…Рабочий день кризис-менеджера был расписан до секунд: утром планерка, встречи с должниками и кредиторами, звонки, переговоры с покупателями завода, после обеда работа с текущими платежами, дальше бухгалтер, финансист, начальники цехов, указания относительно склада и остального имущества.
Дня не хватало, прихватывал вечер и часть ночи.
Все, что Халтурин отвоевал у Греты – собственную страсть, душу, сердце – все это он переключил теперь на посудную лавку. Как и в случае с Гретой, Халтурин не принадлежал себе и не распоряжался собой, только теперь точно знал, что нужно делать. С Гретой он никогда не знал, как надо поступить, всякий раз наталкивался на преграду, всякий раз – новую.
Сейчас голова работала, как часы. Никакой спешки, суеты. Четкие решения, такие же четкие распоряжения. Идеальная машина для ликвидации предприятий.
Работа была Халтурину анестезией и наркозом.
Евгений забыл, что приехал всего лишь подтвердить статус кризис-менеджера в своих личных карьерных интересах. Он горел, плавился на работе, злился, когда сталкивался с равнодушием местных управленцев, их ленью и тупостью.
Больше других Халтурина бесила кадровичка – барышня молодая, но уже уставшая от жизни. Никакого интереса в тусклом взгляде.
Как на грех, Евгений постоянно наталкивался на Хаустову, когда она, вся в мыле, неслась на работу.
«Неужели трудно проснуться на полчаса раньше?» – давился гневом Халтурин.
Каждый раз, глядя на Хаустову, Евгений удерживал себя от желания отправить барышню в бессрочный отпуск, чтобы выспалась, наконец. Но сейчас заводу нужен был кадровик: из трех с половиной тысяч работающих Халтурин распорядился оставить пятьдесят человек, чтобы демонтировать оборудование.
Начались сокращения, плевки в спину, проклятия и обиды, обиды, обиды. Казалось, воздух на заводе пропитан ненавистью к нему, Евгению Халтурину.
И не только на заводе.
Симпатичная администратор гостиницы Любовь Алексеевна перестала быть симпатичной, когда слухи о ликвидации завода подтвердились. Теперь Люба, увидев Халтурина, поджимала губы. Писаные и неписаные правила гостеприимства перестали распространяться на Евгения.
Демарш администратора Любы тоже был предсказуемым, и не задевал Халтурина.
Люди вообще в большей массе предсказуемы. Поэтому Халтурин усилил охрану на заводе: разочарование ведет к депрессии и нервным срывам, а они, в свою очередь, – к открытой агрессии. Всего можно ожидать от людей, оставшихся без работы.
Но, оказывается, не все реакции можно предусмотреть.
Например, девица из отдела кадров свалилась в обморок при виде злодея-ликвидатора – не плохие результаты за две недели работы…
Когда Жека подкатил к административному зданию на новенькой «Ямахе», любуясь собой и средством передвижения, такой весь крутой и самодовольный, кадровичка на крыльце вдруг взяла и отключилась. Он носился с ней, как с тряпичной куклой, а потом услышал упрек, что за сумкой не углядел. Провинция.
…Весь день и всю ночь лил дождь – безнадежный, тотальный, от которого кажется, размокло все на планете Земля и пути навсегда отрезаны, а к утру выглянуло солнце, и Вера Ивановна решила сбегать в аптеку.
Уже возвращаясь, во дворе дома, задумалась и не заметила опасность – камешка и небольшую ямку. Наступила на камешек, нога соскочила в ямку, и Вера Ивановна не удержалась, упала. Нехорошо упала, навзничь.
Выронила пакет с лекарствами, благо, что ничего бьющегося в нем не было.
Соседи помогли, подняли, довели до лифта, проводили в квартиру, позвонили Жене в отдел кадров.
– Господи, – Хаустова опустила голову на руки. – Да что ж оно все одно к одному?
Положила трубку и пошла к Халтурину.
Агнесса Павловна, увидев Женю, всплеснула руками:
– Что случилось?
– Мама упала, кажется, сотрясение. Соседи скорую вызвали. Я хочу отпроситься.
Агнесса Пална, не знаете, что с зарплатой? Задержат или нет?
– Ой, Женечка, не знаю. – Агнесса перешла на шепот. – Сейчас никто ничего не знает. Все один, все сам. Никому ничего не говорит, роется в документации, только успевают к нему девочки из бухгалтерии бегать.
Девочки были предпенсионного возраста и бегать не могли в силу избыточного веса, артрита, вегето-сосудистой дистонии и хондроза, если с таким букетом бегают, значит, дело плохо. Женя расстроилась еще больше. Сейчас маме кучу рецептов выпишут, Тема еще подкашливает, а тут сплошная неопределенность и невезуха.
Новый управляющий опечатал склад готовой продукции, приостановил платежи и отпустил в бессрочный отпуск половину всех работников. Одно слово – кризисный.
Женя обзванивала какие-то фирмы, искала работу, но пока безуспешно.
Нинка, которая всегда так легко раздавала обещания и заверения, сказала, что не может ничего обещать, потому что не знает, выкрутится или нет ее контора.
Настроение у Нинки было упадническое, и Женя поняла, что подруга не врет.
Агнесса Павловна заглянула к Халтурину:
– Евгений Станиславович, к вам Хаустова из отдела кадров. Примите?
«А, кадровичка», – с раздражением вспомнил Халтурин:
– Пусть войдет.
Хаустова вошла и обалдела: все пространство кабинета было завалено папками.
Халтурин терялся среди завалов документации.
– Здрасте.
– Проходите, Евгения Станиславовна, – в серых глазах читалось неудовольствие.
– Мне домой надо.
– В смысле?
– Маме скорую вызвали, – перебирая, как четки, связку ключей, пустилась в объяснения Женя, – она упала на улице, похоже, сотрясение.
– Мама? – переспросил Хаустову Жека. Брови сошлись к переносице. Мама – это самое главное и дорогое, самое ценное, самое-самое. Если мама упала – это беда.
Женька по-своему истолковала взгляд Халтурина: «Ну, конечно, мама есть только у таких, как ты, а мы тут все детдомовские».
– Идите, – властно и коротко бросил Халтурин.
– Скажите, – Женька замялась, переминаясь с ноги на ногу. Халтурин опять уставился на ее ботинки.
– Я слушаю.
– Скажите, а что с зарплатой?
– Аванс будет, – моргнул управляющий, пытаясь скрыть усиливающееся раздражение, – пока насчет зарплаты не могу точно сказать.
– А когда?
– Дня через два буду знать точно.
Хаустова уже направилась к выходу, но какая-то злая сила заставила ее остановиться и потянула за язык:
– Слушайте, – вырвалось у Жени, – зачем вы вообще приехали?
Халтурин уже готов был выставить нахалку за дверь, но сдержался. Ему вдруг стало интересно.
– А что бы было, если б я не приехал? – полюбопытствовал Халтурин.
«Дура, что я несу, теперь точно уволит без пособия», – ужаснулась собственной выходке Женя, но терять уже было нечего:
– Мы бы работали, как работали, – с мстительным удовольствием бросила Хаустова в лицо ненавистному ликвидатору.
Халтурин только приготовился задать вопрос, который крутился у него на языке с первой их встречи, но не успел – зазвонил телефон.
– Минуточку, – рявкнул Халтурин.
Женька вздрогнула и попятилась к двери, но была остановлена новой командой:
– Евгения Станиславовна, мы не закончили, присядьте. Алло? Говорите. Грета? Я занят, перезвоню.
Халтурин положил трубку на стол и прикрыл глаза. Женя с удивлением наблюдала, как меняется цвет лица управляющего – с обычного на покойницкий.
– Вам плохо?
– Нет, – выдохнул он и огляделся. – Мы с вами говорили о … о чем мы говорили?
– О том, что если бы вы не приехали, завод работал бы себе и работал, – напомнила Женька, понимая, что летит в пропасть.
– Отлично! – неожиданно обрадовался Халтурин и улыбнулся. – Вы бы работали и работали. А почему вы в этом уверены?
«Интересно, она может что-то знать? – думал Жека, с любопытством присматриваясь к кадровичке, – миленькая, личико открытое, вызывает доверие. Если слышала что-то, скажет или побоится?».
– В чем? – «Не может кризисный управляющий быть таким тупым, чтобы не видеть очевидного. Их посудная лавка кому-то помешала – это же ясно, как божий день!», – подумала Женька.
– Евгения Станиславовна, я не тупой, – заверил Женьку Халтурин, – просто хочу понять кое-что. Вы говорите, что работали бы, как работали. Значит, у вас есть основания считать, что дела на заводе шли нормально?
– Отлично шли дела! – воскликнула Хаустова с досадой.
– Да?
– Да! Отлично.
Халтурин с сомнением всматривался в кукольное личико: неужели барышня забыла, что им не платили три месяца зарплату? Решил напомнить:
– Но завод не платил текущие платежи. Задерживал зарплату.
– Вы нашу посуду вообще видели? Или вы только счета и балансы видели? Вы сходите в цех, посмотрите, какую красоту взяли на себя смелость убить! У нас покупают посуду японцы, из Средней Азии приезжают, а вы говорите – зарплата. У нас такие мастера, – набросилась на Халтурина Женя, – вы видели, какая роспись ручная на сервизе «Майский»? Или «Индийский»? Это же штучный товар! Коллекционные вещи!
Халтурин слегка опешил от напора кадровички:
– То есть, вы хотите сказать, что проблема завода – в слабом менеджменте?
– Этого я не знаю! Я менеджер по персоналу, а не директор. Что людям-то делать? Кто-нибудь несет ответственность за людей? – Хаустова с отчаянием смотрела в спокойные, холодные глаза кризис-менеджера. – Куда нам всем деться? Вот что я маме скажу?
У Женьки предательски задрожал подбородок, она набрала в грудь побольше воздуха, чтобы, не дай бог, не разреветься перед этим хищником, и выскочила из кабинета.