Просыпаюсь я в холодном поту и с вопросом, сложно ли достать в Амстердаме наркотики потяжелее. Одеяло прилипает к телу. На соседней половине кровати обнаруживается спящий Том, который так и не ушел к себе в комнату. Я пытаюсь подняться, но меня трясет, а ноги подгибаются, и я валюсь на пол. Зубы скрипят, а челюсть сводит так, что я начинаю скулить. Нет, нет, нет, опять это…
Сил, чтобы встать, не хватает.
– Том… – зову я, но ничего не получаю в ответ.
– Том! – вскрикиваю.
Он тут же подскакивает, еще не понимая, что происходит, смотрит на меня полузакрытыми глазами.
– А? Что? – бормочет он.
– Том, помоги… – процеживаю сквозь сжатые зубы.
Он сразу все понимает: спускается ко мне и помогает лечь обратно на кровать.
– Черт, черт, черт, – бормочу я, заламывая кисти рук. Том садится на край кровати, кадет ладонь мне на лоб. Я не могу лежать спокойно, дергаю ногами и выгибаю спину.
– Эй, успокойся! – Он прижимает меня к матрасу. – Тебе будет легче, если ты расслабишься.
Тело горит. Я бы начала кататься туда-обратно, если бы Том не держал меня. Воздух свистит, когда я втягиваю его сквозь сжатые зубы.
– Что за бред ты несешь! – вырывается из меня, пока я пытаюсь освободиться от его хватки. Безуспешно.
– Делай, как я сказал! – повышает он голос.
Я замираю. Не хочу, чтобы он на меня кричал… но как бы просто ни было говорить об этом, на самом деле расслабиться и правда невозможно. Все тело скручивает и ломает.
– К-как, – запинаюсь я, – м-мне больно…
– Давай я наберу тебе теплую ванную, – предлагает Том. – Мышцы расслабятся.
Его хватка ослабевает.
– Ладно, – кивая, говорю я, но потом протестую: – Господи, нет, нет, я не смогу… Том, просто дай мне что-нибудь, умоляю… или врежь мне, и я вырублюсь!
– Слушай, не наматывай сопли, ладно? От ломки не умирают!
– Умирают! Я читала в интернете!
Том отпускает меня и смотрит как на идиотку. От его вида я прихожу в ярость. Во мне просыпаются силы, чтобы моментально подскочить на ноги.
– Ты придурок! – взвизгиваю я и начинаю ходить из угла в угол. – Где твои таблетки?!
– Ты что, совсем охренела?! – рявкает Том и тут же оказывается рядом со мной. Хватает меня за руку и говорит:
– По-твоему, я теперь должен отпаивать тебя своими лекарствами?! – Он сжимает челюсти, глубоко вдыхает. – Я не дам тебе их не потому, что я конченый урод, понятно? А потому что ты не можешь выпить их и пойти дальше развлекаться, как прежде! От этих препаратов можно умереть. Я хочу тебе помочь, а не убить.
Я сглатываю. В ушах стоит такой шум, что я еле разбираю его слова. Но я понимаю. Остатками сознания я его понимаю. Киваю и чувствую, как пол под ногами растворяется, и я падаю назад. Том тянет меня на себя и подхватывает.
– Сделай что-нибудь, пожалуйста, – тихо шепчу я.
– Хорошо, хорошо, бельчонок, сейчас, – говорит он, снова укладывая меня на кровать.
У нас двухэтажная мансарда в готическом пятизвездочном отеле. В потолке над гостиной два огромных окна, в которые стучит дождь. Тут две комнаты: ту, что наверху, занял Том, а в той, что рядом с залом, поселилась я. Мы с Томом сидим на диванчике перед металлическим столиком, на котором нам привезли завтрак. Телевизор разговаривает на голландском. Том пьет черный кофе и курит сигарету, что взял у портье. Я ем яичницу.
Мне лучше. Правда, после косяка, который Том дал мне, стало лучше. Только не оставляет ощущение, что голова парит в воздухе отдельно от тела. Но это ерунда по сравнению с ломкой.
Мы молчим. Уже достаточно много времени. Том где-то в своих мыслях, и я не мешаю. Когда он резко приходит в себя, я вздрагиваю.
– Белинда… слушай, я все это знаю. Знаю, тебя сломали. Я понимаю. Во всем этом нет твоей вины.
Я сглатываю. Опускаю взгляд.
– Спасибо… – тихо говорю.
Он тушит сигарету в кружке с остатками кофе и ставит ее на стол.
– Но, малышка… тебе всего восемнадцать. Ты такая молодая… С зависимостью надо бороться, понимаешь?
– Том, я… – Пытаюсь собрать мысли в кучу, но получается плохо. – Я не хочу останавливаться… В моей груди огромная дыра, и только наркотики заполняют ее.
Он смотрит на меня с такой болью в глазах, что мне хочется плакать. Появляется нестерпимое желание оправдываться.
– Я понимаю, что так нельзя, знаю, что зарываю себя на дно, я все это понимаю, но не хочу больше жить в постоянном отчаянии…
Том упирается локтями в колени и трет рукой лоб. Говорит:
– Я прекрасно знаю, как хорошо там и как плохо здесь.
– Ну и почему тогда я должна выбирать эту реальность, то место, где я страдаю?! – возмущаюсь я. – Где всем на меня плевать и я совсем одна?!
– Тише, милая, тише! – Том придвигается вплотную ко мне и прижимает к груди. Говорит: – Мне на тебя не плевать, слышишь? Мне не плевать.
Я всхлипываю. Его слова так трогают, что я ничего не могу сказать.
Том прижимает меня к себе, нежно гладит по голове. Почти шепчет:
– Малышка… мне очень жаль.
В горле и голове отдается жуткая боль. Я изо всех сил справляюсь с желанием заплакать. Когда слезы немного отступают, отстраняюсь и смотрю на него. Спрашиваю:
– Ты когда-нибудь хотел умереть?
– Да, много раз. Однажды я чуть не сделал это.
– Не сделал что?
– Не наложил на себя руки.
Я качаю головой. Опускаюсь обратно ему на грудь и говорю:
– Можешь рассказать?
– Ты знаешь, что мой отец умер от рака? – Он заглядывает мне в лицо и гладит по плечу.
– Конечно.
Том смотрит куда-то вперед.
– Он умирал на протяжении очень долгих месяцев, и у него были адские боли… В какой-то момент уже ничего не помогало, никакие опиаты, наркотики, и он кричал, бился в агонии.
Том тяжело вздыхает. Потом продолжает:
– Знаешь, днем, ночью я до сих пор боюсь – если кто-то закричит так же, ноги подкашиваются… И весь этот хаос в доме, приближение смерти доводили до нервных срывов. Мне тогда было всего пятнадцать, а такое сведет с ума любого. Один раз у меня случилась такая истерика, что я хотел уйти из дома любым способом. Мы тогда жили в доме на седьмом этаже, и я решил, что выйду в окно, и если не сдохну, то меня хотя бы заберут в больницу.
Том останавливается, отпускает меня и берет со стола бутылку с водой. Он кладет руку на крышку, но не открывает.
– И я уже вышел на балкон, но пришел врач, в очередной раз. Никого кроме меня и отца не было, так что пришлось пойти и открыть дверь… Я потом чувствовал ужасную вину за то, что хотел сделать, за то, что не подумал о маме и сестре. Но я был настолько разбит, что мне было на все и всех плевать, я просто хотел больше этого не видеть и наконец-то сдохнуть.
Том заканчивает и смотрит на меня. Я цепенею. Даже представить себе не могу, как тяжело ему было.
– Том, какой ужас…
– Все нормально. Прошло уже много лет. Я просто хотел сказать, знаешь, после этого я еще много раз думал о смерти… когда Марта грозилась лишить меня родительских прав, если я не поеду лечиться, когда она ушла… когда группа чуть не развалилась. Но я всегда вспоминал тот момент, и это меня отрезвляло.
Я молчу и смотрю на него.
– Я имею в виду, Бельчонок, это чувство ты пронесешь с собой сквозь года. Но оно не должно тобой управлять.
Я киваю.
– С этим нужно научиться справляться, – добавляет он. – Не знаю, как по-другому.
Мне нечего ответить. Если честно, то, что он говорит, звучит просто кошмарно.
– Ладно, хватит об этом… – переводит тему Том. – Марк уже заселился. Бен и Джефф скоро приедут. Сегодня должен быть хороший день.
«Нитл Граспер» – очень шумные ребята. Если они заходят куда-то, то заполняют собой каждый угол. Все пространство – это они. Никто в помещении не остается в стороне, все до единого оказываются затянуты в их вечеринку, во главе которой всегда эти четверо. «Нитл Граспер» ведут себя вызывающе и порой совсем сходят с ума, но этим очаровывают. Удивительное умение быть милыми и при этом творить все что вздумается, всегда меня восхищало.
Вот и сейчас: Бен стоит в окне своего номера и что-то кричит охраннику внизу. Тот лишь смеется в ответ. Все, кто здесь находится, знают: нельзя взять и прыгнуть с четвертого этажа в бассейн в дорогущем пятизвездочном отеле. Нельзя, но только если ты не из «Нитл Граспер». Если ты из «Нитл Граспер» – тебе можно все.
Бен кричит парню, который снимает его:
– Убери свой долбаный телефон! Я тебе его в задницу засуну, как только окажусь на земле!
Рядом с ним мелькает черноволосая растрепанная голова. Это Том, где-то там, в глубине номера; он наверняка смеется до боли в животе. Бен отталкивается от оконной рамы и летит прямо в воду.
Когда брызги из бассейна ложатся на землю, я думаю – зачем бассейн вообще нужен в Амстердаме? Тут же пасмурно. Рядом с ним стоит табличка «Не купаться!». Я ухмыляюсь. Люди по примеру Бена начинают прыгать за ним, поднимаются крики и шум. Том выглядывает из окна, смотрит вниз, улыбается, в руке держит стакан с каким-то пойлом. Он не прыгнет, я знаю. Так и происходит. Том оглядывает двор и исчезает в недрах комнаты. Наверняка сейчас он спустится к нам по лестнице.
По правде говоря, я первый раз тусуюсь с «Нитл Граспер» без отца. Чувствую пьянящую вседозволенность, но только… только мне по-прежнему плохо. Пару минут назад мы вышли из бара отеля во двор, тут-то до Бена и дошло, что окно его номера выходит на бассейн. И они с Томом побежали наверх.
Я искусала себе все губы. Мне срочно надо выпить. Я подхожу к бару и говорю:
– Один «Ред Лейбл», пожалуйста.
– Документы, – без эмоций говорит бармен, а я сокрушаюсь.
– Черт, они в номере…
Он пожимает плечами.
– Эй, парень, – слышу я голос Марка за спиной, – налей ей, давай. И мне то же самое.
Он подходит и кладет руку мне на шею. Немного встряхивает.
– Что, отходняки? – спрашивает.
– Ну, что-то вроде…
– Понимаю, – качает головой.
На Марке солнцезащитные очки и шелковая леопардовая рубашка. Первые две пуговицы расстегнуты. Со своими светлыми волосами и длиннющими ногами он выглядит как модель какого-нибудь дорогого европейского бренда. Он вообще единственный, кто сохранил «товарный» вид: Том как обычно выглядит растрепанным после первого же стакана скотча, Джефф порвал пиджак во время танцев в баре, про Бена и говорить нечего.
Бармен ставит перед нами два стакана с виски. Я сразу же хватаюсь за один из них.
– Мэнди, я здесь! – кричит Марк прямо мне в ухо.
– Они заснули, наконец-то! – Аманда подбегает к нам и облегченно вздыхает. – Еле уложила. Совсем не хотят ложиться спать вовремя. Дай-ка… – Она выхватывает у Марка из рук стакан и осушает его за несколько глотков. Потом добавляет: – Я готова танцевать всю ночь!
– Замечательно, – улыбается Марк и обнимает ее.
У меня сводит челюсть – то ли от ломки, то ли от их идеальности. Мэнди просто шикарная – бывшая модель. Они с Марком выглядят прекрасно. У них двое таких же идеальных светловолосых детей. А еще они все очень любят друг друга. И я как бы радуюсь за них, но потом чувствую боль.
– А ну иди сюда, киса моя! – кричит Бен Марку, подбегает и обнимает. Он весь мокрый, с него текут ручьи воды, так что лощеному виду Марка приходит конец. Мэнди в это время успевает убежать. Потом Бен добирается и до меня. Одежда намокает, и я, отвлекаясь от грустных мыслей, с криком убегаю от него.
Я сижу в кабинке туалета, обхватив себя за плечи, и трясусь. В голову словно бьют молнии. Как же я хочу… Кажется, на этом моменте я понимаю, зачем Том взял меня с собой в Амстердам: ведь я понятия не имею, где здесь достать наркотики. Да и мне не нужны какие угодно… мне нужны мои, те, что я беру у Алисы.
Алиса… Я вытаскиваю телефон и снова пишу ей. Она до сих пор ничего не ответила.
Я утыкаюсь лицом в ладони и начинаю мычать. Это невозможно… невозможно терпеть. Как же хочется… и как же больно. Я тру лицо руками. Со всей силы, так, что оно начинает гореть. Всхлипываю. Плачу. Невыносимо…
Непомерных усилий мне стоит подняться и выйти обратно во двор. Ломка не дает опьянеть. Не знаю, сколько я выпила, – сбилась со счету, но чувствую только боль во всем теле и мокрую от пота спину. Пытаюсь спрятать глаза от мерзких желтых лампочек, направленных точно на меня, но не получается. Через полузакрытые веки я оглядываю двор.
Все пьяные. Абсолютно, без исключений. К горлу подкатывает тошнота. Словно сквозь какую-то призму смотрю вокруг, и все происходящее выглядит омерзительно. Я ищу Тома. В этой бесконечной череде ужаса он – мое спасение. Я даже не знаю, что он может сделать, ведь… Мысли обрываются, я резко замираю на месте. Сердце разрывается, превращается в вязкую жижу и стекает по ребрам вниз, к похолодевшему животу. Это приступ? А все потому, что я вижу его. Том сидит на одном из мягких больших диванов рядом с бассейном в окружении людей. На его шее висит какая-то девушка. Ее голова так близко… секунда, и она целует его, придерживая за подбородок.
Я не могу вдохнуть. Проходящий мимо Джефф задевает меня плечом, кричит извинения, но на голове словно банка. Я не знаю почему, но боль от ломки усиливается. Том не касается девушки. В одной руке держит стакан, а в другой – тлеющую сигарету. На ее конце столько пепла – кажется, он ни разу его не сбросил.
Я вечность стою и смотрю на них. А, может, прошла всего пара секунд, не знаю, но Том отстраняется от нее. Потом допивает то, что было в стакане, и уходит. Я «отмираю» и устремляюсь за ним.
Пока преодолеваю расстояние между нами, понимаю, что ненавижу его. Хочу ударить. Толкнуть и оскорбить. Но когда оказываюсь рядом, теряю дар речи, хочу опуститься на землю и расплакаться. Мы стоим у бара. Том что-то заказывает, когда я разворачиваю его на себя.
– Полегче, – говорит он.
– Дай таблетку, – с надрывом прошу я.
– Нет.
– Прошу! – Я хватаюсь за его футболку и сжимаю в кулак. Тому все равно, он будто не замечает.
– С ней нельзя пить, – говорит.
– Ты же пьешь!
Рядом стоящие люди оборачиваются на мой крик. Том берет меня за шиворот и отводит от бара.
– Неважно, что делаю я, – шипит он, – ты либо пьешь как надо, либо вообще не пьешь!
– Значит, вот как? – Я с силой выпутываюсь из его рук. – То есть запрещаешь бухать, да?
– Можешь делать что хочешь, я не твоя мамка, но забудь о моих лекарствах, понятно?! – шипит Том.
– То есть таблетку не дашь?
– Ты бухая.
– Не дашь?
– Белинда, отвали от меня! Просто отвали!
Мы яростно смотрим друг на друга. У Тома в глазах плескается гнев. Я киваю. Отворачиваюсь. Хорошо. Хорошо, я возьму сама. В конце концов, у меня в кармане лежит ключ от нашего номера. Когда Том отходит обратно к бару, я срываюсь с места и прихожу в себя уже тогда, когда копаюсь в его вещах. Долго искать не приходится – встряхнув рюкзак, я обнаруживаю, что он словно погремушка. Открыв и запустив туда руку, я сразу натыкаюсь на оранжевые баночки с белыми крышками. Боже мой, Том, зачем тебе так много? И какая нужна мне? Не помню. Ладно, плевать. Я открываю первую попавшуюся и думаю… одну? Две? Мне нужно, чтобы это скорее закончилось, так что я все-таки глотаю две. Жду совсем недолго, до того как…
До того как меня мажет, превращая в ничто. Я очень медленно моргаю, не могу сфокусировать ни на чем взгляд. Чувствую, будто парю над полом. Кажется, теперь я знаю, что такое настоящее облегчение. Это момент, который приходит после того, как тебя наконец-то перестает ломать.