– На второй путь прибывает скорый, проходящий, пассажирский поезд «Москва-Минеральные воды», – прожурчал громкоговоритель. – Стоянка поезда две минуты.
Евгений Халтурин уже стоял в тамбуре вагона и ждал, когда проводница откроет дверь, протрет поручни и поднимет «фартук» – откидную площадку для высокой платформы.
Евгений почему-то не сомневался, что его встретят, и даже представлял молодого человека или девушку с табличкой «Встречаю Е.С.Халтурина» и с букетиком гвоздик.
Однако Е.С.Халтурина никто не встречал.
Одно из двух: либо договор расторгли в одностороннем порядке, либо ситуация вышла из-под контроля. Тогда…Тогда Евгения просто обязан был встретить директор завода – Борис Борисович Куколев, живой или мертвый. «Где же он?» – озирая пустой перрон, досадовал Халтурин.
Поезд, дважды сделав ш-ш-ш, потихоньку тронулся.
Оставшись в полном одиночестве, Евгений вспомнил, что носильщики здесь не водятся, и потащил вещи на площадь перед вокзалом.
Ничем не примечательная площадь небольшого провинциального городка была не ухожена, утыкана ларьками и оккупирована старушками с корзинами, возле которых, свернувшись, спали собаки.
– Пирожки с капустой, картошкой, яблоками! – заорала, увидев приезжего, толстая тетка в спортивном костюме и бейсболке.
Халтурин никогда не покупал еду на улице – брезговал.
Дойдя до остановки, он увидел такси – «жигули» ядовито-зеленого цвета – и махнул рукой водителю.
Машина сдала назад, средних лет мужичок выскочил, помог загрузить сумки в багажник и повез в гостиницу.
– Командировочный? – догадался мужичок.
– Командированный, – умышленно внес правку Халтурин, но халтуринское чувство языка не произвело на таксиста никакого впечатления.
– Надолго?
– Как получится. А где у вас тут завод фарфоро-фаянсовый? – Евгений ловко перевел разговор с собственной персоны на нейтральную тему.
Пока мужичок подробно и основательно втолковывал Халтурину, на каком автобусе, откуда и куда надо ехать, машина остановилась у парадного крыльца отреставрированного купеческого особняка.
– Приехали, – сообщил водитель.
Администратор гостиницы – приятная, невысокая, круглая во всех местах молодая женщина, какие еще, слава богу, водятся в отечестве, с наивной, почти детской радостью поднялась навстречу гостю. На бедже было указано имя – Любовь Алексеевна Клюева.
На душе у Халтурина потеплело, он решил, что встретить Любовь в чужом городе – хороший знак. Впрочем, встреть он Пульхерию, Даздраперму, Прасковью или Снежану – ему бы все показалось хорошим знаком. Роковая страсть, изматывающая душу последние несколько лет, так обескровила Халтурина, что когда сел в Москве в поезд, испытал неимоверное облегчение от того, что сегодня и завтра, и еще какое-то время не придется унижаться, умолять и доказывать.
Люба повела Халтурина в «люкс».
Номер оказался небольшим, но уютным. Из окна был виден сентябрьский сквер с еще зеленой, но уже обессиленной солнцем, дождями и пылью листвой.
На сердце у Евгения стало так спокойно, как давно уже не было.
К покою располагала душевая кабина, сверкающие чистотой умывальник и унитаз, в комнате с задрапированным окном широкая кровать, тумбочка, зеркальный шкаф и тумба под телевизор,– все было новым, даже запах смолы и клея еще не выветрился. Халтурин не ожидал найти такую роскошь вдали от столицы. Радость оказалась преждевременной.
– Здесь душ, но, к сожалению, вода горячая не всегда бывает, – с виноватым видом предупредила Любовь. – Телевизор и чайник есть в номере, а в конце коридора бытовая комната, там можно погладить, или девочек попросите – погладят. Если будет свет. У нас частые отключения.
Она изобразила улыбку начинающего попрошайки – стыдливую и жалостливо-просительную.
Халтурин решил извинить администраторшу за неудобства, связанные с отключениями света и воды, и тоже улыбнулся.
– А вы к нам по какому делу? – Разведчик из Любы был никудышный, от любопытства даже носик покраснел.
– В командировку на завод, – решил не играть с такой милой, гостеприимной хозяйкой в шпионов Халтурин.
Глаза у Любы округлились:
– Ой! А вы, случайно, не кризисный управляющий?
Халтурин рассмеялся:
– Хорошо у вас информация поставлена. Да, я кризисный управляющий.
– У меня муж на заводе работает, – с волнением произнесла Люба, на круглых щеках выступил румянец. – Они только о вас о говорят! Там у них тако-ое! Не закрывайте завод, пожалуйста! – Люба молитвенно сложила ладони и с надеждой посмотрела на Евгения.
– Ну, – приосанился Халтурин, – это от меня не зависит. Это зависит от кредиторов.
– Вы поймите, у нас здесь только два завода – посудный и льнозавод, и больше ничего. И оба закрываются. Что здесь делать тогда? Как жить?
Халтурин был не рад, что не сохранил инкогнито, обозвал себя щеголем, дешевкой и попытался отыграть:
– Разберемся, Любовь Алексеевна, разберемся.
…Был четверг, на работу Женька опаздывала и на последних метрах до финиша развила крейсерскую скорость.
Четверги были «пенсионными»: Женя помогала будущим пенсионерам написать ходатайство, выдавала справки, отправляла запросы, считала трудовой стаж – одним словом, занималась рутинной работой.
Очередь зашевелилась навстречу, приветствуя: кто вздохом облегчения, кто улыбкой, кто – сведенными бровями.
– Здравствуйте, – бросила Хаустова, пролетела сквозь строй под разноголосые ответные «здравствуйте», открыла кабинет, сбросила старенькое, потерявшее форму и цвет пальто и пригласила первого посетителя.
В кабинет с заискивающей улыбкой просочилась контролер из цеха сортировки:
– Женечка, я тут справки принесла.
– Давайте документы, Алевтина Васильевна. Присаживайтесь, – пригласила Женя.
Пока она переворачивала страницы трудовой книжки, разбирала справки, посетительница вздыхала, сморкалась, бормотала что-то – нервничала.
– Я сделаю запросы, будем ждать ответ, – закончив знакомство с бумажками, сообщила Женя.
– Спасибо, спасибо, Женечка. Мы-то хоть пенсию заработали, а что ж будет с молодыми?
– Да, ужас! – без энтузиазма подтвердила Женя. – Скажите там очереди, чтобы подождали, я приглашу.
– Ага, передам, – пообещала женщина и скрылась за дверью.
Женя поднялась и включила чайник. Бутерброд с докторской колбасой лежал в сумке, и Женя поняла, что до обеда не дотянет.
Позавтракать она не успела: Тема капризничал, не хотел вставать, отказывался идти в сад. Женя с удовольствием оставила бы Тему дома с мамой, но мама тоже капризничала – не хотела сидеть с Темой. Женя все утро провела в уговорах и переговорах, однако уступила не мама, уступил трехлетний Тема.
Чайник вскипел, Женя залила кипятком пакетик чайных опилок с претензией на «Липтон», помешала сахар и прицелилась к бутерброду. Когда бутерброд уже был во рту, и зубы погрузились в колбасный кружок, а язык ощутил вкус черного хлеба и пряностей, дверь открылась.
То ли работница не предупредила очередь, то ли очередь не захотела ждать, так или иначе, в кабинет проник посторонний. Женька с настороженным вниманием уставилась на посетителя. Если по поводу пенсии, то уж точно не по возрасту. Неужели по инвалидности? Жалость какая!
Ухоженный, лощеный, за тридцать. Глаза глубокого серого цвета, светло-русые волосы зачесаны назад, высокий лоб с едва наметившимися морщинками, высокие скулы. Лицо насупленное, строгое, с прямыми линиями: прямые брови, нос, губы. Серый пиджак в елочку, черные брюки, бледно-голубая рубашка, черные туфли. Ни единого изъяна в облике.
Женька инстинктивно втянула под стол ноги (она влезла в грязь на территории завода, но мысль о сапогах вылетела из головы, как только увидела очередь за дверью) проглотила кусок бутерброда, практически не жуя, и попыталась остановить вошедшего:
– Мужчина, у нас пенсионный день.
Посетитель был определенно глухим. С непроницаемым лицом он прошел к столу и густым низким голосом приветствовал Женю:
– Здравствуйте.
Сунув бутерброд под салфетку, Женька вытерла пальцы и с кислым видом поинтересовалась:
– Вы расписание видели?
Хаустова еще рассматривала мужчину, а он уже закончил визуальное обследование: особо рассматривать было нечего.
Женя и раньше не злоупотребляла косметикой, а теперь совсем перестала пользоваться – настроения не было. Обычная девушка: хвост на макушке, постная физиономия, черный свитер и серый сарафан – не арабеска, не геометрический орнамент, к тому же усталость и мировая скорбь на лице. Мужские взгляды все чаще скользили мимо, не задерживались. А ведь могла бы быть привлекательной…
– Как вас зовут? – Рука мужчины нырнула во внутренний карман пиджака.
– Евгения Станиславовна.
Женя не заметила, как брови посетителя от удивления подпрыгнули, он хмыкнул носом и покрутил головой. Хаустова с напряжением следила за рукой мужчины, будто он мог вынуть из кармана пистолет или гранату – очень уж сильным было сходство с Джеймсом Бондом в исполнении Пирса Броснана, которого Женька не выносила.
Посетитель раздражал Женьку не только щегольством и глянцевой внешностью. От мужчины исходили энергетические волны опасного состава. Странный гибрид раскованности и сдержанности.
Из кармана появились вполне обыкновенные, но многочисленные корочки:
– Евгения Станиславовна, подготовьте приказ, я потом зайду.
Ничего не объяснив, посетитель оставил на столе документы и вышел.
Женя проглотила бутерброд, выглянула в коридор и пригласила следующего очередника. Документы, через несколько минут оказавшиеся похороненными под другими бумагами, так и остались лежать на краю стола.
В конце дня «мистер Бонд» снова возник у Жени в кабинете:
– Евгения Станиславовна, где приказ?
Женя оторвалась от монитора.
– Какой приказ?
Господин устроился на стуле для посетителей, откинулся на спинку и по-мальчишески покачался, балансируя на двух задних ножках.
Эта манера раскачиваться на стуле подвергала нервную систему большому испытанию: покойный муж Андрей обожал дразнить Женьку, раскачиваясь подобным образом. Отклонялся назад так, что несколько раз опрокидывался. Вот и сейчас Женя в напряжении ждала, что посетитель сверзится вместе со стулом – не сверзился.
– Евгения Станиславовна, – обратился к Жене щеголь. Спохватившись, он оставил стул в покое. – Похоже, мы с вами не сработаемся.
Женя застыла, ожидая продолжения, объяснений или намека. Вместо этого посетитель с упреком посмотрел Жене в глаза и тут же отвел взгляд. Женя его понимала – сама на себя старалась смотреть как можно реже. «Неужели управляющий?» – вспыхнула догадка, от которой внутри у Женьки все завязалось в узел.
Управляющий, о котором шептались по углам уже несколько недель. Топ-менеджер, кризисный управляющий или антикризисный, или что-то в этом роде, с революционной фамилией. Дзержинский? Нет. Троцкий? Нет, не Троцкий. Или Бухарин? Кажется, да, точно, Бухарин
– Борис Борисович в больнице, – поделился с Женей далеко не свежей новостью «господин Бонд».
Хаустовой почудился упрек в голосе революционера, будто это она, Женька, обанкротила их посудную лавку и довела добрейшего ББ до инфаркта.
Женя протянула руку к документам на краю стола, подтащила паспорт, открыла и прочитала:
– Евгений Станиславович Халтурин.
Мысли разбежались, голос перешел на шепот.
– Ясно.
Не Бухарин и не Троцкий – Халтурин. Женя почувствовала подвох в имени, отчестве и фамилии управляющего. Полный тезка, только мужского рода, и фамилия на ту же букву, что у нее. Разве так бывает?
И опять, точно подслушав Женины мысли, Евгений сказал:
– Бывает. Так вот, Евгения Станиславовна, боюсь, придется с вами проститься.
– Почему? – шепотом поинтересовалась Женя. Звук пропал.
– Ну, хотя бы потому, что вы игнорируете распоряжения начальства, – на лице Халтурина появилась покровительственная улыбка, – и чтоб нас не путали.
Вспыхнув, Женька попыталась увильнуть от ответственности:
– Я ничего не игнорировала. У меня сегодня «пенсионный» день, а вас никто не представил, и сами вы не догадались представиться. Мысли я читать не умею. С какой формулировкой собираетесь уволить? За то, что кадровик не умеет читать мысли? Такой статьи в кодексе нет. А перепутать нас нельзя даже с перепоя, даже спросонья, даже… не знаю, – с обидой закончила она и поняла, что получился наезд, а не оправдание.
– Логично, – рассматривая что-то на макушке пыльного фикуса у окна, согласился Евгений Станиславович. – Так как насчет приказа?
Серые глаза покосились на Хаустову.
Женя метнула взгляд на часы. Они показывали конец рабочего дня. Пока она попадет в сад, пока они с Темой приползут домой, пока она приготовит ужин, покормит маму с сыном, вымоет посуду, почитает сыну сказку. Пока приготовит на завтра Теме и себе одежду, будет уже ночь. Хорошо, не ночь, поздний вечер. Потом в душ и спать. Что случится, если она напечатает этот злополучный приказ завтра?
– Может, до завтра потерпит? – вышла из тоскливой задумчивости Женя.
– Домой спешите? Имейте в виду, мне больше по душе работники, которые не смотрят на часы. Хорошо, – вдруг разрешил Халтурин, не обратив внимания на Женин презрительный взгляд, хлопнул себя по коленям и поднялся, – до завтра приказ потерпит, но предупреждаю: не опаздывайте. Я этого не люблю. Завтра собрание трудового коллектива, надеюсь, вы будете.
Он вышел, оставив в кабинете колючий запах какой-то изысканной туалетной воды.
Женька, понюхала воздух, спрятала документы управляющего в сейф и стала собираться.
Ясно, что этот кекс начнет закручивать гайки, как все новые начальники. ББ все знал о Женьке, сочувствовал. Она пользовалась лояльностью директора, иногда даже злоупотребляла. С сегодняшнего дня все льготы отменялись. Теперь будет, как захочется левой пятке управляющего. Никакой КЗоТ не убережет ее от самодура-начальника. Этот уволит за то, что менеджер по персоналу мысли читать не умеет, найдет статью.
Начнет цепляться: минута опоздания – штраф, две минуты опоздания двойной штраф. Ошибка в приказе или в трудовой книжке – лишение премии. Жалоба – увольнение. Обложит со всех сторон, как волка загонит и предложит написать заявление по собственному. Плавали – знаем.
…Как выяснилось, Куколев не встретил Халтурина, потому что свалился с инфарктом.
Агнесса Павловна – секретарша Куколева, старорежимная дама с помадой, выходящей за пределы скептически поджатых узких губ, открыла кабинет директора, – предложила Халтурину располагаться и принесла кофе. Все было каким-то сиротским, и кабинет, и кофе, и секретарша.
У Агнессы были четкие распоряжения на счет Халтурина: предоставить полную информацию и не чинить препятствий.
Ликвидировать посудный заводик на периферии – не бог весть, какой подвиг, но у Халтурина была, кроме профессиональной, еще личная цель. Закончить ликвидацию, продать активы, рассчитаться с кредиторами, получить вознаграждение за работу и улететь в Англию, в школу MBI («Мастер делового администрирования»). Что еще делать мужчине, если у него нет семьи, и он не подвержен порокам?
С заявлением в арбитраж нужно было спешить – игра шла на опережение: прав всегда тот, кто первым пожалуется. Если пожалуются кредиторы, то «ликвидатора» назначит суд, тогда контроль над ситуацией перейдет в чужие руки. Чужие руки расчленят завод по кускам, растащат на металлолом, продадут за копейки, ни себе, ни людям, и назовут эту вакханалию вполне пристойно: «вывод активов».
Контроль – это деньги, а денег на всех не хватит.
Из опыта Евгений Станиславович знал, что даже если он очень выгодно продаст завод, заткнуть все дыры не получится. «Глупую до невозможности девочку посыпать маком и пообещать ей все, что захочет. Съесть счастливую», – советует Г.Остер. Примерно так и действовал с кредиторами Халтурин.
Спектакль, который готовился ставить на провинциальной сцене кризисный режиссер Халтурин, продлится год, а то и полтора. Через год-полтора Евгений поставит жирную точку в истории завода, съест «дурочку с маком», получит вознаграждение и отбудет в Туманный Альбион.
А пока Халтурину предстояло нырнуть и погрузиться в финансовые проблемы завода как подводнику – на самую глубину.
На глубине намечалась просрочка платежей по кредитам, долги по налогам и займам, внутренний кадровый конфликт (между работниками и руководством) и внешний – между руководством и кредиторами. Нормальная рабочая ситуация.
В банковских документах был еще какой-то тупой крючок, который царапал Халтурина, но разобраться с этим крючком с наскока не получилось, и Евгений Станиславович отложил детальное знакомство на потом.
Халтуринские изыскания пока не принесли ощутимой пользы кредиторам, зато сам Халтурин почти не думал о том, что осталось в Москве.
В Москве остались мама с бабушкой и любимая женщина – Грета Лабун-Мищук.
…Увидев Грету шесть лет назад на «датском» празднике в торгово-промышленной палате, молодой, перспективный топ-менеджер, начинающий «ликвидатор» Халтурин разучился дышать и ходить.
В тонком платье цвета первой листвы Грета напоминала дриаду. Русые волосы с пепельным отливом, бледно-розовый оттенок кожи и зеленые глаза – никакого вызова или, упаси боже, демонизма – мягкая красота и достоинство.
Стройная шея, женственная грудь, талия, щиколотки – в висках у Жеки застучало, в ушах зазвенело – все сразу, одномоментно. Как на операционном столе: сердечный ритм слабый, пульс нитевидный, давление падает. «Мы его теряем!» – слышен голос ведущего хирурга.
Никогда еще желание не было таким внезапным, острым и избирательным. Возможно, виной всему была весна, возможно – долгое пребывание за границей.
Жеку представили Грете, она улыбнулась уголками темно-розовых слегка припухших губ, протянула мягкую ладонь.
– О вас говорят, как о талантливом менеджере. Вы что оканчивали?
– Сначала юридический, потом финансовую академию, теперь вот курсы в Гарварде, – прохрипел Жека.
Губы Греты приоткрылись, между ними блеснул ряд ровных зубов.
– Когда только успели?
Сухой язык еле ворочался:
– Почему это? Мне уже двадцать восемь, – грубовато ответил он.
– А вот и мой муж. – Грета смеющимися зелеными глазами указала на грузного, седого мужчину, которого перехватил по пути к супруге какой-то министерский чиновник.
Халтурин тут же возненавидел Мищука.
Последующие пять лет Халтурин провел как болгарский нестинар, танцующий на углях ради удовольствия публики.
Морок не проходил, вселяя уверенность, что это любовь с первого взгляда. А как еще можно назвать бессонницу, навязчивое желание обладать малознакомой женщиной, чужой женой?
Поддавшись безумию, Жека наводил справки, искал досье на замминистра, сблизился с теткой из секретариата – старой сплетницей, задавал как бы невзначай осторожные вопросы.
Добытые сведения подверг тщательному анализу и попытался понять свои шансы.
Грета оказалась на пять лет старше Жеки, от чего стала еще желанней: Халтурин воображал, что чувственность Греты предстояло разбудить именно ему, а не мужу.
Детей у Греты с Мищуком не было. Это радовало: хотя Халтурин и был готов растить детей Мищука, но не был уверен, что этого захочет Грета.
Замужество любимой женщины длилось больше десяти лет. Это тоже радовало, потому что супруги уже должны были наскучить друг другу, что облегчало задачу Халтурину.
Мищук много времени проводил в командировках, значит, Грета оставалась дома одна.
Получалось, что шансы есть.
Через месяц Халтурин знал, где жена замминистра берет уроки верховой езды и косметический салон, куда Грета ездит раз в неделю.
Болезнь прогрессировала: Жека хотел знать, в каком бассейне Грета плавает, какое белье носит, какими духами пользуется, какие фрукты и марку вина предпочитает.
В таком угаре он провел три месяца.
Через три месяца судьба сжалилась над страдальцем и подарила возможность увидеться с Грэтой в Дулево, на экскурсии по фондам Гжельского завода.
На Грете были белые джинсы, белая майка и зеленая льняная рубашка. Большая, мягкой формы белая сумка на плече и белые мокасины. Крупные серьги из змеевика в серебряной оправе подчеркивали цвет глаз, очки поддерживали струящиеся пепельные волосы. На запястье сверкали браслеты.
Жека не разглядел деталей, он вбирал в себя образ целиком: пока он, Евгений Станиславович Халтурин, превращался в маньяка, Грета стала еще ослепительней.
Жена замминистра была не одна, ее сопровождал какой-то пожилой иностранец.
– Грета, здравствуйте, – в волнении произнес Евгений, столкнувшись с чужой женой у экспоната – кичливого телефонного аппарата.
Когда Халтурин злился или волновался, как сейчас, он был очень хорош. Грета залюбовалась молодым человеком:
– Мы знакомы?
– Да, нас представляли на вечере в торгово-промышленной палате.
– Да-да, припоминаю, – откликнулась чужая жена. Она вспомнила, что парень считает себя взрослым.
– Странно, я думала, взрослые мужчины предпочитают футбол, ипподром, спортзал, стрелковый клуб или что-нибудь другое, такое же брутальное.
Если Грета хотела позлить и унизить Жеку, то выбрала правильный тон.
– А я думал, жены министерских чиновников проводят время иначе, – вспыхнул Халтурин.
Грета прищурила миндалевидные глаза:
– Например?
– Скорее на Карибах, чем в Дулево.
– Вы не любите фарфор?
– Я увлекаюсь историей фарфора, – без особого желания признался Халтурин, думая о том, как не выдать секретаря-референта Мищука. Жека как раз находился в приемной, когда референт передавала заказ на экскурсию для Грэты и иностранного гостя.
– Тогда вас должен интересовать семейный бизнес Матвея Кузнецова. Я права?
– Да, – Жека воодушевился, – удивительный был человек. В восемнадцать лет получил в наследство два завода, а через десять лет у него уже было восемь заводов – это впечатляет.
Грета перешла к новому экспонату, Халтурин, как записной прилипала, потащился следом.
– У нас заказан мастер-класс лепки и росписи, – с дальним прицелом сообщила Грэта Халтурину, – вы не хотите присоединиться, своими руками вылепить и расписать какую-нибудь фигурку?
– О! – с трудом дошло до Евгения. – Конечно!
Жека почти не видел, что делает – следил за пальцами Греты: тонкими, нервными, ухоженными. Кровь закипала, желание смять эту женщину, так же, как она мяла белую глину, сводило с ума. Жеку лихорадило, к концу сеанса выглядел он совсем больным.
Грета взглянула на Халтурина и изменилась в лице:
– Вам плохо?
– Душно здесь, – выдавил одуревший от переживаний Халтурин.
Гретин спутник – немец из Страсбурга, все время улыбался, глядя на авторскую работу Жеки: халтуринская русалка смахивала на изделие общества слепых.
Халтурин хотел бросить фигурку в мусор, но Грета обожгла легким прикосновением:
– Зачем? Отдайте мне, если вам не нужна.
– Забирайте, – разжал ладонь Евгений.
– Я коллекционирую образцы арт-брюта, – опять поддела она Халтурина.
– Никогда бы не подумал, что у вас плохой вкус, – огрызнулся Жека.
– Не у меня, – ничуть не обиделась Грета, – у моих клиентов.
Жека твердо решил добиться своего или умереть. Тему клиентов он развивать не стал, решив, что у Греты сувенирный магазинчик.
Провожая ее к машине, спросил:
– Я могу увидеть вас в ближайшее время? – От страха вышло немного развязно.
Грета сделала вид, что задумалась, зеленые глаза, при дневном свете казавшиеся чистым изумрудом, сузились:
– Позвоните мне. – Она быстро продиктовала цифры. – Есть, чем записать?
– Запомню! – Мобильная трубка осталась в машине.
Еще бы он не запомнил! На память Халтурин не жаловался, запоминал с одного прочтения страницу профессионального текста почти дословно, на слух – полстраницы.
Евгений провел кошмарную ночь, репетируя предстоящий разговор по телефону. Как лучше сказать: «Давай встретимся», «Хочу тебя увидеть» или правду – «Схожу по тебе с ума»? Счел, что серьезному мужчине подобает сдержанность, лучше небрежно бросить: «Увидимся?».
Однако утром намерение казаться опытным донжуаном с треском провалилось:
– Я умру, если тебя не увижу! – как мальчишка проскулил Евгений.
Признание было встречено благосклонно. Встретились в обед на выставке декоративно-прикладного искусства прошлого века.
Коллекция фарфора Утесова, палехские шкатулки, художественное литье – все, на чем останавливала взгляд Грета, Халтурину казалось прекрасным.
Насытившись впечатлениями, вышли на тихую улочку старого центра. В Жеке все вопило от счастья: «Yes, yes, yes! Сбылась мечта идиота!» – крутилось в голове.
Воробьи, запах цветущей акации, налетевший ветер, спутавший волосы Греты – все вызывало щенячий восторг, который Жека скрывал под напускной солидностью. К тому же еще утром, в телефонном коротком разговоре они перешли на ты.
Побродили по улицам, сделали несколько кругов на колесе обозрения в детском парке, выпили кофе.
Ни слова о Мищуке сказано не было, будто его не существовало. Болтали о всякой ерунде. Грета – о странах Бенилюкса, Жека – об Америке, Грета – о музеях Европы, Жека – о своих наполеоновских планах.
– А чем ты занимаешься? – из вежливости поинтересовался Жека.
На самом деле занятие Греты не имело значения: кем бы Грета ни была, хоть инструктором по дайвингу, хоть резидентом германской разведки, Евгений все готов был принять и простить заранее.
– Я дизайнер.
– Здорово!
Время пронеслось, будто пока они бродили по музею, пили кофе и болтали, сменился часовой пояс: только что был восход, и вот уже сумерки. Лучшее воскресенье в жизни Халтурина угасало на глазах.
Прощались у метро, Халтурин, вспомнил, что настоящий мужчина должен сдерживать порывы, припал к ручке. Грета отняла ладонь, двумя пальцами ухватила Жеку за подбородок и потянула к себе. Губы встретились. Халтурин, как мечтал, прижал к себе любимую и на несколько секунд потерял сознание.
…Проведя больше пяти лет в котле страстей, Халтурин понял, что попадет либо в психушку, либо в морг (росло желание убить Мищука, Грету и себя), если не уедет.