Москва
12 июля 1945 года
Сидя на подоконнике, Старцев рассматривал фотографии. Утром он лично побывал на грузовом перроне Белорусского вокзала. На месте осмотрел пассажирский вагон, штабное купе, тела убитых, опросил свидетелей. И подсказал штатному фотографу Управления пару ракурсов, которые, по его мнению, имеют интерес для следствия.
С одной стороны, мотивы вооруженного нападения были Ивану ясны и понятны. Чего уж тут не понять? Неизвестная банда каким-то образом пронюхала о прибытии в Москву трофейного поезда с ценнейшей берлинской коллекцией, раздобыла форму НКВД, легковые автомобили и осуществила налет. В результате – три убитых охранника и минус один ящик с самыми крупными золотыми предметами коллекции.
Другая сторона наглого преступления казалась темной и бесперспективной.
Вздохнув, Старцев покосился на Василькова, сутки назад зачисленного в его оперативно-следственную группу стажером. Фронтовой товарищ сидел за ближайшим к двери столом и внимательно рассматривал немногочисленные улики, оставленные бандитами на месте преступления. Другие сотрудники пребывали в заботах: трое поехали в медицинские учреждения опрашивать раненых, четвертый торчал в лаборатории, ожидая результатов баллистической экспертизы захваченного у бандитов оружия. Наконец, последний сотрудник сначала рылся в архиве, а теперь пытался отыскать зацепку с помощью двух комплектов обмундирования, снятых с убитых налетчиков. Срезав бирки и образцы ткани, он отправился по московским пошивочным мастерским, исполнявшим военные спецзаказы.
Ну а Сашку Иван оставил при себе. Если на фронте многоопытный разведчик Васильков поначалу многому учил молодого Старцева, то здесь все обстояло с точностью до наоборот.
Иван отложил фотографии убитых:
– Что скажешь по изъятым вещам?
Перед Васильковым на столе лежало несколько предметов, найденных в карманах преступников. Пластмассовая расческа со сломанным последним зубцом, небольшой кулек с кусковым сахаром, пяток мелких монет и бумажные купюры, наполовину пустой коробок спичек, а также слегка помятые продуктовые и товарные карточки.
– Ничего не скажу, Ваня, – вздохнул он. – Обычные вещи, которые носит при себе любой человек.
Подойдя к столу, Старцев постучал указательным пальцем по спичечному коробку.
– Так уж и обычные?
Васильков только развел руками.
– Вот, к примеру, возьмем спички, – кивнул на коробок Старцев. – Они ведь способны рассказать очень многое о хозяине.
– Интересно, что же? – Васильков взял коробок и внимательно осмотрел его со всех сторон.
Иван шагнул к своему столу, выдвинул ящик, порылся в лежащих там бумагах и выудил листок с отпечатанным текстом. Положив его перед стажером, пояснил:
– Это список спичечных фабрик, исправно работавших в Советском Союзе с 1931 года. Напротив каждой фабрики указаны регионы, куда они поставляли свою продукцию.
– То есть, – сразу уловил смысл Александр, – если преступник потерял коробок спичек, выпущенный на фабрике «Искра», значит, он прибыл в Москву с Дальнего Востока?
– Конечно, возможны совпадения и случайности, но, скорее всего, так и есть. Потому что «Искра» находится в Благовещенске и снабжает спичками восточные регионы страны. А «Власть труда» из Нижнего Ломова обеспечивала этим товаром Пензу, Саратов, Тамбов и Куйбышев. Пока не закрылась в тридцать шестом.
– Но это калужский «Гигант», – потряс коробком Васильков. – Калуга поставляет спички в Москву и во все соседние области.
– Да, к сожалению, в нашем случае толку от этого вещдока никакого. Такие коробки продаются во всех магазинах и киосках в радиусе пятисот верст. Вот если бы спички были произведены фабрикой «Гамарджвеба»…
– Не слышал о такой. И в списке ее нет. Что за фабрика?
– В переводе с грузинского – «Победа». Фабрика недавно организована в городке Мцхета рядом с Тбилиси. Из-за небольшого объема производства обеспечивает продукцией только Закавказье.
– Да-а… мне до настоящего следователя еще расти и расти, – со вздохом произнес бывший командир роты.
– Не отчаивайся, Саша. Ты не хуже меня знаешь: новичкам в любом деле сложно. Опыта – ноль. Знаний – столько же. К тому же постоянно присутствует страх совершить ошибку. И я два года назад начинал с похожим настроением. Ничего, как видишь, освоился. Все дисциплины сдал, так сказать, экстерном.
Помолчав, Васильков положил коробок на стол и кивнул на остальные вещи:
– Ну, а эти вещдоки нам точно не помогут. Купюры без каких-либо пометок. Расческа почти новая, но один зуб сломан; на ней не нацарапано ни одной буковки. Монеты… самые обычные.
– А что с карточками?
– Их я тоже внимательно осмотрел. Пустые. Незаполненные. Правда, я мало в них смыслю – в армии был на полном довольствии, поэтому вживую вижу третий раз. Мама вчера вечером точно такие же показывала, – поделился Александр. – Кажется, сегодня она намеревалась часть из них отоварить.
Старцев давно ознакомился с изъятыми вещами, тем не менее, сгреб со стола карточки и еще раз внимательно осмотрел находку.
– Стандартная справка на получение карточек на июль 1945 года… – бубнил он. – Карточка на июль. Норма: мясо и рыба – 400 граммов, жиры – 300 граммов, крупа и макаронные изделия – 800 граммов, сахар и кондитерские изделия – 300 граммов. Линия отреза. Карточка на хлеб на июль. Норма – 400 граммов в день. ФИО – пусто… При утере не возобновляется.
Пробежав надписи глазами, Иван повернулся к окну и посмотрел карточки на просвет:
– Как полагаешь, почему ими не воспользовались? На месячных и декадных стоят печати, но графы не заполнены, не отрезана ни одна суточная карточка? А ведь почти половина июля прошла.
– Так на то они и бандиты! – удивился вопросу Васильков. – У них, должно быть, и без карточек добра хватает.
– Вот и я так думаю…
Старцев с безнадежным видом отдал товарищу серые бумажки с бледно-бордовым шрифтом. Вернулся к своему столу, над которым висели портреты Сталина и Дзержинского.
Достав из пачки папиросу, постучал мундштуком по костяшке указательного пальца и проворчал:
– Времени – в обрез, а у нас ни черта нет. Ни одной зацепки. Может, свидетели что-нибудь дельное расскажут…
– …Да просто все обстояло – без канители и бюрократии. Я как костыли на трость поменял, так сразу принял решение и отправился на прием к начальнику МУРа. Тогда эту должность занимал комиссар милиции третьего ранга Рудин Касриэль Менделевич – умница, золотой мужик. Объяснил ему ситуацию. Он просмотрел все мои документы, партбилет, расспросил про ранение. Выслушав, вызвал кадровика. Я написал заявление, прошел несколько врачей, явился на расширенную комиссию, – рассказывал Старцев примерно за неделю до происшествия на Белорусском вокзале. – Члены комиссии тоже долго не рассусоливали: поинтересовались, в какой должности и в каком звании воевал, в каких участвовал операциях, где был ранен, давно ли состою в партии, имею ли награды и сколько совершил рейдов за линию фронта. На следующий день получил пистолет ТТ, удостоверение с гордой надписью «стажер» и проработал в данном качестве целых полгода. С утра до позднего вечера пахал, а ночью садился за учебники. Спал как на фронте – по три-четыре часа в сутки. А «для профессионального роста», как выражалось начальство, помимо прямых обязанностей следователя приходилось поддерживать в суде обвинение.
– Как это? – поинтересовался Васильков.
– Выступал на заседаниях от имени государства, замещая помощника прокурора общего надзора. Утром выезжал на место преступления, днем допрашивал свидетелей и оформлял документы, а вечером хромал в суд слушать очередное дело о мародерстве или грабеже. В общем, за полгода стажировки прошел все ступени служебной лестницы и стал неплохо разбираться в прокурорской кухне.
– Как же ты выдержал такую нагрузку?
– Тяжко, конечно, приходилось. Но, понимаешь, – мечтательно улыбнулся Старцев, – вся моя жизнь, до той поры мрачная и горькая из-за покалеченной ноги, вдруг забродила, как варенье, и превратилась в доброе вино. Не поверишь, у меня тогда будто крылья за спиной выросли…
Васильков хорошо понимал: служба в МУРе гораздо интереснее и разнообразнее, чем монотонный труд в слесарном цеху, но она и сложнее, и в разы ответственнее. Конечно, сборку авиационных моторов для военных самолетов тоже никто не рискнул бы назвать простой. Но ведь от четких и продуктивных действий оперативно-следственных групп по раскрытию преступлений и поимке асоциальных элементов как раз и зависела спокойная работа многих тысяч рабочих и служащих огромной страны.
И он решился. Когда по истечении трехчасовой прогулки по вечерней Москве Старцев задал главный вопрос, Александр ответил:
– Я согласен. Хочу попробовать…
С гильзами, пулями и бандитскими стволами сотрудники баллистической лаборатории разобрались быстро. Ближе к обеду старший лейтенант Игнат Горшеня положил на стол Старцева заключение.
Как и ожидалось, результаты экспертизы ничего не дали. Два пистолета-пулемета ППШ с 1943 года числились пропавшими с оружейного склада Вятско-Полянского машиностроительного завода. Пистолет ТТ до осени 1944 года был в служебном пользовании сотрудника московской милиции. В один из сентябрьских вечеров милиционер погиб при исполнении служебных обязанностей, а пистолет перекочевал в карман убийцы.
На оружии имелись качественные отпечатки, но толку с этого тоже было мало – «пальчики» принадлежали убитым преступникам и в криминальной картотеке не числились. Разве что пули, отстрелянные в специальном тире лаборатории, могли пролить свет на предыдущие преступления, совершенные при помощи данного оружия. Но этим Старцев решил заняться позже. Сейчас по приказу начальства он должен был бросить все силы на скорейшее расследование вооруженного ограбления трофейного эшелона.
– Наконец-то! – воскликнул он, увидев в дверях капитана Егорова. – Что у тебя, Вася?
Егоров бросил на стол офицерскую планшетку, плеснул из графина в стакан воды и, жадно махнув его залпом, доложил:
– Директор музея Меркулов уже отпущен из госпиталя домой – у него небольшая ссадина над ухом от удара рукояткой пистолета и легкое головокружение. В целом практически здоров.
– Понятно. А Дружинин?
– С майором сложнее. Я побеседовал с Меркуловым, и он рассказал, что, находясь в штабном купе, Дружинин попытался оказать сопротивление переодетым в офицерскую форму бандитам. В результате получил несколько сильных ударов по голове.
– В сознание не пришел?
– Пока нет.
– Что говорят врачи?
– Состояние тяжелое, но стабильное.
Иван поморщился.
– Стало быть, опросить его в скором времени не получится. Что еще рассказал Меркулов? Внешность бандитов описал?
– Сейчас… – Порывшись в планшетке, Егоров достал лист бумаги. – Не много, но кое-что есть.
Старцев углубился в чтение…
Еще через час в Управление на Петровке вернулись капитан Олесь Бойко со старшим лейтенантом Ефимом Баранцом. В Московском коммунистическом военном госпитале они опрашивали раненых охранников НКВД. Более всего оперативно-следственную группу интересовала внешность нападавших, и здесь образовалась досадная странность: при появлении на перроне группы незнакомых офицеров внимание большинства охранников сосредоточилось на человеке в генеральской форме.
– К сожалению, это вопрос из области психологии, – расстроенно заключил Старцев, дочитав текст опроса до конца.
– Это как? – Егоров подхватил пустой чайник.
– Ну, как… Представь, что на моем столе лежат десять конфет.
– Представил.
– Девять одинаковых, а десятая в особенном, красивом фантике.
– И что?
– На какую конфету ты будешь таращиться?
– Теперь понял вашу мысль, Иван Харитонович.
Кивнув на чайник, Старцев негромко приказал:
– Организуйте-ка, ребята, кипяточку в буфете. Надо новичка нашего чаем напоить. А то заскучал, бедолага.
Егоров с чайником выскользнул из кабинета, а Иван подошел к сидящему за крайним столом Василькову. Склонившись над продуктовыми карточками, тот внимательно изучал их лицевую сторону.
– Чего ты их так рассматриваешь, Саня? – спросил Старцев.
– Есть пара интересных моментов… – не поднимая головы, ответил тот. – Слушай, а нет ли у вас увеличительного стекла?
Засмеявшись, Иван выдвинул ящик стола.
– Ну ты даешь! Чтоб у оперативников не было увеличительного стекла! Да у нас этого добра хоть на барахолку неси! На, держи…
Ближе к семнадцати часам вернулся последний сотрудник оперативно-следственной группы – лейтенант Константин Ким.
– Ничего, – виновато шмыгнув, упредил он вопрос начальства. – Ни краж материала из пошивочных мастерских, ни странных заказов на изготовление.
– А «маскарады»? Я просил тебя поискать в архиве материалы о похожих «маскарадах», – напомнил Старцев.
– Я поискал, Иван Харитонович. За последние два года в Москве и Подмосковье подобных выходок с переодетыми в военную форму бандитами не зафиксировано. Согласно архивным данным, последний подобный случай произошел в конце 1941 года при ограблении продуктовой базы в Мытищах.
– Давненько, – качнул головой Егоров.
– Ну и случаи за пределами Московской области. Например, банда Васьки Графа в Куйбышеве часто действовала в форме сотрудников НКВД.
Старцев отмахнулся:
– С бандой Васьки давно покончено. Но если других зацепок не появится, то придется вернуться к версии гастролеров.
В кабинете стало тихо, все потерянно молчали.
Патовая ситуация и впрямь не добавляла оптимизма. При убитых бандитах обнаружились малозначимые личные вещи. Ни документов, ни каких-либо важных улик, за которые можно было бы уцепиться. Мундиры, обувь и оружие тоже ничего не дали.
Оставалась последняя надежда на капитана Бойко. Около двух часов назад Старцев отправил его в Лефортово – в тюрьму для подследственных ГУГБ НКВД. Там «парились» несколько сговорчивых воров, готовых за послабление тюремного режима делиться со следователями важной информацией. Как правило, их по одному вызывали якобы для очередного допроса. Во время беседы щедро поили чаем, угощали бутербродами, хорошим табачком. И те охотно сдавали коллег по криминальному цеху.
Вернувшись, Олесь Бойко отдал Старцеву фотографии убитых в перестрелке бандитов и сообщил:
– Троих опросил. Бесполезно.
– Неужели ни одного не признали? – воскликнул Иван.
Олесь сокрушенно покачал головой.
– Либо и вправду никогда не видели, либо эта банда в уголовном мире на таком счету, что о ней говорят только шепотом.
– Черт, – выругался Старцев. И, глянув на часы, добавил: – У нас всего трое суток. Одни, почитай, прошли.