

Как представить винограда гроздь

При виде мрачного репейника соседства?

Нет чёткости в душе. А что поделать?

Готова я с теплом людей встречать.

В дом впустить. Зла никому не делать,

С улыбкой милой на пороге привечать!»

Подумала, а гости тут как тут.

Стучатся в двери. Хозяйка открывает.

Змей трёхголовый, как ужасный спрут,

Руками мощными хозяйку обнимает.

Хамелеоновские у него повадки.

Купцом заморским пред Яглашей предстаёт.

Ожерелье вынимает из подкладки,

Как клад божественный, хозяйке отдаёт.

Глаза Яглаши широко открылись,

От Змея щедрости такой не ожидала.

Обида и вражда забылись.

Приветливо откушать приглашала.

По-хозяйски взгромоздившись на скамью,

Змей повёл лукавый разговор:

– Надоело бобылём жить одному,

Заключить бы брачный договор!

Обжёгшись молоком – на воду дуешь.

Яглаша выслушала гостя речь.

– А любить ли долго, крепко будешь,

Корабль семейный не потопит течь?

Змей на Яглашу хитро посмотрел.

Вопросов умных он не ожидал.

Богатством завладеть её хотел.

О любви он слухом не слыхал.

Взгляд «молодица» быстро поняла.

Разговор на эту тему прекратила.

– Есть суженый – такие вот дела!

В нём разум, благородство есть и сила!

Змей не показал, что сильно огорчился,

Но обиду, злобу в сердце затаил:

– Чтобы пожар внезапно не случился,

Поберегла бы сердца жаркий пыл!

Как понять? Угроза или шутка?

Спала Яглаша крайне беспокойно.

Выпадала же свободная минутка,

Думала о «мужике» достойном.

Кощей и Леший сердце предлагали.

Развестись хотели с половинкой.

Любовью вечной ей надоедали.

Называли сладкой ягодой-малинкой.

Обуяла, видите ли, страсть —

К богатству или к ней, Яглаше?!

Может, просто посмеяться всласть:

Мы всё же – удальцы! Знай наших!

Надоело «молодице», нету спаса.

Хоть из терема родного убегай!

Не ожидала вот такого выкрутаса:

Общенье переходит через край.

Стала уходить в лесные дебри,

Где тишь и гладь и птичий звон,

Где дикие разгуливают вепри

И властвует для всех лесной закон.

В лесу бродила, травы собирала,

Приходилось – и зверей лечила.

А краем глаза чутко подмечала:

Пара глаз за ней внимательно следила.

Всегда, когда была она в лесу,

Усиленно следил кто-то за ней.

Ощущала кожей на носу:

Становился взгляд приятней и родней.

От взора нежного на сердце горячо.

Проходить через завалы помогал,

Будто подставлял своё плечо,

Все желания её предупреждал.

Взгляд ласкающий ей так знаком.

С маковки пронзает и до пяток.

Пышет жарким пламенем-огнём.

Этот взгляд – пылкой любви задаток.

– Кто же ты? Откликнись, отзовись!

Чей взор преследует меня?

От голоса лишь птицы взвились ввысь…

Отдохнуть присела возле пня.

Ручеёк журчал невдалеке.

Подошла. Умылась. Освежилась.

Лежит… букет лесных цветов на пне…

Яглаша ничему не удивилась.

– Благодарю за помощь и внимание.

Мне приятно очень, кто бы ни был.

Спасибо за заботу, понимание.

Ты – здешний или только прибыл?

Опять молчишь? Ну что ж, пошла домой.

Приятное с тобой общение.

Одиночество загрызло – волком вой.

Может, просто ты – славное видение?

Шла не спеша, споткнулась и упала.

Глаза прикрыла. Жмурится, лежит.

Рука коснулась, как и ожидала.

Поднял на руки и к ручью спешит.

Водой холодной обтирает,

Приводит в чувство с опытом, умело.

У Яглаши сердце замирает.

Глаза застенчиво открыла и несмело.

Над ней высокий Лесовик склонился

(Жил в ближайшей молодой дубраве).

Наивные глаза, взгляд – изумился.

Не нуждается их доброта в оправе.

Голос мягкий, но простуженный.

К терему поближе проводил.

Подумала: «Возможно, это – суженый!»

В лес приходить почаще попросил.

С ним говорить, молчать и петь охота.

Весёлый, умный, деловитый, простота.

Столько понимания, заботы

Яглаша не видала никогда.

По лужайкам бегали, как дети:

Кто быстрее, наперегонки.

Цветы лесные приносил в букете.

Открылись в сердце тяжёлые замки…

Змей в душе коварство затаил.

Узнал о встречах Лесовика с Яглашей.

Подворье начисто огнём спалил:

Последней каплей были встречи в чаще.

Всё сгорело до последней точки.

Остались лишь сокровища зарытые

Возле избушки – курицы, в лесочке,

Яглашею давно уже забытые.

Ступа с помелом сгорели тоже.

«Молодица» побрела к своей избушке.

Потеплей укуталась в рогожу [3].

Сопровождали её Жулик да лягушки.

Появилась неожиданно избушка:

Весела, здорова, окнами сияет.

Позолоченная круглая макушка

В гости путников усталых зазывает.

Вокруг неё распаханное поле,

Заложен сад, цветы благоухают.

Хозяин показался вскоре.

Ставни машут, в гости приглашают.

Смущённая Яглаша хотела убежать

От стыда перед красавцем-принцем.

Но хозяин начал убеждать:

– Ошибок не бывает, когда спится!

Уютно, чисто в бывшем доме.

Второй этаж достроил наверху.

Яглаша находилась будто в коме.

Стыда румянец охлаждала на ветру.

Старалась перед принцем повиниться.

Пятнами стыда опять покрылась.

Подтвердил он, что хотел жениться,

Но по-своему судьба распорядилась.

По их обычаю отец заставил

Жениться на предложенной невесте.

Принц любимую свою оставил.

Не могли они уехать вместе.

Бродил он долго по вéсям и лесам.

Конь не выдержал, сильно занемог.

Пришлось оставить нищим старикам.

Немало после исходил дорог.

Решил пристанище найти, пустил стрелу.

Цель появилась, к ней стремился.

– Думал, где стрелу найду,

Там бы и навек остановился.

Но не сошлись характером с тобой.

Всё равно я думал о любимой.

Для тебя я – человек чужой:

Задумчивый, серьёзный и ранимый.

К своей избушке вовремя вернулась.

Голубь весть принёс издалека.

Отчуждение любимой не коснулось.

Знаю, ждёт меня наверняка.

Во мне же пылкая любовь проснулась.

Поумнел, пожил я в одиночестве.

Седина уже виска коснулась.

Вернусь назад, где жил в отрóчестве.

Передал он все ключи Яглаше:

– Клад отрыл – в чулане, под замком.

По-моему, сейчас ты стала краше…

Пусть счастье поселится в этот дом!

Защемило сердце. Слеза щеки коснулась:

– Такого мужа, человека упустила!

Но тут же мудро, тихо улыбнулась:

– С Лесовиком я душу возродила!

А Лесовик (эх, парень залихватский)

В логово к Горынычу помчался,

С которым он давно не знался.

Нож острый прихватил, пиратский.

Из трёх голов змеина пышет жаром.

Лесовик на него холод напускает.

Твёрдою рукой одним ударом

На сырую землю с ног сшибает.

Взмолился Змей, пощады запросил.

Обещал построить новый терем.

(С Лесовиком сразиться не хватило сил.

Бойцовский пыл в крови утерян.)

Выросло подворье мигом, на отлично.

Яглаша не вернулась в новый дом.

Там осталась, где милей, привычно,

Зажили счастливо с Лесовиком.

Новый дом гостиным домом стал.

Усталым путникам предоставляет кров.

Улыбкой с добротою привечал

Любителей спокойных, сладких снов.

Больше в зеркало Яглаша не смотрела.

Твёрдо знала: душу её любят.

Она в глазах Лесовика узрела:

Её счастье долговечным будет!

Стихами открываются сердца,

И мысли начинают высветляться.

Волшебные энергии Творца

Готовы через чувства проявляться…

Успокоилось бурное море,

Ветер смолк, и пришла тишина.

Тех, кто были в воинственном споре,

Напоила любовью волна.

Спела песню о тёплом рассвете,

О прозрачной и чистой воде

И о том, что есть чудо на свете

На душевной, большой глубине.

Целый день, напевая о дружбе

И приятные чувства даря,

Волны были у моря на службе,

Ветер благостный благодаря.

Очень ласково, нежно, спокойно

Волны гладили берег морской.

Говорили, что суша достойна

Принимать океанский прибой.

И утёс напитался любовью,

Согласился принять лунный свет.

Он расстался со страхом и болью,

Приглашая на море рассвет.

Вдруг открылись небесные своды,

Показались два белых крыла,

Отошли помутневшие воды

И Земля дар небес приняла.

Состоялись волшебные роды.

В тишине, в предрассветных лучах.

В атмосфере любви и свободы

Птица спела о счастья ключах.

Я люблю без причины,

Хорошо, что ты есть.

Я с тобой без личины,

Улетучилась спесь.

Расплескалась улыбка,

Волны счастья из глаз.

Ты сказал, что я рыбка.

Золотая. Для нас.

Ты решил, что я свет,

Раздвигающий тьму.

Сколько мне тогда лет,

Я никак не пойму?

Занырнула в себя

И достала ответ:

«Когда любишь себя,

То и возраста нет».

По каналам бежит, торопится

В серебристом платье Нева.

Утро майское распогодилось,

Небо чистое – синева.

Стосковался город по солнышку,

Утопает в ярких лучах.

Тёплый ветер гладит ладошками

Стены зданий. А во дворах

Молодая трава душистая

Изумрудным лежит ковром.

Одуванчики золотистые,

Как цыплята в гнёздах, кругом.

Ожил Питер. Трамваи весело

По маршруту спешат звеня.

Ароматы цветов развесила

Облаками в парках весна.

Под монотонный стук колёс

Бормочет что-то глухо поезд.

Манит дремота в омут грёз,

Вагон колышется. И клонит

В сон пассажиров. За окном

Бегут деревья друг за другом,

На небе в облаке седом

Луна мерцает полукругом.

Скольжу за дрёмой в царство сна,

Встречает дивная картина:

Наяда-нимфа так юна,

Пленит игрой на клавесине.

Волнует музыка, парит

Над озером Надежды. С неба

Улыбку дарит и урчит

Чеширский Кот – из детства небыль!

Мурлычет сладко – дипломат:

«Испей из озера, как прежде,

Глоток один всего-то. Рад

Я буду этому безбрежно.

Вновь веру обретёшь, любовь

И радость тихую на сердце,

Надежды капля глыбу льдов

Способна растопить. Доверься!»

Вдруг поезд вздрогнул, и вагон

Качнулся резко. Словно в дымке,

Вмиг растворился чудный сон,

Оставив след надежды зыбкой.

В предрассветных кутаясь туманах,

Стряхивая сон, во всей красе

Предстаёт Карелия. И в травах

Росы серебрятся на заре.

В голубых озёрах отражаясь,

Летний занимается восход.

Сыплёт солнце лучики, касаясь

Утренней прохлады зыбких вод.

Подставляют сосны величаво

Кроны облакам. Передохнуть,

Чтоб они могли, как у причала.

Дальний вновь затем продолжить путь.

В догонялки любят спозаранку

В ельнике бельчата поиграть.

И кукушка, вечная гадалка,

Заново года начнёт считать.

Белоствольны, трепетны берёзки.

Радуют. Кудрявы и скромны.

У рябинок в пышные причёски

Бусинки-заколки вплетены.

Гибким станом ивушки чаруют,

Ветви тянут с берега к воде.

А в запрудах лилии танцуют

Вальс, качаясь плавно на волне.

Край озёр бесчисленных и лáмбин [4],

Рек и нескончаемых лесов,

Летом ночкой белою обласкан.

Полон тайн. Спешу на твой я зов,

Где бы ни была, всегда с тобою.

Манит земляники аромат,

И морошка с нежно-золотою

Кожицей вкусна – не передать.

Здесь слагают сказочные руны [5].

Мудрый испокон живёт народ.

И ликуют чувственные струны

Кáнтеле [6] – Карелия поёт:

О чудесной мельнице, что сампо [7],

О добре, о верности, любви,

Создан мир для благости и счастья,

Вопреки всем силам зла и тьмы.

На свете что бывает лучше тишины?

Такой звенящей, тихой и заметной.

В такую тишину мы видим сны,

Влюбляемся, читаем, пишем песни.

Такая тишина меж парой глаз —

Сближенье губ невинное впервые.

Под звёздным пологом иль небом голубым,

Под пальмами иль соснами на скалах.

И тишина рассыплется на звуки,

Такое сладкое «люблю» прошепчет нежно,

И заиграют сказочные звери

Оркестром в небе гимн инструментальный.

Луна свернётся рыжей кошкой,

Подглядывать не будет, что случится.

Живём, под нами тает снег,

И мы так веселы, беспечны.

Венец природы – человек,

Но мы в себе бесчеловечны.

Мы вспоминаем о других,

Когда самим бывает трудно,

И только помощь от чужих

Нас заставляет думать мудро.

Познав печаль и боль утраты,

Поверим в искренность добра,

Порой мы сами виноваты,

Что не хватает нам тепла.

Мы так живём, что слов не надо,

Мы веру меряем маржой

И забываем тех, кто рядом,

Он всё равно для нас чужой.

Но в жизни каждого бывают

Минуты, дни или года,

Когда о вере вспоминают,

С надеждой глядя в небеса.

Тогда становится понятно:

Земные блага лишь мираж,

Но жизнь не повернёшь обратно

И взятку Богу ты не дашь!

Тогда приходит осознанье:

Такой короткий жизни век,

Как надо жить, ты понимаешь,

Но под тобой не тает снег!

По снегу белому ступая,

Идём, не ведая куда,

Грехи в котомку собирая,

Мы принесём с собой туда.

Там просто высыплем под ноги,

Стараясь сразу затоптать,

Быть может, к нам не будут строги,

Поверят, примутся спасать.

Но будет явно по-другому,

Котомку просто не поднять,

И, чтобы вытряхнуть, святому

Придётся нам и помогать.

У ног, как башня Вавилона,

Гора из зависти и лжи,

На лбу безверия икона,

В душе предательства ножи.

И с этим грузом, как с крестом,

Хотим прощения и рай…

Мы испугаемся потом,

Когда у жизни будет край.

По снегу белому ступая,

Считая все свои шаги,

В себе духовность сохраняя,

Стремленье к вере сбереги!

На скамейке у старого дома,

У берёзы, что стала большой,

Он сидел, вспоминая всё снова,

Тот далёкий единственный бой.

Он не шёл всю войну год за годом,

Не форсировал реки в боях,

Не тонул он под Вязьмой в болотах,

Но от памяти слёзы в глазах.

Его как-то весной упрекнули:

«Да ты, дед, негеройский солдат!

Вон другие наград хватанули

И для фото, ты стань-ка назад».

Он ушёл, ничего не сказав,

Похромал деревянной ногой.

Дома старые снимки достав,

Окунулся в единственный бой.

Что он мог рассказать о войне?

Как крестился мальчишкой в дыму,

Как друзья погибали в огне,

Неужель интересно кому?

Как от страха стрелял наугад,

Политрук без руки умирал

И шептал: «Ты не вздумай назад!» —

И их взвод высоту удержал.

Только не было взвода потом,

Он один, без ноги и седой.

Рассказать бы об этом, о том,

Инвалидом направлен домой.

В День Победы он дома один

Свою память опять растревожит,

И, довольный парадом большим,

Назовёт целый взвод, это сможет.

Молча выпьет, наденет медаль,

И слеза будет памятью павшим,

А потомков мне искренне жаль,

Негеройским его обозвавших.

Мы умираем не однажды,

Мы умираем каждый раз,

Когда уходит кто-то важный,

Кто словно воздух был для нас.

И коль потерь по жизни много,

Душа изранена твоя,

Лишь к вере истинной дорога

Спасёт от гибели тебя.

А чувства будут, как рентген,

Других на роли примерять,

И память, страшная, как плен,

К мгновеньям будет возвращать.

Мы умираем не однажды,

Я это понял так давно,

Лишь покаянье станет важным,

Другого просто не дано.

Тянись рекой, холодная струя,

Тянись смелей высокими лугами,

Тянись, струя, цветущими полями,

Тянись, обиду горькую тая.

Большой реке назло гордись собой,

Пускай она смеётся над тобой,

Да, у тебя друзей таких немало,

Но нынешнему вопреки венцу

Они придут к печальному концу,

А у тебя великое начало!

В небесной лазури, искрясь и горя,

Чудесно явилась сегодня заря.

Какие мгновенья, какая пора,

Лучами рассвета объята гора!

В окошко поэта стучится с утра

Богиня Аврора, родная сестра

Заката, звезды и печальной Луны,

Чтоб шёпотом вечнозелёной сосны

Мне весть принести о начале весны.

Отчего же, отчего же

Не сбываются мечты?

Ты печалишься, похоже,

Как печалятся цветы.

В пору грусти и печали

Вспомни, сидя на краю,

Как с тобою мы встречали

Искромётную зарю.

Научись в тоске печальной,

Улыбаться, как луна,

И тогда в душе хрустальной

Возродится вновь весна!

Вечер тёмный и глубокий

Воцаряется в краю,

Где луна на холм высокий

Льёт лучистую струю.

Где белеет домик скучный

И за домом втихаря

Ручеёк бежит беззвучный,

Словно лунная струя.

Где теперь закат, алея,

День не в силах нам вернуть,

В прошлом веке Корифея

Начинался славный путь.

Нынче там, теряя силы,

Плачет дикая сова,

А вокруг одни могилы

Да помятая трава.

Помнишь ты ли, мой печальный

И великий уголок,

Корифея путь начальный

И стремительный рывок?

Встреть его ты, не стесняясь,

И прости ему грехи,

Чтоб он снова, улыбаясь,

Посвятил тебе стихи.

Здесь ветер обнимает белый тополь

И овевает вешние луга,

Здесь днём и ночью плачет Севастополь,

Ведь неспокойны наши берега.

Здесь души покидают казематы

И улетают в отблеске лучей,

Как будто в небо взмывшие закаты,

Как будто стая белых голубей.

Здесь ветер дует по ночам, и властно

Вдруг наступает страшная пора,

И гром орудий батарей ужасный

Пугающе смолкает до утра.

Здесь утром после долгого молчанья

Снаряды разрываются вдали.

На Херсонесе плачи и рыданья,

Под Херсонесом тонут корабли.

И наконец с фашистскими штыками

Нас скоро встретят горечь и беда,

И гордый Севастополь со слезами

Оставлен будет нами навсегда.

Мадагаскар от нас далёкий остров,

Вокруг него Индийский океан,

Чудес и ярких красок много просто,

Таких, как он, нет больше в мире стран.

Мне довелось там быть четыре года,

Искал руду, богатой [9] на тантал,

Там очень хорошо, тепло, природа —

Я ж по России-матушке скучал!

У них свои обычаи, порядки,

Его зовут все Островом любви,

Там девушки – красавицы-мулатки,

Ох, цвета бронзы и с огнём в крови!

Лемуры, пальмы, пляжи золотые,

Но краше мне – на Родине рассвет,

Берёзки наши и луга цветные,

А лучше, чем в России, женщин нет!

Порою мы не ценим то, что рядом,

И кажется, вдали – цветущий рай,

Мне не нужна земля чужая даром,

Дороже нет, чем мой родимый край!

Мне снились часто дом, мои родные,

Друзья, черёмуха и даже снег…

Я не предам свои места святые,

Я не смогу, я – Русский Человек!

Пахнула холодом сарма [10],

Щетиной вдруг покрылось море,

Свинцом налились облака,

По всем приметам грянет буря.

Спустилась мгла, и скрылась даль,

Бегут на берег волн когорты,

И разбиваются в хрусталь

Под звуки слаженных аккордов.

От чёрных туч уж полумрак,

И вот сверкнул, как из разлома,

Слепящий молнии зигзаг,

За ним раздался выстрел грома.

И хлынул с вихрем дождь косой,

С дрожащей дробью камертона,

И замираешь ты порой

От яростных ударов шторма.

Срывает ветер кудри с волн,

Их в пыль крошит и прочь уносит,

Стучит прибой от гнева полн.

И рёв его далёко сносит.

А там, где лес береговой,

Порывы гнут деревьев кроны,

Идут из леса чередой

Неутихающие стоны.

На море шторм, за валом вал,

…Но не сержусь я на погоду,

Ах, как могуч, красив Байкал

И в штиль, и даже в непогоду!!!

Листья осенние,

Ветром гонимые,

Солнцем палёные,

Нет им спасения.

В стаи сбиваются,

Вихрем уносятся,

В ноги бросаются,

В гости к нам просятся!

Были красивые —

Были полезные,

Стали пожухлые —

Стали ненужные.

Листья с морщинками

Ждут милосердия!

Шепчут с грустинкою:

«Жизнь бессердечная…»

Плачут под дождиком:

«Всем мы наскучили,

Видно, вот с возрастом

Вы нас и бросили.

Мы еле живые,

От ветра упали.

Зачем вы, родные,

Нас с грязью смешали?!»

Ползу, не торопясь, я по твоей коре,

Сливаясь с яркой кроной на заре.

Изгибам трещин вторя в точности, моя

Скользит по ним неслышно чешуя.

Я мудрости касаюсь вековой!

В твоей я зелени всегда найду покой.

Даешь мне пищу, ловко приглашая птиц

В Эдем обманный к выводу яиц,

И под корнями племя грызунов ютишь,

Мне каждый день даря на завтрак мышь.

А ночью встречусь на ветвях с одной,

Чья кожа сталью сверкнет под луной,

И станем страстно извиваться, как в бою,

Благословляя корни, ствол, листву твою!..

Сколь безрассудно, с жесткостью и смело

Тобой, природа, помыкают человеки!

И мучиться б тебе неотомщенной веки,

Когда б придумать комара ты не сумела!

Комар из твари всей досадней и наглее!

Во мраке ночи писком измотает он,

Долой уж прогнан с глаз блаженный сон:

В пижаме мученик лесного волка злее!..

Уж полночь минет… Мироздания венец

Все машет газетенкой бестолково.

«Известьями» мечтает наглеца такого

Прибить, бессоннице вмиг положив конец!

Но тщетно… Подлетая к носу, к уху,

Все дразнится бесенок насекомый!

Страдалец шепчет страстно лексикон знакомый,

Что мне грех взять и повторить не хватит духу…

Ему давно пора бы прекратить бросаться

С размаху бить по стенам, лампой освещенным…

Но знает: чтоб потомству быть взращенным,

Должна мамаша будущая крови насосаться!

Как демон Носферату, чей союзник тень,

Она поужинает под покровом ночи.

С утра укушенная пятка станет очень

Чесаться, жизнь отравляя целый день!

Господь в суровое нам наказанье тут

Двукрылый легион развел в болотах.

Пусть вывод этот мой и рассмешит кого-то,

В нем убеждаюсь вновь под нестерпимый зуд!

О мать-природа! К разным ядовитым гадам

Я злобы не питаю. Хоть они опасны,

Однако сами к нам не лезут понапрасну.

А комаров я истребить была бы рада!

В параллельной во Вселенной

Промахнулся Жорж Дантес!

И роман про арапчонка

Царского закончен весь!

Полюбив, мы умираем,

Мозг блестящий гаснет в нас,

Мы себя в другом теряем,

В нём навеки растворясь.

Вот всего в одно мгновенье

Голос разума в нас стих…

Сердца нашего биенье

Заморозил чей-то стих.

Это просто ужас белый:

В глубине густой травы

Возлежит в объятьях тело

Без безумной головы!

И оно, представьте, ваше,

Но не вздоха из груди,

Что живой раз в десять краше!

Чёрный ворон, погоди!

Дай остыть ему от ласки!

В мир иной уйти позволь!

Не снимай посмертной маски,

Друг, не сыпь на рану соль —

Что теперь образовалась,

Там, гнездилась где душа —

Эта крошка, эта малость,

Путь земной свой заверша.

Сбросив все свои отребья,

В том числе давящий ком,

Наконец она на небе,

Да ещё и на седьмом!

В облаках ни зги не видно!

Там такая круговерть!

Знаю, многим аж… завидно:

Пережить такую… смерть!

Тот момент, когда не… дышишь,

А… паришь без задних ног,

И внезапно сносит… крышу

Адски бешеный поток.

Обречён ты на… распятье!

Прыгнув в пропасть с высоты,

Пригвождён к своей кровати,

В миг в объятьях тонешь ты.

Не издать тебе и стона:

Кляп во рту из пылких губ,

Жаркой страстью опалённый,

Превращён ты в хладный труп.

Ты теперь в раю небесном

Пьёшь божественный настой,

А надежда есть… воскреснуть

Только к… свадьбе золотой!

Змеится лунный свет по чёрной глади моря,

И ветер ласковый колышет паруса,

По вантам песня тёмного простора

Летит и тает в звёздных небесах.

Матросы спят, один я у штурвала

Стою и слышу голос вековой,

И звон в ночи мерцающего вала,

И мачты скрип висит над головой…

Дышу прохладой нежной и бодрящей

И вдаль смотрю, чтоб смерти избежать,

И льётся звук далёкий и манящий,

Чтобы матросам крепче было спать.

Но я не сплю, хотя рука к штурвалу,

Привязанная, к мачте не скользнёт,

И в злой судьбы зияющем провале

Корабль, ведомый мной, не пропадёт…

Я слышу крик тоскующий и томный

И лесть коварную младых океанид,

Но не хочу отныне стать бездомным:

Спешу в Итаку, хитрый Лаэртид.

Там ждут меня и Менелай суровый,

И Пенелопа, верная жена,

И Телемах… Я чую запах крови,

Скорей на родину неси меня, волна!

Мне в этот день немного грустно:

Я осязаю жизни бег.

Как я живу её? Иль пусто,

Иль слёзы капают сквозь смех,

Или по рельсам гладкодлинным

Качусь беспечно в сладком сне,

Иль просто свет сошёлся клином

В моём сознании на мне.

Брожу ль в тумане белоструйном,

Ловлю видения мечты,

Иль из души девятиструнной

Влеку прозрачные черты.

Вся жизнь моя пройдёт, наверно,

В полуистлевшей тишине,

И свет звезды моей неверный

Скользнёт последний раз по мне.

Когда меня положат тихо

На юте к Югу головой,

И свет Луны прольётся дикий,

И ртутной вспенится волной.

Под парусами бригантины

На дно морское лягу я,

И копьеносная Афина

Там убаюкает меня.

На брег пустынный может выйдешь

С другим, чтоб видеть гребни волн,

Но никогда ты не увидишь,

Что я ещё тобою полн,

Что в глубине морской лелею

Мечты златые о тебе,

Что для меня ты – всех милее

Из самых милых на Земле!

Что в мир загробный взял с собою —

Твои весёлые глаза,

Что каждый вечер над тобою

Дрожит слезой моя звезда.

На старом полигоне – самолёт

Стоит, ещё сверкая фюзеляжем,

Но уж давно не просится в полёт,

Забыв совсем фигуры пилотажа…

И лётчики оставили его

Наедине с тридцатилетним стажем.

И он лежит, забытый, одинокий,

Уткнувшись в грунт провалами бойниц,

Лежит среди спокойствия осоки

Уже не гордый, распластавшись ниц…

А в небе чистом и глубоком

Летят куда-то стаи быстрых птиц.

Он мирно спит, и снова ясно видит

Всю эскадрилью в синих небесах,

И «фокке-вульфов» снова ненавидит,

И вновь на фрицев нагоняет страх,

И вновь его от радости болтает,

Когда он видит дыры на крестах!

Там, где сосны высокие

Шепчут ночью стихи,

Там, где звёзды далёкие

Дороги и близки,

Под полярным сияньем

Где раскинулась мгла,

Там полна ожиданья

Голубая тайга.

Там, где горы зелёные

Медведями лежат,

Там, где брызги солёные

И звенят и слепят,

Где дорожкою лунной

Серебрится волна,

Близ утёсов угрюмых

Ждёт Таврида меня!

Там, где ветер пустыни

Обжигает глаза,

Там, где зной ярко-синий

И звезда как слеза,

Где поют саксаулы

О желанных дождях, —

С нетерпеньем аулы

Ждут меня, ждут меня.

Но в неведомой мгле

Затерялась звезда,

Очень хочется мне

Улететь навсегда

От морей и от гор,

От пустынь и от рек,

От тайги и озёр,

Где живёт человек.

Я хочу быть вдали,

Чтоб не слышалась речь,

Чтоб прибой не шумел,

Чтоб не пели дожди,

Я хочу быть вдали,

Чтоб понять радость встреч,

Чтоб понять я сумел,

Это слово «приди!»

Было ли это, иль не было,

Только забыть не могу

Море ли, ветер ли, небо ли,

Может, костёр на снегу?

Нет, не костёр и не ветер —

Звёзды в твоём окне,

Отсвет луны на паркете,

Двое. Одни. Во мгле.

Сонно качались тени

Пятнами на стене,

С ними качались стены,

Словно в безумном сне.

Этот любимый профиль

В светлом квадрате звёзд

Счастье по крошечкам-крохам

В лунную ночь принёс.

Не было поцелуев

В ночи – единство душ,

Сердце гудело ульем,

Слово чужое «муж»

Не пробежало кошкой

Чёрною промеж нас,

Где-то вдали, в окошке,

Теплился старый Марс.

А там, на востоке алом,

Румянцем златым горя,

Счастьем моим вставала

Улыбчивая заря.

Хочу, чтоб был я быстрой речкой,

С тугой прозрачностью струи,

В лимане быть смирней овечки,

Точить порогов валуны.

Своей студёною водою

Смочить иссохшие уста,

Хочу, чтоб ночью надо мною,

Глядясь в меня, плыла звезда…

Хочу, чтоб ты пришла однажды

И, глянув в синь спокойных вод,

В мои объятия отважно

Легла, доверяясь ласке волн…

Хочу быть ветром шаловливым,

Хочу я быть и здесь и там,

Чтоб, улучив момент счастливый,

Прильнуть на миг к твоим губам…

Хочу звездою быть высокой

И там, в мерцающей дали

Светить для всех, кто путь далёкий

Ведёт к своей большой любви…

Хочу быть синей тишиною,

Когда ни солнца нет, ни звёзд, —

Лишь слышен где-то за рекою

Стук убегающих колёс…

Хочу быть книгой и равниной,

Хочу быть морем и луной,

Хочу быть солнцем и пустыней,

Чтоб рядом быть, чтоб быть с тобой…

Ах, как муторно и тревожно,

В окнах листья кружатся жёлтые…

Нет, так дольше жить невозможно,

Не скребите мне душу мётлами!

Кто бы на бесконечной лестнице

Тихо тронул меня за рукав…

Нет, пройдут лишь, в душе открестятся,

Глядя вслед, но издалека:

«Так спокойнее, безопаснее —

Мало ль ходють здесь всяких-разных!»

И коверкают лица в гримасе,

Буркнув что-то под нос несвязное.

Есть другие: они поплачут,

Потолкуют, смакуя бéды,

Влезут в душу тоской собачьей

И… пойдут доедать обеды.

Нет, не надо, меня не жалейте,

Я ещё не безумец, не труп,

Я сыграю свой блюз на флейте

Водосточных, проржавленных труб!

Восходящему Солнцу торжественно песню пою,

Золотую и нежную очарованно славлю зарю,

Блеск и свежесть утра на весь день от забот утаю,

Восходящее Солнце, прими благодарность мою!

Я великому Солнцу торжественно песню пою,

Золотому, палящему, знойному летнему дню,

Задыхаюсь, о Солнце, в объятьях горячих лучей,

Ощущаю всей кожей я взгляд твоих рыжих очей!

Заходящему Солнцу торжественно песню пою,

Золотой апельсин, славлю грустную нежность твою,

Уезжаю, прощаюсь, но навек протянулась к тебе

Золотая дорожка по синей вечерней воде.

Я грядущему Солнцу торжественно песню пою:

Воссияй и пролей свет свой ласковый в душу мою,

Как бы ночь ни желала всё присвоить и всё утаить,

Ты восходишь, о Солнце, и даёшь всем нам жить!

Золотая земля,

уходя под снега голубые,

В сладкой дрёме своей

ты хранишь первый запах весны,

И в глаза твоих луж

молча смотрятся тучи седые,

И сама ты седеешь

и видишь старушечьи сны.

Вот ты девочкой бродишь —

золотые пески под ногами,

Мама тихо ласкает

шею, плечи и руки твои,

И колышется ночь,

колыбельно тебе напевая,

И купаешься ты

в материнской безмерной любви.

Вот ты девушкой бродишь —

золотые пески под ногами,

Милый тихо ласкает

шею, плечи и руки твои,

И колышется ночь,

пламенеют три розы в стакане,

Разрывается сердце

от счастья взаимной любви.

Вот ты женщиной бродишь…

Золотые пески потускнели,

Муж давно не ласкает

шею, плечи и руки твои,

Бесконечная ночь,

золотые деньки отлетели,

Тихо стонет душа

об ушедшей в былое любви.

Вот старушкой бредёшь…

Слякоть, дождь, скоро грянут метели,

Кровь уж больше не греет

шею, плечи и руки твои.

Дни и ночи твои,

словно листья с берёз, облетели,

Но склероз не задушит

память светлую первой любви.

Вчера мы брели в тишине,

Брели, никуда не спешили,

И пела тихонько во мне

Мелодия песни любимой.

О, чудо, дома-корабли,

Зеркал паруса тугие,

Надув, исчезают вдали,

Восторженные и немые…

И был, как корабль, тот дом,

Изящен, летящ и строен,

Как мы целовались в нём!

Как он хорошо устроен!

И нам не хватало рук,

И нам не хватало нас,

И там я увидел вдруг

Две пары счастливых глаз.

Две пары счастливых глаз,

Две пары счастливых рук

С восторгом глядят на нас,

Замкнув междометий круг,

Повисло в воздухе «ах!»,

Протяжное с губ «о-ох»,

Мы замерли в зеркалах,

В себе затаивши вздох.

Пусты зеркала без нас,

Плывёт сиротливо дом,

Две пары счастливых глаз

Навеки остались в нём…

Ах, я под солнцем беспощадным,

Ласкающим так горячо,

Твоей ладони пью прохладу,

Целую нежное плечо!

Как хорошо отдаться неге

Необязующих услад,

Под этим вечно синим небом

Я молод, нежен и богат!

Как хорошо нам в звёздный вечер

Плести беседы кружева

И пить по капле радость встречи,

Любуясь россыпью Ковша,

Ловлю завистливые взгляды,

И гордость тешится моя…

Но оба знаем, что не надо,

Что можно и чего нельзя!

И засыпать в своей постели,

Прошедший разбирая день,

И отмечать, что не посмели,

И ждать грядущих перемен…

Уходят сладкие минуты,

Уносят светло-синий сон,

Бледнеют запахи и звуки,

И день печалью напоён…

Но в тишине воспоминаний

Под завыванье зимних вьюг

Тех майских дней очарованье

Ты воскресишь, мой нежный друг!

И этот рай, где мы с тобою

Среди цветов и трелей птиц,

Где музыка полна любовью,

Я поселю между страниц…

И глаз таинственную влагу,

Ночного танца красоту,

И всплеск отчаянной отваги,

И пониманья немоту…

А в Салониках спят,

Завтра – снова жара…

Снова нам говорят,

Что взлетать не пора:

Не готов самолёт,

И отель не дают…

Ожидая полёт,

Сторожу твой уют:

Ты – в кольце моих рук,

Голова – на груди,

Сердце, мягче дай стук,

Нину ты не буди…

Этой ночью без сна

(Я поклясться готов!)

Мне явилась весна

В ароматах духов.

Амбра чудных приправ

У меня на губах:

Я всю ночь целовал

Твои руки в духах!

А наутро – Москва,

Ты – в цветах и делах…

Ох, чудная трава

Этот греческий мак!

Но альбом я возьму

И вдохну аромат,

Но опять не пойму

Твой задумчивый взгляд…

Этот розовый «мак»,

Факел платья в ночи,

Танго плавного шаг,

Как мы громко молчим…

Луч погас на воде,

И альбом тот закрыт,

Телефон на столе

Уж неделю молчит…

Заведу я «кино»,

Где клубника и май,

И сухое вино,

И мечта…

Не моя.

Август тихий, томительный, сладкий.

Время ластится хитро и льстиво.

Я неловко играю с ним в прятки,

Чтобы стать на мгновенье счастливой.

Счастья зернышки, крошки, крупицы

Я пугливо ловлю, понемножку.

Август – сладкоголосая птица,

Время – хищник, проворнее кошки.

Ах, мой август… покоя не знает,

Ни пощады, ни боя не просит,

И летит перелетная стая

Над землею в разверстую осень.

В день отлета шустрых звонких ласточек

Ветер грусть-тоску принес с полей,

Быстрой дробью деревянных палочек

Дождь зацокал у моих дверей.

Отзвенело щебетаньем, смехом ли

Время беззаботное проказ.

И притих задумчиво Ореховый,

Самый поздний, плодоносный Спас.

Зябко на душе от ветра резкого,

И дрожит слезинка у ресниц.

Вновь дома пустеют деревенские,

Словно гнезда перелетных птиц.

Ноябрь – месяц-полузимник,

Зовет кататься, чародей,

На тройке серебристо-синих

Лихих диковинных коней.

И ждет меня прощальный праздник,

В колючем колдовском дыму

Ноябрь – месяц-сладострастник,

Приник к запястью моему.

Цветов озябнувшая прелесть,

В туман клонящийся закат,

Переплелись тут, словно спелись,

Покой и горечи утрат…

Но день растает прибауткой,

И я, притихшая, смотрю:

Ноябрь в санях по первопутку

Спешит навстречу декабрю.

Ночь бессловесна и бледна.

Молчит, не беспокоясь,

Не отрываясь ото сна,

Огромный мегаполис.

Стоит глухая тишина —

Ни выкрика, ни вздоха…

Как будто голос спеленав,

Затихла вся эпоха.

Ни плача нет, ни смеха нет,

Ни слов, звенящих лихо…

Не человек умолк – поэт!

И всюду стало тихо…

Сегодня серым дождиком

Размыло синеву.

Накрыл изящным зонтиком

Ажурный мост Неву.

Для нас мостов, как милости,

Ты понапрасну ждешь.

Меж нами пропасть вырастил

Седой разлучник – дождь.

Глядятся в воду серую

Изгибы тонких ив.

Я шаг над бездной сделаю,

Обиду позабыв!

Любовь – моя попутчица!

Не в грезах – наяву,

А вдруг, да и получится

Перешагнуть Неву?

Прими меня – я у тебя одна

Средь суеты и там – где тишина;

Не с именем божественным – как есть!

Не возноси ни почести, не лесть.

Пусть эта чаша нас с тобой минует,

Прими меня как женщину земную.

Но если вдруг беды не превозмочь,

Когда прозренья освещают ночь,

Не опустись до брани и хлыста,

Скажи душой – пускай молчат уста! —

Не проклиная и не коронуя,

Прости меня как женщину земную.

Кто сонных в двадцать первый век разбудит?

Поэты выстрелом строки?

Молва людская грех чужой осудит,

Но в горе не подаст руки.

Цвет ожиданья депрессивный нежно-серый,

Сироты-дети без Отца,

А в мире есть любовь и вера

И милость Создающего Творца.

У Ангелов крыло, как радуги свеченье, —

Они хранители души.

Расцвет и человека пробужденье —

От сна, как хлеб, сейчас нужны.

Творенье бескорыстной доброты, любви и света

Духовный и свободный путь,

Цветами счастья расцветёт планета, —

Не дай с дороги нам свернуть!

Вселенная мирка столь многомерна,

В ней гармоничные и дивные слова,

Звучанием заполнилась каверна, —

Хочу безмолвного, безгрешного родства.

Я вспоминаю эпизод из детства:

Когда в наивной, бесконечной доброте

Открытые и чуждые кокетству

Так восхищались кукле в мерном лоскуте.

Она как образец для подражаний

И радость маленьких и искренних детей.

В нахлынувшей весне воспоминаний

Я вижу лики призрачных гостей.

Благим друзьям я радуюсь безмерно,

Прозрачны и светлы, как в тишине огни.

Но встреча не навек, а эфемерна.

О боже, как прекрасны и чисты они.

В мире иллюзий и тайных страстей

Сложно найти настоящих друзей.

Двух не найдётся похожих путей,

Время не сводит случайных людей.

Сильные духом, есть выбор один:

Или как все, иль себе господин.

Первым не просто стезя не легка,

Воля к победе у них велика.

Из бесконечности став бунтарём,

Себя испытав, мы духовно растём!

Неординарное начало,

Харизмой резвая ладья

Стихом звучала у причала

И отражала блики бытия…

Луна чадила, как лампада,

Нечаянно роняя свет,

В экстазе родилась баллада

Летящих по небу комет…

Любовь – капризная подруга,

Как легкомысленна она!

Блаженный сон, как стон дудука [11],

Задета нежная струна…

Она ушла, а мы страдаем,

И с вожделеньем вслед глядим,

Стихи и песни сочиняем,

И к небесам душой летим…

Она жар-птица золотая,

Не прикормить, не приручить,

И пёрышком с руки слетая,

Нельзя в угоду подчинить…

Не уберёг самурай

Злато крылатой души,

Реже меня вспоминай,

Ниже летают стрижи.

Чёрное – небу отдай,

Сирым забытым дождям,

И пронеси, самурай [12],

Сердце мое звонарям.

Выпаду утром росой,

Облаком стылым в траву.

Днём встану я сон-травой

И научусь ведовству.

Радуюсь первым лучам —

Солнышку ярче со мной,

Красная нитка – парчам,

Ты на ветру – голизной [13].

Не уберёг самурай

Злата крылатой души,

Реже меня вспоминай,

Ниже летают стрижи…

Вот неделя пролетела —

Весь в работе и в делах.

Заморочен до предела

И замотан, просто страх!

А когда наступит отпуск,

Долгожданный перерыв —

Это просто в отдых пропуск,

Это мой сплошной отрыв.

Срочно в кассу за билетом

На другой конец страны,

Чтоб догнать остаток лета,

Оторваться от хандры.

Полечу я в самолёте —

Голубые небеса,

Хорошо мечтать в полёте…

И ещё – легко писать!

Новостей хороших море,

Успевай запоминать.

А забудешь, так не горе —

Есть надёжный аппарат:

Фотографий будет много,

Видео, как сериал.

Оператор – не от Бога,

Всё равно там что-то снял.

Поплыву я в тёплых водах —

Бирюзовая волна,

На красивых теплоходах,

Впечатлений дополна.

Позабуду все заботы,

Их обычно до фига…

Доживу коль до субботы,

То уеду… На юга!

Байкальский берег. Чудо-баня,

Одной стеной – упор к горе.

Сегодня парились бы с Ваней,

Да только вечер на дворе.

В сибирском крае климат резкий.

Как только солнышко зайдёт,

На фоне неба горы-фрески,

Зари последний алый взлёт.

К ночи задует непременно

Суровый ветер баргузин,

Известный песнею отменной

О том бродяге, что один…

Залезет он рукой студёной

За ворот каждому из нас,

И зябко мы толпою скромной

Спешим уйти от ветра масс.

Темна вода в седом Байкале,

Её прозрачность – верх похвал.

Но холод там – ну, как в бокале,

Что в холодильнике держал.

За окном по сугробам позёмка

Догоняет уснувший вагон…

В дверь впорхнула легко незнакомка,

Разгоняя полуночный сон.

И запахло в купе ароматом

Белоснежной зимы и духов.

В рюкзаке же, совсем небогатом,

Оказался и томик стихов.

В полутьме потихоньку разделась,

Прилегла на пустую кровать

И, пока не совсем отогрелась,

В темноте попыталась читать.

Неудачна была та попытка,

Не случилось куплет прочитать:

Полумрак и вибрация – пытка!

И тогда она стала… мечтать!

Догадаться об этом нетрудно:

Загорелись в потёмках глаза,

Словно искорки, вспыхнули чудно,

И нельзя по-другому сказать…

С той поры много лет пролетело,

И пора бы забыть эпизод,

А вот помню то гибкое тело

И улыбку, что с телом живёт…

На российских широких просторах,

Вдалеке от больших городов,

В деревнях, многочисленных сёлах

Я к ответу никак не готов:

Почему в разрушеньях деревни,

Почему в запустеньях поля?

Почему нелюбимой, как древней,

Неухоженной стала земля?..

Ведь земля же – кормилица наша!

Без неё нам – совсем никуда!

Почему же не сеем, не пашем

И не едем поспешно туда?

Приезжаем лишь только на время

Отдохнуть от мирской суеты —

Городской суматохи, как бремя,

От которой в напряге и ты.

Нас влечёт красота водоёма,

Зеленеющий лес над рекой,

Старорусская нега и дрёма,

Патриарший душевный покой.

Но нет в мыслях того, чтоб остаться,

Приобщиться к крестьянской судьбе…

– Отчего? Почему же так, братцы?.. —

Задаю я вопросы себе…

Нет ни радости, ни злости;

Успокоилась душа.

Ты одна уходишь в гости,

Жизнь со мной не хороша…

А когда-то было время

(то ли сказка, то ли сон):

Час разлуки – злое бремя,

Оба сердца – в унисон! —

Торопили к новой встрече.

Молодая кровь – кипит!

Предвкушая скорый вечер

И, забыв про аппетит,

Устраняя все преграды,

На свидание – скорей!

Знал ведь точно: там мне рады,

«Сердцу будет веселей!»

…Нет ни радости, ни злости;

Успокоилась душа.

Ты опять уходишь в гости,

Жизнь со мной не хороша…

Жили мы довольно тихо,

Да случилось это лихо…

Вдруг жена решила смело:

«Быть ремонту, все – за дело!»

Ну, а всех-то только двое…

Как решиться на такое?

Лет супруга семь мечтала,

В этот год мечта достала…

Чтоб ремонт прошёл толково,

Не поможет только слово:

Всё убрать из комнат нужно…

Мы взялись за дело дружно.

Меж вещей солидных грядок

(раньше был везде порядок),

Меж шкафов, сервантов тоже

Люди полные не вхожи:

Не пройти зигзаг удачи!

Не квартира и не дача,

А какой-то крупный склад.

Наши вещи просто клад

Для старьёвщика и свалки:

Куртки, брюки, книги, скалки,

Банки, стулья, стол, кровать…

Да куда нам всё девать?..

Сброс вещей в одну из комнат —

Где что есть, никто не помнит…

Не найти теперь носки:

В склад вещей сложны броски —

Там любая вещь в мешках,

Поиск их наводит страх.

В бритве кончился заряд…

Всё проблемы, длинный ряд…

Каждый день и каждый час

Напрягают они нас.

Не квартира, а Содом,

Будто строим новый дом:

Двери, окна – заменить,

Плитку в ванной положить,

С полом тоже разобраться,

С потолком… Когда же, братцы?

Шум и скрежет на весь дом…

Стены ходят ходуном,

Клеим их широким фронтом…

Да когда ж конец ремонта?!.

Прогулочным шагом иду по аллее.

Берёзки мне машут, ветвей не жалея.

Как будто им в радость моё посещенье,

Её проявляют они без смущенья…

Однако порывы воздушные стихли,

А я озадачен: прорезался стих ли?..

Полвека назад мы сидели за партой

И помним искрящийся бал выпускной…

Пусть жизнь нам дала всем различные карты,

Но ты, моя школа, навечно со мной!

Года пролетают, как молнии блики:

Лысеют мужчины, в висках седина;

И в женщинах есть изменённые лики,

Морщинка уже залегла, не одна…

А многих из нас уже нет и на свете,

Надёжных друзей и хороших подруг…

Не встретишь теперь больше их на рассвете,

Не дёрнет за косу обидчик и друг…

Но свято то старое школьное время,

Которое память всю жизнь берегла —

Не зря ж через годы и трудностей бремя

Тропинка ко школе опять пролегла!

Февральский зимний день,

Холодный Ленинград.

Дворец, где брака тень

И свадебный наряд…

Ступают робко на ковёр

Млады жених с невестой.

Свидетели, как на подбор,

И гости – все на месте.

Их вид торжествен и красив.

Чарует юность, нет тут слов!

Как жаль, что этот коллектив

Собраться снова не готов…

В альбоме фото пожелтело,

Людей тех в жизни многих нет…

Но снимки держат формы тела,

Как память прошлых добрых лет.

Среди деревни – ветхий дом,

Кипели страсти в доме том.

Старинный дом почти два века

Жилищем был для человека.

Его я помню с детских лет,

Милее сердцу дома нет:

Играл мальцом, забот не ведал

Под строгим добрым взглядом деда.

Мои проделки и проказы

Прощал он запросто и сразу,

Хотя, наверно, не всегда

Невинны были те года…

До слёз знакомое крыльцо,

Избы бревенчатой лицо:

Морщины-трещины на нём.

Устало, грустно смотрит дом.

Ступени, лавочка, порог…

Входная дверь, как будто рок,

Ведёт меня в холодны сени:

Довольно пыльно, мрачны тени.

Душевный трепет вдруг возник,

Как будто в детство вновь проник:

Здесь были игры, пляски, гам,

Ходили книги по рукам…

Большая лестница скрипит

(а дом всё слушает, не спит).

Иду наверх, второй этаж,

Почти чужой, как и не наш…

Сплошные лавки по стенам,

Малы окошки тут и там;

Широкий стол, иконостас,

И Божьи лики смотрят в нас…

В червлёных рамках жёлто фото:

В бушлате парень из морфлота,

Семья, бабуля и мой дед,

Портреты давних разных лет…

До боли памятны предметы:

Кастрюли, ложки и всё это,

Что кухни утварь составляет.

Смотрю, не верю – не бывает!

Мне всё казалось: вот сейчас

Раздастся громкий дедов глас

И тихий бабушкин ответ…

Вздохнул: «Как жаль, что чуда нет…»

Прошло уже почти полвека —

Солидный срок для человека,

А всё осталось неизменно…

Не зря хотелось непременно

Хотя разок взглянуть на дом,

Узнать о том, что в доме том…

В густой пыли стекло окошка

И свет идёт совсем немножко:

Здесь паутин заслон крутой

И мух погибших целый слой.

В избе давно уж не уют…

Пожалуй, лишь нашли приют

Под полом хаты только мыши,

Чей шорох, писк до самой крыши.

Привольно им живётся тут —

Ведь кошки тоже не живут.

Безлюдным дом давно стоит,

Имеет он унылый вид,

В сырую землю врос венцом,

А был когда-то молодцом.

И крытый новой дранкой крышей

Наш дом тогда был крепче, выше,

Имел здоровый бодрый лик —

К такому виду я привык.

Из брёвен рублен, те – в обхват!

Наверно, был тот плотник хват,

Душой к работе расположен,

Коль сруб избы надёжно сложен.

А перед домом палисад,

Как украшение и сад:

Земли участок огорожен,

Был основательно ухожен.

Как жаль, что на любимой грядке

Кусты с крапивой в беспорядке…

В хлеву мычанье раньше было,

Копытных цело стадо жило:

Телёнок мал, корова-мать,

Овечки шустры, не поймать.

С десяток курочек, петух —

Поутру песней режет слух.

Простое для села подворье:

Животных шум, как многоборье,

Всегда привычен. И с рассвета

Мычанье, крики и вся эта

Обрядов быта суета

И дел крестьянских маята:

Ворота хлева отворяют,

Из них охотно выбегает

На свежий воздух разный скот —

Так каждым летом, каждый год.

И вмиг вся улица полна

Животных. Пёстрая волна

Коров, телят, овец и коз,

Козляток, быстрых, как стрекоз,

Плывёт по улице живая,

Маршрут исправно соблюдая.

Хозяйки, изредка ругая,

Животных, бережно стегая,

Ведут к околице деревни.

Седой пастух, в одёжке древней,

Под свой надзор берёт скотину.

Над нею главный он отныне —

Погонит стадо на луга.

Не будет слушать – батога

Получит быстро животина:

Удар по рёбрам – дисциплина!

Вдали ещё туман белеет.

Проходит стадо: овцы блеют,

Мычат коровы и телята…

Бывало, пас и я когда-то,

Ходил поутру на покосы

И до сих пор те помню росы…

Однако много ли дворов

Сейчас имеют тех коров

Кормилицами званых,

Бурёнок наших славных?

Корова – это молоко

(до магазина далеко!),

Творог, сметана, масло;

Телят растили – мясо…

С животными делили хлеб,

Когда другой подкормки нет,

Хозяева-крестьяне

(не доедали сами).

Малых телят в избе держали

Весной, чтобы не замерзали.

Поили часто через соску

И не жалели в свечах воску,

Когда порой в ночной тиши

Забеспокоят малыши.

Лечили, как детей своих,

Заботой окружая их…

Обычай шёл от века к веку,

От человека к человеку.

Всегда седы деды и бабки,

Хранили свято те порядки…

Теперь другое стало время,

Народ несёт иное бремя:

Разрушена с землёю связь —

Сорняк, засýха или грязь

По нищим улицам селений…

Убогость та – ведь не от лени!

Здесь люди стары и с трудом

Содержат грядки, куриц, дом.

Отсель сбежала молодёжь —

В деревне ведь не проживёшь:

Работы нет, учёбы тоже

И жизнь на город не похожа…

Для снятья стрессов и влечений

Из всех возможных развлечений —

Проезжий только магазин.

На всю округу он один…

И в этой редкой автолавке

В обилье водка на прилавке.

Ещё там крупы, сахар, хлеб

И разный мелкий ширпотреб.

Набор шикарный сигарет,

И всё дороже, спору нет…

Зимой дороги все под снегом

И старики… пешком за хлебом!

…Наш дом изрядно изменился,

Довольно стар и запылился.

Полы прогнили и в наклоне,

Как перед временем в поклоне…

Обои все от стен отстали,

Стоять по-прежнему устали.

На окнах краски нет уже,

Разруха явно в кураже…

Крепка, без трещин только печь,

В ней было можно всё испечь:

Варить супы, компоты, каши

Могла успешно печка наша.

В развалах дома лишь она

Была целёхонька одна,

Хотя побелка почернела…

Но это же другое дело.

И даже баней печь служила,

Когда метель лиха пуржила.

В любой зимы холодный час

Своим теплом печь грела нас,

Детей ватагу присмиревших

И от мороза посиневших.

Лечила даже наша печь,

Когда больной спиною лечь…

В протечках сильных потолок,

Из стен торчащий пакли клок.

Разбиты также стёкла окон,

Мишенью были ненароком —

Рогаток стрельбы тут и там

Мешали в жизни воробьям.

И хоть доской забиты рамы,

Не избежали стёкла драмы…

Хоть поколенья два сменились,

Картины детства не забылись:

В него вернулся я назад

Почти что лет на пятьдесят…

Вот уже конец недели —

В баню надо, в самом деле!

Хоть не сильно загрязнились,

Даже в ванной часто мылись,

Нужно в баню собираться,

Чтоб энергии набраться.

Там есть сауна, парилка,

Мой товарищ с речью пылкой,

Что обсудит все проблемы

Политической арены.

Лесорубы, горняки,

Офицеры, скорняки,

Рыболовы, коммерсанты,

Дошколята и курсанты —

Всем один и тот билет,

В бане разных рангов нет.

Старики-пенсионеры

Ходят в баню, для примера,

Регулярно, как часы,

Чтобы, вставши на весы,

В весе разницу заметить,

Для себя как плюс отметить.

Ведь известно всем давно:

Лишний вес – не всё равно!

Баня – это как мечта!

Баня – это чистота.

Баня – это и сосед

Для душевных же бесед…

Вот разделись и – вперёд!

В мойку движется народ,

Без одежды и наград.

Здесь друг другу каждый рад,

Подзадоривают, дразнят…

Потому что баня – праздник!

Много всяких прибауток,

Сказов, былей, разных шуток

Вам услышать довелось,

Если б мыться тут пришлось.

Лёгкий смех и анекдоты,

Но негромко, лишь в полноты,

Так как глушатся водой

Из кранов и душевой.

Через мойку следом путь —

Греться стоит заглянуть:

То ли в сауну дышать,

То ли веником махать.

Всем парильщикам известно

Популярное то место:

Там жара, духмяный пар,

Как бы мощный самовар.

Но внутри не кипяток,

А нагих людей пяток.

От горячих истязаний,

Крепких веника лобзаний

Кожа сильно покраснела —

Бьют себя довольно смело.

И берёзы летней дар

Разгоняет веник жар.

Багровеющее тело

От ударов задубело

И не чувствует уже,

Как в экстазе, в кураже.

Сердце бухает, как молот,

Даже старец станет молод,

Коль к парилке пристрастится —

Для здоровья пригодится.

Если хворь была у вас,

То микроб погиб тотчас:

Он не выдержал жары,

Сам загнулся от хандры.

Вот махать все перестали…

Неужели вдруг устали?

Нет, секундный перерыв —

Это в камнях белый взрыв

От воды и непростой,

В ней целебный же настой.

Свежий пар – туманом ближе,

Языком горячим лижет;

Кровь – ещё быстрее в теле,

Хоть и так уж на пределе.

Камни сердятся, шипят;

Пар пробрал до самых пят!

Жгут людское тело ветки,

Но народ попался крепкий:

В плотных шапках, рукавицах

Дружно бьют по поясницам,

По плечам и по рукам,

По ногам, «окорокам»…

Руки ходят тут и там,

Достаётся всем местам!

Не сломался б только веник,

В бане он дороже денег.

Веник весело летает,

От лихой работы тает:

От ударов невпопад

На полках, как в листопад.

Люди хоть кряхтят от жару,

Но кричат: «Поддайте пару!»,

И вздыхают, и вопят,

Но на волю не хотят…

Вот такой у русских дух:

Вместо жалоб – «Ох!» и «Ух!»

Вдруг открылась дверь парилки —

Все замолкли «говорилки».

С ярко-красными телами,

К ним прилипшими листами,

Широко раскрыв глаза,

Они – сплошные «тормоза»:

Обессилены теплом,

Мысль – об отдыхе одном.

Жар парной ослабил душу…

Но гляди-ка: после душа,

Вместо чтобы отдохнуть,

Прыг в бассейн – «охолонуть»,

Где вода почти что лёд.

Но их холод не берёт!

Лица пламенем горят,

Очи будто говорят:

Радость жизни в нас вселилась,

Вот душа развеселилась…

Бодрость духа, крепость тела —

Баня в этом преуспела!

Перед мойкой – раздевалка;

Там сидят слегка вразвалку

Все уставшие «бойцы»,

Сами знают: молодцы!

Не спеша глотают морс,

Промокают тела торс.

Ждут прихода прежних сил,

Чтобы старший огласил:

«Ну, пора! Ещё заход!» —

Вновь к парной спешит народ…

Муки в бане – добровольны.

Каждый знает, что довольно

Много париться нельзя,

Каждый – сам себе судья…

В белых хлопьях пены мыльной

Наш народ мелькает в мыльной:

Трёт мочалкой всё подряд,

Будто взял на то подряд…

Все закончив процедуры

По мытью своей натуры,

Таз последний сверху льём,

Бодро к выходу идём.

Тело много легче стало,

Словно юность вдруг настала.

Кровь по жилам – бег быстрей,

Чувства тоже все острей.

…Отдых нужен после бани:

Мы в фойе и на диване,

Чтоб остыть, просохнуть тоже.

Сразу нам идти дороже:

Можно враз поймать простуду…

Просто жаль испортить чудо:

Праздник бани, чистоты,

Где участником был ты.

Жаром бани разогретый,

По зиме тепло одетый,

Я иду пешком домой

По знакомой мостовой.

Этот праздник – раз в неделю,

Заряжает, в самом деле:

Замечательным стал мир!

Браво, баня, мой кумир!

Какая ты, Любовь?

Я думаю, что ты сама не знаешь.

Ведь многое зависит от души,

В которую ты попадаешь.

В практичную, тщеславную,

Наверное, не сможешь достучаться.

Она в глазок посмотрит и плотней

закроет дверь:

Любовь не входит в ее планы,

Во всяком случае уж точно не теперь.

Трусливая не исключит возможность,

Но трудностей не выдержит,

Она всего боится, слишком осторожна.

Малейшая проблема… и сбежит.

А гордая, надменная душа

Возможно даже близко не подпустит

И в случае ошибок закрыться может навсегда,

И не помогут здесь ни доводы,

ни объяснения…

Но будет очень сожалеть спустя года.

И только чистая и смелая душа

Тебя познает до конца,

До глубины, до полного блаженства…

Она откроет настежь свои двери,

Она без слов в тебя поверит.

С ней расцветешь и будешь вечно молода,

Красива, лучезарна и светла.

Как много хлама копим мы в себе,

Как жаль, что этого не замечаем.

Обиды, злоба, раздражение… —

Надолго поселяются в душе,

И удалять их не cпешим и не желаем.

А в этой мути – ничего не разобрать,

Пластом накрыли душу нечистоты.

И поневоле продолжаем мы страдать,

И не для нас медовой жизни соты.

Мы искренне не понимаем: «Господи, за что

Тоска и боль, сплошные невезения?»

А глубоко внутри уже давно

В пыли осевшей задыхается душа

И тщетно жаждет очищения.

Мы смотрим в прошлое с тоской,

Живем в бесплодных сожалениях,

В своих мечтах – не здесь и не сейчас.

Как будто бы всерьёз не принимая

Ни день сегодняшний, ни час.

И, находясь меж будущим и прошлым,

Смотрящие вперед скитальцы,

Мы разучились радоваться малому.

А ведь обыденное тоже исчезает

И так же, как песок сквозь пальцы

Не ценим ежедневное, мгновенное

И в спешке топчем то, что под ногами,

Забыв о самом главном – всё от Бога.

Он здесь, в реальной нашей жизни

И каждую минуту с нами.

Но мы по-прежнему в своей стихии

И продолжаем жить ненастоящим.

И лишь спустя года, сквозь призму лет

Сегодняшнее тоже обретает цвет

С едва заметным, но блестящим.

Года меняют наши ощущения,

И жизнь уже не катится, как снежный ком,

Не замечая скорости до головокружения

И оставляя что-то на потом.

Она зависла в воздухе, как нежная снежинка,

Ей хочется еще парить, но время убывает.

Уже блестит на ней едва заметная слезинка.

Придет пора… и неминуемо растает.

Нам кажется, что в жизни все случайно,

На самом деле – удивительно

продуманно,

И каждый получает то, что заслужил.

Ты растоптал чужое счастье?

Со зла, а может быть, нечаянно?..

Не сомневайся: Бог твои деяния

не позабыл.

За зло поплатишься слезами,

Добро – внезапным счастьем обернется.

И будь поосторожнее с мечтами:

Они имеют свойство исполняться,

Никто не знает, что придется пережить.

И каждому свое, но все – от Бога,

А значит – лучшее, что с нами может быть.

Человека изменить очень-очень сложно,

У каждого свой внутренний, особый,

Многообразный, интересный мир.

И грубо лезть в него, разрушить —

невозможно,

Он не похож на хрупкий сувенир.

Ведь этот мир возник не сразу,

Формировался не один десяток лет.

И каждый в жизни поворот, и каждое мгновение —

Оставили на нем неизгладимый след,

Замысловатый отпечаток прошлого,

Довольно сильный и непреходящий.

И не пытайтесь что-то в нем менять:

«Оставь надежду всяк сюда входящий».

А если любите, то принимайте

Все вперемешку – и хорошее с плохим.

Терпимы будьте и не забывайте:

Ваш выбор лучший и единственный,

И он неповторим.

Вы рассмотрели в нем изюминку,

Лишь вам известна эта сладость.

Любите и любимы будете,

Тогда и недостатки будут в радость.

Юность – славная пора рассвета,

Как будто жизнь тебе все время

улыбается.

И спор до хрипоты, и дерзкие мечты…

Не верите?

А зря, все только начинается.

И неотрывный взгляд парнишки

сероглазого,

И первые цветы, прикосновенье рук,

Смущение и недосказанность,

Тревожность и тупая боль разлук.

И неуместная, убийственная гордость,

Калечившая всё и вся,

Когда хотелось одного, а делалось

другое…

Начало познавания загадочного «Я».

Непонимание родителей, несовпаденье взглядов,

И поиск нового пути и счастья своего.

Оно довольно часто было рядом,

А мы все дальше отдалялись от него…

Память снова окунула в прошлую печаль,

Больно было, страшно больно,

но ничего не жаль.

С судьбою спорить не пыталась

за неудавшуюся роль,

И неспроста дано мне свыше —

познать мучительную боль.

Ты был одним из проходящих,

из тех, кто мимолетом,

Размыли серые дожди – следы

за поворотом…

Последняя любовь, как теплый луч заката,

Дарованная свыше милость.

И чувствует себя немного виновато,

Как поздний и нежданный гость.

Ниспослана с небес, благословенна,

В судьбе отмечена как неизбежность.

И красят жизнь всегда и неизменно

Ее тепло и нерастраченная нежность.

Она чуть слышно проникает в дверь,

Вторым дыханием согрета.

И каждый думает: «Ну почему теперь?

За что подарок мне на склоне лета?»

А позади большая жизнь, и было всё:

Метель, и оттепель, и окрыленность,

Колючая тоска, и боль, и зло… —

Безумным кажется чего-то ждать еще.

И вдруг нахлынуло и захлестнуло

Непреходящее и настоящее тепло.

И кажется, что снится это. Но нет…

Пришла любовь и молча ждет ответа.

Без объяснения, без логики, без вето.

Как много тех, кого не приняла,

И тех, чью боль не замечала.

Излишней гордостью плененная —

Не оценила их, не привечала.

Мне их глаза ночами снятся…

Я замираю, кровь стучит в висках.

Смотрю на них с немым вопросом,

Как статуя, зажатая в тисках.

Их не постичь, они уже за гранью,

В душе смятение и тихая печаль.

Я преклоняю голову повинную,

Они в молчании уходят вдаль…

Мне очень часто снятся поезда,

Они меня куда-то вдаль всегда уносят,

Ведёт их путеводная звезда,

На станции какой сойду, меня, увы, не спросят!

Под стук колёс и шум перронов гулких

Хочу сойти на станции с названием «Мечта»,

Пойду бродить я в незнакомых переулках,

Но жаль, туда совсем не ходят поезда!

Они все без оглядки мчаться будут,

В них пассажиров нескончаемый поток,

Посадят, высадят и вновь о всех забудут,

Таков поездок, путешествий тех итог!

Хочу на скорый поезд взять скорей билеты,

И мчаться, мчаться, мчаться в никуда…

А поезд мне подскажет по секрету,

Где станция с названием «Мечта»!

И вот брожу на ощупь в темноте кромешной,

В неосвещённых фонарями переулках,

«Спасибо за Мечту», – я вслед шепну с надеждой

И стану чуда ждать среди перронов гулких!

Душа наполнена звуками,

Разливаясь мелодией в теле,

А раньше играло разлуками,

Ах, как же они надоели!

Ждала умиротворения,

Любви так ждала и покоя,

Бывали в душе и затмения,

Есть чувства всегда, где есть двое!

Но чувства в ней жили обмана,

Предательства, горькой разлуки,

И свежими были те раны,

И были опущены руки!

Надолго они поселялись,

И «Шторм» в ней играли Вивальди,

Она ждала штиля морского,

Душевное море чтоб гладью!

Корабль души бился в щепки,

Не те были там капитаны,

И с курса сбивались нередко,

И видимость – только туманы!

Сойдя же на берег неверия,

Их встретились взглядами души,

И вновь зародилось доверие,

И жить они стали на суше!

А был он простым музыкантом,

Нашёл к той душе камертоны,

Ещё обладал сверхталантом

В любви соблюдать все законы!

Душа вновь поверила в чувства,

И в «Вальсе цветов» закружилась,

Душа очень ценит искусство,

Душа просто снова влюбилась!

Ветрено. Сонно. Осенне. Ненастно.

Лист тополиный, свернувшись, летит.

Знаешь, мой милый, и в этом знак счастья.

Просто ты жизнью, как чашка, разбит.

Ищешь гарантий любви в этом мире,

Честно забыв, что вложил в веру сам.

Чувства не стопка «прозрачной» в трактире

И не ломоть, что делён пополам.

Хмуро. Дождливо. Искряще до дрожи.

Грозы – обломки былого тепла.

Знаешь, мой милый, а мы так не схожи.

Счастлива я. Ты ж решил, что врала.

С кем-то воюешь – подальше, пошире,

В дружбу мужскую вложившись сполна.

Я жарю хворост в распаленном жире,

Сказки качая, как ведьма-волна.

Я невзначай твою суть прочитала,

Чтоб улыбнуться и дальше пойти.

Бедным Икаром тебя я признала,

Чтобы несчастья твои не нести.

Не люблю сокращать слова,

Ни к чему мне плодить уродцев!

Пусть растут, как весной трава,

У коленей дворов-колодцев.

Не считаю возможным рвать

Имена островов старинных.

Город вправе на них звучать —

Всей октавой, протяжно, длинно.

Кто-то скажет: «Минут – в обрез!

Столько дел! А слова мешают…

Крутит лишними гласными бес,

Оттого человеки страдают».

Я ж иду по проспектам, любя

Петербург с его гордостью хлёсткой,

Диафрагмой морской трубя,

Чтоб вода не казалась плоской.

Я ж иду в поднебесьях крыш

И мурлычу трёхцветной кошкой:

«Не бежит по канату мышь,

Значит, жизнь не с пустою плошкой».

Я ж плету ворожбой стихи,

Чтоб творить из страстей романы —

Буйно-ветрены и лихи,

Да никем до слогов не рваны.

Василёк – к васильку. Заплетаю их в лето,

Чтобы синий стозвон не распался навек.

Посмотри, милый мой, сколько в цветиках света!

Да послушай, родной, сколько в них добрых рек!

Мы наденем с тобой два венка. Как пригожи

В их беспечной красе и счастливой любви!

Луч, волнуясь, скользит по губам и по коже.

Луг закатный шуршит: «Ощущай и живи…»

И идём мы вдвоём сквозь разлуки и время,

Отпуская и вновь за свиданья держась.

Васильковый венок – не увядший – на темя,

Чтоб готовить из сока для странников мазь.

Не зря мы с тобою пришли оба к морю,

Не зря повстречались на тонкой черте.

Оставили в прошлом и радость, и горе,

А значит, и судьбы у нас уж не те.

Дубасили волны о берег без гнева,

Чтоб просто расслабить извечный зажим.

Я к ним прибежала от пресности Нево,

Ты к ним поспешил из потока машин.

И слушали мы не друг друга, а бурю,

Ведь поняли – в ней наше сердце стучит.

Стучит и грохочет, в любви не халтуря,

Избавив от стел и ухоженных плит.

И гладили мы в сизой мороси лица,

И падали рядом на светлый песок…

Смогли всего за день воскреснуть-родиться,

Отдав белой пене лишь крови глоток.

За женщину-Осень он пил без остатка,

Бросая в камин огранённый стакан,

Пытаясь понять, что ей горько, что сладко,

Что может ей дать рифмоплёт-хулиган.

Она же, смеясь, колдовала глазами,

Взбивая простыни в лебяжий туман:

«И горечь, и сладость лежат меж губами.

Почувствуй их сам, рифмоплёт-хулиган!»

И дверь открывала пустынного шкафа,

Чтоб взять пару туфель и весь божий план:

«Не стоит гоняться за титулом графа.

Любовь не салонна, поэт-хулиган!»

С себя позволяла снимать украшенья —

Багряность листвы и предзимний обман.

Она для себя принимала решенье,

За них же двоих – рифмоплёт-хулиган.

Кажется, грусть вновь стучится в окошко…

Сохнет трава, и пылятся листы.

В небе ночном остывает дорожка,

Где летом бродят с звезды до звезды.

Кажется, радость стоит у окошка…

Яблоки – в россыпь – сиянием дней.

На подоконнике ватная кошка

Громко мурлычет в корзинке своей.

Кажется, грусть вновь стучится в окошко…

Хлопает ставнями-веками дом.

В печке огонь поугрюмел немножко,

Требуя соли – не ложку, а ком.

Кажется, радость стоит у окошка…

Астры цветут безмятежно в саду.

Август бросает знаменья и крошки,

Значит, и в мире всё будет в ладу.

Кажется, кажется… Грусть или радость?

Я больше их не делю пополам.

Ежели кислое впущено в сладость,

Сок их совместный потёк по губам.

Урчит, мурлыкает прибой,

Подставив солнцу свою спину,

Осыпан искрой золотой,

Зовёт прохладою в пучину,

Щекочет ласково песок,

Легко песчинками играя.

Искристый пенный гребешок

На солнце брызги рассыпает.

Плывёт и нежится душа.

Томится тело сладкой ленью.

Я обжигаюсь, сделав шаг

К воде спасительной из тени.

А там весёлая волна

Под тело ласково ныряет,

И оголённая спина

На солнце тихо обгорает.

Ах, море, только раз в году

С тобой свиданье назначаю.

Я этой встречи страстно жду

И целый год о ней мечтаю.

Сегодня солнце было красным-красным,

Огромным в серой дымке у земли

И виделось зловещим и прекрасным,

А люди ехали, спешили, мимо шли…

Я в небо зачарованно смотрела,

Не в силах оторвать от солнца глаз,

А в сердце что-то странное горело,

Казалось чудом, будто в первый раз.

Оно звало и предвещало что-то,

А людям было просто невдомёк.

Они, как пчёлы, мчались в свои соты,

Чтоб запалить свой тусклый огонёк.

В дымном зареве утра не видно восхода.

Небо сеет рассвет сквозь туманное сито.

И, как манны небесной, дождя ждёт природа,

Но на десять замков непогода закрыта.

Где-то громко грохочет и грозно сверкает,

Обещая пролиться желанной прохладой.

Но три капли дождя, что к земле долетают,

Превращаются в пар, не давая пощады.

А как ливнем обрушатся свежие струи,

Все насытятся вдоволь – природа и люди,

Так по солнышку сердце опять затоскует,

Про удушливый жар мы как будто забудем.

В зеркалах мерцают свечи,

Бахромой стекают капли,

Распластался зимний вечер,

Воск расплавленный податлив…

Вьются тени и рисуют

Странный образ в бликах света.

Заколдованные струи

Не хотят давать ответа.

В темноте роятся страхи,

Тишину пронзает шорох.

Бьётся загнанною птахой

Сердце, дрожь ползёт за ворот.

Кроет тайны зазеркалье,

И молчат о чём-то свечи.

Синева окон хрустальных

Прячет будущие встречи.

Я люблю, карнавал, твои яркие краски,

Твои шутки и песни, наряды и пляски,

Когда можно расслабиться ярко и смело,

Когда чувства открыты, а лица – под маской.

Мы всегда, даже в старости, чуточку дети.

Нам близки и приятны чудачества эти.

Почему ж мы боимся смешными казаться?

Под замком – наше детство, а чувства – в запрете.

Мы боимся, что вдруг кто-то пальцем укажет,

Засмеётся над нами, обидное скажет.

Но ведь смех над собою, веселье без маски

Нам лекарством от ханжества на душу ляжет.

Тревогой ночь и утро «ни о чём».

День – так себе – привычная унылость.

Что будет лучше – верится с трудом,

Мир без тебя – печаль вокруг и стылость.

Спасение – в сиянье глаз твоих,