Было зябко. Интересно – зябко от слова зяблик произошло? Или зяблик от слова зябко? Или вообще никакого отношения друг к другу не имеют? Я перескочила лужу и оглянулась – откуда она взялась? Дождя, вроде как, не было. Я посмотрела вверх на небо – ни облачка, перевела взгляд на дом – все окна одинаковые, балконы одинаковые. Странно! Да и в луже воды немало.
Показалась школа. Ребятишки шли толпой и в узких воротах скапливались, чтобы потом, уже на школьной территории, разбежаться кто куда.
Я влилась в толпу, которая пронесла меня сквозь ворота и выбросила уже у школы. Я не собиралась бежать "кто-куда", а пошла в школу, на самый верх, к своему классу.
Следом за мной пришла моя соседка Таня. Мы обрадовались друг другу и вместе стали ждать нашу учительницу.
– Я вчера играла в пинашку, – сказала я.
– Я вчера играла в пинашку тоже, – сказала Таня, и мы засмеялись, потому, что это было сказано одинаково. После этого я ещё больше прониклась к Тане, так как мы с ней были одинаковы. Таня рассказывала, как она играла в пинашку, потом я рассказывала Тане, как я играла в пинашку, потом снова она, потом снова я. Мне стало казаться, что мы играем с Таней в одних классиках и пинаем одну пинашку.
Потихонечку стали подходить наши девочки и мальчики. Я их ещё не запомнила по именам, но это точно были наши.
Как и вчера, минут за десять до урока, пришла наша учительница и ключом открыла дверь.
– Дети, заходите и рассаживайтесь по своим местам, – сказала она и пошла в учительскую.
Зазвенел звонок. Дверь класса открылась и зашла учительница. Все детишки встали и учительница сказала: – Здравствуйте, дети.
– Здравствуйте, Валентина Дмитриевна, – дружно ответили первоклассники.
После переклички Валентина Дмитриевна сказала: – Сегодня первым уроком у нас будет правописание. Когда-то, давным-давно, первоклассникам преподавали урок под названием "чистописание". У каждого ученика была перьевая ручка, с пера которой постоянно, куда попало, капали чернила. В основном в открытую тетрадку. Назывались они кляксами. А ещё чернила долго не высыхали, и потому в тетрадку вкладывали промокашку. А ещё у каждого ученика была чернильница-непроливашка, чернила из которой, естественно, проливались и, понятное дело, в портфель. В эту чернильницу-непроливашку ученики макали свои перьевые ручки, делали кляксы в тетрадях, затем писали и только потом промакивали всё это промокашкой.
Портфель, кроме основной функции, был предназначен для катания со снежной горки. Портфелем было хорошо съездить своему противнику по носу.
Тут учительница улыбнулась и сладко прищурившись, посмотрела в окно, вероятно, вспоминая нечто хорошее из своего детства.
– Собственно, поэтому чернильницы-непроливашки проливались в портфеле. Все эти проблемы были решены с появлением шариковой ручки, – продолжила она, – но почерк у детишек испортился так, что пришлось вводить новый предмет – правописание.
Она попросила нас достать тетрадки правописания и повторить строки с кружочками и с крючочками.
Я очень старалась, даже язык высунулся, но кружочки не были похожи на кружочки, скорее на квадратики. Если бы меня попросили продолжить строку с квадратиками, то, наверное, получились бы кружочки.
А крючочки, вышедшие из-под моей ручки, назвать крючочками мог только самый последний извозчик. Я не знаю, кто такой этот самый извозчик, но когда папа сердится на кого-то, он упоминает извозчика. А когда сильно сердится, он упоминает последнего извозчика.
– Мы писали, мы писали, наши пальчики устали, – сказала учительница, – повторяйте за мной.
И она стала сгибать, разгибать пальцы, руки вверху, руки вбок, руки вниз. Все детишки за ней повторяли и я тоже. И так много минут, может тыща.
Когда уроки закончились, я вприпрыжку побежала домой. Ведь дома меня ждала вкусная еда, красный арбуз и, самое главное, мама.