Прошло время.
– Мжаванадзе твой «Не горюй!» видел? – спросил меня директор «Мосфильма» Сурин, когда я его случайно встретил во дворе студии.
– Думаю, что нет.
– А можешь ему показать? Ходы есть?
– Вроде бы есть.
– Бери картину, лети к нему. Если ему фильм понравится, пусть он сообщит об этом нашему министру.
Накануне Сурин показывал фильм министру, и тому «Не горюй!» активно не понравился.
– Какая же это комедия, когда там все подряд умирают?! – возмутился он.
– Это не чистая комедия, это трагикомедия, – попробовал объяснить Сурин.
– А тогда почему в начале фильма этот Кикабидзе едет на осле и у него ноги по земле волочатся? – спросил министр.
Этого объяснить Сурин не смог. И мне пришлось лететь в Тбилиси.
В Тбилиси мы с Резо Габриадзе показали фильм Дэви Стуруа, секретарю ЦК по идеологии, – Дэви был младшим братом моего приятеля, журналиста Мэлора Стуруа.
Стуруа-младшему фильм понравился, и он сказал, что завтра, после заседания бюро, вместо обещанной французской комедии он покажет Мжаванадзе и членам бюро наш фильм. (О том, что министр наш фильм забраковал, мы Дэви не сказали: для него это было бы «мнение Москвы».)
Назавтра к шести, как было назначено, мы с Резо явились в ЦК. Заседание все не кончалось, и мы с Резо часа три околачивались возле зала и строили предположения, что может им не понравиться. В итоге у нас получилось, что им может не понравиться все.
Мжаванадзе и другие члены бюро появились где-то около девяти. Впереди шли Дэви и русский генерал-полковник (очевидно, командующий Закавказским военным округом), потом Мжаванадзе и второй секретарь (русский), а за ними тянулись человек восемь усталых грузин весьма почтенного возраста. Дэви представил Мжаванадзе Резо и меня. Василий Павлович поздоровался с нами за руку, а мне сказал:
– Мы же с вами знакомы, Георгий, помните?
Я ответил, что, конечно, помню, и предложил перенести просмотр на завтра, потому что они, очевидно, устали после такого долгого заседания.
– Не надо ничего переносить, фильм веселый, смотрится легко, – сказал Дэви.
– Но это не чистая комедия, – предупредил я, – это трагикомедия.
– Это как? Сначала трагедия, а потом комедия? – спросил Василий Павлович.
– Нет, у них наоборот – сначала весело, а потом грустно, – объяснил Дэви. – Но общее впечатление светлое.
И мы начали смотреть картину. Самым активным зрителем оказался генерал. Когда на экране запели песню: «Однажды русский генерал вдоль по Кавказу проезжал, и грузинскую он песню по-менгрельски напевал…», генерал, который сидел в первом ряду, обернулся, взглянул на нас с Резо и сказал: «Ну-ну…»
«Не надо было эту песню петь», – подумал я.
– Напрасно мы эту песню взяли, – шепнул мне на ухо Резо.
Когда на экране появился парикмахер, которого играл Филиппов, генерал спросил:
– Это актер Сергей Филиппов?
– Да, – ответил я.
– Он у вас грузина играет?
– Да.
– Ну-ну.
«Надо было на эту роль грузинского актера взять», – подумал я.
– Не надо было Филиппова брать, – прошептал мне на ухо Резо.
Когда появилась Настя Вертинская, которая играла Мери, русский генерал снова спросил:
– У вас и Анастасия Вертинская грузинку играет?
– У Анастасии Александровны мама грузинка, товарищ генерал, – сказал Дэви.
– Ну-ну, – повторил генерал.
Мжаванадзе во время просмотра молчал, только один раз, когда убили офицера – жениха Мери, он повернулся ко мне (Дэви посадил нас с Резо прямо за Мжаванадзе) и спросил:
– А теперь будет трагедия?
– Да, еще двое умрут, Василий Павлович, – виновато ответил я и подумал: «Действительно, для веселой картины смертей у нас многовато».
Когда на экране, во время тризны, Серго Закариадзе сказал: «Я хочу при жизни знать, что будут говорить обо мне после смерти», – генерал хохотнул, кто-то сзади грустно протянул: «Да-а-а». А Мжаванадзе вздохнул.
«Сталина вспомнили», – подумал я.
– Про Сталина думают, – прошептал Резо.
Фильм закончился, зажегся свет. Все оставались на своих местах и молчали.
– Какие будут мнения? – наконец спросил Мжаванадзе.
– По-моему, неплохой фильм, – твердо сказал Дэви, глядя в упор на генерала.
– Не согласен, – категорически заявил генерал. – Фильм не неплохой, а хороший! И актеры подобраны замечательные, товарищ Стуруа!
Дэви успокоился.
– Я совершенно с вами согласен, товарищ генерал!
– То-то же! – последнее слово генерал оставил за собой.
– Ну, что ж, мне кажется, можно поздравить наших гостей с удачной работой, – сказал Мжаванадзе, глядя на второго секретаря.
Тот кивнул. (Второй секретарь во всех республиках Советского Союза был обязательно русский.)
Мжаванадзе встал и пожал нам с Резо руки. И второй секретарь пожал нам руки. И генерал пожал нам руки. А старичок, который сидел рядом со мной и проспал весь фильм на моем плече, поднялся и закричал:
– Дорогие мои, если бы вы знали, как я вами горжусь! – и горячо поцеловал меня. – Молодцы! – он горячо поцеловал Резо. – Дорогой вы наш! – Он хотел было поцеловать и генерала, но тот быстро отклонился, технично увернулся, чувствовалось, что генерал занимается боксом.
Потом Дэви отвел нас в свой кабинет и угостил коньяком. Я поблагодарил его за устроенный просмотр и сказал, что было бы неплохо, если бы они дали от имени Мжаванадзе телеграмму нашему министру и поздравили его с хорошим фильмом. Министру будет приятно. Дэви сказал, что у них нет практики – давать телеграммы, но они найдут способ, как сообщить нашему министру о мнении Василия Павловича.