Мы бежим сквозь лес и тьму, и тени высоких деревьев шелестящим коконом окружают нас в знак приветствия. Дара цепляется за меня, скрывая от чужого взгляда – на тот случай, если кто-то бродит по лесу после наступления сумерек.
Когда в особняке наконец узнают о моём побеге и поднимается крик, до нас доносятся только отдалённые отзвуки.
– У них лошади, они могут нагнать нас, если мы остановимся, – говорит Дара.
Меня пробирает дрожь. Я не люблю лошадей. Или, скорее, они меня не любят. Как-то раз я, будучи ещё маленькой, рискнула зайти в конюшню – так наши кобылы и жеребцы взревели и взбесились. Меня тут же увели, хотя я до сих пор не знаю, о ком тогда больше беспокоились – обо мне или о лошадях.
Мама сказала, что они испугались моей магии. Они чуют её во мне точно так же, как чуют страх или яблоко, спрятанное в кармане.
Мы не останавливаемся, тени деревьев удлиняются и обвиваются вокруг меня. Издалека доносится топот копыт и треск ломающихся веток, что только подгоняет меня.
– Мы их опередим. Я знаю.
Я не понимаю, почему Дара так в этом уверена, но у меня нет выбора – только довериться ей. Вскоре моё дыхание становится прерывистым, а ноги начинают ныть.
– Я не могу. Придётся остановиться.
– Ещё совсем чуть-чуть. Густой лес скоро кончится.
С кряхтением я переставляю ноги, одну за другой. Сожаление затапливает мои лёгкие. Бежать без оглядки совсем не весело, и я не могу не думать о том, что сейчас я могла бы быть дома, в своей комнате, в безопасности.
Лунный свет озаряет впереди границу леса. Но сразу за последним деревом я резко останавливаюсь, обхватив рукой тёмный ствол и тяжело дыша.
Перед нами разверзлась огромная трещина в земле. Расщелина. Моста поблизости не видно. Мы определённо забрались дальше, чем я когда-либо осмеливалась заходить.
– Мы в ловушке, – шепчу я и спиной чувствую, как Дара разливается в улыбке:
– Вовсе нет. Всё идеально. Если они погонятся за нами досюда, им придётся неизвестно сколько миль идти в обход, чтобы найти мост.
Я начинаю понимать, и от волнения кровь приливает к щекам:
– Но я могу сделать свой собственный. Теневая верёвка меня выдержала. Должен выдержать и теневой мост.
– Выдержит, поверь мне.
Одно дело – спуститься по теневой верёвке на этаж ниже; и совсем другое – шагать прямо по воздуху над невероятно глубокой пропастью. Отдалённый стук копыт хлещет меня по ушам. И мои руки внезапно становятся липкими.
У меня нет выбора.
С помощью магии я захватываю ближайшие тени высоких деревьев и выкладываю их над расщелиной словно длинные плоские доски. Они касаются противоположного края и держатся на месте именно так, как я их направляю. Вскоре появляется всё больше теневых досок, а плетёные дымчатые верёвки держат их вместе и закрепляются на деревьях по обе стороны пропасти, чтобы получились перила.
Звуки погони приближаются. Во рту становится ощутимо горько, когда я гляжу на свою работу.
– Мы пойдём вместе, – говорит Дара.
Я проглатываю страх и одной ногой ступаю на теневой мост. Он меня держит. Потом второй ногой. Руками я цепляюсь за теневые перила. Голова кружится: частью от радостного волнения, частью от ужаса, и картинка перед глазами немного плывёт.
Одна нога, потом другая. Смотреть только вперёд.
На полпути через расщелину помимо топота копыт я слышу громкие голоса. Сердце замирает в груди.
– Иди! – торопит Дара, и я совершаю ошибку – смотрю вниз.
Всё тело мгновенно каменеет. Глубина неимоверная. Далеко внизу по камням и упавшим брёвнам бежит вода; пенистая лента, сверкающая в лунном свете.
Дара вопит мне прямо в ухо:
– Эммелина! Они идут!
Я закрываю глаза, чтобы не видеть бездны и успокоить колотящийся пульс. И затем сломя голову пробегаю остаток моста. На другой стороне я спотыкаюсь и падаю на колени в траву.
Топот копыт становится всё громче, смешивается с ржанием лошадей. Взмахом руки я разбиваю на части мост и отправляю ночные тени обратно на свои места.
– Спасибо вам, – шепчу я разлетающимся теням и бегу под кров леса на этой стороне расщелины. Я прячусь за деревом и восстанавливаю дыхание. Топот копыт становится невыносимо громким – и вдруг резко смолкает. Мы с Дарой осторожно выглядываем из-за дерева, чтобы понять, понимают ли наши преследователи, куда мы делись.
– Их так много, – говорит Дара.
И правда. Зелёные плащи гвардейцев хорошо видны даже в ночи, они движутся по траекториям, понятным только их ходящим кругами лошадям.
– Смотри! – смеётся Дара. – Они не знают, как перейти расщелину. Они уходят обратно в лес!
Одно удовольствие смотреть, как гвардейцы разворачивают лошадей и едут дальше вдоль края расщелины. Камень падает у меня с плеч, и я издаю слабый смешок, который лопается внутри от страха, что я себя выдам.
– Они, наверное, решили, что обогнали нас.
– Значит, пока мы в безопасности. – Дара обхватывает меня за плечи, и я утопаю в родных объятиях. – Нам нужно пройти чуть дальше. Там ты сможешь отдохнуть.
Я спешу вперёд через лес. Луна светит высоко над нашими головами, и мои любимые светлячки мерцают вокруг, точно звёзды, спустившиеся с небес. Не будь я так измотана, я бы покружила в зарослях папоротника, густо растущих у подножия деревьев. Но здесь нет троп, по которым можно пройтись, и нет знакомой дороги, которая повела бы нас вперёд. От одной этой мысли я чувствую себя слабой и потерянной.
Добравшись до скопления камней насыщенно-чёрного цвета, я наконец останавливаюсь. Сегодня ночью мои ноги меня дальше не унесут. Я кутаюсь в тени и ложусь между камней на подстилку из хвойных иголок.
– Дара, как ты выглядела при жизни?
– Я едва помню. Я владела магией перевоплощения, поэтому редко была в своём истинном обличье. И это было так давно, что мне трудно что-то добавить. Циннийцы забрали у меня слишком многое.
Интересно, сколько ей было лет, какого цвета были её глаза и волосы? Она была хорошенькой, всеми любимой? Сколько людей оплакали её?
– Думаю, мы всё узнаем, – говорит Дара. – Когда ты проведёшь ритуал и вернёшь меня к жизни.
Улыбка играет у меня на губах. Дара скоро станет настоящей: только эта мысль и радует меня после побега. Мой лучший друг обретёт плоть и кровь и сможет по-настоящему участвовать в наших играх.
– Жду не дождусь, – говорю я.
Я начинаю засыпать, Дара сворачивается у меня под головой, словно подушка, и шепчет мне на ухо сказки, пока я окончательно не проваливаюсь в сон.
Когда я просыпаюсь при свете нового дня, у меня болит всё тело. Мне ещё ни разу не приходилось бегать так далеко и так быстро. Помимо боли в конечностях мне ещё ужасно сдавливает грудь.
Я понятия не имею, где мы. Мы далеко от поместья моих родителей и от деревьев, с которыми я подружилась. Тут есть дубы и сосны, но у одних деревьев кора белого цвета, а у других – насыщенного красновато-лилового. Я узнаю папоротники, но здесь растёт множество других растений, которые я вижу впервые. Всё такое незнакомое. Я даже не подозревала о существовании ущелья, которое мы пересекли вчера.
Слёзы отчаяния наворачиваются на глаза, когда я начинаю рыться в мешке с провизией. Я умираю от жажды и в один присест осушаю всю флягу, хотя Дара и говорит мне этого не делать. Я надкусываю один из пирожков, который захватила с кухни. Корочка сыпучая и сладкая, и от этого вкуса меня охватывает сильнейшая тоска по дому. Там жизнь была простой и лёгкой. Мне не приходилось беспокоиться о еде, воде и всём остальном. Я могла играть со своими тенями и не думать о насущных потребностях.
Интересно, тени в лесу и в углах особняка скучают по мне так же сильно, как я по ним?
– Пора идти дальше, – говорит Дара.
– Сначала нужно найти воду.
За камнями дорога уходит вниз. Возможно, впереди течёт река, которую ночью мы видели под теневым мостом.
– Тебе следовало пить медленнее, – говорит Дара, растекаясь по земле рядом со мной.
– Я буду пить сколько захочу, – огрызаюсь я и встаю на ноги. Я не хочу её обижать, но сейчас ничего не могу с собой поделать.
Дара замолкает, теперь она светлее, чем обычно. Игра света? Или она тоже злится на меня?
– Надо отыскать речку, которая течёт через ущелье. У нас нет никакого чёткого маршрута – что случится, если мы сделаем небольшой крюк?
На это моей тени нечего ответить, но она становится меньше, как будто после такого ей даже не хочется меня касаться. У меня внутри что-то переворачивается.
Я собираю свои вещи, распрямляюсь и иду туда, где, как мне кажется, должна быть река. Мои ноющие мышцы протестуют при каждом шаге. Если я уйду достаточно далеко, то наверняка найду хоть какую-нибудь воду. Я надеюсь.
Насколько я могу судить, мы всё ещё на земле, принадлежащей моей семье, в Парилле. Если верить книгам, на территории их поместья должно быть несколько разрозненных деревень, а дальше будет граница с чужими владениями, Аббачо. Цинния находится по другую сторону от Париллы. Иными словами, каждый шаг должен уводить меня всё дальше и дальше от преследователей.
Камни, между которыми я спала этой ночью, лежали на вершине крутого холма. Путь вниз оказался не таким лёгким, как я рассчитывала. Кое-где спуск такой крутой, что мне приходится идти долгим окружным путём, чтобы найти более пологий склон. Местным деревьям, кажется, это никак не мешает. Наоборот, они растут на склоне холма, отчего издалека он кажется похожим на многорукое чудовище.
Солнце скользит по небу, и жажда вместе с болью в желудке становится всё сильнее. Скрипя зубами, мне приходится признать, что Дара была права. Нужно было пить медленнее. Она по-прежнему не говорит ни слова и скользит в нескольких футах позади меня на тонкой теневой нити, точно шарик на верёвочке.
Здесь, в лесу, довольно одиноко, не с кем поговорить.
А птицы радостно щебечут, и странные маленькие существа снуют в лесной подстилке. Холм порос бархатными папоротниками высотой мне почти по пояс, и я провожу руками по верхушкам, когда прохожу мимо.
Внезапно слышится новый звук. Что-то громкое и гремящее, но нарастающее так постепенно, что я почти добираюсь до его источника, когда понимаю, откуда идёт звук.
Я выхожу к новому крутому склону, и открывающийся с него вид вселяет надежду. Внизу бежит река, бурная и чистая. Только от одного её вида у меня во рту всё пересыхает от жажды.
Я многое могу сделать из теней, но никакое, даже самое сильное, желание не поможет мне создать из них настоящую питьевую воду.
Тени ближайших деревьев охотно отзываются на мой призыв, вместе с небольшими тенями папоротников на тонких стеблях и остальными, ползущими вниз по холму. Я скатываю их вместе, и в воздухе повисает шарик. Я делаю его тоньше, чтобы получилось широкое плоское блюдо с бортами. Закончив, я выбираю удобное место, где между мной и берегом реки поменьше деревьев, кладу свои теневые санки на землю так близко к крутому склону, как только осмеливаюсь, и сажусь в них, привязав к поясу мешок из-под муки. И затем отталкиваюсь.
Поначалу я просто съезжаю с холма, ветер свистит в волосах, и восторг переполняет меня:
– Дара! Смотри, как быстро мы едем!
Она не отвечает, всё ещё висит за моей спиной и дуется на меня.
Но когда теневые санки врезаются в скалу и, кренясь, несут меня прямо на большое дерево, страх сжимает мои внутренности. В отчаянии я пытаюсь направить санки в другую сторону, но вместо этого они только закручиваются.
И внезапно меня подкидывает в воздух.
Мелькают нижние ветки папоротников, ломающиеся палочки и листья – вот и всё, что я вижу, когда кубарем лечу вниз с холма. Я приземляюсь на поросший травой берег и успеваю схватиться за небольшое деревце прежде, чем рухнуть в воду.
Что-то свистит у меня над головой, и я пригибаюсь. Едва дыша, я широко раскрытыми глазами смотрю, как мои санки падают в воду и тени рассыпаются на волнах.
У меня сердце уходит в пятки. Ведь там могла бы быть я, если бы не выпала мгновением ранее.
Река бурлит вокруг торчащих над водой камней и плюётся пеной на берег. Трава здесь зелёная и прохладная, и только она в этом месте несёт на себе отпечаток умиротворения.
– Дара? – слабым голосом зову я, обхватив руками колени. – Пожалуйста, поговори со мной. Ты мне нужна. Не оставляй меня одну.
Теневые руки обвивают моё дрожащее тело:
– Всё хорошо. Ты в порядке. Думаю только, что тебе не стоит больше так делать.
Сдавленный смешок вылетает из моего рта.
– Больше и не буду, – вздыхаю я. – Но мне действительно нужна вода.
Я даже горжусь тем, что после такого спуска мне удалось не потерять мешок из-под муки. Не знаю, что бы я делала, если бы потеряла еду.
Я выплёвываю песок, набившийся в горло, и вытаскиваю флягу. От края реки меня отделяют всего несколько футов, но поток стремительный и бурлящий. Самое большое скопление воды, которое мне ранее приходилось видеть – пруд в лесу в поместье родителей, и он гладкий, как оконное стекло.
Я подхожу ближе, с опаской глядя на камни в воде, все мышцы напряжены.