Мама мечтала видеть меня модельером, а я стала проституткой. Боюсь встречаться с ней в сновидениях – как смотреть в глаза… Во мне нет маминых природных талантов. Во мне – сперма десятков мужчин и жалкая душа. Под слоем тонального крема бледная кожа с близко подступающими венами… Всю жизнь мама зарабатывала на хлеб своими золотыми руками. Ее дочь зарабатывает деньги продажей тела. Мама учила меня шить, но сейчас не могу даже вдеть нитку в иголку. Руки трясутся. Наплевать…
С моим вступлением в осознанный возраст мама ежедневно обучала меня шитью: «Сашуль, запоминай… Лучшей профессии для женщины не придумаешь. Главное – уметь шить скоро, не завышая цены. Деньги надо зарабатывать с совестью».
Я с шитьем сдружилась сразу: хорошо получалось. Она смотрела, как я аккуратно строчу подол сарафана, не скрывая восхищения. «Все женщины нашего рода рукодельничали. Талант от одной к другой передавался. Я была уверена, что в тебе он тоже проявится». Я отлично чувствовала ткань. Часами листала «Работницу», редкие привозные номера «Бурды». Изучала типы материалов, выкроек, пока мои сверстницы после школы играли в классики. Как заканчивала с уроками, подсаживалась к маме: наблюдала, как стремительно пронизывает ткань игла, как мама наносит отметины обмылком, разрезает материал грубыми ножницами.
Процесс протекал с такой легкостью, мы и не замечали, как день за окном сменялся ночью…
К маме обращались жены партработников, артисты. Помню молодую Пугачеву. Она приходила на примерки по ночам, чтобы не привлекать внимания. Пока мама закалывала на ней вытачки, я просила тетю Аллу спеть «Арлекино». И знаменитая певица не отказывала… Жили мы в среднем достатке: денег хватало на еду, одежду, коммунальные услуги. Плюс отец подрабатывал… Но деньги доставались маме с трудом. Так становилось жаль ее, измотанную к вечеру кропотливой работой. Перед сном она просила, чтобы я потоптала ее затекшую спину. Аккуратно переставляя ноги на мягкой спине, я слушала хруст позвонков, продавливала пяткой болевые точки на уставших мышцах. Часто мама засыпала прямо на ковре, не успев предупредить…
В Стамбуле редко вспоминаю детство. Обычно не оглядываюсь назад, не достаю из пыльного шкафа скелеты прошлого. Мой Дневник первый, кому об этом поведала на Востоке. Поведала об утраченных мгновениях истинного счастья. Тогда они казались обычным ходом дней… Скучаю по маме где-то там, глубоко внутри. Не позволяю себе много вспоминать: слишком больно. Слишком стыдно. Я не себя нынешней стыжусь, а того, что не смогла оправдать надежд родного человека. Пути назад нет…
Мама умерла через два дня после моего выпускного бала. От инфаркта. Исполнила последний долг и ушла. Оставила мне воспоминания и роскошное голубое платье, сшитое накануне.
Фасон этого платья придумывался около полугода: мама бегала к подругам портнихам, советовалась по поводу ткани. Искала подходящие аксессуары. «Доченька, выпускной бал случается раз в жизни – все должно быть идеально. Тем более в школе знают, что чья ты дочь, будут обращать внимание на наряд». Трое суток перед балом мама не смыкала глаз. Я засыпала под шум швейной машинки в гостиной, а папа с братом бранились, мол, хорош шуметь, дай поспать. Чтобы никого не беспокоить, мама отключала свет в комнате, сидела с маленькой настольной лампой. Через каждый час выходила на балкон, где подолгу курила. Результат превзошел ожидания. Такого платья, как у меня, наверное, не было ни у кого в Москве. Я была настоящей сказочной принцессой. Тетя Римма с пятого этажа вспомнила элегантную Хепберн в «Римских каникулах»… Мама на выпускной не поехала. Осталась дома – выспаться: «Доченька, ты будешь звездой бала. Я договорилась с дядей Колей, он тебя отвезет и привезет. Чтобы платье не измялось…»
Отчего-то я не помню похорон. Ни себя, ни папу с братом, ни родственников, ни соседей. Только холод, сырую землю под ногами, запах лекарств. Всё… Не буду дальше писать. Да и писать больше нечего. Только одно добавлю: «Мама! Ты не приходи в мои сны, умоляю! Мне стыдно…»