Hollywood Undead – Medicine
Андрей сидит на холодном полу в комнате. На правой скуле наливается цветом свежий синяк, а чуть выше, около глаза, все еще не подсох кровоподтек. Челюсть болит нещадно, но ее хотя бы не выбили, а синяка там все равно не будет. Левое плечо ноет, кажется, он что-то потянул. Ночь, оживившая его сонную жизнь, исчезла без следа. За окном давно уже день, бьющий все рекорды по своей серости. Над городом сомкнулись тяжелые облака, которые вот-вот просыплются на землю мощным снегопадом. Снег будет идти три дня, не останавливаясь ни на секунду, – Андрей смотрел прогноз погоды. В квартире, не смотря на довольно сильное отопление, резко похолодало. А он сидит в одних только тонкой футболке и джинсах. Кожа уже покрылась мурашками, но разрушить этот момент нельзя. Единственная эмоция, проходящая изнутри в сознание, через все уровни бытия, – разочарование. Андрей бросает взгляд на лежащую рядом пачку сигарет. Курить не хочется. Не хочется пить. Есть. Спать.
Он закрывает глаза. Всё пропитано горьким, по-настоящему взрослым, разочарованием. Все воздушные замки разрушены, а радужные пони сдохли от недостатка витамина D. Его руки безвольно лежат на согнутых коленях. В набухших венах ровно пульсирует кровь. Внутри не осталось не смеха, ни слез.
Для того, чтобы жизнь изменилась не нужно ни подвигов, ни чудодейственных пилюль.
Достаточной быстрой, как пуля в сердце, мысли. Маленькой мысли без слов. Просто импульса понимания, что все правильно.
Андрея бьет эта мысль, прямо под дых, так, что у него перехватывает дыхание. Он – не исключительный. Не принц, не избранный, не звезда со сцены. О нем знает две сотни человек, половина – студенты других курсов его университета и преподаватели. Он – обычный. И это похлеще разряда высоковольтного тока. И он не знает, что с этим теперь делать. Раньше он хотел карьеру, потом быть счастливым, а сейчас чего хочет? Что теперь не дает ему покоя?
Андрей встает. Медленно натягивает уличную одежду. Медленно заправляет кровать. Главное, не спешить. Не думать. Не заниматься самобичеванием – это максимально опасно. Тишина вокруг то хочет сомкнуться мертвым куполом над головой, то служит щитом от внешнего мира. Все вокруг обрело две стороны медали. Нет больше добра и зла. Нет горя и радости. Нет счастья и несчастья. Все смешалось. И Андрей посреди этого всего, как будто его ударили мешком муки по голове. Он плохо соображает, двигается как-то криво. Он еле дышит. В растерянности натягивает кроссовки, спотыкается о собственные шнурки, его шатает, как пьяницу.
Он выходит из квартиры, едва не забыв закрыть дверь. Спускается по лестнице, вцепившись в перила мертвой хваткой. В голове абсолютная пустота. Ударь по ней сейчас и услышишь резонирующий гул, как под колоколом. Он садится в машину и бездумно ведет ее, пока не останавливается перед собственным университетом. Прямо напротив него главное административное здание, сияющее зеркальными пластиковыми стеклами, отделанное декоративными плитами песочного цвета, «под камень». На улице немноголюдно, зато на парковке много машин. Пятница, 15:45.
Андрей выходит из машины и, сам не зная зачем, входит в здание администрации. Потом идет прямиком в деканат, входит без стука. На него устремляются три удивленных взгляда, один из которых принадлежит его декану.
– Демидов? Что вы здесь делаете? – Изумленно говорит декан, кивая на стул напротив себя.
– Хочу написать заявление. – Андрей садится. Он до сих пор не знает, зачем пришел. Знает только, что это ему необходимо.
– Какое заявление? – Декан смотрит в упор, а Андрей где-то в своем мире. И в голове нет мыслей, он просто завис где-то между космосом и реальностью.
– Какое заявление, Демидов? – Напоминает о себе декан.
– Хочу отчислиться.
Его слова звучат, словно гром среди ясного неба, в небольшом кабинете со светлыми стенами, пластиковыми окнами и ненавистными Андрею жалюзи, которые вешают во всех госучреждениях.
– Демидов, вы точно уверены? Вы не больны?
Психотерапевт мотает головой.
– Хочу отчислиться. – Повторяет он.
Андрей выходит из административного здания спустя час с подписанным заявлением на получение академического отпуска в руках. Декан долго уламывал его не бросать учебу ни с того ни с сего, а просто все обдумать. Ничего обдумывать Андрей не хотел, но на академ согласился, лишь бы старик его отпустил хоть как. Теперь он свободен на целых двенадцать месяцев или даже навсегда, если решит больше сюда не возвращаться.
На часах 4:55 утра, когда будильник разрывает сонную тишину с мерным жужжанием холодильника звонким треком «Medicine». Андрей с силой разлепляет веки, но получается открыть только один глаз. Он открывает лохматую голову от подушки и сердито осматривает комнату одним глазом. Телефон с будильником лежит на другом конце комнаты, в том самом, неудобном на первый взгляд, красном кресле. Он обреченно вздыхает, вылезает из постели, предварительно завернувшись в одеяло, как в римскую тогу, и громко шлепает босиком по ламинату по направлению к креслу. Орущий будильник получается выключить только с третьего раза. Тогда же получается и разлепить второй глаз. Андрей бы может даже подпел Hollywood Undead, но в 4:57 его настроение далеко от отметки «хорошее». На самом деле он специально завел будильник так рано. Диме он посоветовал вставать на три часа раньше, чем обычно, а сам он давно забросил ранние подъемы. Как только поступил в университет. Андрей надевает спортивный костюм и несколько раз дергает руками и ногами. На этом он считает утреннюю зарядку оконченной. Его взгляд падает на лежащий на столе листок с приказом об академическом отпуске. Он должен был бы чувствовать облегчение, потому что освободился от тяжелой и сложной учебы. Или панику, потому что совершил необдуманный поступок. Но Андрей не чувствует ничего. У него словно отключили все органы чувств. Или, может быть, ему нужно время, чтобы осознать, что он больше не студент медицинского университета?
Он делает себе крепкий кофе без сахара. Выпивает кружку почти залпом. Затем открывает все антресоли, кладовку и шкаф и вываливает все содержимое на пол. Вскоре в спальне Андрея образуются три кучки вещей: то, что он еще не разобрал, то, что он выкидывает, и то, что он оставляет. Сам Андрей сидит посреди этих кучек, как будто в центре пентаграммы, и методично рассовывает свое имущество по трем направлениям, в зависимости от того, пригодится оно ему еще или нет. Меньше вещей. Еще меньше. Андрей избавляется не от вещей, – от прошлого. В помойку летят старые открытки и письма, подарки-безделушки и брелоки на память, старые дневники и учебные конспекты. Старая одежда, одежда, которая ему не нравится, обувь, посуда, фотографии… Андрей безжалостно уничтожает свои вещи одну за другой. Он словно очищает себя от старой шелухи.
В конце концов, все его вещи, включая обувь и книги, умещаются в одном ящике комода. Андрей доволен своей работой. Пока он возится с уборкой, незаметно наступает полдень. Он заказывает на дом лапшу и колу и устраивает себе поздний завтрак.
На другом конце города, во дворе, в кольце многоэтажек Дима бездумно пинает ногой мелкие камушки гравия. Он не был в школе уже три дня. Заметили ли это родители? Звонили ли им? На носу экзамены, должно быть, все ищут его. Сейчас нельзя пропускать. Вроде как нельзя… На улице уже кое-где лежит снег, все-таки середина декабря. Скоро мерзкий Новый год, который Дима ненавидит всеми фибрами своей души. У него нет детской травмы, просто сейчас вид радующихся людей, бегущих по магазинам за подарками, бьет по его хрупкому душевному равновесию тяжелой кувалдой. Чем выше градус счастья и веселья на улице, тем тяжелее на душе у школьника. Пока не все витрины и окна украшены яркими гирляндами и игрушками, есть еще шанс сделать вид, что его не коснется этот праздник. На прошлой неделе, когда мама спросила парня, чего ему бы хотелось на Новый год, он только неопределенно пожал плечами. Хотелось вернуться в тот момент, когда вдруг все стало плохо, когда дышать стало тяжело и когда паника стала подступать к горлу при любой мысли о будущем. Попасть в эту точку невозврата и выбрать другой путь, отреагировать иначе.
На площадку выходят две мамы со своими детишками. Маленькие одеты в яркие комбинезончики: красный с белыми полосочками по бокам и белый в разноцветный горошек. У них смешные шапки с помпонами, которые настолько большие, что оттягивают головы детей немного назад. Малыши замотаны в шарфы по самый кончик носа, в своих комбинезонах они похожи на космонавтов, неуклюже двигаются. Им сложно нагибаться, но они упорно нагибаются, касаются снега, лепят шарики и снеговиков.
Дима без шапки, в черных джинсах, черных кроссовках, черном свитере и черной куртке. Только глаза и волосы не черные, а в целом он сегодня чистый поглощатель света. Дима ловит себя на мысли, что ему в общем-то было наплевать, что надеть на себя. Он даже не подумал, что может быть холодно. Когда он в последний раз наряжался? Не с помощью Андрея, а сам. Когда в последний раз он гулял с девушкой или друзьями? Когда в последний раз он ел то, что действительно очень хотел, а не просто поглощал пищу? Когда в последний раз смеялся до слез над дурацкой шуткой?