Изучение травматических воспоминаний имеет долгую и солидную историю в психологии и психиатрии. Она восходит по меньшей мере к Парижу 1870-х годов, когда Жан-Мартен Шарко, основатель неврологии, увлекся вопросом о том, что же вызывало паралич, различные судорожные движения, внезапные обмороки и потерю сознания, неистовый смех и драматические рыдания у пациентов с истеричными расстройствами личности в палатах больницы Сальпетриер. Шарко и его ученики постепенно пришли к пониманию того, что эти странные движения и позы, принимаемые телом во время судорог, являлись физическими отпечатками травмы.
В 1889 году ученик Шарко Пьер Жане написал первую книгу о том, что мы сейчас назвали бы ПТСР, – «Психический автоматизм»[4], в которой он утверждал, что травма хранится в процедурной памяти – в автоматических действиях и реакциях, ощущениях и установках – и что травма воспроизводится и повторяется как висцеральные ощущения (тревога и паника), движения тела или визуальные образы (кошмары и воспоминания). При работе с травмой Жане ставит проблему памяти во главу угла: событие становится травмой только тогда, когда невыносимые подавляющие эмоции мешают правильной обработке события в памяти. Впоследствии пациенты с травмой в анамнезе реагируют на напоминания о травме чрезмерными реакциями, соответствующими первоначальной угрозе, которые совершенно неадекватны в текущий момент, – например, в панике ныряют под стол, когда на пол падает стакан с водой, или впадают в ярость, когда ребенок начинает плакать.
В течение более чем столетия мы понимали, что отпечатки травмы хранятся не как рассказы о плохих вещах, которые произошли когда-то в прошлом, а как физические ощущения, которые переживаются как непосредственная угроза жизни прямо сейчас. За прошедшие годы мы постепенно пришли к пониманию того, что разница между обычными воспоминаниями (историями, которые меняются и могут стираться со временем) и травматическими воспоминаниями (повторяющимися ощущениями и действиями, которые сопровождаются сильными негативными эмоциями страха, стыда, ярости и даже обмороком) является результатом сбоя систем мозга, которые отвечают за создание «автобиографических воспоминаний»[5].
Жане также отметил, что люди, которые пережили травму, застревают в прошлом: они становятся одержимы ужасом, который они сознательно хотят оставить позади, но продолжают чувствовать и вести себя так, как будто этот ужас все еще продолжается. Не в силах оставить травму позади, они тратят всю свою энергию на то, чтобы удерживать свои эмоции под контролем, в ущерб своим потребностям в настоящем. Жане и его коллеги на горьком опыте узнали, что травмированных женщин, находящихся под их опекой, нельзя вылечить рассуждениями или пониманием сути вопроса, изменением поведения или наличием наказания, но они реагируют на гипнотическое воздействие: травму можно устранить, пережив события в состоянии гипнотического транса. В безопасных условиях прокручивая в уме давнее событие, а затем выстраивая воображаемое удовлетворительное его завершение – то, что они не смогли сделать, когда событие произошло первоначально, поскольку были слишком подавлены своим чувством беспомощности и ужасом, – пациенты могли полностью осознать, что на самом деле пережили травму и выжили в ней, после чего начать свою жизнь заново.
Когда около двадцати пяти лет назад я впервые встретил Питера Левина, я думал, что встретил реинкарнацию одного из тех древних магов, чьи работы я так хорошо знал по древним рукописям, которые как-то обнаружил на стеллажах старых больничных библиотек. Только вместо галстука-бабочки и вечернего костюма, как на фотографиях в тех самых древних рукописях, Питер был одет в шорты и футболку с Бобом Марли и стоял на лужайке Института Эсален в Биг-Суре, штат Калифорния. Питер продемонстрировал свое полное понимание того, что травма запечатлевается в теле и что для того, чтобы исцелиться, нужно создать безопасное состояние транса, из которого можно было бы безопасно наблюдать ужасное прошлое. Он добавил к этому один критически важный элемент – исследование тонких физических отпечатков травмы, а также сосредоточился на воссоединении тела и разума.
Я был тут же заинтригован. Начиная с самых ранних исследований травматического стресса и включая новейшие исследования в области нейронауки, ученые отмечали критическую связь между телесными действиями и памятью. Переживание становится травматичным, когда человеческий организм подвергается невыносимой перегрузке и реагирует беспомощностью и парализованностью – когда вы абсолютно ничего не можете сделать, чтобы изменить ход событий, вся система рушится. Даже Зигмунд Фрейд проявлял живой интерес к связи между травмой и физическим действием. Он предположил, что причина, по которой люди продолжают воспроизводить свои травмы, связана с их неспособностью полностью вспомнить, что произошло. Поскольку память вытеснена, пациент «обязан повторять вытесненный материал как актуальный опыт, вместо того чтобы… вспоминать его как нечто принадлежащее прошлому»[6]. Если человек не помнит, он, скорее всего, будет это разыгрывать:
«Он воспроизводит это не как воспоминание, а как действие; он повторяет это, не зная, разумеется, что он это повторяет… и в конце концов мы понимаем, что это его способ помнить»[7]. Но Фрейд не понимал, что люди могут вернуть себе власть над собой, только если им помогут чувствовать себя внутренне спокойно и безопасно.
Питер понимал, что для того, чтобы преодолеть травму, вы должны справиться с физическим «параличом», волнением и беспомощностью и каким-то образом постараться предпринять телесные действия, чтобы вернуть себе свое право на жизнь. Даже рассказ о том, что произошло, уже является действенной мерой, изложение истории, которое позволяет вам и окружающим узнать, что случилось. К сожалению, многие люди, пережившие травму, застревают в ней настолько, что не имеют возможности выразить свою версию произошедшего.
По мере того как я узнавал Питера, мне постепенно открывалось, насколько хорошо он понимал критическую роль физических ощущений и телесных действий в излечении травмы. Он показал, что посттравматические действия представляют собой не только вспышки грубого поведения, когда, например, вы взрываетесь и набрасываетесь на любого, кто вас оскорбил, или состояние парализованности, когда вы напуганы, но и едва заметную задержку дыхания, напряжение мышц или сжатие сфинктера. Он показал мне, что весь организм – тело, разум и дух – застревает во времени и продолжает вести себя так, как будто существует явная и реальная опасность. Питер изначально учился на нейрофизиолога, а затем изучал работу с телом в Эсалене у Иды Рольф. Когда я стал свидетелем того, как он применяет свои знания на практике, мне вспомнился Моше Фельденкрайс, который утверждал, что не существует чисто психических (то есть ментальных) переживаний: «Идея двух жизней, соматической и психической… изжила себя»[8]. Наш субъективный опыт всегда имеет телесный компонент, так же как все так называемые телесные переживания содержат в себе компонент ментальный.
Мозг программируется ментальными переживаниями, которые проявляются в теле. Эмоции передаются через выражение лица и в позах тела: гнев переживается сжатыми кулаками и стиснутыми зубами; в напряженных мышцах и поверхностном дыхании коренится страх. Изменения в мышечном напряжении сопровождают наши мысли и эмоции, и для того, чтобы изменить привычные паттерны, нужно изменить соматические контуры, связывающие наши ощущения, мысли, воспоминания и действия. Таким образом, основная задача психотерапевтов состоит в том, чтобы видеть эти соматические изменения и справляться с ними.
Когда я был студентом Чикагского университета, Юджин Джендлин пытался обучать меня тому, что он называл «телесно-ощущаемым чувствованием», – то есть осознанию себя в пространстве между мыслью и действием, но я тогда не до конца понимал, что это такое, пока не увидел, как Питер использует телесную осознанность в качестве ключа к обучению. То, как он работает с прикосновениями, очень помогло мне. Прикосновения были строго запрещены в рамках моего обучения работе с пациентами, но работа Питера с прикосновениями помогла мне лучше осознать мои внутренние переживания и заставила меня понять огромную силу прикосновения, которая помогает людям находить комфорт и физиологическую безопасность друг у друга.
Осознание внутренних ощущений, наших первозданных чувств позволяет нам получить доступ к непосредственному переживанию нашего собственного живого тела по шкале от удовольствия до боли, к проживанию чувств, которые возникают не в коре головного мозга, а рождаются на самых глубинных уровнях стволовой его части. Это так важно понять, потому что люди, пережившие травму, пребывают в ужасе от того, что происходит у них внутри. Одна просьба сосредоточиться на дыхании может вызвать у них паническую реакцию; простая просьба о том, чтобы они оставались неподвижными, часто только усиливает их нервное возбуждение.
Мы можем наблюдать нейронное следствие этого отчуждения от своего физического «я» при сканировании мозга: области мозга, которые посвящены самосознанию (медиальная префронтальная кора) и осознанию тела (островок головного мозга), у людей с хроническим ПТСР зачастую сокращаются – тело/разум/мозг научились отключаться. Такое отключение имеет огромную цену: те же области мозга, которые являются проводниками боли и страданий, отвечают и за передачу чувств радости, удовольствия, цели, а также за наши межличностные связи и отношения.
Питер показал мне, и в этой книге показывает нам всем, как негативное суждение о себе или других заставляет умы и тела пребывать в постоянном напряжении, делая познание и освоение новых навыков невозможным. Чтобы исцелиться, люди должны чувствовать себя свободно, только тогда они смогут исследовать и узнавать новые способы полноценно жить. Только тогда их нервная система сможет перестраиваться и формировать новые паттерны взаимоотношений с миром. Это может быть сделано только путем освоения новых навыков движения, дыхания и взаимодействия, и этого невозможно достигнуть путем предписания конкретных действий, направленных на «закрепление».
В следующих главах Питер Левин объясняет, что травматические воспоминания являются имплицитными, выраженными неявно, и проявлены в теле и мозге как лоскутное одеяло из ощущений, эмоций и поведения. Травматические импринты тайно влияют на нас, и не столько как истории или сознательные воспоминания, сколько как эмоции, ощущения и «внутренние регламенты» – вещи, которые тело выполняет автоматически, как психологический автоматизм. Если травма проигрывается в рамках регламентного автоматизма, исцеление не может быть достигнуто ни советом, ни лекарствами, ни пониманием или закреплением навыка, а скорее открытием доступа к врожденной жизненной силе (моя формулировка), которую Питер называет «нашим врожденным стремлением к упорству и триумфу».
В чем это состоит? Узнавать себя, чувствовать свои физические импульсы, замечать, как напрягается и сжимается ваше тело, как возникают эмоции, воспоминания и импульсы по мере того, как растет осознание вашего внутреннего мира. Сенсорные импринты травмы могут оказывать мощное влияние на все наши последующие реакции, поведение и эмоциональные состояния. Привыкнув постоянно быть настороже, чтобы не позволить демонам из прошлого проникнуть в наше сознание, теперь вместо этого мы должны научиться просто безоценочно замечать их и видеть в них то, чем они по сути являются: сигналами для активации врожденных моторных программ для тех или иных действий. Следование их естественному курсу поможет перестроить наши отношения с самими собой. Однако это осознанное самонаблюдение довольно легко подавляется, что приводит к панике, взрывному поведению, ступору или даже обмороку.
Одной из фундаментальных концепций, позволяющих преодолеть эту уязвимость к возможному срыву, является концепция Питера о «маятнике»: прикоснуться к своим внутренним ощущениям и учиться переносить их, замечая, что вы способны их переносить и живете при этом дальше, но затем сознательно вернуться к более безопасным методам. Это не о разрядке, или, как я люблю это называть, «выблевывании своей травмы». Это о том, как научиться аккуратно получать доступ к своему «телесно-ощущаемому чувствованию», чтобы это открыло нам возможность распознавать те сигналы опасности, что скрываются глубоко внутри нас, и получить над ними власть. Прежде чем для вас будет безопасно почувствовать ощущения, связанные с ужасом и уничтожением, вы сначала должны соприкоснуться с тем, что такое внутренняя сила и здоровая агрессия.
Одно из самых блестящих и оригинальных рассуждений в этой книге – это объяснение Питера, что для того, чтобы справиться с экстремальными трудностями, нужно активировать в мозгу как системы мотивации, так и системы действия. Система мотивации управляется дофаминовой системой мозга, а система действия – норадренергической системой. Для того чтобы решать большие задачи, не теряя цели и фокуса, в ходе психотерапевтического процесса необходимо активизировать и ту и другую системы. Это необходимое условие того, чтобы противостояние демонам прошлого и их трансформация изменились с беспомощной капитуляции на компетентное и мудрое владение собой.
Эффективная психотерапия состоит в том, чтобы научиться прибегать к помощи телесно-ощущаемого чувствования, не будучи подавленным тем, что оно в себе несет. Самые важные предложения в любой психотерапии – «обратите внимание на это» и «обратите внимание на то, что происходит дальше». Давая себе возможность наблюдать за своими внутренними процессами, вы активируете нейронные пути, которые соединяют рациональную и эмоциональную части мозга, и это единственный известный путь, с помощью которого человек может сознательно перестроить систему восприятия мозга. Чтобы быть в контакте со своим «я», вы должны активировать переднюю островковую кору большого мозга, важнейшую область мозга, ответственную за то, как вы относитесь к своему телу и к себе. Левин отмечает, что в большинстве духовных традиций были разработаны дыхательные, двигательные и медитативные техники, призванные облегчить переносимость и усвоение глубоких эмоциональных состояний и сенсорного опыта.
Неспешное, скрупулезное, вдумчивое внимание метода соматического переживания к внутренним ощущениям и их тонким проявлениям очень отличается от большинства методов экспрессивной психотерапии, которые обычно фокусируются на действии, направленном вовне, а не на телесно-ощущаемом чувствовании. Внимание к внутренним переживаниям раскрывает «процедурные» движения, которые, в отличие от преднамеренных, волевых действий, как правило, являются непреднамеренными и рефлекторными и которые скорее задействуют другие системы мозга, такие как мозжечок и экстрапирамидная система.
Эта работа также резко контрастирует с теми психотерапевтическими подходами, которые побуждают переживших травму переживать ее вновь и вновь, в мельчайших деталях, рискуя создать условия, при которых в людях, переживших травму, постоянно поддерживаются сильный страх и физиологическое возбуждение, вследствие чего страдание прошлого вполне может усилиться. Если такое происходит, травматическое воспоминание может слиться с этими новыми состояниями ужаса, что лишь усилит чувство невозможности выносить свой внутренний мир.
В этой книге приведены несколько историй болезни, а также подробные описания того, как применять принципы соматического переживания при работе не только с жертвами травматических событий, но и с новорожденными, малышами, детьми школьного возраста и даже с солдатами – участниками боевых действий. Соматическое переживание – это не «отучение» от приобретенных реакций на травму путем их переосмысления, а создание новых переживаний, которые противостоят подавляющему чувству беспомощности, заменяя его чувством контроля над собственными физическими реакциями и ощущениями.
Эта работа позволяет наконец избавиться от стыда, горя, ярости и чувства потери, застрявших внутри, помогает прекратить и привести к своему разрешению подрывную деятельность травмы в отношении тела. Работа Питера помогает нам преодолеть то, что он называет «побуждением к деструктивному объяснению», и сформировать внутреннее чувство контроля над ранее неконтролируемыми ощущениями и реакциями. Для этого нам нужно сформировать опыт телесного действия, противоположный беспомощной капитуляции или неконтролируемой ярости. Только после того, как мы научимся смотреть со стороны, оценивать себя, снижать интенсивность наших ощущений и эмоций и активировать наши врожденные физические защитные реакции, мы сможем научиться изменять наши укоренившиеся дезадаптивные автоматические реакции выживания и тем самым избавимся от преследующих нас воспоминаний.