Дикие около дома
Мой дом обычный, деревенский, рубленый. Я благодарен ему за многое. В том числе за встречи с птицами и зверьём.
Окна дома смотрят на запад. Когда красный круг солнца начинает погружаться в синие у горизонта лесá, в верхнем углу окна появляется паук-крестовик, крупный, как жёлудь. Я гляжу на него сквозь стекло. Он меня не видит и спокойно сторожит добычу: его мохнатые лапы на нитях паутины. Стоит только мошке, вечернему мотыльку коснуться сети, как легчайшее колебание отзовётся в чувствительных точках паучьих ног…
Ночью ползают по укропным, свекольным грядкам жабы. Их видишь, когда косишь траву. Знаю, где примерно сидит жаба, косой веду в этом месте осторожно. Залезла жаба на день в зелёный сумрак сочной травы и вдруг оказалась открытой солнцу. Добрые, тёмного янтаря глазки раскрыты в недоумении…
Лунной ночью разлаялась собака. Лаяла незлобно, однообразно, чувствовалось, что конца лаю не будет. Пошёл посмотреть. У забора сидел ёж. Не ёж, а ёжище. Я вернулся в дом, взял зимнюю шапку, кое-как напялил её на колючего зверя. В такой таре вознёс его над забором и опустил на землю с другой стороны…
У стены дома, к которой примыкает огород, под нижним бревном, нагретым солнцем, на нагретой же сухой земле часто лежит уж. Прохожу в метре от него. Не шелохнётся. Или не боится, или не может: в середине он раздут, кто-то переваривается там…
Из мышеедов ещё живёт в сарае – под старой поленницей – хорёк. Зимой, когда в щели сарая задувает метель и на пол ложатся снеговые островки, на белых островках видны аккуратные, остренькие отпечатки его лапок. Никому из соседей не говорю о нём, иначе потребуют от меня решительных мер…
Зимними ночами бегают в деревне зайцы. Днём по ближнему полю неспешно ходят лисы – ищут полёвок.
Была декабрьская стужа. В конце короткого дня вышел я за сарай. Метрах в тридцати от сарая старая корявая яблоня-дикушка. Под яблоней стояло исчадие ада – чёрное, в свалявшейся шерсти, с тонким хвостиком, на кончике которого торчали редкие щетинины. Огромный кабан с длинным рылом и с клыками по пальцу рылся в снегу. Искал под снегом опавшие осенью яблоки. В сумерках он производил глубокое впечатление. Прикинув, как убегать в дом, если понадобится, смотрел я на кабана минут пять. Пока зверь не пошёл по огородам на край деревни…
Круглый год видишь лосей. Всяких: лосиху с телёнком, а то и с двумя. Рогатых быков, любопытных молоденьких лосей. Как-то встретил пару на дороге. Один тут же шагнул через канаву и ушёл в лес. Другой остался стоять. Тихо двигал жёсткими шерстяными ушами, смотрел на мои «жигули». Я остановился. Нагляделся достаточно. Посигналил гудком, засветил фары, помигал лампочками. А он не уходит, ждёт, что ещё будет…
Птиц множество. Деревенские, полевые, болотные, лесные… Под шифером крыши, влетая в его изгибы, как в ангары, живут воробьи. На церкви гнездятся галки и голуби. И сыч там есть. Голуби – не чета городским грязнулям. Их истинно сизое перо омыто воздухом. Они летают стремительно, уверенно, не хуже своего дикого сородича вя́хиря, который любит сидеть на старой берёзе у опушки леса. Или горлинок, жирующих на ячменном поле. Городские голуби, разжиревшие на объедках, здесь сразу были бы истреблены соколами…
Начало апреля. Проталин мало. Солнечные дни сменяются непогодой, дует ветер, идёт снег. А скворцы прилетели. Зачем так рано?.. По утрам и вечерам скворцы распевают: свистят, щёлкают, скрипят, оттопырив бородки под клювом. Но вот над крышей домика пролетел другой скворец. И певун затоптался на скворечнике, взъерошился, засвистел громче и энергичнее, даже с нотками истерики. В коротких перерывах пения птица выбрасывает старое гнездо. И снег внизу усеян пухом. Присмотрись к прилетевшим – они все чёрные. Это скворцы-отцы. Скворцов с пестринкой – самочек – нет. Они сейчас ещё в тёплых местах. Прилетят неделей-другой позже, когда и здесь будет весенняя благодать – с теплом, с обильным кормом. Занять дом, никого не пустить в занятый, почистить жилище – отцовское дело. Вот и прилетают мужья ещё в холод. А жёны уж потом.
Из леса прилетают во́роны. Чёрная, сильная пара. Верно, очень дружная. Как-то в зимнюю непогоду, вечером, один ворон задержался в деревне у скотного двора, второй, долетев до леса, ждал на вековой сосне… Весной в карканье воронов, отрывистом и хриплом обычно, звучат сочные музыкальные ноты – смесь баса и контральто.
На чистом снегу алее розы снегири. Белее снега, чернее угля сорочье перо…
Ранней весной, собирая сморчки, обязательно наткнёшься на тетёрку, сидящую на гнезде. Она не сидит, а лежит, согревая яйца. Распластанная, словно неживая. Только насторожённый коричневый глазок с кружочком зрачка живёт. Столько в глазке страха перед твоим сапогом, перед резиновой рифлёной подошвой. И мужество тоже. И решимость не двинуться с места до самого крайнего момента…
Летом эту тетёрку встретишь на границе сырой луговины и ячменного поля. Она услышит тебя, ещё далёкого, и будет в высоких стеблях уводить пешком своих уже больших цыплят. В какой-то момент не выдержит, взлетит, понесётся низом в непроходимые заросли ивняка. За ней с великим хлопаньем устремится весь выводок…
В деревенском пруду, в широких зарослях камыша гнездятся утки и чайки…
Чибисы всю весну жалобно вопят над полями. Летними ночами скрипят в траве дергачи. И удивительно, как по такому беспрерывному резкому звуку не обнаружат их голодные деревенские коты…
В сумерках прилетает на пруд цапля. Летит, вытянув в линию непомерные ноги, положив длинный клюв на изогнутую у зоба шею. Опустится. Стоит на одной ноге. Вторую не пускает в дело. Будто бережёт…
Километрах в десяти есть дремучее болото. Его ещё не коснулись мелиораторы. Весной к болоту летят журавли. Довольно высоко летят. А осенью, когда молодняк учится летать, видишь их довольно низко. Две птицы, пять, шесть кружатся над полями. Вскоре соединяются они в стаи, медленно парят под белыми округлыми облаками. И в какой-то прекрасный день – важно не проглядеть его – проплывёт над деревней клин. Семьдесят три птицы насчитал я в нём!..
Вообще-то пропустить такое трудно. В этот день воздух бывает так свеж и чист, что курлыканье доносится до земли сильно и звучно – пока в голубых небесах не превратятся птицы в едва заметную ниточку. Обычно в эту пору роют картошку. Все жители деревни в огородах, в полях. Заслышав курлыканье, отнимают руки от распаханной борозды, от груды жёлтых и розовых картофелин, выпрямляют занемевшие в работе спины и глядят молча вверх. Будто проводили в неведомую сторону своих родственников…