Из дверей на платформу вышел очередной заложник. Это был молодой сухощавый мужчина в очках, одетый не для гор – в черную, на синтепоне, куртку и темные брюки, заправленные в полусапожки. Щурясь, он посмотрел на вагон, оглянулся на дверь, словно хотел получить подтверждение, и неуверенно подошел к краю платформы.
– Не стесняйтесь, – сказал я. – Смелее!
И тут же стал противен самому себе. На фоне этих испуганных, озабоченных своей судьбой людей, которые уже не один час терпели грубость и заглядывали в автоматный ствол, я был веселым кретином. Для чего я бравирую, демонстрирую свой оптимизм, если он непонятен и даже неприятен тем, кто рядой со мной?
Мужчина зашел в вагон и молча встал у торцевого окна к нам спиной.
– Много людей осталось в автобусе? – спросил я у него.
– Что? – переспросил он, оборачиваясь. – Каких людей?
Через толстые стекла очков его глаза казались маленькими, сидящими глубоко в черепной коробке. Черная шапочка, надвинутая до бровей, плотно обтягивала голову и скрывала уши – так шапки надевают только заботливые мамы своим детям. Тонкой шее с точечками ранней щетины было слишком просторно в растянутом вороте зеленого свитера; из-за этого, должно быть, мужчина все время втягивал голову в плечи. Поверх нагрудного кармана куртки висела нелепая медная эмблема с изображением сосны и надписью: "ПЕТРОЗАВОДСК – ГОРОД СЛАВЫ".
– Я имею ввиду заложников, которые остались в автобусе, – уточнил я. – Вы не обратили внимание, сколько там человек?
– Человек тридцать, – ответил мужчина. – Или сорок.
– Какая разница, сколько там осталось! – вмешалась дамочка. – Они пообещали отпустить всех, кроме десятерых. Значит, еще семерых пригонят сюда.
– Шестерых, – поправил я.
– Вас я не считаю, – язвительно ответила дамочка. – Надо еще разобраться, что вы за гусь.
Ну вот! Эта фурия невзлюбила меня всерьез и надолго.
– Отпустят, если милиция выполнит требования, – сказал мужчина, прижимая к груди красные, словно ошпаренные кипятком, руки.
– А какие требования? – спросил я.
– Насколько мне известно, если, конечно, я правильно понял… Обо все этом, видите ли, мы можем только догадываться по урывочным и, подчас, очень противоречивым сведениям…
– Они требуют не препятствовать уходу в горы. – Дамочка не выдержала нерешительности мужчины, но самолюбие не позволило ей смотреть при этом на меня, и она вроде как ответила сама себе.
– Только и всего? – удивился я.
Дамочка не сдержала презрительной усмешки. Покачивая головой, словно была поражена моей тупостью, она процедила, и на этот раз не обращаясь конкретно ни к кому:
– Только и всего, что они уйдут в горы с "лимоном" баксов. Какой, право, пустяк!.. Вот дерьмовщики, совсем баб не жалеют!
На этот раз в вагончик вбежала пара – мужчина и женщина. Оба были невысоки, круглы фигурами и лицами. Мужчина сильно вспотел, лицо его, казалось, плавилось, источая из себя воду. Женщина, круглоглазая от страха, тем не менее восторженно улыбалась и смотрела на тех, кто был в вагончике, как на родственников.
– А вы не знаете, – заговорщицким шепотом спрашивала она, глядя на всех поочередно, – ОМОН уже вызвали или нет? И вообще, нами будет кто-нибудь всерьез заниматься?
– Ага, ОМОН, – кивнула зловредная дамочка, глядя в пол. Она снова курила и опять часто щелкала пальцем по кончику сигареты. – Нам тут еще только ОМОНА не хватает. Чтобы пришили всех, как баранов на бойне.
– Ну что вы говорите! – возмущенно, будто услышала пошлость, сказала круглоглазая и со знанием дела добавила: – ОМОН теперь очень, очень грамотно действует. И жертвы они не допускают…
– Ну да, как же! Дождетесь! Они отправят этот сливной бачок вместе с нами, а потом расстреляют его снизу из гаубичных орудий.
– Не-е, – протянул потный мужчина, вытирая платком лицо. – Стрелять из пушек не станут. Валюту пожалеют. Миллион долларов – это вам не хухры-мухры.
– А чего их жалеть? Доллары все равно фальшивые!
– Откуда вы знаете? – всполошилась круглоглазая.
– Знаю, – уклончиво ответила дамочка и цокнула губами. – Были уже такие случаи: фальшивые доллары и – прямой наводкой из гаубиц.
– Вы говорите страшные вещи.
– А вы надеялись, что с вами тут шуточки шутить будут? Вляпались мы, голубушка, по самые ноздри.
– Давайте знакомиться, что ли? – сказал потеющий и протянул мне скользкую, как мыло, ладонь. – Власов. Дмитрий. А это, – он кивнул на круглоглазую, – моя супруга Ирэн.
– На вашем месте я бы сначала поинтересовалась, откуда этот гражданин здесь взялся, – заметила дамочка, кивая в мою сторону. – И какой вообще смысл в этом знакомстве? Все равно через минуту вы забудете мое имя.
– Почему вы так плохо… – возразил потеющий. – У меня прекрасная память. К слову, да будет вам известно, персидский царь Кир знал по именам всех солдат своей армии, а греческий Фемистокол – каждого из двух тысяч жителей Афин…
– О, господи! – вздохнула Ирэн. – А ты знаешь даты дней рождения всех сотрудников своего управления. Это никому не интересно, Димон!
– Вы, надо полагать, с нами в автобусе не ехали? – без всякой задней мысли спросил меня Дима.
– К счастью, нет. Я работаю здесь начальником контрольно- спасательного отряда.
– Спасатель! – ядовито прошипела дамочка. – Хорошо вы, однако, спасаете. А зарплату, должно быть, получаете вовремя и премии гребете?
– Я спасу вас первой, – пообещал я. – Выкину из вагончика на небольшой высоте.
– Только попробуй! – пригрозила дамочка. – Коснешься меня – ресницы вместе с глазами повыдергиваю.
– Друзья, давайте не будем ссориться! – без особого энтузиазма предложил потеющий. – Нам надо выработать совместный план действий.
– Давайте, давайте, – закивала дамочка и со злостью придавила окурок ногой. – Не то нас очень скоро расстреляют из реактивных снарядов.
– Бедненькие! Такие молодые! – воскликнула круглоглазая, глядя на еще одну пару, бегущую по платформе к вагону.
– Мы тут все бедненькие, кроме одного дурака, – отозвалась дамочка.
Вот она – расплата за мой неосторожный комплимент в отношении лосин. Я едва сдержался, чтобы не ответить грубостью.
– В отличие от меня, вы совсем недавно производили впечатление умной женщины, – сказал я.
– А чего вы всполошились? – вскинула она голову. – С чего вы взяли, что я имела ввиду вас?
– О ком же вы высказались так нехорошо?
– О вашем соседе.
Справа от меня стоял мужчина в очках. Похоже, он думал о чем-то своем, и лишь когда в вагоне стало тихо, и все посмотрели на него, мужчина повернулся, с затаенным испугом принимая любопытные взгляды.
– Каждый волен поступать так, как считает нужным, – высказал банальную мысль потеющий.
– Это было благородно! – уточнила круглоглазая.
– Благородство, милая, это почти всегда глупость, потому и наказуемо, – возразила дамочка.
Мужчина, которого дамочка назвала дураком, медленно покрывался красными пятнами, а его глаза, казалось, утонули еще глубже.
– Кому-то же надо было, – кашлянув, произнес он.
– Господи! Все только и мечтают о том, как подставить своего ближнего! – нехорошо рассмеялась дамочка. – Вы думаете, что о вас в газете напишут? Или премию выдадут? А может быть, вам просто наплевать на жизнь?
– Может быть, – произнес очкарик.
– А-а! – обрадовалась дамочка. – В таком случае не надо говорить: "Кому-то же надо". А то вы и счеты с жизнью хотите свести, и заодно стать героем. Но героем, мой милый, можно стать только бескорыстно.
– Перестаньте, это цинизм! – возмутилась круглоглазая.
Я взял за локоть потеющего.
– О чем речь? Что этот очкарик натворил? – негромко, чтобы не услышала дамочка, шепнул я.
Власов исподлобья посмотрел на меня.
– Когда стало известно, что отпустят всех, кроме десятерых, – на ухо ответил он, – то этот чудик добровольно вызвался идти с террористами.
В это время на платформу вышла еще одна пара – одетые в одинаковые салатовые горные комбинезоны мужчина и женщина. Мужчине было под пятьдесят, он был высоким, стройным, а обширная лысина матово отливала медью. Он был очень взволнован, но старался казаться спокойным.
– Черт знает что! – бормотал он, ступая по платформе так, что скрипели доски. – Управы на них нет. Совершенно идиотские правила игры!
Его спутница – молодая особа лет двадцати с кукольным глупым личиком следовала на полшага за мужчиной и улыбалась так, как улыбаются дети близкой перспективе попасть в игрушечный магазин. Мужчина зашел в вагон, и в нем сразу стало тесно.
– Ну что, что теперь, по-твоему, мне делать? – спросил мужчина свою спутницу с таким видом, словно вагон был пуст, или он сел в собственный автомобиль.
– Позвонишь позже, – безразличным голосом ответила девушка.
– Да никогда, не при каких обстоятельствах я не нарушал своего слова! – начал выходить из себя мужчина. – Всю жизнь я звонил ей строго в определнные часы и в определенные дни! Если я не позвоню сегодня – это будет чепэ! Катастрофа! Она обо всем догадается!..
Девушка, в отличие от своего кавалера, видела вокруг себя людей, и ей немного было стыдно.
– Вот и хорошо, – неожиданно вставила дамочка-змея, прячась за спиной круглоглазой. – Не будете изменять жене.
От этой фразы мужчиной с медной лысиной словно очнулся, осекся на полуслове и пробежал взглядом по лицам окружающих его людей.
– Что?! – спросил он поморщившись. – Мне что-то послышалось?
– Вы на следующей остановке выходите? – громко пропищала дамочка с садистской улыбочкой. – А талончик закомпостировали?
Дима захихикал и, гася смешок, громко высморкался. Мэд протянула ко мне руку и с немой мольбой посмотрела мне в глаза.
– Stas, was ist loss? – произнесла она. – Was wird mit uns?[6]
– Еще раз то же самое, но только, пожалуйста, по-русски, – никак не могла угомониться дамочка в лосинах.
– Она немка, – ответил я. – И по-русски, к сожалению, говорить не может.
– Да что вы говорите! – воскликнула круглоглазая. – Неужели из самого Берлина?
– Нам здесь еще только немцев не хватало, – вздохнула дамочка. Ну, сколько нас тут уже набралось? Заложники самого правового государства в мире, едрешкин кот, в одну шеренгу стано-овись!.. Раз, два! – ткнула она пальцем в круглоглазую и потеющего. – Три, четыре, пять, – сосчитала она себя, Мэд и очкарика-героя. – Шесть, семь, – завершила она очень педантичным мужчиной и его индифферентной любовницей, при этом так вытягивала шею вверх, словно была родом из самого длинношеего в мире бирманского племени падаунги.
– Восемь, – уточнила круглоглазая, зачем-то подталкивая меня ближе к дамочке, словно та ни разу не видела меня и не знала о моем существовании.
Дамочка пропустила это уточнение между ушей. Она приподняла подбородок, глядя через окно на платформу.
– Ну, наконец-то! Вон еще двое. Теперь полный комплект. Как в мультфильме про дебильного козла, который умел считать только до десяти…
В вагон вбежали двое мужчин с автоматами. Лысый с маской на лице, которого я уже видел в вестибюле, наставил на нас ствол и истошно закричал:
– Всем к бортам!! Живо!! Мордами к окнам!! Руки за головы!!
В голосе его было столько злобы и готовности выстрелить, что ему подчинилась даже дамочка-змея. Толкая друг-друга, мы прижались к лицами к окнам. Справа от меня, под рукой, тряслась Мэд. Слева сопел и сдувал с кончика носа капельки пота Дима.
Вагон вздрогнул и просел – в него запрыгнул второй террорист. Это был рослый, тяжеловесный мужчина в черных горнолыжных очках, закрывающих большую часть его высокого лба и глаза, а поверх рта и носа был повязан красный платок. Его длинные, почти белые волосы на затылке были сведены в косичку и перетянуты черной лентой. Утепленная куртка из крепкой ткани была расстегнула, оголяя часть груди. На шее поблескивала тяжелая золотая цепь.
– Эй, чмошник! – крикнул лысый, высунувшись через дверной проем. – Заводи свой самолет. Полетели!
Прозвенел сигнальный звонок. Вагон дрогнул и беззвучно отчалил от платформы. Подняв автомат стволом вверх, второй террорист смотрел через открытый дверной проем вниз, на удаляющийся корпус станции, где среди сосен виднелись крыши автобуса и милицейских машин. Сплюнул, повернулся к лысому и похлопал по рюкзаку, висевшему на своем на плече.
– Ххха-а-а!! – крикнули оба террориста, подняли руки, хлопнули ладонью о ладонь и, словно клоуны, завершившие спектакль, одновременно сорвали со своих лиц маски.