ХУДОЖНИК

С.Тимофееву

Он просит карандаш и плотный лист бумаги

И, не найдя в душе протеста и причин,

Бросается в огонь фантазии с отвагой,

С которой Страшный Суд пробудят трубачи.


Наверное, и Бог был музыкантом добрым, —

Он долго обучал владению трубой

Отборных лабухов. Он вдалбливал подробно

Как "зорю" им играть, "атаку" и отбой.

Подъем! Подъем! Подъем! Но это все потом.


А нынче – кровь чернил и ватман белый-белый,

Оберточная рвань, фломастер, как цветок,

Засохший от любви в стакане с "Изабеллой",

Нахальный нервный штрих и солнечный мазок.

И мы уже вошли в закрашенное место

На плоскости листа, на зеркале холста…

Как нам просторно тут! Как персонажам тесно..,

Но выключен огонь. И комната пуста.


Ах, шестистопный ямб! Он мне еще позволит

И ближних возлюбить, и недругам воздать.

Восходит жуть в душе, – так в небо мезозоя

Вползает медленно сверхновая звезда.


Восторженная жуть… Природа созерцанья

Отныне такова, что трудно разобрать:

Где кружка на столе, где камень мирозданья,

Но он талантлив – мой коллега, друг, собрат.

Повесьте свой топор в прокуренном подвале, —

Там светится в углу оконченная явь.

Вы, жители вещей, когда-нибудь видали

Как Лету в октябре одолевают вплавь?

Я предано хожу на службу ежегодно —

Жену поцеловать и втиснуться в трамвай…

Стоит, как часовой, дождливая погода.

Покрикивает век: "Давай! Давай! Давай!"

Загрузка...